глубоким декольте, приоткрывающая округлую грудь, перекликалась с желтыми классическими туфлями на
высоком каблуке. В одной руке она держала уже хорошо знакомый мне кейс, а другой прижимала к груди
фотоальбомы. Волосы были небрежно собраны в прическу, кокетливо обрамленную выпущенными
прядями. Минимум украшений: в каждом ухе по маленькому бриллианту и тонкая золотая цепочка с
подвеской в виде логотипа "Шанель", инкрустированная кристаллами "Swarovsky", на шее.
"Такую девушку, как Кэрол, украшать – только портить", – восхищенно подумал я.
– Кэрол, ни в коем случае не отходите от меня далеко в оранжерее, иначе я рискую потерять вас
среди цветов, – произнес я, целуя ее руку.
– Добрый день, мистер Харт! В очередной раз убеждаюсь, что вы мастер тонких комплиментов, -
игриво сверкнув глазами, лучезарно улыбнулась девушка. – Должна заметить, что и вы сегодня отличаетесь
изысканностью!
Переполняемый гордостью, я открыл для нее дверцу машины.
Оранжерея находилась за городом, в изобилующем парками и общественными садами Роксбери,
который соседствовал с Дорчестером.
Кэрол позвонила оператору, заверив, что мы будем на месте через двадцать минут. Затем,
поблагодарив, вернула фотоальбомы, которые я тут же вручил Рику с просьбой по возвращении домой
передать их Патрику.
40
– Я пыталась найти хоть какую-то информацию о вашей оранжерее, но в Интернете об этом
практически ничего нет, – недоуменно сообщила журналистка.
– Потому что это хобби, а не бизнес. Я не афиширую свою частную жизнь. Просто люблю цветы и
хочу, чтобы в доме они всегда присутствовали в достаточном количестве. Оранжерея по своему размеру
небольшая, всего тысяча квадратных метров, но этого достаточно, чтобы цветы регулярно доставлялись в
мой дом, офис и в некоторые больницы.
– Странно. Обычно цветы любят женщины, а мужчины уж если и проявляют к ним интерес, то только
с позиции выгодных инвестиций, – словно сама с собой рассуждала девушка.
– Вы хотите сказать, что мое хобби не совсем, – я колебался, подбирая слово, – мужественное?
– Вы сами это сказали, – пожала плечом Кэрол, давая понять, что вовсе так не думает.
– А у вас, Кэрол, есть хобби или увлечение? – вызывающе, но не без иронии поинтересовался я.
– Конечно, есть. Мне нравится видеть, как на бумаге возникает мир, который я придумываю.
– О! Вы пишете картины? – с уважением отозвался я.
– Картинами это назвать трудно. Скорее любительские зарисовки. Это у меня от мамы. А вот брат
пошел в отца. Его с детства интересовали точные науки, я же личность творческая.
– У вас есть брат?
– Да. Анджей учится в Лондоне. Будущий экономист.
– Вернемся к хобби. Какой сюжет привлекает вас более других?
– Фэнтези и красота человеческого тела.
– Это что-то вроде красавицы в когтях свирепого дракона?
– Именно.
– Неужели реальность для вас настолько скучна?
– А для реальности у меня есть фотоаппарат! Еще я сотрудничаю с тату-салоном, рисую образцы для
клиентов. На прошлой неделе был необычный заказ. Мужчина принес фотографию своего умершего
спаниеля и попросил сделать эскиз тату в виде пса-ангела с крыльями за спиной.
– Как знать, возможно, этот пес когда-то спас жизнь своему хозяину. В моем доме никогда не жили
кошки, только собаки. Я считаю их самыми умными животными на планете. Был у меня лабрадор, любимец
всех домочадцев. Когда родилась Джес, он стал жутко ревновать меня к малышке. Стоило Джесике
выплюнуть свою пустышку, как пес тут же брал ее в рот и начинал проситься на руки, словно дитя малое.
Еще при нем абсолютно нельзя было повышать голос: он сразу поднимал осуждающий лай. Винчи совсем
другой. Солидный и сдержанный, даром что беспородный.
Кэрол, улыбаясь, решила поведать мне и о своих питомцах:
– Моя мама тоже любит собак, только не крупных. Сейчас у нас живет шпиц Зося. Когда на нее
смотрят, она начинает вилять хвостом, и если не отворачиваться, то будет делать это весь день, не
останавливаясь. Зося ужасно боится ездить в автомобиле и соглашается, лишь сидя на шее у мамы, из-за
чего ей пару раз приходилось объясняться с дорожной полицией.
– Представляю себе изумленные лица полицейских, – рассмеялся я, представив эту картину.
– А еще у нас жил попугай, который мастерски копировал телефонный звонок, заставляя нас
постоянно бегать поднимать трубку, а Шико при этом противненько хихикал.
– Надо было сменить мелодию на звонке, – наивно подсказал я.
– Конечно же, мы меняли и не раз, но Шико за пару дней осваивал новый сигнал.
– У Джес в детстве тоже были попугаи, кролики и даже змеи. Всех их она через какое-то время
передаривала своим друзьям.
– О кролике в нашей семье тоже имеется забавная история. Мы с Анджеем тогда еще были детьми.
Однажды позвонили давние знакомые родителей и пригласили нас всей семьей в гости. Их дети играли с
милым белым кроликом, у которого имелся свой красивый деревянный дом. Весь день мы с обожанием
гладили этого зверька. И вдруг нам предлагают забрать его вместе с домиком. Такой вот бескорыстный
подарок! Да еще и огромный пакет с кормом отдают в придачу. Я и Анджей принялись умолять родителей
взять кролика домой. Под нашим натиском предки сдались. Ликовали мы не долго. Как только наступила
ночь, кролик забрался на свой домик и принялся громко барабанить лапами по деревянной крыше. От такой
барабанной дроби проснулись все! Папа унес его в другую комнату, однако животное не унималось и
стучало лапами по любым твердым предметам. Уснули мы лишь под утро, когда пушистый тиран, наконец,
устал. На другой день животное покинуло квартиру. Папа отвез его в деревню к бабушке, там он поселился в
сарае вместе с козами.
Среди деревьев показался стеклянный купол оранжереи. Ее зеркальная поверхность отражала синеву
неба и плюмаж редких белых облаков. Солнце щедро дарило свой свет, и раскаленное стекло его
удваивало, заставляя глаза щуриться. Мы проехали метров сорок, прежде чем кроны деревьев расступились
и дорога сделала поворот направо.
Автомобиль мягко остановился в метре от внезапно возникших перед нами кованых ворот.
41
Послышался тихий писк – и створки медленно поползли в разные стороны, приглашая проехать на
территорию оранжереи.
Здание представляло собой огромный стеклянный цилиндр, лежащий на боку и наполовину зарытый
в землю. Я поспешно вышел из машины, стремясь обогнуть ее корпус, чтобы открыть дверь даме. Кэрол,
догадавшись о моем желании проявить галантность, с улыбкой ждала в салоне авто.
На встречу к нам, жуя жевательную резинку и поправляя рукой куцый венчик волос грязно-рыжего
цвета, уже семенил худощавый охранник. Я поприветствовал его пожатием руки:
– Не закрывай ворота, Дэннис, с минуты на минуту подъедет оператор, его зовут Марк. Проводишь к
нам.
– Будет сделано, мистер Харт! – браво воскликнул парень, перекатив резинку за другую щеку.
Мы открыли стеклянную массивную дверь и очутились в самом что ни на есть райском саду.
Пожалуй, ни один, пусть даже самый дорогой, парфюм мира не мог бы соперничать с дивным благоуханием
этой оранжереи.
Сразу у входа росли адонисы. Ярко-красные, светящиеся лепестки, с практически черной серединой,
эффектно смотрелись на фоне ажурной зелени листьев.
– Кэрол, вам мама в детстве читала сказку "Аленький цветочек"?
– Ее мне рассказывала бабушка, – улыбнулась журналистка.
– Так вот, перед вами прообраз этого цветка. Это адонис, сорт называется "уголек в огне".
– Действительно, очень похож, – согласилась девушка.
Далее следовали астры самых различных сортов. Некоторые отличались утонченным
аристократизмом, другие поражали буйством оттенков махровых соцветий, третьи напоминали
фантастические игольчатые кораллы Большого Барьерного рифа из фильмов Кусто.
За ними расположился ковер из белых, оранжевых и розовых доротеантусов. Их мелкие листья от
обилия желез сверкали на солнце, будто осыпанные мельчайшими бриллиантами. С ними соседствовали
иберисы, плотные зонтичные соцветия которых напоминали морскую пену разнообразной окраски -
белой, сиреневой, розовой, пурпурной.
Кэрол без устали выражала свой восторг. Наконец, мы остановились возле моих любимых роз.
Я задумчиво прикоснулся кончиками пальцев к бутону алой розы и процитировал Омара Хайяма:
"Утром лица тюльпанов покрыты росой, и фиалки, намокнув, не блещут красой. Мне по сердцу еще не
расцветшая роза, чуть заметно подол приподнявшая свой".
– Кэрол, у вас есть любимый цветок?
– Мне нравятся лилии.
– Согласно древней легенде, лилия выросла из слез Евы, покидающей рай и оплакивающей свою
безмятежную жизнь, которая осталась в прошлом. Этот цветок олицетворяет собой чистоту и непорочность
райской жизни, – блеснул своими познаниями я.
Вскоре к нам присоединился Марк. Мы, словно старые приятели, обменялись дружеским
рукопожатием. После непродолжительных споров мы определились с местом съемки и удобно устроились
среди расправивших солнечные лучики лепестков гербер, граничивших с алым шелком волнующих
тюльпанов.
Прозвучала уже ставшая привычной команда оператора:
– Камера! Мотор!
– Мистер Харт, хочу признаться: это самое красивое и жизнерадостное место, в котором мне
доводилось работать, – с улыбкой начала интервью журналистка. – Для тех, кто нас смотрит, поясню, что
мы находимся в цветочной оранжерее, принадлежащей Дэну Харту. Итак, чем вы занимались после
окончания колледжа?
– Еще мальчишкой я с замиранием сердца слушал рассказы о Нью-Йорке, где на Уолл-стрит
вершились судьбы людей. Кому-то везло: он утром просыпался бедным, а вечером засыпал уже богатым; а
кто-то, наоборот, мог пустить себе пулю в лоб после неудачного дня. Мне всегда нравилось работать с
цифрами, но профессия бухгалтера ничем не прельщала. Я оставил работу в типографии и устроился на
Стейт-стрит, пятьдесят три, на Бостонскую фондовую биржу. Начинал с самой низкой должности – разносил
документы по кабинетам.
Путь на вершину был долгим. Иногда хотелось всё бросить, чтобы не плестись в колее. Но уйти,
потратив столько лет и набравшись определенного опыта, уже не мог. Слабость мне была не по карману!
Даже по ночам в те годы снилось мерцание котировок, тысячами строк скользивших по экрану компьютера.
Адреналин зашкаливал, сердце трепыхалось, не исключено, что именно там я и нанес ему непоправимый
урон ежедневными стрессами. С остервенением я читал финансовые журналы, строя предположения, какая
же из компаний следующей окажется на вершине успеха. И ликовал, когда мои предположения сбывались.
К концу дня с покрасневшими глазами я, словно на крыльях, летел домой, приободренный своими
победами, или волочил ноги, ругая себя за допущенные промахи.
42
Долгие восемь лет я жил по этому сценарию. Секрет заключается в том, что в начале семидесятых
мой мозг работал наравне с компьютерной программой. Я уже говорил, что имею способность без особых
усилий запоминать ряд многозначных чисел, а если к этому добавить незаурядные аналитические
способности и интуицию, то получается, что я практически молниеносно реагировал на малейшее
изменение цены на акции, принимая решение о купле или продаже. После ряда блестящих сделок мною
заинтересовались. Так я стал известнейшим биржевым маклером Бостона. Меня неоднократно приглашали
на Уолл-стрит на выгодных условиях. И в шестьдесят седьмом году я переехал на Манхэттен. Хелен с
Джимом остались в Бостоне, ее мама была нездорова, а Джим не хотел менять школу. В Нью-Йорке
началась новая жизнь, полная куража, адреналина и бессонных ночей. Самые влиятельные лица города
хотели, чтоб я представлял их интересы на рынке ценных бумаг. И я согласился работать на одного из них.
– Как вы заработали свой первый миллион?
– Просто рационально распорядился своими сбережениями и получил тройную прибыль, которую
вложил в еще один пакет акций. Четвертая сделка и принесла мне официальный первый миллион.
Я решил не озвучивать тот постыдный факт своей биографии, о котором знала только Хелен. Как я уже
говорил выше, в те годы, являясь доверенным лицом некоторых весьма обеспеченных лиц, я имел право
совершать операции с финансовыми бумагами от их лица, брать на это необходимые средства с их счетов.
Один из доверителей после серьезной операции находился в коме, чем я и не преминул воспользоваться.
Руки мои дрожали, я потел и не спал пару ночей, прежде чем решился на это преступление. В итоге я всё же
взял с его счета двести тысяч долларов на приобретение акций на свое имя. Четыре дня я не спал и
практически не ел, пугая своих близких болезненной бледностью и нервозностью. Наконец нервы мои
сдали, и я, упустив еще прирост на добрых сто сорок тысяч, положил-таки занимаемую сумму на счет их
законного владельца. Вернувшись к делам, он даже не заметил этих манипуляций. А у меня появился
собственный капитал, который я в дальнейшем приумножал уже без зазрений совести.
– Как изменилась ваша жизнь в новом статусе?
– С годами я познал оглушительное, тотальное одиночество, какое бывает только на вершине.
Научился замечать доведенное до совершенства лицемерие окружающих меня людей. Это горькая сторона
богатой жизни. Но есть и сладкая ее часть. Я купил хороший автомобиль и впервые познал тактильное
удовольствие от прикосновения к коже шелка дорогих рубашек. У меня появился азарт к наращиванию
собственного капитала. Анализируя развивающийся рынок, я понял, что за вендингом будущее, и первое
время закупал автоматы по продаже кофе, по изготовлению ксерокопий, а затем наладил собственное
производство. Уже позже полученную прибыль стал вкладывать в скупку акций компаний мировых лидеров.
– Не приходилось ли вам, добиваясь поставленной цели, идти по головам?
– Нет! Никогда!
– Мистер Харт, вы любите деньги?
– Люблю, – я смущенно поерзал в кресле. – Однако эта любовь не фанатична. Я не скряга. Мне
кажется, кто-то сверху посылает их мне, а потом наблюдает, потратил или нет. Если не потратил, то, выходит,
что деньги у меня еще есть и можно пока не посылать. А если не получу деньги я, то их не получит и тот, кто
работает на меня, и больницы в Африке тоже останутся без них. Мне нравится нескончаемый круговорот
купюр в природе.
– Не знала, что вы занимаетесь благотворительностью. У вас много друзей?
– Один! Но он стоит сотни друзей! К сожалению, в Америке жизнь такова, что общаться
предпочитают только с теми людьми, которые как-то могут оказаться полезными, а я неискренность за
версту чую.
– Мистер Харт, а где по-другому?
– Вот здесь, в области грудной клетки слева, у меня по-другому.
Журналистка лишь печально улыбнулась в ответ.
– И напоследок небольшой блицопрос. Кто ваш любимый художник?
– Айвазовский. Люблю море. И только он, как никто другой, мог передать реалистичность воды на
холсте.
– Любимая книга?
– Предпочтения менялись по мере взросления. В детстве роман Джека Лондона "Мартин Иден"
произвел на меня неизгладимое впечатление. Я восхищался тем, какую колоссальную работу этот человек
проделал над собой! Он стал для меня образцом. Перечитывал его вновь и вновь, пытаясь понять, как
человек, добившийся всего, о чем он мечтал, может покончить с собой? Не понимал этого тогда, не
понимаю и сейчас. Для человека не может быть ничего дороже жизни. Позже полюбил "Великого Гэтсби",
даже выписал из книги распорядок дня главного героя, о котором в конце книги рассказывает его отец. Я так
же, как и он, старался работать над собой, учил иностранные языки, осваивал этикет. Из современных
авторов я бы выделил Дэна Брауна. Его сюжеты всегда оригинальны и занимательны.
– Начав жизнь заново, какие ошибки вы бы попытались не повторять?
43
– Я, как колючий подросток, стыжусь проявлять свою любовь к близким людям, скуп на теплые
слова. Для меня долгое время нежность была синонимом слабости. Вот этого я бы не хотелось повторять.
– Какое ваше самое большое достижение в жизни?
– Пусть это прозвучит самоуверенно. Но я еще в пути!
– Что или кто делает вас счастливым?
– Моя внучка Анжелика! Это неиссякаемый источник радости в моей жизни! Сейчас столько
развивающих телевизионных программ и книг, что, общаясь с ней, порой ловлю себя на дилетантстве в
некоторых вопросах. В четыре года она серьезно изучала книги о динозаврах. Зная об этом, я, однажды
нарочито сердясь, сказал, что сейчас зарычу, как Тирекс. На что она, скептически оглядев меня с ног до
головы, ответила, что вообще-то я больше похож на Тритирадона. Я просто не нашелся, что на это ответить!
Кэрол внимательно слушала, заметив, как наполнился теплом мой голос.
– Анжелика постоянно стремится кого-нибудь спасти. Когда мы гуляем вдоль океана, она помогает
меченосцам, выброшенным на берег волной. Все мы от рождения светлые и чистые. Нас озлобляют
страдания и несправедливость. Я пытаюсь сделать все, чтобы оградить внучку от разочарований.
– Кроме благополучно проведенной операции, о чем еще мечтаете?
– Я – кладбище зарытых желаний, на которые больше нет ни времени, ни сил. Теперь просто
мечтаю, чтоб мои близкие были счастливы. Это желание эфемерно и не конкретно, но другого нет.
– Почему вы хотите испытать трансплантацию на себе? Почему не попробуете на тех, кто уже
обречен?
– А я и есть тот, кто уже обречен.
– Вам страшно?
– Очень… но, как говорила моя мама, "чтобы увидеть радугу, нужно пережить дождь"!
– На этих словах я хочу поблагодарить вас, мистер Харт, за уделенное нам время. Следующая наша
встреча состоится уже после операции, – с завидной уверенностью пообещала журналистка.
– Надеюсь, что именно так всё и будет.
Марк остался, чтобы еще поснимать общие виды оранжереи. А мы с Кэрол направились к выходу.
По моей просьбе флорист подготовил большую корзину цветов с композицией из самых достойных ее
красоты экземпляров. Девушка была в неописуемом восторге от презента, признавшись, что впервые
получает такое количество экзотических цветов в одной корзине.
Мы покинули оранжерею через запасной выход. Я хотел продемонстрировать свою коллекцию