Дитте опустился на стул, стоящий возле кровати, включил ноутбук и, щелкая кнопками, нашел нужную
видеозапись. Послышались обрывки фраз, звук хирургических инструментов, гулко отдающийся от стен
операционного зала. Георг довольно кашлянул и протянул руку, установив ноутбук на моем животе.
На экране, как я и определил по звукам, виднелась операционная. Камера, вероятно, была
установлена на потолке, прямо над двумя столешницами, на которых лежали два человека в кислородных
масках. Это были мужчины. Оба обриты наголо, отсутствовали даже брови. Один – молодой, с
зарубцевавшейся раной на левой части головы, с более смуглым цветом кожи, ярко выраженными
надбровными дугами и красивой линией скул. Второй – старый, с морщинистым лицом и впалыми щеками.
Тела их были накрыты белыми простынями, но даже по контуру очертаний было заметно, как плечист и
высок первый и тщедушен второй. Оба неприятно бледны и при ярком люминесцентном освещении ламп
напоминали мертвецов. Не оставалось сомнений, что один из них тот самый Харт! Второй внешне
напоминал меня, но отсутствие бровей уродовало лицо, делая его похожим на манекен из витрины
магазина.
Оба тела были усыпаны различными датчиками, с идущими в сторону проводами, которые исчезали в
стоящих рядом приборах. В зале было не менее десяти человек, все в одинаковых хирургических костюмах с
завязками на спине. Четко просматривались обязанности каждого. Одни следили за приборами, другие
занимались инструментами, еще четверо готовили тела к операции.
С пациентов сняли простыни и, осторожно придерживая кислородные маски, перевернули на
животы. После этого накрыли белой тканью, оставив неприкрытыми лишь головы, шеи и позвоночники.
Затем головы зафиксировали в устройства, напоминающие тиски, так, чтобы они оставались неподвижными.
На экране появился Дитте, его лицо закрывала хирургическая маска, но рост и мощный торс не оставляли
сомнений, что это именно он. Дитте медицинским маркером начал делать разметки на черепе и
позвоночнике старика, затем такие же линии он провел и на другом теле. Ассистент протянул ему скальпель.
Я успел заметить, как второй помощник берет в руки инструмент, похожий на ручную электропилу, которую
используют для резки металла в автосервисах. К счастью, это было последнее, что я увидел.
Георг резко протянул руку и нажал кнопку "Пауза". От одной мысли о том, как Дитте распорядится
той самой пилой, у меня к горлу подступила тошнота.
Вероятно, мое выражение лица отражало всю гамму ошеломившего меня открытия. Том
переминался с ноги на ногу, глядя с сочувствием.
– Продолжение смотреть не стоит, – как всегда тихо и вкрадчиво заговорил Дитте. – Операция
прошла отлично. Больше всего мы боялись при переносе надломить спинной мозг. Однако всё обошлось. И
длина позвоночника донора совпала почти идеально. Первые полгода биотоки мозга были крайне слабыми.
На экране осциллографа тянулась линия с едва заметными колебаниями, и мы уже было отчаялись. Но тут
ты начал самостоятельно дышать. А еще через три месяца пришел в сознание.
– Теперь, надеюсь, ты убедился: всё, что я рассказывал, – правда! – эмоционально воскликнул Том.
– Тебе следует продолжать стимулировать память по методике мистера Бэйниона. Это
экспериментальный курс, но других вариантов на сегодняшний день пока не существует, – добавил Георг.
– Хорошо, – промычал я подавленно.
– Мозг нейропластичен, он способен перестроить внутреннюю взаимосвязь нейронов для
самовосстановления. Так, например, при инсульте здоровая сторона головного мозга постепенно может
принять на себя функции пораженного участка. В нем есть область, называемая двигательной корой, где
возникают команды мышцам. Каждый участок этой коры отвечает за движения определенных частей тела.
Тот результат, который мы получили в твоем случае, – это настоящее чудо! И немалая доля заслуги -
физическое состояние донора, – похлопал меня по плечу доктор и деликатно удалился, оставив нас с
Томом наедине.
– А где сейчас тело Харта? – поинтересовался я.
– В морозильной камере, здесь в лаборатории, – неопределенно махнул Том в сторону двери.
– Хочу видеть.
– Да ты с ума сошел! Даже я это не хочу видеть! Несмотря на то, что мы почти сорок лет были
друзьями! Дэн, там череп разворочен, содержимое вынуто и сверху костями накрыто. Тебя стошнит от
одного вида, и ты захлебнешься, потому что лежишь на спине! – предостерегал друг, тряся в воздухе
указательным пальцем, как это делают взрослые, отчитывая детей за шалости с электроприборами.
Я молчал, размышляя, стоит ли настаивать на своем или же признать правоту собеседника. Ну, увижу
тело старика. И что это изменит? Свое отражение я уже видел, надо просто принять этот факт и успокоиться.
– Кто мой донор? – поинтересовался я.
– Русский байкер, лет двадцати восьми. Попал в аварию, документов при нем не было, – пожал
60
плечами Том. – Завтра принесу все данные по телу. Так что ты теперь молодой мускулистый парень, без
единого седого волоска, правда, со странной вышивкой на скальпе и с неровно подстриженной бородой.
Короче, я тебе не завидую, – как всегда паясничал он.
В палату заглянул Дитте:
– Том, заканчивай, ему пора на процедуры.
– Ладно, я побежал. Завтра после обеда загляну, – бросил Том, направляясь к двери.
В палату вошла Анна, и меня опять куда-то повезли.
Утро началось по стандартной схеме. Медсестра почистила мне зубы, умыла, накормила завтраком.
Китаец сделал массаж, а затем меня отвезли на томограф к Бэйниону. Я принял решение продолжать сеансы
по восстановлению памяти.
Наступила очередь грека. Шел уже второй час мучительных занятий, когда дверь приоткрылась и в
палату протиснулась кучерявая, коротко стриженая седая голова Тома.
– Вы скоро? – поинтересовался он.
– Да, собственно, можно на сегодня закончить, – охотно согласился грек, закрывая книгу и
поднимаясь со стула. – До завтра, мистер Харт.
– До свидания, – ответил я, искренне радуясь появлению Тома.
Мой визитер, дождавшись, пока грек выйдет, занял его место на нагретом стуле. В руках у него была
медицинская карта, по всей видимости, взятая у Дитте.
– Ты просил информацию о доноре. Итак, слушай, – Том перелистнул две страницы и начал читать.
– Возраст – двадцать семь тире двадцать восемь лет, рост – сто восемьдесят три сантиметра, вес -
семьдесят восемь килограммов, цвет глаз серый, цвет волос темно-русый, размер ноги – сорок третий.
– Член тоже измерили? – не сдержавшись, с усмешкой спросил я.
– Нет, но… если ты желаешь, можно провести небольшую операцию по его увеличению, – весело
предложил он.
– Что, всё так плохо? – насторожился я.
– Дэн, я не знаю, честное слово, – несколько раздраженно ответил Том и перевел взгляд обратно в
карту, но вдруг встрепенулся. – Хотя… когда я подставлял тебе писсуар, то твой сморщенный друг из него ни
разу не выскользнул.
– Ладно, читай дальше, – довольно хохотнул я.
– На предплечье правой руки татуировка, но ее тоже можно убрать, – монотонным голосом
продолжал читать Том.
– Надеюсь, не серп и молот? – ухмыльнулся я, вспомнив, что донор из России.
– Нет, тут кое-что покруче! Похоже, парень этот в какой-то секте состоял. На татуировке изображен
черный круг, в центре которого светлая вспышка с отходящими от нее росчерками молний. Из верхнего
правого угла по направлению к левому нижнему краю острием вниз изображен нож. Вверху два слова на
кириллице и внизу одно. Майкл перевел это как "черные ножи" и "Екатеринбург". И еще… при жизни этот
парень курил сигареты, около одной пачки в день, и периодически выпивал в умеренных количествах, -
скучно закончил Том.
– Ну, теперь я уверен, что мы с ним поладим, – довольно промычал я.
Том перевернул страницу и, окинув ее взглядом, продолжил:
– Вот еще. Был доставлен в клинику города Баттамбанг Королевства Камбоджи двадцать третьего
июля две тысячи десятого года. Документов при себе не имел, из одежды на теле были только шорты.
Вследствие аварии получена открытая черепно-мозговая травма с повреждением мозгового вещества.
– Исчерпывающе, – ответил я, когда Том закрыл медицинскую карту. – А кто такой Майкл?
– Тренер по лечебной физкультуре. Ты с ним позже познакомишься, когда начнешь шевелить
конечностями.
– Я бы выразился иначе. Не "когда начнешь", а "если начнешь", – мрачно поправил его я.
– Да перестань, Дэн! Это вопрос времени! Даже не сомневайся, ты обязательно встанешь на ноги.
Я предпочел воздержаться от продолжения затронутой темы.
Прошла еще одна неделя. Неподвижность с каждым днем угнетала меня сильнее и сильнее. Если бы
сила мысли могла влиять на материальные вещи, то правая рука была просто обязана начать двигаться.
Только эта проблема отделяла меня от ноутбука. Я полностью зависел от Тома: по моей просьбе он открывал
интересующие меня сайты. Я ощущал себя узником в чужом теле. Всё вокруг вызывало раздражение.
Особенно тоскливо было по вечерам, которые, как черные кадры засвеченной фотопленки, изматывали
своей монотонностью. Казалось, стрелки часов замедляли свой ход, клиника затихала, и я, как никогда,
остро осознавал свое одиночество. Иногда хотелось по-волчьи выть! Подняться с постели, взять стул и
крушить всё вокруг: окна, мебель, медицинские приборы, стены! Эти ненавистные мне белые стены!
61
Отчаяние хрипло шептало на ухо: "Ты никогда не встанешь! Ты обречен на неподвижность!" Собственная
слабость, депрессия, сомнения – они внутри, их не отправишь в нокаут и не заставишь замолчать. Я
скрипел зубами и продолжал жить.
Однажды Том по Скайпу связался с Джимом, и мы втроем общались по поводу оплаты некоторых
счетов лаборатории. Язык мой по-прежнему был вялым, со стороны казалось, что я изрядно пьян.
Вдруг дверь в кабинет Джима открылась, послышалось шлепанье по полу детских босых ножек, и на
экране возникла любопытная мордашка миловидной девочки лет восьми. И тут я воспомнил: как же я
люблю эту малышку! Перед глазами пронеслись, словно эпизоды из кинофильма, моменты наших встреч, ее
смех. Вот она кроха, завернутая в одеяльце, а тут она уже топает ножками, опираясь маленькими ручками о
диван, здесь она бежит по берегу океана ко мне навстречу, вот она катается на коньках. Как колокольчик,
прозвенел голос девочки, вернувший меня в реальность:
– Пап, к тебе можно?
– Малыш, это, – Джим был слегка растерян, – знакомься, это дядя Дэн.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась девочка.
– Привет, Анжелика, – преодолевая подступивший к горлу ком, срывающимся голосом ответил я.
Глаза мои затянуло слезным туманом. Губы задрожали. Я заставил себя справиться с чувствами, опасаясь
напугать девочку.
– А откуда вы знаете, как меня зовут? – хитро прищурив голубые глаза, спросила малышка.
За два года, что я не видел внучку, она очень изменилась. Стала какая-то узенькая, высокая, контур
лица потерял прежнюю детскую округлость. Ее русые волосы потемнели, перекинутая через плечо коса
спускалась до слегка обозначившейся талии.
– Твой папа о тебе рассказывал. Я даже знаю, что ты занимаешься фигурным катанием, – говорить
было трудно, но очень хотелось, чтоб внучка задержалась у экрана еще хотя бы на минуту.
– Да, на прошлой неделе были соревнования, но я заняла только второе место, – разочарованно
протянула девочка, – на первом Ким Ричардс. Конечно, она на целый год дольше меня уже занимается. А
вы сейчас в клинике, да? – с детской непосредственностью спросила Анжелика.
Джим молча наблюдал за нашим диалогом, вглядываясь в выражение моего лица. Его уже осенила
догадка о том, что я вспомнил эту девочку.
– Да, – изобразил я глубокое сожаление. – Упал с мотоцикла.
– И поэтому вы так непонятно говорите слова?
– Да.
– Наверное, вам лучше ездить на машине, – со знающим видом дала совет Анжелика.
– Ты права. Пожалуй, так и поступлю, – сдерживая улыбку, согласился я.
– А зачем вам борода, ведь вы еще не старый? – продолжала задавать вопросы девочка.
– Да, я уже и сам подумываю ее сбрить, – искренне согласился я с ней. – Давай я тебе завтра
позвоню и буду уже без бороды!
– Ладно, звоните, – великодушно разрешила Анжелика и повернулась к Джиму. – Пап, тебя мама
звала обедать.
– Позвоню тебе вечером, – поднимаясь с кресла, заверил Джим.
– Хорошо, – и добавил чуть громче для стоящей вне зоны видимости девочки: – До свидания,
Анжелика!
– Пока, – задорно донеслось в ответ.
Раздался булькающий звук, возвещающий о том, что сеанс связи закончен.
– Том! Я вспомнил! Как я вообще мог ее забыть? – я кричал, смеялся и кричал. Кричал, смешно
растягивая слова, словно нараспев. Говорить быстро пока не мог. Мне хотелось схватить его и крепко обнять,
и я зарычал от беспомощности.
– Вот видишь, – растроганно ответил Том, и его черные, как угольки, глаза заблестели.
Я задавал Тому вопросы об Анжелике, чтобы проверить надежность своих воспоминаний, и каждый
раз он радостно подтверждал мои слова.
– А Джима, меня, Джес, ты тоже вспомнил? – с надеждой в голосе спросил он.
– Нет. Только Анжелику.
– Надо рассказать Дитте и Бэйниону, что ты сам вспомнил внучку! Пойду найду их.
Том вышел, а я, блаженно улыбаясь, думал о том, что скажу завтра своей любимой девочке.
Вскоре мне позвонил Джим. Я взахлеб расспрашивал его об Анжелике и тех двух годах ее жизни, что
были безвозвратно пропущены мною!
За воспоминаниями о внучке прошел вечер. Эта встреча внесла новый вектор в направление моих
мыслей. Появилось иное, довольно неприятное ощущение: я стал отождествлять себя с тем стариком!
Словно во сне, я слышал глухой голос Харта. Его слова проникали куда-то под кожу и встраивались в мозг,
меняя мировоззрение. Наконец, пришло осознание, что все-таки я действительно Дэн Харт и мне почти
62
восемьдесят. И если это действительно так, то, получается, что тот мужчина вовсе не самозванец, а мой сын
Джим. Но я это всё не вспомнил, а почувствовал.
Наступило утро. Голова болела, как и в прежние дни. Мне элементарно не хватало свежего воздуха.
Как всегда, первой в палате появилась медсестра, и я, зная о запрете Дитте, всё же попросил ее приоткрыть
оконную раму. В ответ получил отказ, аргументированный моим ослабленным операцией иммунитетом.
Закончив процедуры утреннего туалета, она удалилась, и ей на смену пришел китаец. Добрых полтора часа
он разминал мои неподвижные мышцы и, загибая затекшие конечности, придавал телу, словно марионетке,
наинелепейшие позы. Он выполнял свою работу, а я абстрагировался от происходящего и размышлял о том,
что сегодня избавлюсь от бороды и сразу же позвоню Анжелике.
Вдруг китаец коротко и хрипло вскрикнул. Если бы мог, я бы вздрогнул от неожиданности. Он схватил
мою левую руку, приподнял поближе к моим глазам и что-то выкрикивал. Я не понял ни слова. Китаец сунул
мне под нос свою маленькую жилистую кисть и пошевелил пальцами с загадочной улыбкой. Я замер. Он
положил мою руку на постель и торопливо покинул палату.
Вернулся он вместе с японцем. Кита был, как всегда, аккуратно выбрит с идеально уложенной
прической, а в руках держал какой-то прибор. Кита остановился напротив и слегка поклонился в знак
приветствия. Я неловко изобразил подобие ответного кивка головой. Кита остался невозмутимым. Без
лишних вопросов он подключил к моим пальцам какие-то провода и нажал кнопку "Пуск". Мизинец и
безымянный палец левой руки вздрогнули. Китаец радостно загалдел. Кита повел себя так, словно именно
сегодня всё это и должно было произойти.
После стандартного осмотра моих конечностей японец хладнокровно воткнул иглу в подушечку
указательного пальца, и он отозвался на боль легким вздрагиванием. Точно так отреагировали все пальцы
левой руки. В палату бесшумно проскользнул Дитте и, заложив руки в карманы так, что только большие
пальцы торчали наружу, стал молча наблюдать за манипуляциями японца. Я с надеждой ждал их вердикт.
– Ну?! – воскликнул я. – Скажите хоть что-нибудь!
– Организм донора начал реагировать на команды твоего мозга, Дэн, – пряча улыбку в усы,
спокойно ответил Георг Дитте. – Ты идешь на поправку.
Я расплылся в безмятежной улыбке:
– По такому случаю не грех и выпить бокал красного вина?
– Еще чего! – осек мою радость Дитте. – Не забывай: ты находишься на медикаментозном лечении!
Однако уже ничто не могло омрачить моего счастья!
Все вышли, и через полчаса в палате появился Том, неся в руках триммер, пену для бритья, упаковку
влажных салфеток, зеркало и бритвенный станок.
– Цирюльника вызывали? – весело приветствовал друг.
– Даже не знаю, говорят, ты дорого берешь, – поддержал я его шутливый тон.
– Договоримся уж как-нибудь, – улыбнулся он, расстилая у меня на груди салфетку. – Ну, давай уже
хвастайся, как ты там своим левым мизинцем трясешь! Весь персонал только об этом и говорит! – с
деланным великодушием воскликнул Том.
– И не только мизинцем, – возмутился я. – Еще и безымянным могу!
И мы рассмеялись. Я, сосредоточенно скосив глаза влево, с гордой миной на лице, едва заметно
пошевелил двумя пальцами. Том в ответ одарил меня аплодисментами.
Мы приступили к бритью. Вся процедура заняла не больше десяти минут.
И вот я, довольный, созерцаю в зеркале свою еще более помолодевшую физиономию. Оказалось, что
густая щетина скрывала глубокую ямочку на моем подбородке, которую я сейчас с любовью разглядывал.
– Ну, хватит уже улыбаться, как слабоумный, – с наигранным недовольством возмутился Том, делая
вид, что он устал держать зеркало.
– Как знать, может, наступит время, когда и я буду брить бороду твоему новому телу, – и подмигнул
другу.
– Вот еще! – воскликнул Том. – Очень надо валяться вот так в памперсе!
– Памперсы в прошлом! И катетер уже убрали давно, – возмутился я. – Сколько тебе сейчас лет,
семьдесят? – предположил я.
– Обижаешь! Всего-то шестьдесят пять! – засопел Том.
– Вернемся к этой теме лет через десять, посмотрим, что ты тогда скажешь.
Том, стоя возле раковины, сделал вид, что увлечен мытьем рук, и ничего не ответил.