Соня вдруг вспомнила родителей, которые трудились всю жизнь в поте лица, остерию, где прошло ее детство, родной городок. Колоньо, разрастаясь, постепенно продвигался в сторону Милана и наконец слился с ним, превратившись в убогую окраину. Даже барочная церковь, сама по себе очень изящная, выглядела убогой среди серых, невыразительных строений. На всем лежал налет обыденности, которую Соня ненавидела, как ненавидела она и обитателей Колоньо - мелочных, завистливых, недоброжелательных. Она рвалась к широким горизонтам, и сегодня они ей открылись. Соня вдруг поняла, что красота - это не прихоть, а потребность; она излечивает от злости и зависти, но стоит больших денег, поэтому богатство - единственный путь к утонченной, одухотворенной красоте.
- Вот как надо жить! - сказала она вслух, нехотя следуя за Вирджинией.
Когда они открыли дверь, зазвенел колокольчик, и с кухни вместе с аппетитным запахом овощного супа донесся женский голос:
- Кто там?
- Мама, это мы с Соней, - ответила Вирджиния.
- Проводи подругу в свою комнату, я позову вас, когда будет готов обед.
Проходя мимо кухни, Соня увидела руку с кастрюлей и представила себе ее обладательницу - усталую от домашней работы женщину, чья жизнь так не похожа на жизнь ее хозяев, с которыми она живет бок о бок. Семья Вирджинии, судя по всему, была беднее Сониной, однако у Вирджинии была своя комната. Соня же до сих пор спала в кладовой за ширмой.
- А кто ваш хозяин? - спросила Соня, которой было любопытно: кто же может позволить себе жить в такой роскоши?
- Их фамилия де Брос, - ответила Вирджиния. - Они ненормальные.
- Почему ненормальные?
- Потому что все богатые ненормальные, да еще и жадные. Ты даже не представляешь себе, какая жадная старая хозяйка! Знаешь, - Вирджиния на секунду запнулась и продолжала уже со смехом: - Она каждый вечер подмывает свою собачку, а потом кладет к себе в постель.
- При чем здесь собачка?
- Ни при чем, но то, что богатые жадные, - это точно. Впрочем, какое нам до них дело! Давай лучше музыку послушаем.
На столике у кровати стоял патефон, а под ним много пластинок. Вирджиния поставила тяжелую пластинку на семьдесят пять оборотов и сказала:
- Это Джин Келли, песня называется "Singing in the rain". Да ты наверняка ее знаешь.
Девушки слушали песню, и перед их глазами возникали кадры из знаменитого голливудского фильма, в котором рассказывалось про фантастическую, потрясающую страну, имя которой - Америка.
- Вирджиния, открой ворота! - приказала из кухни мать, а потом и сама появилась на пороге комнаты. - И выключи ты, ради бога, этот вой!
Изможденная, уже немолодая мать Вирджинии показалась Соне слишком нервной. Дочь безропотно подняла головку патефона, и музыка прекратилась. В секунду Вирджиния преобразилась: от аккуратной школьницы и следа не осталось - из дома выбежала расторопная служанка и бросилась отпирать ворота. Соня подошла к окну. Белая "Альфа-Ромео" промчалась мимо привратницкой, но Соня успела разглядеть человека за рулем. У него был аристократический профиль, ироничное выражение глаз, надменные губы, густые, коротко постриженные волосы.
- Можно подумать, что тебе явилась сама Мадонна, - заметила Вирджиния, успевшая уже закрыть ворота и вернуться в дом.
- Кто это был? - спросила Соня как во сне.
- Джулио де Брос, младший сын хозяйки, - ответила Вирджиния. - В семье его зовут адвокатом.
Соне было шестнадцать, и она считала любовь выдумкой поэтов. За несколько секунд, пока белая "Альфа-Ромео" проезжала мимо привратницкой, Соня, глядя на сидевшего за рулем человека, забыла обо всем на свете. Новое, незнакомое ей прежде чувство охватило ее, и она поняла, что влюбилась. "Ах, нет, это невозможно, - тут же подумала она, - он из другого мира, как я с ним познакомлюсь?"
- Строишь воздушные замки? - ехидно спросила Вирджиния.
Как девушка здравомыслящая, она руководствовалась в жизни трезвым расчетом, а не романтическими эмоциями.
- Ошибаешься, - посмотрев подруге прямо в глаза, ответила Соня. - Я строю планы на будущее.
Она сказала это спокойным ровным голосом, потому что вдруг поняла: ее будущее - это Джулио де Брос. И если она хочет рано или поздно войти в его жизнь, ей надо знать о нем все.
- За этого человека я выйду замуж, - уверенно заявила она.
- С тобой все в порядке? - Вирджиния всерьез забеспокоилась, в своем ли уме ее подруга.
- Со мной все в порядке.
- А по-моему, ты ненормальная.
- Это возможно, - засмеялась Соня. - Значит, я такая же, как и богачи. Ты сама недавно сказала, что все они сумасшедшие. Но чтобы встать с ними на одну ступеньку, сумасшествия недостаточно, нужно еще и богатство. Когда-нибудь я стану богатой, очень богатой, и они примут меня как свою.
Вирджиния посмотрела на подругу, как смотрят на тяжело больного человека, и даже приложила ладонь к ее лбу. Но лоб не был горячим, да и вид у Сони был на редкость цветущий.
- Пойдем-ка лучше обедать, - спохватилась Вирджиния. - Мама, наверное, уже заждалась нас. - Независимо от того, шутила Соня или говорила всерьез, она решила положить конец этому странному разговору.
Уже начало смеркаться, когда Соня вышла из трамвая. Первый, кто бросился ей в глаза, был отец; он стоял на остановке, и по его виду Соня сразу же поняла, что сюда его прислала мать. Боби не было, хотя он всегда бросался к ней с радостным визгом, едва она спускалась с подножки.
- Где Боби? - почувствовав неладное, спросила Соня и инстинктивно прижала к груди книги, словно хотела защититься ими от отцовского гнева.
Вместо ответа Тонино влепил дочери две звонкие увесистые пощечины. Соня зарделась от стыда и унижения: впервые в жизни отец поднял на нее руку, да еще на виду у всей улицы!
- А теперь марш домой! - не выходя из роли строгого отца, прикрикнул на Соню Тонино и подтолкнул ее к остерии.
"Человек должен жить по правилам, как поезд - ходить по рельсам", - любила повторять синьора Бамбина.
Правила она придумывала сама и требовала от дочери их беспрекословного исполнения. Сегодня Соня впервые ослушалась ее и не вернулась домой после школы, как ей было приказано, поэтому синьора Бамбина накрутила мужа, и тот встретил Соню пощечинами.
Под взглядами злорадно перешептывающихся кумушек Соня опрометью бросилась в остерию, пролетела через зал, где при ее появлении воцарилось молчание, и вбежала в кухню. Ей хотелось, чтобы скорее закончился этот импровизированный спектакль, в котором она получила роль непослушной дочери "всеми уважаемых супругов Бренна".
Кухня мало изменилась со времен ее детства, только вместо ледника здесь стоял теперь большой холодильник, а вместо синьоры Джильды стряпал еду новый повар из Эмилии. В остерии теперь всегда было много посетителей: люди приходили не только обедать, но и ужинать зимой и летом.
Мать старательно раскладывала на большом блюде тонкие ломтики ветчины, украшая их меленькими маринованными овощами. Откуда-то выскочил Боби и завертелся перед Соней в радостном танце. Только сейчас Соня поняла, что мать специально заперла его, наказывая ее тем самым за самовольный поступок. Бросив книги на стол, девушка села на корточки перед своей старой собачкой и заплакала. Боби испуганно слизывал слезы с ее щек.
- Нечего плакать, - не отрывая глаз от своей работы, сказала синьора Бамбина, - что заслужила, то и получила.
Эти равнодушные, даже жестокие слова оказались последней каплей, переполнившей чашу: копившаяся годами обида на мать за ее постоянные притеснения выплеснулась наружу:
- Я сразу поняла, что это ты заставила отца встретить меня на остановке и у всех на виду надавать мне пощечин. Сам бы он никогда до такого не додумался. Почему тебе так необходимо, чтобы я жила по твоим дурацким правилам? Почему ты меня не любишь? Все, хватит! Я не хочу и не буду жить по-твоему, поняла! Я уйду!
Боби никогда еще не видел свою хозяйку такой возбужденной и от страха забился за холодильник. Синьора Бамбина невозмутимо дослушала страстную тираду дочери и только после этого подняла на нее глаза, в которых можно было прочесть снисходительную иронию.
- Знаешь, что я тебе скажу? - сказала она, снова занявшись ветчиной на блюде. - Замуж тебе пора. В тебе кровь бродит, ты в бабку свою пошла. Может, в том и нет твоей вины, но факт остается фактом, и чем быстрее ты выйдешь замуж, тем лучше, - глядишь, может, и удастся избежать позора.
- Какого позора? - вытаращив от удивления глаза, спросила Соня.
- Боюсь, ты можешь потерять невинность, поэтому чем раньше пойдешь к алтарю, тем надежнее. Я не допущу, чтобы честное имя Бренна опозорила моя собственная дочь.
- Ты хочешь выдать меня замуж? - прошептала Соня, вытирая слезы. - Да ты с ума сошла, мне не нужен никакой муж!
- Смотри, как красиво получилось! - словно не замечая реакции дочери, воскликнула синьора Бамбина, любуясь своим художеством.
- Ты не слышала, что я сказала? - с отчаянием крикнула Соня. - Я не пойду замуж, запомни это хорошенько!
В эту минуту Соня вдруг ясно почувствовала, какая между ними пропасть: ради амбиций, ради своих дурацких "принципов" мать готова предать ее в любую минуту, и она совершенно беззащитна перед этой самоуверенной и чужой ей женщиной с огромным колыхающимся животом.
- Я твоя мать, - словно подслушав Сонины мысли, патетически произнесла синьора Бамбина, - и должна о тебе заботиться. Мы с отцом уже решили, что, как только ты получишь диплом, мы найдем тебе подходящего жениха. Но сейчас я вижу, что с этим делом надо поторопиться. Лучше уж остаться без диплома учительницы, чем до свадьбы лишиться девственности.
Неужели несколько часов назад Соня смотрела через ворота на особняк семьи де Брос, слушала американскую песенку, мечтала о любви, о богатой жизни? Или это был приятный сон, который закончился пробуждением в опостылевшем городке? В ненавистной остерии? Соня почувствовала себя несчастной одинокой девочкой и, не сказав больше ни слова, поднялась по чугунной лестнице в кладовку, забитую бутылками со спиртным, мешками с сахаром и кофе, посудой и еще бог знает чем. Здесь, за ширмой, стояла ее кровать, и, уткнувшись в подушку, она снова заплакала. Верный Боби нежно лизал ее, не зная, как еще утешить любимую хозяйку. Постепенно Сонины мысли стали проясняться, и созрело решение: бежать из этой кладовки, из этой остерии, бежать от матери, которая не понимает и не хочет ее понять, бежать из этого тесного, душного мирка, иначе ей конец.
Вдруг Соня вспомнила, что завтра контрольная по латыни, а она не подготовилась. Хотя какой смысл заниматься, если мать надумала забрать ее из школы и выдать замуж… За кого же это они решили ее отдать? По какому праву мать определяет ее судьбу? Нет, она не марионетка, которую дергают за веревочки, она личность, даже если мать и не хочет этого признавать; возможно, по-своему она любит Соню, но такая любовь может раздавить. Соня была растеряна, она чувствовала себя бессильной перед матерью и не знала, как ей поступить.
- Мне жаль, что так вышло, - раздался у нее над ухом извиняющийся отцовский голос.
Соня не пошевелилась. Она не слышала, как отец поднялся к ней и сел на край кровати.
- Мы с мамой места себе не находили, - продолжал оправдываться отец, - даже звонили в школу.
Соня резко высунула из-под подушки голову и посмотрела в глаза отцу. Ей хотелось понять, почему он, кроткий, застенчивый человек, так унизил ее на глазах у всех? Не потому ли, что, как все слабые люди, хотел продемонстрировать свою силу? Ей стало стыдно за отца.
- Я была у Вирджинии Криппа, и мама об этом знала.
- Но мама велела тебе после школы ехать домой, она и мысли не допускала, что ты можешь ее ослушаться, - мягко сказал Тонино, и в голосе его звучало огорчение.
Соня подумала, что отец похож на дона Аббондио, священника из романа Мандзони "Обрученные", который они проходили в школе, - он такой же мягкий и добрый.
- Это для тебя все, что она говорит или делает, - закон, потому что ты превратился в ее тень и даже смеешь поднимать на меня руку, чтобы ей угодить! А я больше не собираюсь ее слушаться, - твердо заявила Соня.
- Я же попросил у тебя прощения, а ты у меня - нет. Разве шестнадцатилетняя дочь имеет право критиковать мать?
Соня села и, плача, обняла отца. Боби старался протиснуться между ними, чтобы тоже принять участие в примирении. Только сейчас Соня вдруг осознала, что мать ни разу в жизни ее не приласкала.
- Она грозится, что заберет меня из школы, что выдаст замуж, - сквозь всхлипывания жаловалась Соня, - ты это допустишь?
У нее не повернулся язык пересказать отцу все, что говорила мать, особенно насчет ее невинности.
- В школу ходи, как ходила, никто тебя из нее не заберет, - успокоил Соню Тонино. - И замуж ты выйдешь, когда на то будет воля божья, это я тебе обещаю. Что касается матери - ты не должна ее осуждать, потому что она любит тебя и желает тебе только добра.
- Хорошо, папа, - покорно ответила Соня и вздохнула.
Отец ее тоже не понимал. Хотя, в отличие от матери, он сочувствовал ей, но рассуждал, как и все в их городке, считая "добром" для родной дочери "удачное" замужество. Вот, например, Летиция, дочь молочника, мать всегда ставит ее Соне в пример. Получила аттестат зрелости и сразу же вышла замуж за сына Пассони, у которого небольшая фабрика термометров. В двадцать лет - уже замужем и дом, что называется, полная чаша. Многие девушки в округе завидовали Летиции, у Сони же подобная жизнь вызывала отвращение. Иногда, видя, как Летиция, свесив из окна голову в бигуди, вытряхивает коврик, Соня сравнивала ее мысленно с мадам Бовари: что, кроме презрения, могут вызывать подобные женщины? Собственное будущее виделось ей совсем по-другому.
- Почему я не могу иногда после школы навестить свою подругу? - пыталась добиться своего Соня.
- Потому что Милан - огромный и ужасный город, - терпеливо объяснял отец. - Там на каждом шагу соблазны. Ты еще слишком мала и неопытна, чтобы против них устоять.
Да, Милан - огромный город, в этом отец прав, но не ужасный. У Сони он вызывал восторг. Роскошные особняки, элегантные женщины, уверенные в себе мужчины - совсем другая жизнь. Соню неудержимо влекло к этой незнакомой, загадочной жизни.
- А если я как-нибудь приглашу Вирджинию к нам, мама не будет против?
- Думаю, не будет.
Соня добилась своего, теперь ей разрешали иногда заходить после школы к Вирджинии. Это были счастливые часы свободы, хотя и вызывали душевное волнение. Соня старалась каждый раз выведать у своей подруги что-нибудь новое о Джулио де Бросе, в которого с каждым днем все сильнее влюблялась. Он был мужчиной ее мечты, и она поклялась себе, что добьется его.
- Я много знаю о нем, - сказала она как-то, глядя на себя в зеркало, - теперь надо найти предлог, чтобы с ним познакомиться.
ГЛАВА 5
- Вот это да! - восхищенно воскликнула Соня, обводя глазами просторное помещение.
Она прежде никогда не бывала в салонах высокой моды, и первое, что ей пришло на ум, - это мысль о храме красоты. В самом деле, огромные, до полу зеркала на стенах, отражаясь одно в другом, создавали впечатление безграничного объема, а золоченая резьба рам в стиле рококо вызывала ассоциации не с ателье, где шьют платья, а с парадным дворцовым залом. Соня сделала пируэт, и ее отражение, точно по волшебству, возникло сразу во всех зеркалах.
- Вирджиния, - с восторгом глядя на подругу, сказала Соня, - мы с тобой попали в сказку!
Маленькая бесцветная Вирджиния во все глаза смотрела на Соню, искренне ею любуясь. Она не завидовала подруге, хотя, конечно, хотела бы хоть немножко быть на нее похожей. Когда они вместе шли по улице, на Соню все обращали внимание. Мужчины провожали ее жадными взглядами, женщины не могли скрыть своей зависти. Да, Соня была поразительно красива, и Вирджиния, когда бывала рядом, чувствовала, что отблеск Сониной красоты освещает и ее.
Кончался июнь, в летнем воздухе стоял сладковатый запах цветущих лип. Девушки были одеты по моде конца пятидесятых - пышные широкие юбки, блузки с круглым вырезом, широкие кожаные пояса, подчеркивающие тонкость девичьих талий, конский хвост - прическа в стиле Брижит Бардо, когда собранные высоко на затылке волосы свободно спускались на спину.
Синьора Бамбина считала моду блажью. Девушка во все времена должна выглядеть скромно и не открывать, что не положено, - таково было ее твердое мнение. Оно распространялось и на обувь: чем туфли проще и незаметнее - тем лучше, главное - чтобы не жали и с ноги не сваливались. Шпильки? Ни в коем случае! Волосы должны быть гладко зачесаны назад, и, само собой разумеется, никакой косметики!
Соня и не нуждалась в косметике, с ее помощью все равно нельзя было бы добиться того нежного, золотисто-розового оттенка, каким природа окрасила ее кожу. Каштановые с медным отливом волосы, великолепной густой волной ниспадавшие на спину, оставляли открытым ее тонкое аристократическое лицо с высоким чистым лбом, огромными миндалевидными глазами цвета янтаря, крупным, но благородным носом, безупречным ртом. От маленькой дурнушки, восхищавшейся некогда похожей на куклу "девочкой напротив", не осталось и следа, Соня превратилась в настоящую красавицу, причем, надо сказать, это отнюдь не радовало супругов Бренна. Они боялись, что с такой яркой необычной внешностью их дочери постоянно грозит опасность, поэтому считали своим долгом оберегать Соню, сохранив чистой и нетронутой для будущего жениха. У обоих стоял перед глазами пример матери Тонино, и не дай бог, опасались они, если Соня пойдет в свою бабушку. Даже самим себе не осмеливались они признаться, что Соня не похожа на всех, что она другая, а значит, и судьба ее ждет другая, не такая, как у всех. Наступит день, и она, как птица, поднимется на крыло и улетит. Мать продолжала окружать дочь стеной из ограничений и запретов: нельзя вызывающе одеваться, нельзя носить сережки, нельзя ходить на вечеринки и встречаться с мальчиками. Но чем плотнее закрывала эта стена Соню от окружающей ее жизни, тем ярче и заманчивее сияло безграничное небо у нее над головой. Суровое воспитание, которое любую другую превратило бы в тихую, послушную девушку, развило в Соне протест против той морали, которую ей навязывала мать.
- Хватит витать в облаках! - Вирджиния, как всегда, попыталась вернуть Соню на землю. - Воображаешь, будто ты в Версальском дворце? Проснись, мы в ателье Лидии Мантовани, причем без ее приглашения, так что, если она нас здесь застанет, ей это может не понравиться.
Соня вела себя слишком смело, и Вирджиния боялась, что, если кто-нибудь войдет, им не поздоровится.
- Не бойся, - успокоила ее Соня. - Я же ничего здесь не трогаю, просто смотрю на себя в зеркала. - И с этими словами она сняла со спинки кресла большой шелковый шарф и небрежно накинула на плечи.
У Вирджинии душа ушла в пятки.
- Золушка, полночь бьет, сейчас волшебство потеряет силу! - с гримасой ужаса прошептала Вирджиния, не зная, как урезонить расшалившуюся подругу. - Соня, прекрати немедленно, если ты помнешь или испортишь этот шарф, нам никаких денег не хватит за него расплатиться.