- А как я могла раньше об этом догадаться, если мы живем как нищие? Я ючусь среди кулей и бутылок, у меня даже нет своей комнаты, одно пальто ношу не помню уже сколько лет, мы никуда никогда не ездили, даже машину не могли себе позволить - и вдруг все это. Ты же всегда говорила, что у нас нет денег.
- Денег у нас и правда почти нет, все вложено и, надо сказать, удачно. - Синьора Бамбина попыталась горделиво улыбнуться, но улыбка получилась страдальческой - боль в животе уже несколько дней не давала ей покоя.
- Скупы богачи, - бросила Соня, все еще не осознавая до конца того, что открыла ей мать.
- Все это станет твоим, - торжественно заявила синьора Бамбина. - Когда ты выйдешь замуж, мы дадим тебе отличное приданое, так что положение первой дамы у нас в городке тебе обеспечено.
Соня сразу же вспомнила Летицию в бигуди, ее мужа с фабрикой термометров. Если бы она могла убежать, чтобы никогда не возвращаться в этот убогий городок, где все живут такой бессмысленной серой жизнью!
За ужином она молчала, лишь односложно отвечая на вопросы, если к ней обращались. Молодого Порту она не удостоила за вечер ни единым взглядом. Конечно, Соня знала его с детства, но он всегда казался ей скучным. Соня посмотрела на его маленьких сестер: они тоже, когда вырастут, станут такими же скучными, как их брат.
Родители из кожи вон лезли, чтобы развеселить гостей. Отец так и сыпал остротами, мать расточала по сторонам улыбки, которые копила для этого вечера, наверное, всю свою жизнь. Достаточно было только взглянуть на Соню, чтобы понять: все их усилия бессмысленны, помолвка скорее всего не состоится. Однако синьора Бамбина пока не собиралась сдаваться.
- Спой что-нибудь, Тонино, - попросила она мужа.
- И правда, Тонино, - поддержал хозяйку Массимо Порта, - спой какой-нибудь романс.
Аккордеон, будто случайно, стоял на маленьком столике. Присутствующие надеялись, что Тонино споет романс Неморино из "Любовного напитка" Гаэтано Доницетти - эта ария у него получалась особенно хорошо. Но Тонино, видя, в каком состоянии его дочь, не был расположен петь.
- Давай, Тонино, - настаивала синьора Бамбина, - не заставляй себя упрашивать.
Тонино вопросительно посмотрел на дочь, словно спрашивая у нее разрешения, и, только когда она ободряюще ему кивнула, взял в руки инструмент.
После нескольких пробных аккордов он запел, и его чистый высокий голос зазвучал в тишине, проникая в сердце каждого. Соня почувствовала щемящую нежность к отцу. Она давно простила ему жестокость, которую он не по своей воле проявил к ней два года назад, влепив ей пару оплеух на глазах у всей остановки. Сейчас она вспомнила тот день, когда он принес ей маленького Боби. Ее верный друг служил ей верой и правдой и умер у нее на руках.
- Хорошая была собачка, - пытаясь успокоить дочь, сказал тогда отец.
- Второй такой на всем свете нет, - сквозь рыдания ответила ему Соня.
- Не переживай так, доченька. Я куплю тебе другую собаку.
- Нет, папа, не надо, другую я не хочу.
Они похоронили Боби за остерией, на узенькой полоске, оставшейся от большого луга, застроенного теперь жилыми домами.
Пока отец пел, Соня вспомнила все, и хорошее, и плохое, что было связано с отцом, и поняла, что очень любит этого маленького человечка, который может быть кротким и нетерпеливым, тонким и грубым, мужественным и слабым. И когда отец под дружные аплодисменты ставил на столик аккордеон, Соне показалось, что он смахнул слезу, "тайную слезу", как пелось в романсе.
Она резко встала и прошла в остерию, где было темно из-за закрытых ставень. Зайдя за стойку, она подняла руку и достала мелки и грифельную доску - они по-прежнему хранились за ликерными бутылками. Сев на высокую табуретку перед кассой, Соня положила перед собой доску и начала рисовать, как и прежде, церковь с покосившейся колокольней и смеющееся во весь рот солнце. Вдруг она на секунду задумалась, стерла солнце и нарисовала облако, из которого потянулись нити дождя. Плачущее небо закрыло все не занятое изображением церкви пространство, и только в самом низу осталось немного места, чтобы уместились два слова: "Для папы".
После этого она вышла из остерии и успела вскочить на ходу в последний трамвай, который шел в Милан.
ГЛАВА 7
- Я знала, что ты вернешься, - радостно семеня ей навстречу, воскликнула Лидия Мантовани и раскрыла объятья. На ней было черное шелковое платье, скромное и элегантное.
Соню не обрадовал, а скорее смутил такой теплый прием, хотя она и прибежала сюда за защитой, спасаясь от убогости и серости жизни, которую ей пытались навязать дома.
- Моя мать совсем разъярится, когда узнает, что я сбежала, - сказала Соня, с трудом переводя дыхание от спешки и волнения и пытаясь высвободиться из объятий модельерши - они ей почему-то были неприятны. Вдруг она испугалась, что пустилась в плавание, не видя противоположного берега.
Соня представила себе, как мать, упорно не замечавшая весь вечер ее молчаливого протеста, объясняет в эту минуту удивленным гостям ее внезапное исчезновение: "Девочка перезанималась. Все экзамены сдать на "отлично" - это ведь огромная нагрузка! Она буквально на грани истощения, так что мы должны ее простить".
Одарив уходящих гостей приветливой улыбкой, синьора Бамбина бросилась на поиски дочери, чтобы сделать ей выговор за безобразное поведение. У стойки она увидела Тонино, который задумчиво рассматривал Сонин рисунок. Он сразу понял, что дочь ушла из дому, вот только куда?
- Я уже имела удовольствие видеть твою разъяренную мать. Она была у меня. Но в любом случае ты должна позвонить домой и сказать, где находишься, - твердо сказала синьора Мантовани.
Сонины янтарные глаза стали круглыми от ужаса. Как она нуждалась сейчас в добром совете! Убежав из дома, она разорвала нить, связывавшую ее с родителями, но будущее, к которому она стремилась, представлялось ей сейчас не таким уж радужным.
- Моя мать разъярится, как фурия, - испуганно произнесла Соня.
- Следуй интуиции и своему призванию, - послышался вдруг незнакомый голос, - и все будет в порядке.
Соня с удивлением посмотрела в дальний угол салона, откуда донесся этот низкий и ласковый голос, и увидела женщину в желтом, которая в спокойной, чуть ленивой позе сидела в кресле. Золотистая парча с кресла красиво сочеталась с насыщенным желтым цветом костюма незнакомки. У женщины были крупные черты лица, большие руки, серебристые волосы, собранные в тугой пучок. В маленьких мочках ее ушей висели тяжелые, похожие на гроздья, серьги из нефрита и кораллов.
Поначалу Соня не поняла, к кому обращены слова женщины - к ней или к хозяйке салона, но женщина смотрела на нее, и Соня сочла нужным ей ответить.
- Они обо мне очень беспокоятся, - смущенно сказала она.
Ее вдруг пронзила нежность, причем не только к отцу, но - ей самой это показалось странным - и к матери.
- Похоже, они сами создают себе проблемы, - заметила незнакомка и дружелюбно улыбнулась Соне.
- Это Ирена, - пояснила синьора Мантовани, - знаменитая Ирена.
"У нее точь-в-точь такое же лицо, как у Мадонны, которая висит у мамы над кроватью в золоченой рамке", - подумала Соня, и вдруг ей почудились крылья за спиной у этой доброжелательной женщины и захотелось, чтобы они укрыли ее от бед. Соня вспомнила свою первую учительницу синьорину Кирико, единственного человека на свете, которому она доверяла безгранично. Глядя на таинственную Ирену, она испытала нечто похожее. Ей показалось, что незнакомка все о ней знает и, может быть, даже лучше самой Сони понимает ее мечты, страхи, сомнения.
- Как мне быть? - спросила Соня, подходя к Ирене.
- Поступай так, как ты считаешь правильным.
- Мне надо вернуться. Мой побег был глупостью, - твердо сказала Соня, почувствовав вдруг всю бессмысленность своего поступка. - Конечно, я дала им понять, что хочу жить по-своему, но убедить в этом маму вряд ли будет возможно.
- Если твое решение будет твердым, ты победишь.
- Я попрошу Командира отвезти тебя домой, - сказала Лидия.
- Я тоже ее провожу, - сказала Ирена и поднялась с кресла. Она оказалась ростом с Соню. Ей было около сорока, и одета она была как крестьянка: широкая юбка, кофточка с присборенными рукавами, большая шаль с тяжелыми кистями. Запах ее духов был похож на запах свежескошенной травы.
Соня не могла определить, богатая она или бедная. На манерных клиенток Лидии Мантовани она похожа не была, но принять ее за деревенскую женщину тоже было невозможно. Кто же она такая, эта "знаменитая Ирена"? Спрашивать было неудобно, да и собственные проблемы, особенно предстоящее выяснение отношений с родителями, занимали ее сейчас куда больше.
- Ну пошли, цыпленок, - ласково сказала Ирена, обнимая Соню за плечи и накрывая ее своей широкой шалью, точно крылом.
Они сели в серый "Ягуар". Рука Командира легла на колено Ирены.
- Ты когда-нибудь успокоишься? - с насмешкой спросила Ирена.
- Никогда, - ответил Командир, но руку снял.
- Он ни одну женщину не пропускает, - обернувшись к Соне, сказала Ирена. - Он и к тебе попробует подкатиться, но ты его не бойся, он неопасный.
В этом мире жили не по тем правилам, к каким ее приучали в семье.
- Вы тоже занимаетесь модой? - осмелилась задать вопрос Соня.
- Я занимаюсь жизнью и уверяю тебя, это не такое уж простое дело.
- Признайся ей, что ты ведьма, - вмешался в разговор Дженнаро Сориано.
- Ты прав, я ведьма, - не моргнув глазом подтвердила Ирена.
- Ведьмы бывают только в сказках, - тихо сказала Соня, решив, что эти двое ее разыгрывают.
Доверие, которое она почувствовала вначале к этой женщине, стало ослабевать.
- В Милане они тоже иногда встречаются, - бросил через плечо муж Лидии Мантовани. - Ирена готовит колдовские снадобья, а если ей кто не понравится, и сглазить может. Вот меня она сглазила. Сжалься надо мной, колдунья, ты видишь, как я страдаю!
Трудно было понять, шутит этот неаполитанец или говорит всерьез, потому что лицо его оставалось совершенно невозмутимым. Ирена весело рассмеялась и повернулась к Соне. Девушка увидела, что у нее ярко-зеленые глаза и белоснежные ровные зубы.
- Она занимается хиромантией, - на этот раз, кажется, серьезно объяснил Сориано.
- Ну, если можно так сказать…
- Предскажите мне будущее, - попросила Соня.
- О будущем пока не думай, оно еще далеко впереди, - сказала Ирена своим низким спокойным голосом. - Сейчас ты должна повернуться лицом к настоящему, потому что тебя ждет большое горе. - И она сжала Сонину руку, словно хотела внушить ей мужество и уверенность.
Нет, это была не шутка. Женщина искренне хотела ее поддержать перед грядущими испытаниями.
- Остановитесь, пожалуйста, я здесь живу, - попросила Соня, и "Ягуар" притормозил у тротуара. - О чем вы говорите? - спросила она, не торопясь выйти из машины.
- Не знаю, цыпленок, это просто предчувствие, - ответила ей Ирена. - Держись и, главное, учись прислушиваться к своему внутреннему голосу. - И еще раз крепко сжала Соне руку.
Потом они обе вышли из машины, и Соня сразу же заметила отца. Он стоял, прислонившись к стене остерии, и курил: огонек его сигареты был виден в темноте.
- Я привезла вам вашу дочь, - сказала Ирена, подходя к Тонино. - Соня - редкая, удивительная девушка, с ней надо бережно обращаться.
Ирена похлопала Соню по щеке и вернулась к машине. Только когда "Ягуар" отъехал, Соня подошла к отцу.
- Видишь, я вернулась. Это был ненастоящий побег.
Отец бросил окурок, раздавил его ногой и молча раскрыл руки. Соня бросилась к нему в объятия. Потом она подняла глаза и заметила, что отец плачет.
- Я тебя очень люблю, папа, но ты должен меня отпустить.
- Хорошо, дорогая, об этом поговорим потом. С мамой плохо.
ГЛАВА 8
Наступили трудные дни. Синьору Бамбину поместили в одну из миланских клиник и там прооперировали.
- Разрезали и опять зашили, - сказал Тонино после объяснений с врачами.
- Возиться не захотели, - откомментировала синьора Порта, не питавшая большой симпатии к медикам.
Огромный живот синьоры Бамбины, с детства вызывавший у Сони чувство отвращения, уже много лет носил в себе фиброму, которую давно надо было вырезать. Но когда синьоре Бамбине объяснили, что она нуждается в хирургическом вмешательстве, она отказалась.
- Под нож? Ни за что! - со свойственной ей непререкаемостью заявила она.
С годами фиброма переродилась в злокачественную опухоль, распространившуюся на всю брюшную полость. Помочь синьоре Бамбине было уже невозможно, и, чтобы облегчить ей мучительный конец, кололи огромные дозы морфия.
Соня все время думала об Ирене: откуда она могла знать, сидя в тот вечер в машине, что случится такое несчастье? А ведь она твердо тогда сказала: "Ты должна повернуться лицом к настоящему, потому что тебя ждет большое горе".
Прежде, когда Сонины отношения с матерью достигали подчас критической точки, когда все в ней восставало против материнского диктата, сколько раз она хотела, чтобы мать умерла и оставила ее в покое. Теперь, глядя на ее жестокие страдания, она казнила себя за такие мысли. Впервые в жизни она посмотрела на жизнь матери другими глазами. Эта женщина изо дня в день боролась за благополучие и авторитет своей семьи, за то, чтобы ее единственная дочь стала богатой и независимой. Соня чувствовала, что начинает понимать истинный смысл материнских поступков. Прежде ей казалось, что мать отталкивает ее от себя, а потому и сама была закрытой и настороженной. Теперь мать стала ей ближе. Если бы можно было начать все сначала - она стала бы совсем другой дочерью - покладистой и ласковой.
Сжимая высохшую руку синьоры Бамбины, Соня хотела, чтобы мать без слов поняла ее раскаяние, и та, словно услышав горячую мольбу дочери, улыбнулась ей слабой улыбкой.
- Я останусь с тобой, - сказала она еле слышно. - Если ты поняла, как я тебя любила, мы всегда будем неразлучны.
Соню душили слезы, ее сердце разрывалось от боли, любви и бессилия - ведь ничего, ничего уже нельзя было изменить!
Соня почти не выходила от матери, днем и ночью она сидела у ее постели.
Какими глупыми, пустыми казались ей сейчас ее недавние планы: влюбить в себя Джулио де Броса, стать манекенщицей… Богатые особняки, высшее общество, успех - все, ради чего она еще недавно готова была бежать из родного дома, отступило перед горестным настоящим - болезнью, страданием, жалостью к матери, над которой неотвратимо сгущалась тьма вечной ночи. С каждым днем мать вызывала у нее все больше уважения, в то время как Лидия Мантовани превращалась в нелепую, карикатурную личность.
- Я уже составила завещание, - сообщила синьора Бамбина. - В двадцать один год, а если выйдешь замуж, то и раньше, ты станешь наследницей всего, что у меня есть. Это квартиры, драгоценности и серебро.
- Мне нужна ты, а не твои квартиры, - плача, ответила Соня. - Я только теперь нашла тебя, а ты хочешь меня оставить. Не уходи, не бросай меня одну!
- Учись прислушиваться к своему внутреннему голосу, смотри в себя, - сказала мать, - и не забывай, чему я тебя учила.
Странно, Ирена говорила ей то же самое.
- Что это значит, смотреть в себя? - спросила Соня. - Я не понимаю.
- Когда-нибудь поймешь. Главное - какая ты есть, а не какой ты кажешься, поэтому учись отличать подлинное от подделки.
- Хорошо, мама, - ответила Соня, хотя так и не поняла, что мать хотела сказать.
- Думаю, я выбрала тебе хорошего мужа.
- Кого ты имеешь в виду? - спросила Соня, вытирая слезы.
- Ты сама прекрасно знаешь, Альдо Порта, конечно. Парень он хороший, надежный и, главное, тебя любит.
Слабая улыбка скользнула по ее лицу и сразу же сменилась гримасой боли. Она начала стонать так жалобно и беспомощно, что Соня схватилась за колокольчик.
- Ну где же вы? - накинулась она на сестру, когда та появилась наконец в дверях. - Я уже полчаса вас жду! Маме плохо, вы же видите, сделайте ей скорей укол.
- Нет, подождите, - с трудом произнесла синьора Бамбина. - Я еще не все успела тебе сказать, девочка моя. Прежде у меня не хватало времени… поговорить с тобой по душам…
Синьора Бамбина умерла в тот же день, вскоре после захода солнца, когда в небе засветилась бледная луна и зажглась первая звездочка. В темнеющем небе бесшумно мелькали запоздалые птицы, еще не успевшие долететь до места ночлега.
Похоронили ее на местном кладбище, в самом конце тополиной аллеи. В знак траура в остерии закрыли ставни и не открывали три дня, и все эти три дня Соня с отцом просидела в пустом темном зале. Отец машинально раскладывал пасьянс, Соня смотрела перед собой, ничего не видя. Приезжали родственники, приходили друзья. Все выражали им соболезнования. Навестила подругу и Вирджиния.
- Знаешь, - сказала ей Соня, - вместе с мамой я похоронила часть себя. Наивные мечты остались в прошлом. Теперь я понимаю, долг важнее свободы.
Пришел Альдо, запинаясь, произнес слова сочувствия и от имени матери напомнил, что в доме семьи Порта Соне всегда рады. Он очень смущался и боялся поднять глаза.
- Скоро я приду в ваш дом, - сказала ему Соня. - Я обещала матери перед смертью, что выйду за тебя замуж, если ты, конечно, этого хочешь.
Альдо зарделся от счастья.
- Ты не шутишь? Ты согласна стать моей женой? А я уже всякую надежду потерял.
- Да, я согласна стать твоей женой, - спокойно, почти холодно сказала Соня. - Папа будет жить с нами.
В сентябре они обвенчались. Пышной свадьбы не было.
Тонино подарил молодым "Фиат-1100", на котором они и уехали в свадебное путешествие. Соне хотелось провести первую брачную ночь в Риме, в той же гостинице, где когда-то останавливались молодожены Бамбина и Антонио Бренна.
ГЛАВА 9
Альдо подошел к кровати, и Соня, поймав его взгляд, почувствовала неловкость. Они сняли номер в большой римской гостинице "Массимо Д'Ацельо", которая, если судить по выцветшей обивке кресел, переживала нелегкие времена. И хотя персонал был безукоризненно вежлив, постельное белье сверкало белизной, во всем чувствовался упадок.
Они ехали из Милана без остановок и оба очень устали. По дороге Соня старалась проявить интерес к тому, о чем говорил ее муж, но вскоре поняла, что его рассказы ей неинтересны.
Месяц перед свадьбой прошел в приготовлениях, в обыденной житейской суете, которая была даже приятна, потому что отвлекала от грустных мыслей и от воспоминаний об умершей матери. Соня перед венчанием с любопытством открыла два сундука с приданым, любовно собранным для нее матерью. Там лежали льняные простыни с вышитыми монограммами, скатерти с мережкой из дамаста, шелковые рубашки и такие красивые халаты, что у нее рука не поднялась засунуть один из них в чемодан, ведь он мог бы там помяться. С родителями Альдо они ездили в Брианцу, чтобы подобрать мебель для небольшой виллы, где им предстояло теперь жить. Но уже при выборе спальни и кухни обнаружилось, что у молодых людей совершенно разные вкусы.
Вечером, в последний раз ложась на свою узкую девичью кровать, отделенную ширмой от кладовой, Соня посмотрела на фотографию молодой матери на стене и спросила:
- Ты ведь этого хотела, мама?
Она забыла, что теперь сама должна отвечать на все свои вопросы.