Альдо и в самом деле был на редкость положительным юношей, и пока длился месяц обручения, не позволял себе по отношению к Соне ничего лишнего. Когда он пытался ее поцеловать и не встречал ответной ласки, то думал, что это свойственное всем девушкам проявление застенчивости.
И вот они вдвоем в гостиничном номере - как долго Альдо ждал этого момента! Соня, глядя на приближающегося к ней мужа, вдруг до мельчайших подробностей вспомнила сцену в подвале, которая, казалось, давно исчезла из ее памяти. Во взгляде Альдо Соня узнала ту же самую звериную агрессивность, которую видела шестилетней девочкой в черных глазах угольщика Марио. Закрыв от ужаса глаза, она почувствовала запах угольной пыли, дров и еще чего-то, дикого, первобытного, отчего у нее перехватило в горле. Альдо сел на край постели, и сердце его бешено забилось. В своей нейлоновой ночной сорочке голубого цвета Соня была удивительно хороша, и долго сдерживаемая страсть Альдо вырвалась наружу. Соня инстинктивно прижала к себе подушку, хотя поняла, что ей не защититься от этого неизбежного и даже узаконенного насилия. Рука Альдо скользнула под одеяло, и ее тело тут же вспомнило шершавую грубую руку угольщика, раздвигающую ей ноги в полутемном подвале. Как наваждение, нависла над ней волчья морда Марио с горящими, точно головешки, глазами; она почувствовала на лице обжигающее дыхание возбужденного зверя. Соня открыла рот, чтобы крикнуть, позвать на помощь, но голос не послушался ее, она не произнесла ни звука.
Заметив ужас в широко раскрытых глазах жены, Альдо и сам испугался.
- Что с тобой, дорогая? - смущенно бормотал он. - Я не делаю ничего плохого… Ты не хочешь?
Соня, не говоря ни слова, продолжала смотреть на него остановившимся испуганным взглядом.
У Альдо не было большого опыта в обращении с женщинами, за свою жизнь он имел любовные отношения лишь с тремя. Две жили в его городке, третья - в горной деревушке, где он проходил военную службу. Он любил их в спешке, на каменной скамейке парка или на сеновале. Все три девушки, отдаваясь ему первый раз, упорно твердили: "Нет, нет, не надо!", словно таков был ритуал, который они обязаны были соблюдать. Соня молчала и не сопротивлялась, и это его распалило. Отшвырнув в сторону подушку, судорожно прижимаемую к себе Соней, он набросился на нее с яростной страстью, кипевшей в его молодом и сильном теле.
И тут Соня закричала. Это был крик смертельно раненного животного, он длился до тех пор, пока Альдо, испугавшись, что сбежится народ, не ударил ее по щеке. После этого она замолчала, но через секунду, словно в бреду, стала повторять одну и ту же странную фразу:
- Марио, угольщик, Марио, угольщик…
Потом она накрыла голову подушкой и тихо заплакала.
Сколько лет прошло с того дня? Почему она только сейчас все вспомнила? Соня услышала голос Лореданы, которая сказала ей тогда, во время перемены: "Твой отец душегуб. Все в округе знают, что он разорил угольщика Марио, он даже лавку его присвоил". В памяти всплыл школьный двор с облетевшими липами, Боби за сетчатым забором. Лоредана сказала правду: угольщик и его лавка исчезли, будто их никогда и не существовало, но отец в этом не был виноват. Соня была уверена, что с Марио расправилась мать, сумевшая извлечь из чудовищной истории определенную материальную выгоду для своей семьи.
- Соня, тебе плохо? - нежно обняв ее за плечи, спросил Альдо.
Она высвободила голову из-под подушки и посмотрела на него долгим спокойным взглядом.
- Нет-нет, все в порядке.
- Ты так напугала меня, - взволнованно начал объяснять Альдо, - сначала закричала дико, потом стала бубнить про какого-то угольщика… Ты три раза повторила "Марио". Кто это такой?
- Не знаю, что на меня нашло. А сейчас я хочу принять душ.
Соня встала с постели, ее бледно-голубая рубашка была в пятнах крови. Альдо удержал Соню за руку.
- Может быть, все это тебе показалось, в первый раз не так уж и здорово, а?
- Наверное, так и должно было быть, - глядя на простыню и свою окровавленную рубашку, сказала в ответ Соня.
- Надеюсь, следующий раз у нас лучше получится, - не очень уверенно успокоил ее Альдо.
Соня молча кивнула и подумала, что следующего раза не будет: мама была права, секс - это грязь, мерзость.
Открыв сильную струю воды, Соня заплакала. Она была несчастнейшей из женщин, как раньше - самой несчастной из девочек. Но теперь она взрослая и должна учиться жить со своим несчастьем и ценить радость, если она когда-нибудь выпадет ей в жизни.
ГЛАВА 10
Живот вздулся, в висках стучало, боль становилась все сильнее. Врач определил острый колит и прописал инъекции бускопана, однако прошли сутки, а улучшение никак не наступало.
- Позовите папу, я хочу видеть папу, - слабым голосом просила Соня.
- Я здесь, доченька, - ответил Антонио Бренна, который уже несколько часов сидел в комнате. - Я с тобой. - И пересел на край кровати.
- Пусть он уйдет, - прошептала Соня, показывая глазами на мужа, который тоже неотлучно находился около Сони, страдая от того, что ничем не может ей помочь.
- Успокойся, тебе нельзя волноваться, - сказал отец.
- Папа, у меня то же, что у мамы, я умираю.
- Глупости! Через несколько дней все пройдет, ты и не вспомнишь, что была больна.
Соня повернула к отцу свое тонкое красивое лицо, и он, заметив огромные синие круги у нее под глазами, с трудом сдержал слезы. Сердце его сжалось от отчаяния. Нет, такое не должно случиться! Соня еще совсем девочка, у нее вся жизнь впереди, она поправится, обязательно поправится.
- Я подозреваю, что доктор Поли ошибся в диагнозе, - сказал Тонино. - Надо как можно скорее найти хорошего врача.
Он подумал, что, будь жива его жена, она бы сейчас действовала куда более решительно. Словно ища поддержки, Атонио Бренна огляделся по сторонам, и его взгляд остановился на голых ветках магнолии, черневших за окном в узком просвете между белыми занавесками. На могиле жены он посадил самшитовый куст, и сейчас, вспомнив вдруг его, почувствовал себя очень одиноким. Ему стало холодно, хотя в комнате было натоплено. Спальня была выдержана в голубых тонах: голубые обои, голубое покрывало на кровати с блестящей латунной спинкой, голубая обивка на креслах. Коврики по двум сторонам кровати тоже были голубыми, с яркой россыпью цветов.
Альдо, как и тесть, смотрел в окно на покрытые инеем деревья и думал об их с Соней жизни. Не так он представлял себе брак с самой красивой и самой богатой девушкой их городка. Речь, конечно, не о болезни, такое с каждым может случиться, речь совсем о другом. Он надеялся, что его молодая жена будет вести себя как настоящая синьора, а она вместо этого проводила целые дни в остерии, хлопоча по хозяйству, как ее покойная мать. Она с увлечением готовила еду, помогая повару, и можно было подумать, что это ее призвание. Антонио Бренна тоже удивлялся: дочка, всегда спорившая с матерью, теперь во всем старалась ей подражать.
Как-то они пили в кухне кофе. Соня закурила (сигарета придавала ей уверенности) и сказала:
- Папа, я вспомнила Марио, угольщика.
- Сколько лет прошло! - заметил отец, который сам постарался забыть ужасную историю, случившуюся с его любимой дочерью.
- Он был с отклонениями, да?
Она только что вернулась из свадебного путешествия, и вид у нее был совсем не счастливый.
- Но он ничего с тобой не сделал… я хотел сказать… он не тронул тебя, - смущенно сказал Антонио и залился краской. - Я думал, ты все забыла, ведь столько лет прошло.
- Я и вправду сначала забыла, - Соня нервно затянулась сигаретой, - а теперь вспомнила. В нашу первую брачную ночь вспомнила.
Ей трудно было говорить на такую тему с отцом, тем более что сексуальные проблемы - она знала это - отец всегда обходил стыдливым молчанием.
- Каждый раз, когда Альдо… исполняет свои супружеские обязанности, - преодолевая смущение, продолжала Соня, - я вижу лицо угольщика Марио. Это просто ужасно.
Бедный Тонино готов был сквозь землю провалиться от стыда. Он клял судьбу, что она забрала у него жену, которая нашлась бы, что ответить дочери. Она была женщиной и лучше разбиралась в подобных вещах. "Наверное, - подумал он с болью, - из Сони не получится хорошая жена".
- Все наладится, - сказал он вслух. - А угольщик, он свое получил, твоя мама об этом позаботилась.
- Что с ним стало?
- Точно я не знаю. Мама пригрозила, что заявит на него в полицию, а у него были жена и дети. Он счел за лучшее убраться отсюда, и мы купили его лавку. Мама хотела, чтобы от него здесь и следа не осталось.
Слушая скупые отцовские слова, Соня представила себе, как это было на самом деле: боязнь разоблачения вынудила Марио продать синьоре Бамбине за бесценок свою лавку. Спровадив угольщика из городка, супруги Бренна вздохнули спокойно: теперь, решили они, эта чудовищная история будет забыта навсегда.
- Я не могу больше жить с мужем, - снова вогнав Тонино в краску, заявила Соня.
- Все наладится, - повторил Антонио Бренна, - имей терпение.
Но время шло, и ничего не налаживалось. Из уважения к воле матери Соня готова была остаться с Альдо под одной крышей, но спать с ним в одной постели она категорически отказалась.
- Папа, отвези меня в больницу, - попросила она слабым голосом.
Альдо с тревогой посмотрел на нее, потом на тестя.
- Звони в "Скорую помощь", - решительно распорядился тот, - скорее! - Потом наклонился к дочери и шепнул ей: - Держись! Все будет в порядке.
Врач, приехавший через несколько минут, забрал ее в больницу, заранее сообщив в приемный покой, что нужна консультация гинеколога. После быстрого осмотра, вопросов, уколов гинеколог сказал, что необходима срочная операция.
- Что с ней? - спросил отец.
- Киста яичника, так мне, во всяком случае, кажется, - объяснил гинеколог, - возможно, уже начался перитонит. Нужна немедленная операция.
Они привезли Соню в двенадцать, а уже в три операция была закончена. Соню подташнивало после наркоза, и первый, кого она увидела, открыв глаза, был отец. Сзади него стояли Альдо и свекровь. Медицинская сестра повезла каталку, на которой она лежала, по бесконечно длинному коридору, и Соня подумала, что она умерла и все это уже на том свете. Потом отец взял ее за руку, и она услышала голос Альдо:
- Как она?
- Хорошо, - ответил незнакомый голос, видимо, сестры. - Я отвезу ее сейчас в палату, а вы подождите профессора Биньярди, он вам все объяснит.
Соня провалилась в небытие, а когда снова очнулась, услышала у себя в ногах тихий разговор.
- Мы чудом ее спасли. Еще какой-нибудь час - и начался бы перитонит. У нее была внематочная беременность.
- Какой дурак поставил ей диагноз "колит"?
Потом что-то сказал отец, но Соня не поняла, о чем он говорил. Проваливаясь в небытие и снова возвращаясь в сознание, Соня ловила слова, фразы, обрывки разговоров, но смысл их не доходил до нее. Постепенно она поняла, что находилась на самом краю пропасти и что теперь у нее никогда не будет детей.
ГЛАВА 11
- Попробуй эту, она с миндалем и кофейной начинкой, - сказала Вирджиния и показала пальцем на шоколадную конфету в форме лодочки.
- А ты вот эту, она с вишневым ликером. - И Соня подвинула подруге голубую картонную коробку.
Она похудела, побледнела, ее большие янтарные глаза из-за глубоких теней казались еще больше.
- Тебе вредно есть много шоколада, - строго сказал Антонио Бренна, появляясь на пороге Сониной комнаты с полным стаканом апельсинового сока, который он, боясь расплескать, аккуратно нес на подносике. - Ты что, забыла, что тебе рекомендовали врачи?
Хотя он и напустил на себя сердитый вид, но в душе был счастлив снова видеть улыбку на лице дочери.
Соню выписали из больницы несколько дней назад, и она попросила отвезти ее к отцу. Альдо она сказала, что побудет дома, пока не встанет на ноги: врачи велели ей еще некоторое время провести в постели, а в доме мужа, мол, за ней некому ухаживать. На самом деле это был лишь предлог - Соня решила уйти от Альдо Порта.
Какой уютной казалась ей сейчас ее узкая кроватка за ширмой! Что касается Антонио Бренна, он не возражал. Слава богу, что дочка жива-здорова, думал он, глядя на оживленную Соню, которая, сидя на кровати в материнской ночной кофте, как девчонка болтала со своей школьной подругой.
- Не волнуйся, папа, Вирджиния самая лучшая на свете сиделка, - испачканные шоколадом Сонины губы расплылись в улыбке. - Можешь спокойно заниматься делами, она присмотрит за мной.
У Антонио и в самом деле было полно дел: надо было отдать распоряжения официантам, обговорить с поваром вечернее меню. Заведение в недавнее время изменилось, и броская надпись "Ресторан Сант-Антонио", красовавшаяся с незапамятных времен над входом, только теперь стала соответствовать его стилю. Здесь прекрасно готовили местные блюда, и от желающих поужинать в модном ресторане отбою не было, многие даже из Милана приезжали.
- Тебе нравится работа учительницы? - спросила Соня, когда они с Вирджинией остались одни.
- Не знаю, я пока только временно. Еще надо конкурс пройти, чтобы получить штатное место.
Вирджиния совсем не изменилась за то время, что они не виделись: все такая же невзрачная, маленькая, только взгляд ее когда-то смеющихся глаз казался потухшим.
- По-моему, здорово быть все время среди детей.
- Дети тоже бывают разные, одни чудесные, а другие совсем несносные, - доверительно сказала Вирджиния. - Вообще, пока мы учились, я совсем иначе представляла себе работу учительницы, да и детей тоже. Не знаю даже, как тебе это объяснить.
Неожиданно глаза Вирджинии наполнились слезами.
- Что случилось? - ласково взяв подругу за руку, спросила Соня.
- Я влюбилась.
- В кого?
- В одного учителя. Он так ухаживал за мной, что я не устояла.
- Но ты как будто и не рада?
- Он женат, - шепотом призналась Вирджиния и потупилась.
- Черт побери! - вырвалось у Сони.
- Мы были с ним близки, - почти одними губами произнесла Вирджиния.
- И что? - нервно теребя на груди рубашку, спросила Соня.
- А то, что я забеременела.
Вирджиния разрыдалась, и Соня обняла ее за плечи.
- Это ужасно! - сказала она.
- Я покончу с собой, другого выхода у меня нет.
- Мудрое решение, - с нескрываемой иронией воскликнула Соня. - Взять да и броситься под трамвай, - что может быть проще?
- Я совершила ошибку и должна понести наказание.
- Не говори глупости! Хотя, честно говоря, не понимаю, зачем ты это сделала? По своему опыту знаю, как противно спать с мужчиной.
- Я бы не сказала, что это противно, - с удивлением взглянув на подругу, заявила Вирджиния. - По-моему, это очень приятно. Когда я вижу его, меня к нему неудержимо тянет, и даже, несмотря на случившееся, я хочу его.
- Неужели, Вирджиния? Как ты можешь?
- Сама не знаю. Но если он меня только пальцем поманит, я побегу не задумываясь.
- Ты действительно влюблена, бедняжка. Но я не допущу, чтобы ты умерла из-за такой ерунды. Я дам тебе денег, и ты сделаешь аборт.
- Спасибо, Соня. - Вирджиния обняла подругу в порыве благодарности, но в глазах ее по-прежнему было отчаяние. - Видишь ли, дело не только в моей беременности. Он меня разлюбил, видеть больше не хочет, а я без него жить не могу.
- Да ты просто чокнулась! - И Соня покрутила пальцем у виска, чтобы нагляднее объяснить Вирджинии ее глупость.
- Тебе легко говорить, у тебя муж, он любит тебя.
- Да, конечно, - с горькой улыбкой подтвердила Соня.
- Я понимаю, тебе тяжело, ты потеряла ребенка, но в другой раз все будет хорошо, и ты станешь матерью.
- Ошибаешься.
- В чем?
- В том, что я стану матерью.
- Но почему же? Ты ведь замужем. - Вирджиния недоуменно смотрела на подругу.
- Могу подарить тебе своего мужа, если хочешь, - на этот раз без тени иронии сказала Соня.
- Что ты говоришь, Соня! - с удивлением воскликнула Вирджиния.
- Зачем он мне нужен, этот муж! - не сдержалась Соня. - Детей я все равно не смогу теперь иметь. Да оно и к лучшему, я их никогда не хотела. Побывала замужем, и хватит.
Казалось, Соня обращается не столько к подруге, сколько к самой себе. Решившись наконец сказать вслух о том, что ее мучило, Соня почувствовала облегчение.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как девушки, учась в Школе урсулинок, мечтали о счастливом будущем, каждая о своем; и вот теперь, такие непохожие друг на друга, обе были одинаково несчастны.
- Зачем же ты вышла за него, если он тебе не нравился? - с возмущением спросила Вирджиния.
- Из чувства долга.
- Перед кем? Перед матерью? - только теперь догадалась Вирджиния.
- Да, мама этого хотела.
- А теперь ты решила уйти из такого чудесного дома сюда, в свою комнатушку?
- Да, решила. Больше я туда не вернусь.
- А он об этом знает?
- Думаю, догадывается, хотя все еще не хочет верить. Его родители, конечно, будут возмущены, отец, наверное, тоже, но я больше не могу, Вирджиния. Пойми, я оказалась на грани смерти, я встретилась с ней лицом к лицу. После операции у меня было время подумать. А если бы я умерла в девятнадцать лет, так и не начав жить по-настоящему?
Соня спросила это с таким отчаянием, что Вирджиния почувствовала к подруге огромную жалость.
- А что ты понимаешь под словами "жить по-настоящему"? - тихо спросила она.
- Мне трудно это объяснить.
- А я бы чувствовала себя счастливой, будь я на твоем месте.
- Но ты не на моем месте, а я не на твоем. У каждой из нас своя судьба. Ты спрашиваешь, что для меня значит - жить по-настоящему. Наверное, это когда весь мир принадлежит тебе.
- А что потом?
- Потом ничего. Есть только сейчас: прекрасное или ужасное - не имеет значения.
- Бедная Соня! - с искренним сочувствием воскликнула Вирджиния. - Я и не знала, что ты так страдаешь! Но ты ошибаешься, что "потом" не существует, оно предъявит нам счет за все, что мы делаем. Мой пример тому доказательство. Рано или поздно мы за все должны будем расплачиваться, даже такие, как Джулио де Брос. Ты его еще помнишь?
Соня с удивлением посмотрела на подругу. От этого имени, словно от щелчка, пришло воспоминание о детской влюбленности, чистой, наивной и смешной. Элегантный мужчина за рулем "Альфа-Ромео" казался ей сейчас таким далеким, что она, наверное, и не узнала бы его, если бы вдруг встретила. Давняя романтическая мечта на заре ее жизни - она исчезла из памяти, как исчезает сон при пробуждении.
- Конечно, я его помню, - спокойно ответила Соня на вопрос Вирджинии. - Он все такой же красавчик?
- Не могу тебе сказать.
- Почему? - удивилась Соня.
- Потому что он исчез.
- Опять уехал в свою Америку?
- Похоже, нет. Синьора де Брос ходит заплаканная и никому ничего не говорит. Даже слуги в доме ничего не знают. Странная какая-то история.
- Да, действительно, - равнодушно отозвалась Соня, на которую новость не произвела никакого впечатления. Ее абсолютно не интересовали ни сам Джулио де Брос, ни его окружение. Во всяком случае, в ту минуту она искренне так считала.