ГЛАВА 5
В дорогу Соня надела прямую бежевую юбку, розовую кашемировую блузку, туфли на низком каблуке. На шее - жемчужные бусы матери. Никакой косметики, рыжие волосы собраны на затылке в пучок.
Спустившись в последний раз по парадной лестнице палаццо Маццон, она присела, уже в плаще, рядом с Римлянином, обвела взглядом голые стены, сундуки, ящики. Все, что осталось от калейдоскопического прошлого, было внутри этих ящиков и сундуков, за которыми придут грузчики, чтобы отправить багаж по указанному Соней адресу.
За окнами ветер рябил темную воду канала, в стекла хлестал непрерывный дождь.
Дворец вымер. Соня уволила прислугу, оплатила последние счета, продала то, что не имело для нее никакого значения, упаковала то, что было ей дорого. В ее жизни начиналась новая глава. В свои пятьдесят лет Соня снова была одна. Куда укрыться от воспоминаний? Что делать, чтобы не натыкаться изо дня в день на осколки минувшего? Последние минуты пролетят быстро: еще немного - и она уедет отсюда со своей верной Силией.
- Кофе готов, синьора, - услышала она ее голос.
На пластиковом подносе, который внесла Силия, стояли кофейник, чашка, керамическая сахарница.
- Глоток кофе под занавес, - грустно улыбнулась Соня.
Силия сменила голубой рабочий костюм на мягкое шерстяное платье. Она напоминала сейчас заботливую мать. Впрочем, она и чувствовала себя заботливой матерью по отношению к Соне, остававшейся для нее двадцатилетней красавицей с улицы Спига в Милане, на долю которой выпала не самая безмятежная жизнь, если говорить о любовной стороне Сониной жизни.
В квартире на улице Спига давно уже жили чужие люди: много лет назад Соня продала ее, а вырученные деньги благополучно проиграла в знаменитых на весь мир казино.
- Что ни говори, мне есть что вспомнить, - вздохнула Соня. - Жизнь не гладила меня по головке, но ведь и хорошее в ней было. Разве не так?
- Если б я умела писать книги, я бы целый роман про вас сочинила, - откликнулась Силия. - Толстый-претолстый. Вы необыкновенная женщина.
- Нет, Силия, это ты необыкновенная женщина. Тебе удалось остаться такой же, какой ты была, когда я тебя узнала. Я не помню случая, чтобы ты меня осудила. Всю жизнь я только и делала, что обманывала себя, строила воздушные замки, верила, будто смогу заставить судьбу плясать под мою дудку. Только теперь я понимаю, насколько глупо жила.
- Кажется, кто-то пришел, - сказала Силия.
Вошедший был в светлом плаще, с полей черной шляпы стекала вода.
- Паоло! - воскликнула Соня. - Проходи.
Паоло обнял ее. Силия неслышно вышла.
- Я боялся, что тебя не застану. Значит, все-таки уезжаешь…
- Как видишь. Кстати, хочу тебя поблагодарить. - Она закурила. - Ты прислал для Марии Карлотты чудесные цветы. Спасибо.
- Я задержался в Венеции: не хотел уезжать, не попрощавшись с тобой.
- Еще немного, и ты бы опоздал. Я еду утром, прямо сейчас.
- Куда, если не секрет? - спросил Паоло, любуясь при слабом свете дождливого утра, сочившемся из окон, ее спокойным лицом. В эту минуту Соня выглядела моложе и красивее, чем в далекие времена их любви.
- Пока в Милан, а там видно будет. Хочу попробовать жить, как все нормальные люди. Более полноценно, что ли.
Паоло всегда видел в Соне настоящую женщину, женщину до мозга костей, достаточно разумную, чтобы понимать, что она живет не так, и чтобы, понимая это, попытаться изменить свою жизнь.
- Что я могу сделать для моей маленькой Сони?
- Помнить ее. Помнить счастливые минуты - у нас их было немало, хотя могло быть и больше. А что я для тебя могу сделать?
Паоло Монтекки протянул руку и погладил цилиндр видавшего виды типографского станка.
Соня внимательно наблюдала за ним.
- Ты его продала? - спросил Паоло, не снимая руки с Римлянина.
Соня отрицательно покачала головой. Глупый вопрос. А может, не такой уж и глупый? Соня не исключала, что Паоло известно больше, чем это могло показаться, - ума ему не занимать.
- Хочешь взять его себе? - неожиданно спросила она.
На лице Паоло не дрогнул ни один мускул.
- Вообще-то из всех прямых наследников старика ты единственный, кому ничего не досталось, - признала она.
Паоло насупился:
- Старик поступил так, как и должен был поступить, не вижу в этом ничего удивительного. Но раз ты спросила, я отвечу: мне бы хотелось получить эту штуку.
- Считай, станок твой, - улыбнулась Соня.
- Я могу забрать его прямо сейчас? - с нетерпением в голосе спросил Паоло.
- А почему бы и нет? Вот-вот подойдут люди из транспортного агентства. Договорись с ними, - предложила Соня, вставая с кресла и направляясь к Силии, которая успела надеть плащ и ждала ее, держа на поводке двух такс. - Прощай, Паоло.
Паоло Монтекки чувствовал, что они видятся в последний раз. Это ощущение огорчало его.
- Постой! - окликнул он Соню. Но что он мог ей сказать? - Ты действительно считаешь, что станок должен быть у меня? Правда?
Соня улыбнулась и приложила палец к губам, давая понять, что разговор окончен. Потом она послала Паоло воздушный поцелуй и вышла с Силией под проливной дождь, от которого и зонты не спасенье.
Паоло решил дождаться грузчиков. Он прислонился к дверному косяку, повертел в руках сигарету, закурил. Не отрывая глаз от исторического станка, он вспоминал далекую августовскую ночь - последнюю ночь старика Ровести, небольшой кожаный чемоданчик с бриллиантами, привезенный им, Паоло Монтекки, из Женевы, где он получил его в присутствии Роберто Кортезини от сотрудников одного из швейцарских банков. Неужели хитроумный Ровести спрятал бриллианты в типографском станке? В ту августовскую ночь, когда они виделись в последний раз, старик произнес фразу, удивившую Паоло, - вот почему он запомнил ее слово в слово: "Ты выполнил задачу, связанную с заключительным этапом одной чрезвычайно важной операции. Больше я пока ничего не могу тебе сказать. Но придет время, и ты все узнаешь".
Неужели он близок к разгадке тайны? Паоло молчал тринадцать лет, держа обещание, данное в ту ночь старому издателю. Никто из наследников понятия не имел, что исчезнувшая тысяча миллиардов пошла на покупку бриллиантов, превратилась в бриллианты. Никто, кроме него. Он уже давно подозревал, что старик спрятал их в своем Римлянине - лучшего места, чем типографский станок, когда-то принесший ему удачу, и придумать было нельзя. Он счел справедливым решением старика оставить бриллианты любимой внучке. Теперь же, после смерти Марии Карлотты, которая ушла из жизни, не подозревая о своем богатстве, не разгадав дедушкиной тайны, у него были все основания действовать.
Паоло запер дверь, снял пиджак, подошел к станку. Он сразу подумал о цилиндре - идеальном тайнике для содержимого черного чемоданчика, в свое время доставленного им из Швейцарии в Милан.
Чтобы отвинтить болты, державшие крышку цилиндра, оказалось достаточно плоскогубцев. Он снял крышку, и тут в дверь позвонили. Паоло подумал, что это грузчики. Ничего, подождут! Через несколько секунд он уже взвешивал на ладони кожаный мешочек, перевязанный шелковым шнурком.
Не обращая внимания на звонок, звучавший все настойчивее под сводами опустевшего дворца, он развязал шнурок и погрузил руку в мешочек. Внутри были бриллианты, он понял это на ощупь. Вынув несколько камней, он залюбовался ими.
Ну и ну! На Паоло напал смех. Вот они, бриллианты Джованни Ровести! Вот они, у него! Старик понимал, что только ему, Паоло, с его умом, с его смекалкой, под силу разгадать головоломную загадку, выйти победителем в соревновании на сообразительность.
Бриллианты принадлежали ему. Разве старик не хотел, чтобы они достались самому умному? Так и случилось. Значит, перед смертью Джованни Ровести в душе признал его сыном. Более того - увидел в нем самого достойного из своих наследников. Старик не отрекся от своей любви к Флоре, не отрекся от сына.
ВЧЕРА
ГЛАВА 1
Дом бабушки стоял на окраине Пармы - там, где кончался город и начиналось открытое поле. Белый четырехугольный остров среди моря травы.
Близился август, уже скосили пшеницу, скоро можно было убирать кукурузу.
Между пшеничным и кукурузным полем Паоло открыл небольшую лужайку. В траве журчал прозрачный прохладный ручеек, ближе к воде росли белые каллы.
В жаркие дни Паоло не знал лучшего места, чем это: райский уголок, где можно было укрыться с книгой и, жуя кисловатую травинку, читать, пока бабушка не позовет домой. Словно дразня бабушку, он не спешил покидать свое убежище: пусть, дескать, еще покричит. И бабушка кричала еще, кричала до хрипоты, и, когда внук наконец появлялся перед ней, принималась яростно бранить его, неизменно завершая головомойку одними и теми же словами:
- Ты такая же дрянь, как твой папаша!
Она задевала больное место: Паоло знал, что Стелио, мамин муж, не настоящий его отец.
Человек, которому Паоло обязан своим появлением на свет, оставался для него безликим и безымянным - миф, таинственная особа, о которой никто не говорит. Но незримое присутствие этого человека было бесспорным.
Паоло носил фамилию матери - Монтекки. Выйдя замуж за Стелио Рикини, Флора сказала мужу:
- Если мальчик не может носить фамилию отца, пусть хотя бы у него остается фамилия матери.
Паоло ни о чем не спрашивал, духу не хватало. В поведении Флоры Монтекки было что-то такое, что удерживало его от вопросов. Неизвестность мучила Паоло, в его жизни было белое пятно, о котором он думал с горечью, ничего не поделаешь.
- Я к Росси, - объявила бабушка.
Росси были землевладельцами, им принадлежала земля между бабушкиным домом и сыроварней.
- Можно я с тобой? - спросил Паоло.
- Нет, - решительно ответила бабушка. - Синьора Росси собирается рожать. Оставайся дома.
Бабушка была акушеркой, без нее не обходились ни одни роды в предместье, где она жила.
Бабушка села на велосипед. Паоло дождался, пока она скроется за поворотом залитой солнцем тропинки, после чего, вопреки бабушкиному запрету, поспешил в свое укрытие, в свой рай. Он уже был там, когда услышал вдруг тихий разговор, тяжелое прерывистое дыхание, стоны. Эти захлебывающиеся звуки доносились оттуда, где заросли были гуще и выше. Паоло осторожно прошел вперед и увидел на траве рыжеволосую девушку и чернявого юношу, их сплетенные руки и ноги.
- Зораида, - одними губами произнес он, узнав старшую дочь Росси.
Узнал он и того, кто был с ней, - Артемио, конюх графа Ламберти.
Паоло закрыл глаза, чтобы не видеть, и заткнул уши, чтобы не слышать. При попытке решительно отгородиться от воспаленной вожделением парочки, он выронил книгу, и она упала на землю с глухим шумом. Мальчик успел лечь в траву и лежал не шевелясь, пока чья-то рука не тронула его за плечо и чувственный женский голос, чуть хриплый, не вернул его к действительности.
- Подглядывать вздумал? - насмешливо спросила Зораида. - Маленький еще, нос не дорос.
Артемио и след простыл. Паоло поднял глаза на Зораиду: огненные волосы, глаза зеленые, как трава после дождя, мягкий припухлый рот, ослепительно белые зубы.
- Негодный мальчишка! Испортил мне удовольствие.
Она погладила его по щеке, пылавшей от возбуждения. Ее прекрасные зеленые глаза улыбались из-под длинных рыжих ресниц. Она нравилась Паоло, он был влюблен в Зораиду и одновременно ненавидел ее.
На девушке было синее хлопчатобумажное платье, старенькое, выцветшее. Паоло завороженно смотрел на огненный волнистый локон, ниспадавший вдоль шеи на белое плечо, покрытое капельками пота. Правильный нос и высокие скулы были усеяны мелкими веснушками.
- По-твоему, хорошо так смотреть на женщину? - с упреком спросила Зораида, польщенная в душе бурей чувств, которые она внушала этому мальчику. У нее были сильные руки, привычные к работе и потому красные и шершавые.
- Ты ведь никому не расскажешь, что ты видел, правда? - с деланым равнодушием спросила она.
Паоло все смотрел и смотрел на нее, не произнося ни слова. Она была очень красивая. Очень! В нем, как всегда, боролись два чувства - любви и ненависти. У него разрывалось сердце от того, что он видел минуту назад. Он не заметил, что плачет: крупные обжигающие слезы покатились из глаз.
- Здравствуйте, этого только недоставало! Ты что, плачешь? - ласково спросила она. - Милый ты мой мальчик.
Она вытерла Паоло слезы, прижала его к груди. Он испытывал райское блаженство и адские муки. Неожиданно для себя он отстранился от девушки.
- Я тебя ненавижу, - холодно, твердым голосом объявил он. И, убрав с лица ее руки, бросился прочь.
- Паоло, подожди! Ты забыл книгу! - кричала Зораида, догоняя его.
Он забыл все на свете, забыл, что бабушка велела ему сидеть дома, забыл о своем тайном убежище, о недочитанной книге. Давая себя догнать, он остановился. Оба тяжело дышали от бега.
- Брось дуться, - сказала Зораида. - И не ври, будто меня ненавидишь. Ты просто ревнуешь. Но не равняй себя с Артемио, ему двадцать лет, а тебе сколько? Ты еще маленький и некоторых вещей не понимаешь.
Что правда, то правда. Ему было одиннадцать лет: он перешел всего-навсего в седьмой класс.
- Отдавай книгу! - потребовал, протягивая руку, Паоло.
Она прижала книгу к груди.
- Ишь, чего захотел! Сперва улыбнись мне и скажи, что мы друзья.
Паоло очень хотелось сказать ей, что она красивая, и признаться в любви. Как, подумать только, как она могла оказаться в объятиях этого сиволапого Артемио, недостойного даже смотреть на нее!
- Ты ровным счетом ничего не понимаешь, - сказал он, беря себя в руки.
- Я всегда тебя вижу с книгой, и, может, в чем-то ты и умнее меня. Наверняка когда-нибудь ты окончишь университет, профессором станешь. Но что из того, что маленький Паоло умнее меня, если я чувствую, что он меня любит и что мы с ним друзья? "Эдмондо де Амичис", - прочитала она на обложке книги фамилию автора. И дальше название: - "Марокко", - и наконец фамилию издателя: - "Джованни Ровести".
Она хитро улыбнулась.
- Дай сюда книгу!
- А тебе известно, кто такой Джованни Ровести? - с той же хитрой улыбкой спросила она. - Интересно, что ты о нем думаешь?
Странный разговор. Что он может знать об издателе книги, которую читает?
- При чем тут Джованни Ровести? - мрачно спросил он, вырывая у нее книгу.
- А при том, что Джованни Ровести - твой отец, любой тебе это скажет, - равнодушно объяснила Зораида. И, пожав плечами, скрылась в зарослях кукурузы.
Паоло бросил книгу в канаву и побежал к бабушкиному дому. На задах огорода сохли на веревках белые простыни. Здесь он остановился. В лучах заката простыни казались золотыми кулисами. Они пахли солнцем и зрелыми колосьями. Паоло пустился в пляс, кружась и драпируясь при этом в пахучие полотнища. То, что он услышал от девушки, ошеломило его. Ошеломило и наполнило гордостью.
ГЛАВА 2
Была первая суббота мая. Выйдя из поезда, Паоло от вокзала пошел по бульвару в сторону центра. Выпил кофе в баре "Центральный" и направился к Дуомо - главному собору. Площадь, старинный храм на ней, высокая колокольня и компактный баптистерий радовали глаз и душу.
Многоцветный мрамор празднично переливался в теплых лучах утреннего солнца. Паоло присел на ступеньках баптистерия. Зажег сигарету и закрыл глаза, с удовольствием погружаясь в глубину веков, откуда веяло благополучием.
Он жил в Милане вот уже почти два года - с тех пор как поступил в тамошний университет, но любимым городом для него оставалась Парма. В Милане он чувствовал себя вырванным с корнем растением, нуждающимся время от времени в очередной подпитке, в новой порции живительных соков, которые могла дать ему только Парма.
Площадь, наполовину залитая солнцем, дышала царственной древностью. В Парме и поныне ощущалось присутствие герцогини Марии-Луизы, ее просвещенного правления, любви к искусству, творческого духа, созвучного этому прекрасному городу.
Паоло провожал взглядом голубые завитки сигаретного дыма. Еще одна затяжка - и он продолжит путь к дому матери, к Порта-Сан-Варнаба.
- Паоло, ты?
Вопрос вывел его из состояния сладостного оцепенения. Он повернул голову и узнал Серджо Склави, своего лицейского товарища. Серджо был одет нарочито небрежно: джинсы, клетчатая рубашка, пуловер. Он отрастил усы.
- Что ты здесь делаешь в одиночестве? - поинтересовался Серджо.
- Что делаю? Ничего особенного.
Паоло встал, недовольный тем, что кто-то прервал его мысли.
- Тысячу лет не виделись, - продолжал Серджо. - Чем занимаешься?
У него был самоуверенный тон человека, явно не страдающего комплексом неполноценности.
Паоло мог бы задать ему те же вопросы, но Паоло было все равно, какую стезю по окончании лицея выбрал Серджо. Школьный товарищ - это только школьный товарищ, друзьями они никогда не были. Спеша поскорее отделаться, Паоло ответил скороговоркой:
- Учусь в Милане. На философском.
Серджо, в свою очередь, поведал ему, что работает в редакции известного еженедельного журнала, тоже в Милане.
- А откуда у тебя такие средства, что ты можешь позволить себе учиться в университете? - нахально спросил Серджо.
Паоло подумал о матери и о бабушке, отказывавших себе во всем, лишь бы он продолжал учебу. Сам он экономил буквально на всем, но и при этом бывали дни, когда ему приходилось выбирать между сигаретами и горячим обедом.
- Это что, допрос?
- Почему допрос? Просто хочу помочь тебе, - объяснил Серджо. - Может, ты ищешь, где подработать. Я слышал, что мой журнал ищет корректоров. Если мне не изменяет память, по-итальянски в лицее у тебя было "отлично". Как ты смотришь на то, чтобы приобщиться к печатному слову? Должен сказать, что у Ровести неплохо платят. А кроме того, лиха беда начало: кажется, Хемингуэй тоже начинал корректором.
На Паоло произвело впечатление не столько имя великого американского писателя, сколько имя Ровести.
- Думаешь, меня возьмут? - спросил он.
- Позвони мне в понедельник утречком в редакцию, - предложил Серджо, протягивая ему карточку с номером телефона.
Паоло поблагодарил его и, попрощавшись, пошел к дому матери.
На обед, как всегда по субботам, были ушки, но на этот раз Паоло ел через силу. Обед сопровождался обычными разговорами о его учебе и о футбольном чемпионате Италии.
Как всегда по субботам, Паоло пришлось выслушать материнские рассказы обо всех родственниках и соседях, бабушкины жалобы на старость, на ревматизм, на то, до чего плохо устроен этот мир. Паоло делал вид, будто внимательно слушает, на самом же деле он думал о своем.
Потом бабушка перешла в кухню - мыть посуду, а Стелио, отчим Паоло, отправился играть с друзьями в карты.
Паоло остался вдвоем с матерью. Мать села в кресло со своим вязаньем, он, взяв книгу, устроился у окна, где было светлее. Внешне все выглядело как обычно, но Флора сразу почувствовала, едва увидела сына, что он странно возбужден.
- У тебя неприятности? - спросила она, первой прерывая напряженное молчание.
Он ответил не сразу - должно быть, искал слова.
- Расскажи про Джованни Ровести, - наконец сказал он.
Флора перестала вязать. Последовал долгий вздох.
- Ты давно знаешь?
- С одиннадцати лет.
- От кого?
- Мне сказала Зораида Росси.