Еще кто-то крикнул, шум стал стихать, многие поднялись с мест. Радуясь, что все так удачно получилось, Гунхильда прошла между подавшимися в стороны хирдманами. Правда, кое-кто уже храпел на полу, но через пару тел она переступила, слегка приподняв подол одежды и даже не глядя под ноги, как и полагается небожительнице, и с ясной улыбкой оглядела сидящих за столами.
Мельком окинув взглядом "теплый покой", Гунхильда поразилась, до чего чужим сейчас кажется дом, в котором она родилась. Теми же остались только стены и резные столбы, подпиравшие кровлю, да еще камни очагов. Всю утварь, посуду, ковры, шкуры Асфрид увезла, оставив лишь старые, изрубленные и изломанные щиты на стенах: королева все мечтала выкинуть эту рухлядь, но Олав не позволял, видя в них приятное напоминание о прежних битвах и своей доблести. Теперь они исчезли, их место заняли щиты северян; чужие топоры, бродексы и копья были развешаны и прислонены к стенам. На широких спальных помостах вдоль стен были горой свалены шкуры и плащи, служившие одеялами. На столах стояла чужая походная посуда, над очагами висели чужие большие котлы, по углам были свалены мешки, свертки тканей, связки мехов.
На помостах за столами сидели десятки, если не сотни незнакомых людей, кто-то из молодых устроился на полу, кто-то уже спал за спинами сидящих на помостах. Однако Гунхильда сразу угадала, кто здесь Кнут сын Горма, хотя никогда не видела своего дальнего родича. Кому же еще сидеть на почетном месте, которое обычно занимал ее отец?
Когда Гунхильда его увидела, у нее екнуло сердце. Наслушавшись разговоров о молодости Гормова сына, она ожидала увидеть парня лет пятнадцати-шестнадцати. Но Кнут оказался зрелым мужчиной лет двадцати шести или даже двадцати семи – такого не легко очаровать и провести. Гунхильда едва не оробела, но тут же взяла себя в руки. Зато он был весьма хорош собой: выше среднего роста, довольно плечистый, с правильными чертами лица, опушенного опрятно подстриженной светло-русой бородкой; она даже на вид была такой мягкой и пушистой, что хотелось провести по ней ладонью. Волосы его были чуть темнее и красиво вились. Даже при свете огня был заметен румянец на щеках, и весь вид его источал здоровье и бодрость. Серо-голубые глаза из-под черных бровей смотрели на Гунхильду с изумлением и восхищением.
Невольно она поискала на его лице след от удара ковшом, желая убедиться, что эта дикая история не была выдумкой пьяных хирдманов, но не нашла и сообразила: ведь со времени йольских пиров прошло почти полтора месяца, синяк сошел.
Кнут сын Горма смотрел на нее не менее пристально: он готов был поклясться, что никогда не видел такой красавицы. Слегка пьяный, он не был уверен, что она ему не мерещится. Да и откуда могла взяться такая красотка в пустой брошенной усадьбе – словно сошла с неба! Рослая, с пышной высокой грудью, на которой при свете пламени очагов ярко блестели хрустальные, сердоликовые, серебряные бусины, она была так хороша, что захватывало дух. Румяная от скачки по свежему воздуху, девушка источала свежесть и юную жизненную силу. Она ничуть не боялась и не смущалась, став предметом внимания стольких незнакомых людей; лицо ее дышало приветливостью, нежностью и притом какой-то веселой отвагой. Первый луч весеннего солнца, пробившийся сквозь зимний снегопад – вот что она напоминала. Ее роскошные яркие одежды казались неуместны в брошенном доме, среди грязноватой и грубой походной утвари, как… как вот эта золотая застежка с самоцветами на вонючих лохмотьях бродяги.
– Кто ты, девушка? – наконец обратился к ней Кнут. – Откуда ты пришла к нам, не из небесных ли палат? Как твое имя?
Гунхильда улыбнулась. Она знала, конечно, что ее об этом спросят, и припасла подходящий ответ.
Людям я известна:
Хлинн котлов железных,
Ива льда ладони,
Солнца вод береза.
Есть еще прозванья:
Норна ровной пряжи,
Фрейя частых гребней -
Так зовется гостья.
Она не сказала ничего особенного: всеми этими словами скальды обозначают женщин. Но все услышали имя богини Фрейи, и на лицах изумление сменилось восторженным благоговением. Все помнили, что сегодня праздник пробуждения Невесты Ванов, пили за нее, и вдруг увидели перед собой ее саму!
– А кто ты такой, муж, ростом и статью превосходящий многих? – в свою очередь обратилась она к Кнуту. – Вижу я, что род твой не простой и многие люди, наверное, называют тебя своим господином.
Польщенный Кнут слегка приосанился и ущипнул бородку. Но и он, как всякий высокородный, был обучен искусству скальдов, по крайней мере, мог быстро сложить пару строф, к тому же сама гостья дала ему образец.
Людям всем я ведом,
– охотно ответил он, подтверждая ее слова.
Фрейр котлов сраженья,
Льда руки дробитель,
Солнца вод убийца.
Есть еще прозванья:
Ясень прялки Гёндуль,
Видур гребня Хильды -
Так зовется конунг.
– Вижу я, что умом ты не хуже, чем видом. – Гухнильда снова улыбнулась. – Никем иным ты не можешь быть, кроме как Кнутом, сыном Горма и Тюры.
– Ты права. А ты не можешь быть никем иным, как Фрейей, Невестой Ванов.
– Ведь сегодня первый день весны. Вы призывали Фрейю и поднимали кубки в ее честь и в честь брата ее Фрейра – дивно ли, если она услышала и пришла разделить с вами радость этого дня?
– Тогда я прошу тебя сесть рядом со мной и разделить также угощение! – охотно предложил Кнут и указал ей место рядом с собой.
Изящно приподняв платье и дав ему краткий миг полюбоваться ее маленьким кожаным башмачком, Гунхильда прошла ближе и села на скамью.
– Угощенье богине! – крикнул Кнут, махнув рукой своим людям. – Что разинули варежки?
– Да уж мы сомневаемся, хороша ли эта еда для такой знатной гостьи? – пожал плечами один из его людей, Холдор, уже немолодой хёвдинг. – Ведь богиня привыкла у себя в небесных палатах питаться… – Он задумался, пытаясь вообразить небесные блюда, – молоком и медом, надо полагать?
– Никогда не поверю, что у такого удачливого вождя не найдется молока и меда, – улыбнулась Гунхильда.
– Да уж… вроде что-то здесь такое было, – согласился Холдор и сделал знак дренгам. – Ну, чего расселись, как на свадьбе, пошарьте там в кладовых!
Посуду из усадьбы королева Асфрид увезла, и Кнуту приходилось пользоваться собственной, взятой в поход. Поэтому перед Гунхильдой очутилась обычная деревянная миска с щербатым краем, но она поблагодарила с улыбкой, точно это было дорогое блюдо из Грикланда, расписанное блестящими яркими красками. Но ела и пила она немного, лишь чтобы выразить благосклонность нынешним хозяевам. Ведь не годится богине набрасываться на еду за чужим столом, будто нищей бродяжке. Кнут, не сводя глаз со своей соседки, предлагал то вина, то еще чего-нибудь из угощения.
– Ну, как там дела в небесных палатах? – расспрашивал Кнут. Видно было, что он на самом деле не знает, как отнестись к этой девушке, считать ли ее богиней, норной, валькирией? Собственным пьяным видением? – Все ли хорошо у Отца Богов? Может быть, ты принесла нам какое-нибудь его послание? Может быть, ты скажешь, велика ли будет моя удача в этом походе?
– Не могу тебя порадовать, Кнут конунг. – Гунхильда покачала головой. – Чтобы стяжать славу в военном походе и порадовать своей доблестью Отца Ратей, нужна одна малость…
– Какая? – Кнут чуть ли не подпрыгивал на скамье от нетерпения, и Гунхильда подумала, что душой он моложе своих лет. – Уж не думаешь ли ты, будто мне чего-то не хватает? У меня отличная дружина, посмотри-ка на них! – Он взмахнул рукой, и десятки людей на длинных скамьях, с напряженным любопытством следивших за этой беседой, ответили дружным ревом. Многие в воодушевлении вскочили с мест, стали бить по столу кулаками, чашами питейными рогами и рукоятями ножей. – Кто еще смог бы пойти с малой дружиной всю вражескую страну и захватить ее? Мы изгнали за море Олава Говоруна, и теперь захватим Хейдабьор, если захотим!
– Да! Захватим! – закричали некоторые, доказывая, что опасения хёвдингов вика имели основания. Но, как отметила Гунхильда, кричали не все.
– Почему же ты думаешь, что нам не будет удачи?
– Потому, Кнут конунг, что для удачи в военном походе нужно еще кое-что… – Гунхильда взглянула на него с лукавой улыбкой. – Для этого нужен враг, о доблестный, но недогадливый муж! А если ты явишься на место сражения, но не застанешь там врага, доблесть твоя пропадет даром, а иные, пожалуй, скажут, что противник оставил вас в дураках! И я пришла, чтобы спасти тебя от этой неудачи, ибо такой, как ты, отважный и знатный воин заслуживает лучшей участи, чем слава победителя трусливых рабов и беспомощных женщин!
Кнут несколько оторопел: раньше ему не приходило в голову взглянуть на дело с такой точки зрения.
– Но мы ведь разбили и изгнали его!
– Тем не менее, он ушел, сохранив свободу, оружие, стяг и часть дружины. Он еще может вернуться. Но чтобы захватить его владения, вам придется воевать с женщинами. А не боитесь ли вы, что люди скажут, будто вы, воюя с женщинами, и сами стали походить на женщин?
Это были довольно опасные слова – многие восприняли бы их как обиду, – но лицо и звонкий нежный голос Гунхильды выражали такую искреннюю заботу о чести ее собеседника, что он никак не мог на нее обидеться.
– Я особенно хотела бы предостеречь вас и потому решилась на этот долгий путь!
– Но… что же делать? – Кнут внимательно взглянул ей в лицо. Во всем облике этого уже зрелого и сильного мужчины тем не менее проглядывало добродушие и почти детская способность радоваться, и Гунхильда поняла, почему он получил прозвище Радостный. – Никто ведь не знает, когда Олав теперь вернется, а сидеть здесь до лета я не хочу. Мой отец уже давно ждет меня дома… Ты можешь подсказать достойный выход?
– Нетрудно это сделать. Ведь, как мне известно, твоя мать, королева Тюра, состоит в родстве, хоть и дальнем, с королевой Асфрид, вдовой Кнута шведского, сына Олава Старого?
– Да, это так. Обе они ведут род от Сигфреда конунга.
– А через него род их восходит к самому Годфреду Грозному, происхождением от которого должен гордиться любой конунг Северных Стран! И его потомкам не годится ронять свою честь. Так не лучше ли тебе, раз уж мужчины пытались тебя перехитрить и улизнули от боя, предоставить решить это дело женщинам?
– Женщинам? – Кнут в изумлении поднял брови.
– Я прикажу королеве Асфрид поехать к твоей матери и просить ее о перемирии. Прислушаешься ли ты, а также твой отец, к словам королевы Тюры, знатной женщины, прославленной добротой и мудростью, если она посоветует вам дождаться возвращения Олава и лишь потом выйти на бой с мужчинами, как подобает мужчинам? Иначе никто, даже сам Один, не сможет предотвратить бесчестье, а за бесчестьем и беда тут как тут – ни чем вам потом не будет удачи.
– В этих словах есть немало смысла, – заметил сидевший рядом немолодой, рослый и сильный человек, темноволосый, с седеющей бородой и серебряными висками. Он был из тех, кто считал, что Кнуту сейчас следует как можно скорее вернуться домой.
– Это Регнер ярл, – пояснил Кнут. – Очень умный человек.
– Ты ведь будешь учтив с королевой Асфрид и проводишь ее к твоей матери, если она приедет к тебе?
– Так, как если бы она была моей собственной матерью!
– Тогда боги и богини всегда будут к тебе благосклонны и удача тебя не покинет. Ну а теперь мне пора! – с сожалением добавила Гунхильда и поднялась. – Я была бы рада продолжать нашу беседу, но время истекло. Отворяются ворота рассвета!
Она прошла к дверям; опомнившись, Кнут устремился за ней и сам помог сесть на коня, с недоумением трогая его влажную шкуру и будто сомневаясь, что это животное способно скакать по воздушным тропам между морем и небом.
– Желаю тебе удачи, Кнут конунг! – Гунхильда помахала рукой на прощание. – Я знаю, ты достоин моей благосклонности!
Она послала коня вперед и выехала за ворота. Многие устремились за ней, но прекрасная всадница быстро исчезла в темноте. Стук копыт, постепенно отдаляясь, замер, но казалось, он еще доносится еле слышно откуда-то сверху. Хирдманы задирали головы, обшаривая взглядом небесный свод, надеясь хоть мельком увидеть среди звезд силуэт девы верхом на коне.
***
На следующий день той же дорогой двинулась старая королева Асфрид в сопровождении служанок и двух хёвдингов Хейдабьора, Торберна Сильного и фриза Альвбада. Кнут принял гостей хорошо и выразил готовность к переговорам.
Северяне старались держаться уверенно, как победители, всем видом давая понять, что именно южане должны пытаться склонить их к миру. Более молодые и горячие из дружины Кнута действительно думали так, но не все. Регнер, Холдор и хирдманы постарше и поопытнее хорошо понимали: они оказались в самом дальнем конце чужой страны, в отрыве от своей земли, а Горм конунг даже не знает ничего об их славном походе и вот-вот уже ждет назад в Эбергорд. Напав на Хейдабьор, они рисковали быть все перебиты. А вернувшись домой, должны были ждать ответного похода со стороны Олава. А если он найдет в Швеции помощь и явится с сильным войском?
Предложение признать власть Кнютлингов над Южным Йотландом и Хейдабьором, раз уж их прежний конунг сбежал, приезжие отвергли.
– Это не в нашей власти, – твердо ответил Торберн Сильный. – Годфред Грозный победил конунга фризов, который раньше владел этими краями, а потом привез купцов, которых захватил в вендском Рёрике и поселил здесь. Годфред конунг предложил купцам самое выгодное место, где встречаются все пути по морю и по суше, и выстроил Датский вал, чтобы защитить нас от саксов, прикрывал вик от нападений с моря. Между ним и торговыми людьми был заключен договор о том, что никто не изменит другому: конунг не нарушит условий и не будет требовать чересчур много, а мы не станем искать себе другого покровителя. Фрейр и Фрейя были призваны в свидетели клятвы, и в знак своей благосклонности Фрейя дала Годфреду кольцо, которое с тех пор служит кольцом клятв…
– Неправда! – возмутился Альвбад. – Этим кольцом владел наш конунг Фольквальд и оно звалось кольцом Фроувы, а Годфред…
– Да знаем мы ваши старые песни! Не об этом сейчас речь. В этом кольце и его законных владельцах заключена удача нашего вика. Если мы нарушим старинный договор, боги отвернутся от нас, и ни в каких делах на море и на суше не будет нам удачи. Потомки Годфреда – наши единственные законные конунги, и пока их род жив, мы не примем другого.
Часть дружины Кнута – в основном молодые и горячие – стояли за то, чтобы захватить вик силой, пограбить и уйти, и пусть потом Олав восстанавливает, как знает, свое законное владение. Но почти все знатные люди и старшие хирдманы были против захвата: разорение Хейдабьора нарушило бы всю торговлю северных морей, а это принесло бы множество убытков и поссорило Горма со всеми соседями. Богатства всех северных конунгов в известной степени зависели от удачной торговли, и если взять добычу можно только один раз, то подати собирают каждое лето.
Хёвдинги Хейдабьора очень надеялись на благоразумие если не самого Кнута, то хотя бы его отца. В случае нападения на вик они могли бы и отбиться, но кто пообещает, что склады товаров, корабли, спрятанные на зиму в сараи и высохшие после летних походов, причалы, дома, лавки, мастерские уцелеют? Что все это не будет разграблено или сожжено?
– Мы предлагаем вам, королева Асфрид и хёвдинги, следующие условия, – сказал в конце концов Регнер ярл. – Кнут конунг уводит дружину, не причиняя вреда никому в Южном Йотланде. Но чтобы мы были уверены, что нам не нанесут удара в спину и позволят благополучно пройти по стране, мы хотим получить заложников. Пусть это будут мать и дочь Олава конунга. Им не будет грозить ничего дурного, ибо они родственницы королевы Тюры; когда же Олав конунг пожелает получить их назад, он знает, где нас найти.
По лицам хёвдингов Асфрид видел, что эти условия им нравятся: они обещали безопасность Хейдабьору, но в то же время не порочили его чести. Женщин из семьи их конунга, в том числе Госпожу Кольца, не брали в плен, а всего лишь приглашали погостить, пока мужчины уладят свои дела.
– Буду рада повидать свою родственницу Тюру, – величаво произнесла Асфрид.
Как женщина королевского рода, она разделяла ответственность за судьбу его владений. Не в силах выйти на поле сражения, она тоже умела, когда надо, проявить мужество.
Глава 2
Итак, Одиндис, не состоявшая в родстве с королевой Тюрой, оставалась присматривать за усадьбой Слиасторп со всем имуществом, а Асфрид и Гунхильда ехали с Кнутом и его дружиной. На сборы им оставалась всего пара дней.
– Нужно выбрать подарки, – сказала Асфрид, вернувшись в дом Торберна и велев внучке готовиться к поездке в Средний Йотланд.
– Для Тюры?
– Да, и для ее невестки.
– Невестки? – Гунхильда подняла глаза от сундука и нахмурилась.
Она ничего не слышала о том, чтобы Кнут Радостный был женат, и эта мысль так неприятно кольнула ее, что она сама удивилась.
– Да, жены Харальда, его младшего сына.
– А! – Гунхильда вспомнила, что у Горма и Тюры двое сыновей. – А он, оказывается, женат?
– Не совсем, но все же! – Асфрид усмехнулась. – Это дочь Хальвдана, бывшего конунга Съялланда. Когда Горм разбил его, от всей семьи осталась она одна, и ее забрали с собой. Харальд был с ним в этом походе, и ее отдали ему в жены. Но поскольку за нее не платили выкупа, да и в дом она попала как пленница, а от рода ее никого больше не осталось, то ее стоит называть скорее наложницей. Однако другой жены у Харальда нет, и если мы не хотим нажить себе врага в их доме, то следует и ей подарить какую-нибудь безделицу. Вот это хотя бы! – Она встряхнула шелковое головное покрывало, когда-то белое, а теперь пожелтевшее от времени, но еще вполне пригодное. – Такие женщины особенно чувствительны к неуважению.
Гунхильда вздохнула. С одной стороны, жаль было раздаривать наложницам врагов остатки своих сокровищ – долгая война опустошила сундуки. А с другой, в судьбе Хлоды дочери Хальвдана она увидела отражение своей собственной судьбы – такой, какой она могла бы быть. Ведь не придумай они эту поездку в Слиасторп, возможно, сегодня сама Гунхильда уже была бы пленницей, а потом и наложницей Кнута, или Харальда, или самого Горма… И только норны знают, не грозит ли ей подобная участь в будущем. Ведь чего они достигли на сегодняшний день? Только обещания отвезти их с бабушкой к королеве Тюре, но именно поэтому новое столкновение между Гормом и Олавом неизбежно! И только Один знает, к чему все это в конце концов приведет.
– Не очень-то мне хочется водить дружбу с наложницей… – пробормотала Гунхильда. – Неудача заразна…
– Тем не менее, она член семьи Горма, и ссориться с ней не стоит. Ведь как знать…
– Что? – Гунхильда посмотрела на бабку.
– Как знать, сколько времени нам придется провести в доме Горма…