- Не знаю, - повторил Аркадий. - Я больше никогда с ними не виделся. Мы с Давидом Миронычем встречались в библиотеке в двух шагах от его дома. - Аркадий осторожно коснулся пальцами её щеки, отдёрнул руку. - Ты есть, - сказал тихо. Не отрываясь, долго смотрел на неё. Наконец отвёл взгляд, заговорил озабоченно: - Мне кажется, тебе обязательно нужно отдохнуть. У нас куча дел на один день: выбрать белое платье, пойти в Загс, устроить свадьбу, купить тебе билет в Москву на завтра…
- Я не хочу домой, - повторила Юля.
Она не была капризна. Она была послушна и покорна с рождения и сама не могла понять, что с ней.
Идти домой надо. Вещи пересмотреть: что взять с собой…
- Почему не хочешь? Думаешь, ругать будут?
Глаза у Аркадия - странные: никак не оторвёшься, смотрела бы и смотрела в них.
- Вряд ли родители обидят тебя. Чего ты боишься?
Она повернулась и пошла к селу.
И в прохладном августовском вечере за ней шло его тепло.
Всё громче слышались песни и крики - свадьба ещё гуляла.
- Хочешь к ним? - спросил Аркадий, когда поравнялись с домом жениха.
Она же прошла сразу к своему, поднялась на крыльцо.
В гостиной горел свет - все лампы.
- Твои не спят. Я иду с тобой. Лучше сегодня поговорить с ними.
- Нет, сначала я сама…
Сейчас их глаза - на одном уровне, и венцом стоят над спокойным лбом пшеничные волосы, цветом похожие на мамины. И глаза - пшеничные, отражают лампочки гостиной.
- Иди первая, спроси, можно мне зайти?
- Ты все дела делаешь так?
- Как "так"?
- В ту же секунду.
- Только так. Не сделаешь сразу, не сделаешь никогда.
- Хорошо, идём.
Это не она. Она не чувствует себя, своего тела, своих тяжёлых кос на спине. Она бесплотна. Есть только его лицо, с промытыми светом глазами, пульсация внутри и колокольный звон в ушах.
Перехода с улицы в дом по крыльцу, через сени не заметила. Сразу - стол под оранжевым абажуром и облитые оранжевым светом родители.
- Здравствуйте! - голос Аркадия из-за спины. - Я пришёл просить руки вашей дочери. Я люблю её.
Отец встал.
- Два часа? - спросил насмешливо.
- Что - "два часа"?
- Любите два часа? Вы только что познакомились.
Отец шагнул к ним. Сейчас ударит! Юля подняла руки в защиту.
А Аркадий вышел из-под её защиты. Сразу замёрзла спина.
- Люблю всю жизнь. Иногда два часа - вся жизнь. Я не пью, не курю, не дерусь. У меня - бизнес. Юля станет хозяйкой моей жизни. Не обижу. Освобожу от всех забот.
- Какой бизнес? Чем занимаетесь? - спросил отец.
- Вначале очень дёшево закупали на таможне электронику из Китая и Южной Кореи: музыкальные центры и детские музыкальные игрушки, видеомагнитофоны. Создали целую сеть торговых точек. Из Турции брали тряпки, фрукты. Сильно расширились. Но мне это не нравится. Хочу наладить в России честное производство - Россия что-то сама создаёт, Россия продаёт, Россия обогащается! Уговариваю компаньонов…
- Мясо-молоко, изделия из шерсти, алкоголь, табак, фрукты, шапки из каракуля, одеяла и прочее интересуют?
Аркадий несколько удивлённо посмотрел на будущего тестя и пожал плечами.
- Интересуют.
- Какой процент пойдёт мне?
- Продаёшь дочь? - раздался тихий голос мамы.
Юля повернулась к ней, сейчас скажет маме - "Не бойся, новая жизнь не сможет разлучить нас, ты поедешь с нами, и мы всегда будем вместе!". Но между нею и мамой растеклась растерянность, что стояла в маминых глазах. Мама бежит от неё взглядом.
С мамой - разлука?! - дошло лишь сейчас.
- Я не продаю свою дочь. Я ищу способ встречаться с ней часто.
- Значит, вы разрешаете Юле выйти за меня замуж?
- Кто сказал, что я разрешаю? - закричал отец, как кричал в минуты гнева, и дым - лохмотьями повалил из его рта. - Кто сказал, что разрешаю? - повторил. - Я носил её на руках, я заплетал ей косы, сидел над ней ночами, когда она болела, научил её работать. Как я без неё? Ты подумал? Пришёл, увидел, отнял. Ты - мой враг, - распалялся отец. - Не отдам!
- Отдашь! - Мать встала, и Аркадий увидел её. Заморгал, будто ему бросили песок в глаза.
- Королева! - выдохнул он.
В льющемся до полу золотистом платье, с тугими косами вокруг головы - короной…
- Это ещё что?! - заорал отец.
Когда мама успела переодеться? На свадьбе она была в скромном строгом костюме!
Да мама раньше неё поняла, что с ней случилось, и приготовилась к встрече. Мама празднует начало её, Юлиной, новой жизни. Вот она говорит Аркадию:
- Вы выполните мою просьбу, правда? Как я поняла, вы пытаетесь заработать деньги для восстановления промышленности в России. Много работаете. Но мне очень не хочется, чтобы моя дочь стала для вас лишь работницей, как для него, - мать кивнула в сторону отца. - Пожалуйста, помогите ей поступить в институт, ей надо учиться. Пусть у неё будет профессия, пусть она проживёт свою жизнь, а не вашу. Она - ребёнок, только кончила школу. Вы должны позаботиться о ней. - Мать говорила, чётко разделяя каждое слово, как ученикам втолковывала.
- Юля готова поступить в этом году? В какой институт она хочет пойти? - спросил Аркадий.
Она же всё ещё смотрела онемело на мать - мама с нею прощается!
- Юленька, кем ты хочешь быть? - спросил Аркадий.
- Учительницей, как мама, как Давид Мироныч, - тихо отвечает Юля и подходит к маме и прижимается щекой к щеке. - Не надо, пожалуйста. Ты зря это. Мы ведь с тобой не расстаёмся, нет, правда? - шепчет она.
- Учительницей какого предмета? - спрашивает Аркадий.
- Литературы, - говорит машинально.
И с удивлением смотрит на Аркадия: мама и Аркадий - друг против друга, и она должна вот сейчас выбрать?
- У одного моего клиента дочь готовится поступать на филфак МГУ, - говорит Аркадия, - так, она два года занималась с частными учителями. Ты тоже два года готовилась?
- Нет, она не готовилась, она работала. - Мать смотрит на отца.
- Ты хочешь попробовать поступить без подготовки? - спрашивает Юлю Аркадий. - Шансов мало, но попробовать можно.
Мама и Аркадий - друг против друга.
- Нет, - говорит Юля, глядя на маму. - Я не могу подвести Давида Мироныча, я должна хорошо подготовиться.
- Я найму Юле учителей, - спешит сказать Аркадий маме. - Обещаю, сделаю всё, чтобы на будущий год она поступила!
У Юли совсем ослабли ноги. Без сил она плюхается на стул. Только сейчас осознала: она уезжает из этого дома навсегда, она расстаётся с мамой, она уходит в неизвестную жизнь.
- Когда вы хотите справить свадьбу? - спрашивает мама.
- Завтра.
- Завтра?! - снова кричит отец. - Это где видано, чтобы пороть горячку в таком деле?
- Видите ли… - Аркадий спокойно выдерживает бешеный взгляд отца. - Без Юли не уеду, мне без неё жизни нет. Точка. Сами подумайте, чего выжидать? Каких перемен? Перемен в чувствах не будет. А по-вашему что надо делать: летать туда обратно? Письма писать? Звонить по сто раз в день? Я и так ей все слова, что копил целую жизнь, каждый день буду говорить. И по одному, и все сразу. Я не бабник, не разменивался, никого у меня не было до Юли, никого не может быть. Только Юля.
- С ума сошли, замуж через несколько часов после знакомства?!
- А мы? - тихо спросила мама.
- Что "мы"? - Но отец замолчал.
- У меня есть моё свадебное платье. Стол соберу, еды хватит, всё же - своё: и мясо, и овощи! - Мама смотрит в тёмное окно, возле которого растёт не видная сейчас сирень.
- Нет! Не отдам! - Отец схватил Аркадия за борта куртки. - Ты… отнимаешь моё! Ты - вор. Я создал. Я поднял на ноги. Я заплетал ей косы, я носил её на руках. Я не спал ночами, когда она болела, - повторял он, как заигранная пластинка.
- Хватит, прекрати комедию, - остановила его мать. - Ты заставлял её работать до изнеможения, ты не давал ей читать книжки и заниматься любимой литературой, отравил самые счастливые два года в школе. Лошадь она для тебя, как и я. Полно. Ищи свой выход. Дай девочке её судьбу! - Мать горько усмехнулась. - И так неизвестно, сколько ей будет отпущено счастья. - Повернулась к Аркадию. - Выучи её, сынок, не бери грех на душу.
На Юлю она не смотрит.
- Я хозяин в доме. И я решаю, что делать! - кричит отец.
- Благословишь, уйду, как положено, по-доброму. Не благословишь, уйду без благословения.
Сказала и удивилась: она ли произнесла эти слова? Как она могла произнести их?! Она вообще неразговорчива, работает и всё. И мыслей у неё немного. О погоде подумает - дождь прибьёт клубнику, о шве, которым лучше прострочить пододеяльник… Зазвучит иной раз голос Давида Мироныча вопросом, фразой и замолкнет. Странно, словно не было Давида Мироныча в её жизни. Не человек она, трава, ягнёнок… - ничто не огорчает, ничто не беспокоит. Приглашали её мальчишки - в кино сходить, на танцы, она не хотела. Домой скорее надо, работать надо - вот и все мысли. А тут - пшеничный принц. И, как неизведанные чувства, откуда-то явились чужие слова. Не чужие. Не откуда-то. Давид Мироныч был, и ни на минуту не прекращался процесс изменения её под его воздействием. Просто процесс этот был подспудный. Появился Аркадий, и на свет выбираются произошедшие с ней изменения. С удивлением знакомится Юля с ними.
- Ты чего мелешь - "без благословения"? Порядка не знаешь. Не будет счастья без благословения. И, если прокляну, не будет счастья.
- Договорился! - охнула мама.
Но отец и сам испугался. Быстро пошёл к буфету, достал водку, разлил по рюмкам - подал Аркадию, поставил на стол себе. Достал красное домашнее вино, разлил по бокалам - подал женщинам.
- Выходи, коли так приспичило. Благословляю, - сказал сухо и залпом выпил. - Ишь, "уйду без благословения"! Ha-ко тебе, дожил. Есть тебе благословение, живи. А ты не разврати её, парень, пусть работает, работа никого ещё не губила, лень губит человека, безделье губит. Небось, сам знаешь, сколько по свету гуляет бездельников? Давай, мать, закуску, благословлять значит благословлять, а ты, зятёк, садись-ка за стол. Какими словами таких, как ты, теперь величают? Бизнесмен, новый русский? Так, что ли? "Новый русский"! А куда старых русских рассовали, по свалкам, да? Садись-ка, не чинись.
- Спасибо. Мы же выпили, а теперь я хотел бы уйти.
- Вижу, шибко деловой.
- Да нет же. Сейчас очень поздно, смотрите, Юленька без сил. Завтра ей предстоит долгий день, поспать надо.
В эту минуту вошёл Бажен. Скользнул взглядом по пустым рюмкам и бокалам, ничего не сказал, выдвинув голову вперёд, пошёл к своей комнате.
- Стой-ка, сынок, - позвал его отец. - Выпей с нами, пожелай молодым счастья, поздравь сестру-то, замуж выдаём.
Бажен остановился. Стоял набычившись, ни на кого не глядя, спиной к отцу, пока тот говорил. А на последнем слове чуть не бегом бросился к своей двери и исчез за ней.
Юля опустилась на стул.
- Вот видишь, как ты расстроила нас всех! - сказал отец.
Юля сцепила пальцы, ноги переплела, застыла в неподвижности - никакая сила не высвободит её к жизни.
- Мы ещё с ним подружимся! - Аркадий подошёл к Юле. - Ты что так побледнела? Ты что так испугалась? - Осторожно, едва касаясь, провёл пальцами по её косе. - Ложись скорее, Юленька, поспи, и все страхи уйдут со сном.
- Я хочу гулять всю ночь! - пролепетала Юля.
- Что за глупости?! - рассердился отец. - Последнюю ночь проведёшь дома. Точка. Я тебе, бизнесмен, завтра помогу обойти закон. Знаешь, небось: три месяца испытательный срок, не прошла любовь, женитесь, пожалуйста. Наше село - большое, и порядки в нашем Загсе - городские: жди три месяца! Директриса любит "Опиум". Это такие духи. Махну на рассвете в город. За "Опиум" пометит заявление тремя месяцами раньше.
- Юля, скажи, чего ты так боишься? - тревожно спрашивает Аркадий. - Замуж выходить? Или ещё причина есть? Ты как каменная стала. Скажи! Я помогу тебе!
Наконец впервые за вечер мама смотрит на Юлю, и под её взглядом Юля возвращается к жизни. Первое живое чувство - голод. Она не обедала, ждала застолья - вкусно поесть, а встретилась с Аркадием и ни к чему не притронулась. Не успела подумать о еде, а мама уже несёт ей блюдо с фруктами и тарелку с кукурузными лепёшками.
- Ты голодная, наверное, - говорит мама. - Пойду, подогрею чай. - А сама продолжает стоять и смотрит на Юлю. - Ешь, пожалуйста, доченька, а я тебе спою твою любимую "Ёлочку". Маленькая, ты не ела и не засыпала без неё.
В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла…
Настолько неожиданно звучит эта детская песенка, что отец и Аркадий удивлённо смотрят на маму. А Юля вдруг расслабляется - как в детстве, простая эта песенка смазывает кровоточащие раны, тушит страх.
И Юля берёт абрикос, жуёт.
Мама обрывает песню и спрашивает Аркадия, не сводящего с неё восхищённого взгляда:
- Вы не отужинаете с нами? Пожалуйста!
- Спасибо, - тихо говорит Аркадий. - Мне никто никогда не пел детских песенок. Я лучше пойду. Застолье затянется, а так Юленька перекусит и - спать. Она без сил, - повторяет он.
И осталось в гостиной всё, как было до появления здесь Аркадия. Размазанный по стене, сияющий глянцем гостеприимный буфет, приглашающий в каждую из своих потайных ниш, притворённых дверцами, пахнущих или ванилью, или бродящим мёдом. По полу - серо-песочный, с оранжевыми, розовыми, сиреневыми цветами ковёр, вытканный Юлей и матерью. Просторный стол, за которым умещалось и двенадцать человек, а сейчас сидело трое: набухший сердитой краснотой отец, выглядывающая бледным испугом из нарядного платья мама и она, Юля. Стояли торжественные, с высокими резными спинками, стулья вокруг стола. Глядели на неё с этажерки чучела зверушек и птиц - экспонаты маминых уроков. Отражал горящие огни помолвки метровый экран телевизора. Напротив телевизора - диван и два кресла. А ещё музыкальная аппаратура Бажена, которую он включал, как только предоставлялась возможность, кресло в углу, журнальный столик и торшер в нарядной юбке из бахромы - обособленное уединение: читай газеты, листай журналы. И, наконец, выделанная под кирпич, холодная сейчас печка с закрытой дверцей. По стенам - картины отца. И над всем их нарядным богатством стелется дым от незатухающей сигареты отца.
Всё как ежедневно - в течение её семнадцати лет.
Гостиная - самая жилая комната. Мама настояла на том, чтобы она не была на запоре - у всех в селе отпирается только для гостей. Настояла мама и на том, чтобы у каждого была своя комната и два душа в доме.
То состояние невесомости, что с минуты их встречи с Аркадием заставляло её плыть в воздухе, как облако в небе, исчезло с появлением Бажена - её тело саднит страхом.
- Иди, доченька, ложись. Судя по всему, у тебя завтра самый тяжёлый и самый долгий день в жизни.
- Мне нужно собрать вещи.
- Не нужно. Я сама соберу тебе сумку. Но думаю: твои вещи тебе не понадобятся, Аркадий не захочет брать что-то из прошлой жизни, купит тебе городскую одежду.
Отец стукнул со всей силы по столу.
- Ты знаешь, что это такое - отдавать дочь чужому мужику? Все мужики - пакостники. Не хочу. Нет моего согласия! - Он налил себе ещё рюмку, выпил залпом и закричал: - Ты это устроила! Твои штучки. Ученик женится! На чёрта идти к нему?
Мама усмехнулась:
- Кажется, жених не только мой ученик, но ещё и единственный сын твоего Гришани. Как бы ты не пошёл? Кроме того, там было всё село!
Отец налил ещё рюмку. Он обмяк и сидел, уронив голову на грудь.
- Давайте спать, - сказала мама. - Мы ничего не можем изменить, а выспаться нужно.
Юля встала и пошла к себе.
Ни слова не сказала ей мама против брака. Она не плачет, не просит остаться. И только сейчас Юля осознаёт то, что мама сказала ей несколько дней назад: "Беги, Юша, отсюда как можно скорее. Поступи в университет. Выбери себе хорошую профессию".
Выходит, она мамину просьбу выполняет - бежит отсюда.
Юля не смогла даже переодеться в ночную рубашку, не говоря уж о том, чтобы принять душ, так и нырнула под одеяло в трусах и лифчике. Жалость к матери протекла слезами: "Как она тут без меня?"
Они с мамой расставались только на часы занятий. Вместе работали, вместе ходили в магазин и готовили еду. Как же она без мамы?
Вот они собирают яблоки. У всех один бок - красный, другой - зелёный, словно кто раскрасил каждое по отдельности, чтобы получились одинаковые. К яблоку тянут механическую "руку" на длинной палке, поймали, хруп, отстегнули, аккуратно положили в корзину. За следующим тянется "рука".
Пять, семь корзин… а яблок в саду всё ещё много, и нужно скорее снять все, чтобы не попадали.
Один кусочек откусить… вот яблоко, совсем близко к лицу. Юля тянется к нему губами, а оно уплывает. Запах щекочет ноздри. Маленький кусочек откусить, и хлынет сок внутрь, омоет.
Между дразнящим яблоком, слепящим солнцем, небом и ею - тяжёлая туча, набухла не водой - спрессованными камнями. Валится на Юлю. И небо - следом… Почему и оно твёрдое? Не небо, это плита, придавившая её бабушку на кладбище. Рот замуровали. Нечем дышать. Не вздохнуть. Глухой голос:
- Люблю… Не отдам никому.
Вместо запаха яблок - запахи лошади, бензина, сигарет "Прима". Горячая плоть рвётся в неё - пытается пробиться через трусы.
Не хочу! Нет!
С неизвестно откуда явившейся, неимоверной силой оттолкнула горящий рот, высвободила губы, крикнула: "Мама!", ощущая натянутую с ней пуповину.
В безвоздушье острая боль в нижней губе - за крик "мама". Вкус крови.
И - яркий свет.
И бессонные глаза матери.
Цвет один - красный: лицо Бажена, его плоть, лицо мамы и кровь из губы на Юлиной ладони.
Бажен моргает слезами. Натягивает штаны.
Юля садится и пытается вдохнуть воздух. Но воздух, цедящийся в неё по капле, никак не выводит из удушья и не помогает утишить дрожь.
Мама кидается к ней, прижимает к своей груди, собой закрывая от Бажена, обхватывает обеими руками её голую спину, гладит. Руки у неё - шершавые, горячие, чуть подрагивают, в такт её дрожи.
Когда Бажен выходит, чуть стукнув дверью, мама мочит полотенце в воде из графина, смывает кровь с Юлиной губы, с ладони, помогает раздеться, надеть ночную рубашку, укладывает, укрывает одеялом и ложится рядом.
Губа больше не кровоточит, хотя сильно раздулась.
Юля жмётся к маме.
Только её мама пахнет цветами, ветром, солнцем - ни от кого никогда не исходит такой запах. Он щекочет ноздри и глаза, он проникает внутрь, расправляя придавленные Баженом грудь и живот, он прополаскивает её и выплёскивается из неё слезами.
На уроках мама любила рассказывать о растениях и животных, дома же - молчалива, как зверушка. Но она в себя вбирает вздорную энергию отца и Юлины обиды. Мама - Юлино богатство, её дом, её жизнь.
Приснилась мама. Несёт её на руках, сажает на качели между яблонями.
Ветер мотает Юлю - взад-вперёд. Яблоки, груши летают в небе. Встаёт солнце.
И просыпается Юля в его луче.
- Вставай, доченька!
Мама смотрит на неё. Чернота под глазами, бледные губы, с чуть синеватым оттенком. В руках - свёрток. Из бумаги высвобождается платье. Лёгкая ткань в складках до пола. Крылья вместо рукавов.
Секунду Юля просто любуется платьем - не понимая.