Мы стоим перед собором. Нет, соборищем! Четыре толстых колонны удерживают готический фасад с внушительными статуями, окнами-розетками и причудливой резьбой. Тоненькая колокольня простирается вверх, в чернильную черноту ночного неба.
- Что это? - шепчу я. - Это известное здание? Я должна его знать?
- Это моя церковь.
- Ты ходишь сюда? - Я удивлена. Сент-Клер не кажется религиозным.
- Нет. Он кивает на каменную табличку, чтобы я прочла его.
- Сент-Этьен-дю-Мон. Эй! Святой Этьенн.
Он улыбается.
- Я всегда считал его немножко своим. Мама приводила меня сюда, когда я был маленьким. Мы брали корзинку для пикника и ели прямо на ступенях. Иногда она брала альбом и рисовала голубей и такси.
- Твоя мать - художница?
- Нет, живописец. Ее работа висит в нью-йоркском Музее современного искусства.
Он кажется горд, и я вспоминаю слова Мередит - восхищается Джошем, потому что тот очень хорошо рисует. И отец Сент-Клера владеет двумя картинными галереями. И Сент-Клер взял рисование в этом семестре. Я интересуюсь, художник ли он.
Он пожимает плечами.
- Не совсем. Я мечтал бы им быть. Мама не передала мне талант, только художественнее чутье. Джош намного лучше. Даже Рашми.
- Ты с нею в хороших отношениях? С твоей матерью?
- Я люблю мамулю, - произносит он с легкостью, без следа подросткового смущения.
Мы стоим перед двойными дверями собора и задираем головы всё выше, выше и выше. Я представляю собственную маму, как по вечерам она заносит данные о каймановых черепахах в наш домашний компьютер. Только сейчас в Атланте не ночь. Возможно, она в бакалеи. Направляется на реку Чаттахучи. Смотрит "Империя наносит ответный удар" вместе с Шоном. Я понятия не имею, что она делает, и это меня беспокоит.
Наконец Сент-Клер нарушает тишину.
- Идем. Ты еще столько не видела.
Чем дальше мы идем, тем многолюднее становится Париж. Сент-Клер рассказывает о своей маме, как она готовит блины с шоколадом на обед и кастрюлю пасты с тунцом на завтрак. Как она выкрасила все комнаты квартиры в разные цвета радуги. Как собирает весь почтовый мусор, где неправильно написано её имя. Он ничего не говорит об отце.
Мы проходим мимо еще одного огромного здания, напоминающего руины средневекового замка.
- Боже, здесь всюду история, - восхищаюсь я. - Что это за место? Мы можем войти?
- Это музей, и конечно. Но не сегодня. Думаю, он закрыт.
- О. Да, конечно. - Я пытаюсь не показать разочарования.
Сент-Клер удивлен.
- Ты прожила здесь только неделю. У нас всё время в мире, чтобы посетить твой музей.
У нас. По какой-то причине у меня все сжимается внутри. Сент-Клер и я. Я и Сент-Клер.
Скоро мы входим в район, где туристов больше, чем в нашем. Везде шумные рестораны, магазины и отели. Уличные продавцы кричат на английском: "Кускус! Вам нравится кускус?", а дороги столь узки, что автомобили не могут по ним проехать. Мы выходим на середину улицы и протискиваемся через толпу. Словно на карнавале.
- Где мы? - Как бы мне хотелось, не задавать столько вопросов.
- Между рю Сен-Мишель и рю Сен-Жак.
Я бросаю на него взгляд.
- Рю означает "улицу". И мы все еще в Латинском квартале.
- Все еще? Но мы шли…
- Десять? Пятнадцать минут? - дразнит Сент-Клер.
Хм-м-м. Очевидно, лондонцы или парижане, или к кому бы он себя не причислял, не привыкли чувствовать триумф владельца автомобиля. Я скучаю по своей малютке, хоть у неё и двигатель барахлит. И кондиционера нет. И радио сломано. Я делюсь впечатлениями с Сент-Клером, и он улыбается.
- Ты всё равно не смогла бы на ней ездить. Во Франции права выдают только с восемнадцати лет.
- Ты смог бы меня покатать, - парирую я.
- Нет, не смог.
- Ты же говорил мне про день рождения! Так и знала, что ты соврал, никто…
- Я другое имел в виду. - Смеется Сент-Клер. - Я не умею водить.
- Ты серьезно? – Рот так и расплывается в злодейской усмешке. - Хочешь сказать, что я умею то, чего не умеешь ты?
Сент-Клер усмехается в ответ.
- Шокирующая информация, не правда ли? Но у меня никогда не было повода. Общественный транспорт в Париже, в Сан-Франциско и Лондоне идеально достаточен.
- Идеально достаточен?..
- Проехали. - Он снова смеется. - Эй, ты знаешь, почему квартал называют Латинским?
Я поднимаю бровь.
- Несколько столетий назад студенты Сарбонны - он вот там. - Он указывает в нужном направлении. - Это один из самых старинных университетов в мире. Так или иначе, студентов учились и говорили друг с другом на латыни. Так название и прилипло.
Момент ожидания.
- И всё? Конец истории?
- Да. Боже, ты права. Вот брюки.
Я обхожу еще одного агрессивного продавца кускуса.
- Брюки?
- Мусор. Дерьмо. Фигня.
Брюки. О, небеса, как мило.
Мы поворачиваем за угол и - вот она! - Сена. Огни города колышутся в ряби воды. Я делаю глубокий вдох. Великолепно. Парочки прогуливаются вдоль набережной, продавцы книг раскладывают грязные картонные коробки с книгами в мягкой обложке и старыми журналами. Мужчина с рыжей бородой играет на гитаре и поет печальную балладу. Мы слушаем его с минуту, и Сент-Клер бросает несколько евро в чехол для гитары.
И затем, мы снова обращаем наше внимание к реке, и я вижу его.
Нотр-Дам.
Конечно, я знаю его по фотографии. Но если Сен-Этьенн - собор, то он ничто, НИЧТО по сравнению с Нотр-Дамом. Здание похоже на большое судно, плывущее вниз по реке. Массивное. Чудовищное. Впечатляющее. Подсветка собора почему-то напоминает мне о "Дисней Уорлд", но этот собор намного волшебнее, чем что-либо выдуманное Уолтом. Зеленые островки виноградных лоз уходят вниз по стенам прямо в воду, завершая сказку.
Я медленно выдыхаю:
- Красота.
Сент-Клер наблюдает за мной.
- В жизни не видела ничего подобного.
Я не знаю, что больше сказать.
Мы должны пересечь мост, чтобы добраться до него. Никогда не обращала внимания, что Нотр-Дам стоит на острове. Сент-Клер говорит мне, что мы идем к Лиль де ля Сите, Острову Сите́, и это самый старинный район во всем Париже. Внизу мерцает глубокая и зеленая Сена, под мостом скользит длинный, переливающийся разноцветными огнями корабль. Я выглядываю за край.
- Посмотри! Тот парень в хлам пьян. Он сейчас упадет за бо... - я оглядываюсь и вижу, что Сент-Клер ковыляет по дороге на расстоянии несколько футов от края моста.
Я прихожу в секундное замешательство. Затем до меня доходит.
- Что? Ты же не боишься высоты?
Сент-Клер смотрит вперед, не сводя глаз с освещенного силуэта Нотр-Дам.
- Я просто не могу понять, зачем становится на выступ, когда рядом полным-полно пространства.
- О, так дело в пространстве?
- Забудь об этом, или я устрою опрос о Распутине. Или спряжении французского глагола.
Я перевешиваюсь через перила и делаю вид, что падаю. Сент-Клер бледнеет.
- Нет! Не надо! - Он вытягивает руки, как будто хочет спасти меня, а затем сжимает живот, словно его сейчас вырвет.
- Прости! - Я спрыгиваю с выступа. - Прости, я не понимала, что тебе настолько плохо.
Он машет рукой, чтобы я замолчала. Другая рука все еще цепляется за взбунтовавшийся живот.
- Прости, - повторяю я через минуту.
- Проехали. – Сент-Клер кажется раздраженным, как будто это я нас торможу. Он указывает на Нотр-Дам. - Я привел тебя сюда не из-за него.
Что может быть лучше Нотр-Дам?
- Мы не идем внутрь?
- Закрыто. Целая куча времени, чтобы увидеть все позже, забыла? - Он приводит меня во внутренний двор, и я пользуюсь моментом, чтобы восхититься задним фасадом. Каллипига. Есть что-то лучше, чем Нотр-Дам.
- Здесь, - говорит он.
У нас прекрасный вид на вход - сотни и сотни крошечных фигур, вырезанных на трех колоссальных сводчатых проходах. Статуи похожи на каменные куклы, у каждой отдельное место и уникальный образ.
- Они невероятны, - шепчу я.
- Не там. Здесь. - Он указывает на мои ноги.
Я смотрю вниз и с удивлением обнаруживаю, что стою в середине маленького каменного круга. В центре, непосредственно между моими ногами, красуется медно-красно-бронзовый восьмиугольник со звездой. На камне выгравирована надпись: POINT ZÉRO DES ROUTES DE FRANCE.
- Мадмуазель Олифант. Эта надпись переводится как "Нулевая точка французских дорог". Иными словами, от этой точки отсчитывается протяженность всех дорог Франции. - Сент-Клер прочищает горло. - Это начало всего.
Я оборачиваюсь. Он улыбается.
- Добро пожаловать в Париж, Анна. Я рад, что ты приехала.
Сноска
1. Героиня поэмы Эдгара Аллана По. Рассказчик, который влюбляется в Аннабель Ли ещё в юности, любит её с такой силой, что даже ангелы начинают завидовать. Любовь к ней не умирает даже после её смерти.
2. Несмотря на то, что Сент-Клер приводит много спорных фактов связанных со смертью Распутина, труп Распутин действительно был сожжен после Февральской революции.
3. Маленькая поправочка: Сен-Мишель – не улица, а бульвар.
4.
Глава 9.
Сент-Клер прячет кончики пальцев в карманы и пинает булыжники мыском ботинок.
- Ну? - наконец спрашивает он.
- Спасибо. - Я ошеломлена. - Это так мило с твоей стороны.
- Ай, да ладно.
Он выпрямляется, пожимает плечами - опять это французская манера пожимать плечами всем телом, которая у него так хорошо выходит - и принимает свой обычный уверенный вид.
- Надо же где-то начинать. Теперь загадай желание.
- А? - Вот такой вот у меня словарный запас. Мне нужно писать целые эпосы или мелодию рекламы корма для кошек.
Он улыбается.
- Встань на звезду и загадай желание.
- О, хорошо, ладно. - Я сдвигаю ноги и встаю в центр. - Я желаю…
- Не так громко!
Сент-Клер мчится ко мне, словно желает остановить слова всем телом, и мой желудок яростно переворачивается.
- Ты не знаешь как нужно загадывать желания? В жизни выпадает ограниченное количество шансов. Падающие звезды, ресницы, одуванчики…
- Свечи на торте.
Он игнорирует колкость.
- Именно. Так что нужно правильно использовать моменты. Суеверие говорит, что если загадать желание на этой звезде, оно обязательно сбудется. - Он делает паузу и продолжает: - Это лучше, чем другая история.
- О том, что я умру болезненной смертью от яда, пули, многочисленных ранений и утопления?
- Гипотермии, а не утопление. - Сент-Клер смеется. У него такой замечательный, задорный смех. - Но нет. Я слышал, что тому, кто встанет на этот диск, будет предначертано вернуться в Париж. И поскольку я понимаю, что целый год для тебя и так слишком много. Я прав?
Я закрываю глаза. Передо мной предстают мама и Шонни. Бриджет. Тоф.
Я киваю.
- Хорошо, тогда закрой глаза и загадай желание.
Я делаю глубокий вдох. Прохладная сырость соседних деревьев заполняет легкие. Чего я хочу? Трудный вопрос.
Я хочу вернуться домой, но вынуждена признать, сегодняшний вечер доставил мне наслаждение. А если я никогда больше не увижу Париж? Я помню, как сказала Сент-Клеру, что не хочу здесь находиться, но часть меня - маленькая, крошечная часть - заинтригована. Если отец позвонит завтра и прикажет вернуться домой, то возможно я разочаруюсь. Я все ещё не увидела Мону Лизу. Не побывала на вершине Эйфелевой башни. Не прошла под Триумфальной аркой.
Так чего еще я хочу?
Я хочу снова ощутить губы Тофа. Хочу, чтобы он ждал меня. Но есть другая часть меня - часть, которую я очень, очень ненавижу, и эта часть знает, что даже если мы начнем встречаться, я все равно уеду в колледж в следующем году. Мы будем видеться на Рождество и летние каникулы, а затем... что затем?
И затем есть ещё одно.
То, что я пытаюсь игнорировать. То, что я не должна хотеть. То, что я не могу получить.
И это "то" стоит передо мной прямо сейчас.
Так чего я желаю? Того, что не уверена, что хочу? Кого-то, в ком я не уверена, что нуждаюсь? Или того, как мне известно, я не могу заполучить?
Наплевать. Позволь судьбам решать.
Я желаю лучшего для себя.
Как вам такое обобщение? Я открываю глаза, и ветер задувает сильнее. Сент-Клер убирает прядь волос с глаз.
- Должно быть, хорошее желание, - говорит он.
На обратном пути Сент-Клер подводит меня к витрине с бутербродами в ночной закусочной. От опьяняющего аромата текут слюнки, и живот урчит от нетерпения. Мы заказываем панини: бутерброды, приготовленные на горячем гриле. Сент-Клер берет вариант с копченым лососем, сыром рикотта и шнитт-луком. Я заказываю пармскую ветчину, сыр фонтина и шалфей. Сент-Клер обзывает еду фаст-фудом, но бутерброды у нас в руках совсем не похожи на безвкусные сандвичи из "Сабвэя".
Сент-Клер помогает мне разобраться с евро. К счастью, всё легко запомнить. С банкнотами и центами несложно разобраться, даже с номиналом. Мы расплачиваемся за покупку и прогуливаемся вниз по улице, наслаждаясь ночью. Хрустим твердой корочкой. Позволяем теплому клейкому сыру стекать по подбородкам.
Я стону от удовольствия.
- У тебя оргазм от еды? - спрашивает Сент-Клер, вытирая рикотто с губ.
- Где ты был всю мою жизнь? - спрашиваю я прекрасный панини. - Почему я никогда не ела такого бутерброда?
Сент-Клер откусывает большой кусок.
- Мммпх, грмха, мрпха, - отвечает он с улыбкой. Я перевожу это как "американская еда - дерьмо".
- Мммпх мрга грмпха ммрг, - отвечаю я. Что переводится как: "Да, но у нас неплохие гамбургеры".
Мы облизываем бумагу от бутербродов, прежде чем выбросить её в урну. Счастье. Мы почти вернулись в общежитие, и Сент-Клер описывает, как ему с Джошем влетело за то, что они бросались в окрашенный потолок жевательной резинкой - пытались подарить нимфе третий сосок - как мой мозг что-то замечает. Нечто странное.
Мы только что прошли третий кинотеатр за квартал!
Конечно, это небольшие театры. С одним залом, скорее всего. Но три! В одном квартале!!! Как я раньше этого не замечала?
О. Точно. Симпатичный парень.
- А есть на английском? - прерываю я.
Сент-Клер выглядит смущенным.
- Что, прости?
- Кинотеатры. Здесь где-нибудь крутят фильмы на английском?
Он поднимает бровь.
- Не говори мне, что не знаешь.
- Чего? Не знаю чего?
Он ликует, зная то, чего не знаю я. И это раздражает, учитывая, что мы оба знаем, что он знает всё о парижской жизни, тогда как у меня здравый смысл шоколадного круассана.
- А я-то думал, ты киношная наркоманка.
- Чего? Не знаю чего?
Сент-Клер рисует руками огромный круг, явно наслаждаясь ситуацией.
- Париж... мировая... столица... кино.
Я замираю на месте.
- Ты шутишь.
- Нет. Ни в одном другом городе не любят кино, как здесь. Здесь сотни, возможно даже тысячи театров.
Мое сердце ухает вниз. Голова кружится. Невозможно.
- Больше дюжины в одном только нашем районе.
- Что?!
- Ты, честно, не замечала?
- Нет, не замечала! Почему мне никто не сказал?
Я имею в виду, это должно были сказать в первый день семинаров по жизненным навыкам. Это очень важная информация! Мы продолжаем идти, и я верчу головой во все стороны, читая надписи на плакатах и маркизах. Пожалуйста, хоть бы на английском. Пожалуйста, хоть бы на английском. Пожалуйста, хоть бы на английском.
- Я думал, ты знаешь. Я же говорил об этом. - Он наконец осознает свою вину. - Здесь кино рассматривают как довольно высокое искусство. Есть множество театров, где крутят премьеры, но ещё больше - как ты там их называешь? - ретро-кинотеатры. Там показывают классику и формируют программу, посвящая показы различным режиссерам или жанрам, или малоизвестным бразильским актрисам - чему угодно.
Дыши, Анна, дыши.
- И они на английском?
- По крайней мере, треть.
Треть! Из нескольких сотен - возможно даже тысячи! - театров.
- Некоторые американские фильмы дублированы на французский язык, но главным образом для детей. Остальные оставляют на английском и дают французские субтитры. Вот, держи.
Сент-Клер берет журнал под названием "Парископ" со стеллажа газетного киоска, расплачивается с жизнерадостным продавцом с крючковатым носом, и вручает журнал мне.
- Он выходит каждую среду. Пометка "ОВ" означает оригинальную версию, "ФВ" - французскую, то есть дубляж. Так что ищи "ОВ". У них есть интернет-каталог, - добавляет он.
Я просматриваю журнал, и у меня глаза лезут на лоб. Я никогда не видела столько списков кино в своей жизни.
- Боже, если бы я знал, что тебе для счастья так мало надо, то не заморачивался бы со всем остальным.
- Я люблю Париж, - отвечаю я.
- И я уверен, что он тоже любит тебя.
Он все ещё говорит, но я не слушаю. На этой неделе проходит марафон Бастера Китона. И подростковых слэшеров. И целая программа, посвященная автомобильным преследованиям 1970-ых.
- Что?
Я понимаю, что он ждет ответа на вопрос, который я не услышала. Когда он не отвечает, я отрываюсь от списков. Его взгляд прикован к фигуре, только что вышедшей из нашего общежития.