- Если так пойдет и дальше, так и будет, - с облегчением рассмеялась я.
- Но если дойдет до того, что мы не сможем вытирать себе попы, тогда ты должна будешь отдать нас в приют.
Марион вернулась в комнату.
- Это звонил Хэрри Паттерсон. Он приглашает нас в среду в ресторан. Он спрашивал, любим ли мы китайскую кухню, и я сказала, что да. Похоже, на Болд-стрит открылся новый ресторан. Это всех устраивает? Я могу перезвонить ему, если у вас другие планы.
- Меня все устраивает, - отозвался Чарльз.
- Меня тоже. - На следующей неделе Триш выходит замуж. Вряд ли, когда она уедет, у меня будут "другие планы" помимо родительских собраний и различных школьных мероприятий. Пожалуй, пора задуматься о том, чего же я хочу от жизни, иначе меня действительно ожидает перспектива ухаживать за Чарльзом и Марион, когда они состарятся, хотя я вряд ли соглашусь вытирать их попы.
Хэрри Паттерсон так и не женился. Я фантазировала о том, как он встретил на войне девушку, которая потом погибла или вышла замуж за другого. Хэрри, как и его брата Барни, призвали в армию и отправили во Францию. Они служили в разных полках, и Хэрри так и не стал офицером, но они все же встретились на дороге в Дюнкерк. Хэрри направлялся к кораблям, которые перевозили отступающие войска в Англию, а мой отец возвращался в расположение своей части, чтобы удерживать врага, пока его товарищи, включая родного брата, будут загружаться на один из кораблей, пришедших им на выручку.
- Тогда я подумал, что уже никогда не увижу твоего папу, - рассказывал Хэрри, когда мне было лет четырнадцать и я внезапно столкнулась с множеством вопросов, на которые не было ответов.
- Но ты ведь увидел его, правда? - встревоженно спросила я, как будто Хэрри мог изменить историю, просто отрицая ее. Я пыталась представить себе, как мой молодой отец отважно проталкивается вперед, сквозь колонны отступающих солдат. Было ли ему одиноко? Лишь много лет спустя я осознала, что он там был не один, что там было много людей.
- Конечно. Твой папа вернулся домой целым и невредимым, но гораздо позже меня, только когда окончилась война.
- И вы были вместе, когда он познакомился с моей мамой?
- Да, Маргарита, мы познакомились с твоей мамой на пирсе в Саутпорте. С ней и тетей Кэти. Ты ведь называешь ее тетей Кэти?
- Тетушкой Кэти. - Кэти, мисс Бернс… Сейчас я даже не знаю, как мне ее называть. Она всегда приходила на мои дни рождения вместе с бабушкой Карран, мамой моей мамы. Бабушка была очень доброй, и она одна из немногих, кто нравился Марион. Моя вторая бабушка ограничивалась открыткой и почтовым переводом. Марион говорила, что она была злобной старой каргой. Кажется, это было единственным вопросом, по которому мнения Марион и моей матери совпадали.
Обе бабушки умерли в тысяча девятьсот шестидесятом году, их смерти разделяло лишь несколько месяцев. У меня остался дедушка, которого я видела несколько раз в году, двое дядей и тетя. Тети Джеки и Бидди, которых я почти не помнила, поскольку сразу после суда над матерью они переехали в Канаду, в счет не шли, как и пять моих канадских двоюродных братьев и сестер, которых я никогда не видела. Мне бы очень хотелось иметь родственников моего возраста, но пришлось смириться с той родней, какую даровал мне Господь.
Когда мы пришли, дядя Хэрри был уже в ресторане. Ему было пятьдесят четыре года, и он был очень представительным мужчиной - кареглазый, с темными, посеребренными сединой волосами. Он работал в компании, производящей медицинские инструменты, которая принадлежала его отцу Лео Паттерсону.
- Привет! - Дядя Хэрри расцеловал меня и Марион и пожал руку Чарльзу. Похоже было, что он счастлив нас видеть. На нем был темно-серый костюм, очень светлая голубая рубашка и темно-синий галстук с золотым гербом. Марион говорила, что его галстуки из чистого шелка, а костюмы сшиты на заказ, хотя я в этом не разбиралась. - Вы все выглядите очень хорошо, - добавил он.
- Я мог бы сказать то же самое о тебе, Хэрри, - живо откликнулся Чарльз. Мои дяди очень хорошо ладили друг с другом. - Ты был в отпуске?
- Провел пару недель в Марокко. - Лицо Хэрри было коричневым от загара. - Папа собирается съездить в Париж, говорит, ему нужен отдых. Он отказывается оставлять компанию на кого-нибудь, кроме меня. - Это было произнесено с детской гордостью.
- Это не похоже на Лео - брать отпуск. Сколько ему лет?
- Семьдесят пять, и он здоров как бык. Им с матерью едва исполнилось по двадцать, когда они поженились. Мне очень любопытно, что он собирается делать в Париже, - в глазах Хэрри промелькнул озорной огонек. - Кстати, от Эми что-нибудь слышно?
- Ни слова, - ответил Чарльз. - Мы понятия не имеем, где она.
Последовало обсуждение того, где может находиться моя мать и кто мог забрать ее из тюрьмы, в котором не участвовали ни я, ни Марион.
- Мне на днях позвонил репортер, - важно заявил Хэрри. Я подозревала, что у него огромный комплекс неполноценности, вызванный необыкновенно успешным отцом и братом, также превосходившим его во всех отношениях (во всяком случае, так я поняла). - Я сказал, что не имею ни малейшего представления о возможном местонахождении Эми, и это правда, а также сообщил, что, насколько мне известно, все ее родственники живут за границей, где именно, я не знаю.
Подошел официант с меню, и на несколько минут, пока все выбирали блюда, воцарилось молчание. В еде я консерватор и попросила креветок с соусом карри и рис, в то время как остальные заказали целую гору экзотических блюд на всех.
Через пятнадцать минут стол ломился от еды. Помимо моего основного заказа меня заставили попробовать кусочек того и ломтик этого, пока меня не начало тошнить. Они, наверное, и сами не осознавали, что нянчатся со мной, как с маленьким ребенком, уделяя моей персоне слишком много внимания. Мне не терпелось поскорее вернуться домой и снова почувствовать себя взрослой. А может быть, мне суждено до конца жизни посещать рестораны со старыми людьми? - подумалось вдруг…
В четверг мы с Триш ходили на фильм с участием Роберта Митчума "Дочери Райана". Фильм оказался слишком длинным и не понравился ни мне, ни Триш. На следующий день Триш отправлялась в Лондон, вторые выходные подряд. Высокая стоимость аренды жилья в столице ее испугала.
- Даже однокомнатная квартира с общей кухней и ванной стоит целых пятнадцать фунтов в неделю, - сообщила она мне. - В этот раз я расширю круг поисков.
Мы сидели в пабе в Уайтчепеле и пили шанди. Триш была маленькой, пухленькой и хорошенькой, с пушистыми белокурыми волосами и вздернутым носиком. Она с нежностью посмотрела на меня.
- Боже мой, Маргарита, как же я буду по тебе скучать.
- А я буду скучать по тебе, - заверила я. Что, к примеру, я буду делать по субботам? Мне надо что-нибудь срочно придумать, пока Чарльз и Марион опять не пригласили меня в ресторан.
- Есть одно место, куда мне очень хотелось бы сходить прежде, чем я навсегда уеду из Ливерпуля. Это клуб "Каверн". Раньше мы в нем чуть ли не жили, но последний раз были там так давно. А теперь перед свадьбой у меня нет времени, - грустно произнесла Триш.
- Ты не уезжаешь из Ливерпуля навсегда, - успокоила я ее. - И в любом случае, сейчас в "Каверне" играют совсем другую музыку. Теперь это в основном хэви-метал, а не рок-н-ролл.
Триш скривилась.
- Мне страшно так много оставлять здесь. Лондон такой большой и равнодушный по сравнению с Ливерпулем.
- Ты быстро привыкнешь.
Вот куда я могла бы пойти в субботу. В "Каверн". Это такое место, где никому нет дела до того, что ты пришла одна.
В субботу вечером, в половине девятого, я стояла у клуба "Каверн" на Мэтью-стрит в черных брюках клеш и белом свитере с воротником "поло". Я никогда не слышала о группах, которые должны были играть там в тот вечер: "Машрум" и "Конфуциус". Теперь я уже не была уверена, что могу заставить себя переступить порог. Несколько мужчин вошли в клуб поодиночке, но я не увидела ни одной одинокой женщины. Все выглядели намного моложе меня, большинству посетителей не было и двадцати. Я не очень умела общаться с незнакомыми людьми. Если кто-нибудь со мной заговорит, я не буду знать, что ответить. А если со мной никто не заговорит, то я просижу там целый вечер, не раскрывая рта, что тоже не радует.
Впервые я пришла в "Каверн" с толпой девчонок из школы. Нам было по четырнадцать лет, это было за четыре года до знакомства с Триш.
Нет, я не буду заходить. Лучше пойду домой. Но этого я тоже не могу сделать, я ушла совсем недавно. Чарльз и Марион будут смотреть телевизор, а я сказала им, что иду гулять с коллегой из школы - с Хильдой Доули. Я солгала, когда Марион спросила, как зовут коллегу.
Кино. Я пойду в кино. Не имеет значения, на какой фильм. И пусть даже я пропущу начало. Зато у меня будет где посидеть, пока не настанет время вернуться домой и сказать, что я была в "Каверне". Если понадобится, я скажу, что буду ходить в "Каверн" каждую субботу, до конца моей жизни, лишь бы мои тетя и дядя перестали организовывать обеды в ресторане с целью вывести свою двадцатипятилетнюю племянницу в люди.
Я резко повернулась и столкнулась с мужчиной в замшевом пиджаке, клетчатой рубашке и джинсах.
- Вот не ожидал вас здесь встретить! - воскликнул он.
- Привет, - пробормотала я. Это был Роб Финнеган, отец Гари. - А вы что здесь делаете? - это был идиотский вопрос. Зачем еще приходить сюда, как не затем, чтобы послушать "Машрум" и "Конфуциус"?
- Моя сестра, Бесс, и ее парень остались сегодня дома. Они присматривают за Гари, и я решил для разнообразия прогуляться. Суббота - мой единственный выходной. - Он с нежностью посмотрел на обшарпанное, почерневшее от сырости и выхлопных газов здание. - Я не был здесь много лет.
- Я тоже.
- Вы собираетесь зайти?
- Нет. - Я затрясла головой, как будто у меня и в мыслях такого не было. - Я только что была с подругой в кино и решила вернуться на парковку по Мэтью-стрит, чтобы взглянуть, как сейчас выглядит это здание. - Я надеялась, он не станет спрашивать, какой фильм я посмотрела.
- Мне кажется, оно совсем не изменилось.
- Мне тоже.
Толпа мальчишек прошла по улице, пиная по очереди жестяную банку, и вошла в клуб.
- Они совсем дети, - сказал Роб. - Я вдруг почувствовал себя невероятно старым.
Мы оба умолкли. Я раздумывала, не пора ли мне объявить, что я еду домой, но почему-то медлила с этим. Роб засунул руки в карманы и раскачивался на каблуках.
- Всего лишь полдевятого. Хотите кофе?
Я уже собиралась отказаться, но подумала, что это будет еще одна ложь, так как я очень хотела выпить чашечку кофе в его компании, но не потому, что это был он, Роб Финнеган, а потому что он был человеком, а я не хотела оставаться в одиночестве.
- Спасибо, - сказала я. - Я с удовольствием выпью кофе.
- Я так и не смог привыкнуть к жаре в Уганде, - рассказывал Роб. - Я бы вернулся домой раньше, но Гари там очень нравилось. Мы жили в отдельном одноэтажном доме. Всего там было двадцать таких домов, во всех жили англичане. У нас был общий бассейн и ясли для детей, и мой сын находился под присмотром, пока я был на работе.
- Что вас вообще заставило туда отправиться? - поинтересовалась я.
- После смерти Дженни я почувствовал необходимость сменить обстановку. Кроме того, я надеялся, что это поможет Гари прийти в себя. Ему было всего два года, но он очень скучал по маме. Дело в том, - пожав плечами, продолжал Роб, - что у нас довольно мало родственников. Родители Дженни умерли, мой отец тоже. Моя мать вышла замуж во второй раз, но я никогда не ладил с отчимом.
- И Уганда помогла Гари прийти в себя?
- Помогла. И мне тоже, несмотря на жару.
Я отклонилась назад, чтобы официантка могла забрать мою пустую кружку, которая была достаточно велика, чтобы вместить, по меньшей мере, полпинты кофе. Роб заказал еще две. Кафе размещалось в подвале и находилось всего в нескольких сотнях ярдов от "Каверна". В нем были такие же неровные кирпичные стены и немного затхлый запах, и оно называлось "Л-Биты" - анаграмма от слова "Битлы". Мы просидели там почти два часа. С Робом легко было разговаривать. Мы обсуждали музыку и фильмы и обменивались воспоминаниями о "Каверне", после чего он рассказал мне о своей жизни в Уганде.
- Гари привыкает к школе? - наконец поинтересовался он.
- Он немного стеснителен, - вынуждена была признать я. - К тому же пришел уже после начала второго семестра, когда все дети перезнакомились и завели себе друзей.
- Когда я спрашиваю, нравится ли ему в школе, Гари сразу замолкает, - в глазах Роба засветилась тревога. - Его обижают?
- На уроках - нет. Боюсь, мне неизвестно, что происходит на игровой площадке. - Я узнаю в понедельник. - Надеюсь, вы поймете правильно то, что я вам сейчас скажу, - нерешительно начала я. - Быть может, вы могли бы попросить сестру оставлять Гари за школьными воротами? Она доводит его до самого класса, и из-за этого остальные мальчишки считают его маменькиным сынком.
- Я поговорю об этом с Бесс, - пообещал Роб.
- Кто забирает его после школы? - поинтересовалась я.
- Обычно я, за исключением тех случаев, когда я прохожу где-нибудь собеседование. Тогда меня подменяет соседка.
- Должно быть, тяжело все успевать.
- Невероятно тяжело. - Он закатил глаза. - Наверное, Гари не очень хорошо играет в разные игры?
- Не очень.
- Даже когда он был совсем маленьким, Дженни говорила, что у него две левые ноги. Он постоянно сам о себя спотыкался. - Роб криво усмехнулся. - Не люблю хвастаться, но в играх я всегда был лучшим в школе. В Уганде я был капитаном полицейской футбольной команды. У англичан там была целая лига, и наша команда всегда побеждала. Спасибо, - кивнул он, когда официантка принесла наш кофе.
- Я сегодня не засну, - пробормотала я. - Столько кофе!
Роб положил в свою чашку сахар и размешал.
- Вы любите свою работу? - спросил он.
- Я ее обожаю! - с жаром воскликнула я. - Я люблю детей, но… - я замолчала.
- Но что?
- Честно говоря, даже не знаю. Мне кажется, я должна делать больше, например, учить детей в странах третьего мира. - Я пыталась облечь в слова недавно посетившие меня смутные мысли. В некоторых местах образование было мало кому доступной роскошью. Стала бы я счастливее, обучая обделенных судьбой детей в наспех приспособленных под классы помещениях или вообще на улице?
- Кстати, один парень, с которым я работал в Уганде, пытается найти мне работу в Канаде. Но я был бы не против вернуться в Африку, несмотря на жару, - сообщил Роб. - Зарплата намного больше, и не надо беспокоиться о жилье. Возможно, я слишком прагматично смотрю на жизнь, но для меня главное, чтобы Гари было хорошо.
- Я об этом подумаю, - ответила я.
Этой ночью мне снился отец. Это бывало часто, но, проснувшись, я никогда не могла вспомнить, как он выглядел. Мне удавалось восстановить некоторые эпизоды сна, но не его лицо. Казалось, он всегда или отворачивался от меня, или стоял у меня за спиной, или находился в другой комнате. Его голос был приглушенным, а речь медленной.
Местом действия был одноэтажный дом у Сефтон-парка, где мы жили, когда с отцом произошел "несчастный случай". Уже вечерело, и, скорее всего, была зима, потому что за окнами стемнело, но ложиться спать было еще рано.
Я лежала на животе на полу в гостиной, перед топившимся углем камином, и черным карандашом рисовала в большом альбоме какое-то лицо. На кухне ссорились мои родители. Они кричали друг на друга, но все, что они говорили, было бессмыслицей. Речь шла о крыше. Кто-то воровал черепицу. Мама хотела, чтобы папа привязал все плитки.
- Черепицу не привязывают, Эми.
- Завтра я куплю ленту. Взять синюю или розовую?
Я несколько секунд прислушивалась, затем опять сосредоточилась на своем рисунке. К моему удивлению, на альбомной странице была капля крови. Она упала на рот. Я подняла голову, чтобы посмотреть, откуда она взялась. Как будто ниоткуда, но когда я опустила голову, на листе была еще одна капля, больше первой, залившая нарисованные глаза.
- Или ты предпочитаешь желтую ленту? - спрашивала мать.
- Я тебе уже сказал: черепицу не привязывают. Ее необходимо прибивать.
На моем альбоме становилось все больше крови. Я села на пятки и наблюдала за тем, как весь лист покрывается красными каплями, пока полностью не пропитался кровью. Я заорала.
- Это ты, Маргарита? - крикнул отец.
- Папа, мне страшно! - вопила я.
- Иду, Лоскуток.
Но он не пришел. Я слышала, как он бегает по дому, открывает двери, зовет меня, но он так и не зашел в мою комнату. Мне становилось все страшнее и страшнее. Я поняла, что отец не может меня найти, потому что мы находимся в разных домах, но это привело меня в еще больший ужас, потому что мне казалось, что он совсем близко. В воздухе раздавалось едва различимое потрескивание, от которого волоски на моей шее встали дыбом. Меня пробрала дрожь.
Я дрожала, когда проснулась, и почувствовала, что страшно замерзла, хотя в комнате было тепло. Сон сохранился в памяти совершенно отчетливо. Я совсем забыла, что отец называл меня Лоскутком. Интересно почему.
Снизу доносился звук льющейся в раковину воды. Кто-то ставил чайник, чтобы заварить первую утреннюю чашку чая. Я выбралась из постели, отдернула шторы и с облегчением вздохнула. Утро. Робкие солнечные лучи освещали крыши домов, а небо было водянисто-серым. Кое-кто уже встал. Старик, живущий в доме по соседству, возился в своей теплице. Марион была знакома с его женой, и та говорила, что у него бессонница.
Я набросила халат и спустилась вниз.
ГЛАВА 6
Октябрь 1939 года
Эми
Барни провел в Суррее месяц, когда его на пять дней отпустили домой. Большую часть этого времени они с Эми не выходили из квартиры. Они просто сидели и разговаривали о том, что будут делать, когда война закончится. Барни хотел бы заняться чем-то более увлекательным, чем работа у отца. Он выглядел подавленным и признался, что сожалеет о том, что поспешил записаться в армию добровольцем.
- Мне так тебя не хватает, Эми, - с удрученным видом говорил он. Даже тот факт, что его послали на офицерские курсы, не утешал Барни. - Форма удобнее, чем для нижних чинов, но и только, - вздохнул он.
Барни спросил, нельзя ли им сходить в гости к ее матери. Однажды вечером молодая чета приехала к Мойре и обнаружила ее на седьмом небе от счастья от известия о том, что она может получить работу на фабрике за умопомрачительную, неправдоподобную сумму в четыре фунта десять шиллингов в неделю.
- Нужно работать на большой штуковине, которая называется "токарный станок", - несколько туманно пояснила Мойра. - На следующей неделе у меня собеседование. Это где-то недалеко от филармонии.
Джеки и Бидди ненадолго перестали с восхищением таращиться на зятя, чтобы объявить о своих планах вступить в Женские Королевские военно-воздушные силы, но Эми велела им обеим не дурить, так как они еще слишком молоды.