Глава 4
В воскресенье к шести вечера Билли Личфилд вернулся в город и пересел в такси, довольный на удивление плодотворным уик-эндом. Конни Брюэр согласилась купить маленькую картину Дибенкорна за триста тысяч долларов - Билли полагались два процента комиссионных, но больше всего он думал об Аннализе Райс. В наши дни такие женщины стали редкостью - своеобразная, ни на кого не похожая, с огненным "конским хвостом" и светло-серыми глазами, в которых светится острый ум. С приятной дрожью жгучего интереса Билли думал, что под умелым руководством у нее есть все шансы стать одним из его шедевров.
Билли жил на Пятой авеню между Одиннадцатой и Двенадцатой улицами. Узкий кирпичный дом, бывшее пристанище незамужних леди, съежился и совершенно потерялся, стиснутый с двух сторон прекрасными новыми башнями из красного кирпича. В здании не было швейцара - правда, при необходимости носильщика можно было вызвать звонком. Билли забрал почту и пошел по лестнице к себе на четвертый этаж.
В этом доме все квартиры были одинаковые: по четыре "двушки" на этаже, каждая площадью шестьсот квадратных футов. Билли называл здание "домом преждевременно престарелых" для холостяков вроде него. В его квартире тесно от всякой всячины, сброшенной с барского плеча богатыми леди, но это было скорее приятно, чем неудобно. Последние десять лет он обещал себе сделать косметический ремонт и найти близкого человека, но пока не преуспел ни в том, ни в другом. Время шло, и постепенно эти мысли отошли на второй план - к Билли годами никто не заходил.
Первым делом он разобрал почту, в которой оказалось несколько приглашений, пара глянцевых журналов, отчет по балансу "Мастеркард" и большой конверт с написанным от руки адресом, который Билли отложил в сторону, выбирая самое солидное на вид приглашение. Сочный кремовый оттенок одного из них показался ему знакомым; перевернув конверт, он прочитал обратный адрес: "Пятая авеню, дом один". Такие канцтовары продавались только в магазине Mrs. Strong’s, и Билли знал лишь одного человека, который до сих пор ими пользовался, - Луизу Хотон. В конверте лежала открытка с золотым тиснением: "Закрытая поминальная служба по миссис Луизе Хотон, церковь Святого Амброзия" - и датой "двенадцатое июля, среда", каллиграфически написанной внизу от руки. Как это похоже на Луизу, умилился Билли, заранее заказать поминальную службу по себе и составить список приглашенных…
Он положил карточку на почетное место - в центр узкой каминной полки над маленьким камином - и сел разбирать остальную почту. Взяв большой конверт, Личфилд увидел адрес управляющей домом компании. С растущим неприятным предчувствием он распечатал конверт.
"Мы счастливы сообщить… Сделка успешно заключена… дом станет кооперативным с первого июля 2009 года… вы можете выкупить свою квартиру по рыночной стоимости… это не касается жильцов, чей договор найма истекает до указанной даты…" Тупо и болезненно закололо под нижней челюстью. Куда он пойдет? Рыночная стоимость его квартиры - около восьмисот тысяч долларов. Потребуется двести - триста тысяч на начальный взнос плюс ипотечные взносы и коммунальные платежи. Это несколько тысяч в месяц. А сейчас он платит всего тысячу сто. Перспектива поисков другого жилья и переезда повергла Личфилда в шок. Ему пятьдесят четыре года. Не старик, напомнил себе Билли, но в этом возрасте уже нет сил для подобных подвигов.
Он пошел в ванную комнату, открыл аптечку, взял оттуда три таблетки антидепрессанта вместо прописанных двух, улегся в ванну и открыл кран, глядя, как вода медленно поднимается и покрывает его тело. "Я не могу переехать, - подумал он. - Я слишком устал. Значит, нужно придумать, где взять деньги на выкуп квартиры".
Через пару часов, очистив тело и немного успокоив дух, Билл позвонил в "Уолдорф-Асторию" и попросил соединить с номером Райсов. Аннализа взяла трубку на третьем звонке.
- Да? - с любопытством сказала она.
- Аннализа? Это Билли Личфилд. Мы познакомились у Брюэров, помните?
- А, Билли… Как поживаете?
- Прекрасно.
- Слушаю вас.
- Позвольте спросить, - начал Билли, - доводилось ли вам слышать выражение, что настоящая леди должна упоминаться в газетах три раза в жизни - по случаю появления на свет, бракосочетания и похорон?
- Этого требует этикет?
- Требовал сто лет назад.
- Ух ты! - восхитилась Аннализа.
- Так вот, я звоню спросить: не желаете ли сходить со мной в среду на похороны?
В понедельник, сидя на работе после выходных, проведенных в доме Редмона и Кэтрин Ричардли в Хэмптонс, Минди открыла новый файл. Как большинство профессий в так называемом гламурном творческом бизнесе, ее работа становилась все менее творческой и гламурной, приобретая все новые прозаические черты. Значительная часть рабочего дня Минди уходила на то, чтобы оставаться в курсе событий или оделять других инсайдерской информацией; оригинальность в корпоративном мире встречалась со снобистской вежливостью. Однако не в последнюю очередь благодаря необычным выходным у Минди возник план, который она была намерена осуществить. Идея родилась во время поездки во взятой напрокат машине, которую вел Джеймс, а Минди читала материалы на своем блэкберри или молча смотрела вперед. Она решила вести блог, рассказывать в Сети о своей жизни.
А почему нет? Как она не додумалась до этого раньше? Если уж честно, то Минди давно этого хотелось, просто гордость мешала выложить нескладные отрывочные мысли в Интернет на всеобщее обозрение под собственным именем. А ведь в этом нет ничего необычного или предосудительного. Так все делали и делают. Ведение блогов превратилось в почетную обязанность вроде рождения детей; через Интернет многие люди могут поделиться своим мнением с широкой аудиторией.
Минди набрала заглавие будущего блога: "Все и сразу - зачем?" Не верх оригинальности, но все же неплохо; она была уверена, что еще никто так точно не формулировал этот специфический женский вопрос.
"Эпизоды моего уик-энда", - написала она и, скрестив ноги под стулом, подалась вперед, уставившись на маняще пустой экран монитора. "Глобальное потепление ничуть не испортило выходные в Хэмптонс", - напечатала она. Погода и вправду порадовала - двадцать шесть градусов, деревья в темно-красных или желтых ореолах осенней листвы, по-летнему сочная зеленая трава, сплошным покровом расстилавшаяся по двухакровым владениям Редмона Ричардли. Пахло торфяными испарениями; в неподвижном воздухе висел запах тления, от которого, как показалось Минди, даже время замедляло бег.
В пятницу Минди, Джеймс и Сэм уехали из Нью-Йорка поздно вечером, чтобы не стоять в пробках, и в полночь прибыли к Ричардли, где их встретили красным вином и горячим шоколадом. Сынишка Редмона и Кэтрин, Сидни, одетый во все голубое, мирно спал в голубой кроватке в своей голубой детской: синеву немного разбавлял лишь бордюр в желтых уточках, наклеенный под потолком. Подобно младенцу, дом Ричардли появился на свет недавно, но был уже весьма многообещающим. В этой обстановке Минди вспомнила о том, чего у нее нет, - малыша и дома в Хэмптонс, места воскресного отдыха и уединения в старости. С недавних пор Минди становилось все труднее объяснять себе, почему у них с Джеймсом нет многого, что давно перестало быть привилегией богачей, перейдя в разряд престижных приобретений у людей среднего достатка. Зависть к легкости бытия семейства Ричардли усилилась, когда в задушевном разговоре с Минди на кухне (восемьсот квадратных футов), ставя грязные тарелки в посудомоечную машину, Кэтрин призналась что Сидни был зачат естественным путем, без помощи современных технологий. Между тем молодой мамаше уже стукнуло сорок два. С болью в сердце Минди отправилась спать и, когда Джеймс заснул (как всегда, едва коснувшись головой подушки), долго ломала голову, почему одним достается все, а другим ничего.
В сорок лет, в связи с появлением неясного внутреннего дискомфорта, Минди начала ходить к психотерапевту, специалисту в области новой психоаналитропической концепции "упорядочивания жизни". Психотерапевт оказалась красивой зрелой женщиной лет тридцати восьми, с гладкой кожей фанатичного адепта красоты. Она носила коричневую юбку-карандаш, блузку с леопардовым принтом и лодочки Manolo Blahnic с открытым мыском. Минди знала, что врачиха недавно развелась и осталась с пятилетней дочкой.
- Чего вы хотите, Минди? - спрашивала она ровным деловым тоном, какой принят в крупных корпорациях. - Если бы вы могли что-то получить, чего бы пожелали? Не размышляйте, отвечайте сразу.
- Ребенка, - вырвалось у Минди. - Второго ребенка, маленькую девочку. - Пока слова не прозвучали, Минди даже не подозревала, как болезненно они отзовутся в душе.
- Почему? - спросила психотерапевт.
Минди немного подумала.
- Я хочу кому-то себя посвятить.
- Но у вас есть муж и сын, разве не так?
- Сэму уже десять лет.
- Значит, вам нужна страховка, - последовал вывод.
- Не понимаю, при чем тут…
- Вам требуется гарантия, что через десять лет, когда ваш сын закончит колледж и станет взрослым, вы будете кому-то нужны.
- О-о! - засмеялась Минди. - Сыну-то я всегда буду нужна.
- Ну, а если нет?
- То есть вы хотите сказать, что у меня ничего не получится?
- Получится. Любой добьется своего, если знает, чего хочет, и направит на это усилия. И возможно, пойдет на жертвы. Я всегда говорю своим клиентам, что бесплатных туфель не бывает.
- Вы хотели сказать - пациентам? - уточнила Минди.
- Клиентам, - отрезала психотерапевт. - Все они вполне здоровые люди.
Минди прописали ксанакс по одной таблетке перед сном от чувства беспокойства и нарушений сна (проспав часа четыре, Минди просыпалась и долго лежала без сна, охваченная беспричинной тревогой), а потом направили к лучшему на Манхэттене специалисту по проблемам бесплодия, всех подряд не лечившему, но принимавшему иногда по рекомендации врачей своего уровня. Для начала он выписал витамины для беременных и пожелал удачи. Можно было даже не надеяться - Минди знала, что она невезучая. И она, и Джеймс.
Через два года, пройдя множество сложных процедур, Минди сдалась - подсчитав потраченные деньги, она поняла: продолжать не получается.
"Дни, когда я была всем довольна, можно пересчитать по пальцам, - печатала она в блоге. - А это маловато для страны, где погоня за счастьем является основным правом, записанным в конституции. Впрочем, может, в этом и кроется разгадка - погоня становится самоцелью, а собственно счастье выпадает из приоритетов".
Минди вспомнила воскресенье в Хэмптонс, как утром все вышли погулять по пляжу и она несла Сидни, меся ногами мягкий песок вдоль полосы прибоя. За дюнами поднимались дома, огромные, триумфальные свидетельства чьих-то успехов, вечно недоступных, ускользающих от других людей. Вернувшись в дом, Редмон затеял игру в тач-футбол.
Кэтрин и Минди сидели на крыльце, наблюдая за своими мужьями.
- Прелестный день, не правда ли? - в десятый раз заметила Кэтрин.
- Поразительный, - согласилась Минди.
Кэтрин, прищурившись, всматривалась в играющих на лужайке.
- Сэм очень красивый мальчик, - сказала она.
- Да, он у меня симпатичный, - с гордостью подтвердила Минди. - Джеймс тоже был красив в молодости.
- Он и сейчас хорош собой, - вежливо произнесла Кэтрин.
- Вы очень добры, но это не так, - возразила Минди. Кэтрин оказалась настолько шокирована этими словами, что Минди сочла необходимым пояснить: - Я из тех людей, которые не лгут себе. Стараюсь жить, глядя правде в глаза.
- А это нормально? - вырвалось у Кэтрин.
- Наверное, нет.
Некоторое время они сидели в молчании. Мужчины неуклюже бегали по лужайке, отдуваясь и тяжело дыша - сказывался возраст, однако Минди завидовала их свободе и готовности побегать за радостью.
- Вы счастливы с Редмоном? - спросила она.
- Скорее, мне весело, - ответила Кэтрин. - Когда мы ждали ребенка, я сильно нервничала, не зная, какой из моего мужа получится папаша. Это был самый тревожный период наших отношений.
- Неужели?
- Почти каждый вечер Редмон уезжал развлекаться, как привык. Я думала - он что, намерен так продолжать и после появления малыша? Неужели я опять фатально ошиблась в человеке? Чтобы узнать мужчину, надо родить ему ребенка. Вот тогда он раскрывается, и становится видно, добрый он, терпеливый, любящий или незрелый эгоист. Став матерью, либо начинаешь любить мужа еще сильнее, либо теряешь к нему всякое уважение. А в отсутствие уважения возврата к прежним отношениям не будет. Я хочу сказать, если Редмон когда-нибудь ударит Сидни, накричит на него или пожалуется, что ребенок плачет, не знаю, что с ним сделаю.
- Он никогда не позволит себе ничего подобного. Редмон так гордится своей культурой и воспитанием…
- Все верно, но мать не может не думать о подобных вещах, когда у нее маленький ребенок. Это на уровне инстинкта. А Джеймс хороший отец?
- О, Джеймс с самого начала заделался образцовым папашей. Конечно, он не идеал…
- Да где ж они, идеалы?
- Но он уделял Сэму максимум внимания. Когда я была беременна, он прочел все книги для родителей. Он немного зануда…
- Как все журналисты.
- У него привычка утопать в деталях. Но Сэм получился очень удачным.
Минди откинулась на спинку стула, наслаждаясь теплым летним днем. Сказанное ею о Джеймсе было лишь полуправдой. У мужа в отношении Сэма развился настоящий невроз. Особенно он дергался насчет того, что младенец ест и какие подгузники носит, - однажды они с Минди разругались из-за этого прямо в магазине Duane Reade. Их взаимная обида постоянно тлела и чуть что вспыхивала как магний. Кэтрин права, думала Минди. Семена разлада между ней и Джеймсом проросли в первые месяцы после появления Сэма. Новоявленный отец был так же напуган, как и молодая мамаша, в чем упорно не хотел признаваться, но Минди воспринимала его поведение как вызов ее материнским талантам. Она боялась, что муж считает ее плохой матерью, и пыталась доказать обратное, критикуя любые его решения. Но это подогревало и чувство вины в ней самой. В отпуске по уходу за ребенком Минди пробыла ровно шесть недель, после чего вернулась на работу. Втайне она вздохнула с облегчением, вырвавшись из домашней каторги и буквально сбежав от младенца, который требовал столько внимания, что это пугало, и пробудил в ней такую любовь, что это приводило ее в ужас. В конце концов они как-то приспособились, подобно большинству родителей, а младенец, появившийся на свет благодаря их общим усилиям, занял в их жизни такое огромное место, что вытеснил всякую вражду между ними. Впрочем, Джеймс до сих пор трясся над Сэмом как над фарфоровой вазой.
"Я не достигла всего, о чем мечтала, и начинаю понимать, что скорее всего моим планам не суждено осуществиться, - печатала Минди. - Пожалуй, я смогу с этим смириться. Видимо, значительно больше я боюсь того, что когда-нибудь придется отказаться от погони за счастьем. Кем я стану, если позволю себе просто быть собой?"
Минди разместила свой блог на веб-сайте. Вечером, вернувшись домой, она поймала свое отражение в потемневшем зеркале возле лифта и, занятая своими мыслями, подумала в первое мгновение - кто эта уже не молодая женщина?
- У меня для вас пакет, - сказал ей швейцар Роберто.
Пакет оказался большим тяжелым свертком, адресованным Джеймсу. Минди изо всех сил удерживала его локтем, возясь с ключами. Зайдя в спальню переодеться, она бросила сверток на неубранную постель. Увидев, что он прислан из офиса Редмона Ричардли, она решила, что это может быть важно, и открыла пакет. Внутри оказались три экземпляра гранок новой книги Джеймса, причем в переплетах.
Она открыла первый, пробежала два абзаца и отложила, чувствуя себя виноватой. Прочитанное оказалось гораздо лучше, чем она ожидала. Два года назад она одолела половину чернового варианта романа Джеймса и испугалась так, что не смогла продвинуться дальше: ей показалось, что книга неудачная. Не желая задеть чувства мужа, она объяснила, что не любит произведений на такие темы. Джеймс поверил, поскольку он писал исторический роман о Дэвиде Бушнелле, историческом лице, изобретателе подводной лодки. Минди подозревала, что Дэвид Бушнелл - гей, раз он так никогда и не женился. Бушнелл жил в восемнадцатом веке, а тогда холостяков обоего пола многие считали гомосексуалистами. Минди спросила Джеймса, собирается ли он рассказать о подлинной ориентации Дэвида Бушнелла, но Джеймс неодобрительно посмотрел на нее и отрезал - нет. Дэвид Бушнелл был эрудитом. Деревенский мальчишка оказался математическим гением, поступившим в Йель и разработавшим не только субмарину, но и подводные мины, которые, впрочем, срабатывали через раз.
- Другими словами, - подытожила Минди, - он был террористом.
- Так и знал, что ты это скажешь, - огрызнулся Джеймс. Больше они о книге не говорили.
Однако если вы обходите молчанием какую-то тему, это не означает, что вопрос рассосется сам собой. Книга Джеймса, все восемьсот рукописных страниц, несколько месяцев кирпичом лежала между супругами, пока Джеймс не отвез наконец рукопись издателю.
Минди нашла Джеймса в бетонной "берлоге" в конце квартиры с бутылкой скотча. Усевшись рядом с мужем в кресло с металлическими подлокотниками и плетеным пластиковым сиденьем, купленное по онлайн-каталогу несколько лет назад, когда подобный шопинг был в новинку ("Я купила это по Интернету!" - "Нет!" - "Да! Это так просто, ты не представляешь…"), Минди с трудом стянула туфли и сказала, глядя на стакан в его руке:
- Прислали гранки твоего романа. Не рано напиваешься?
Джеймс поднял бокал:
- Есть повод. Мою книгу хочет продавать Apple. Роман появится в их магазинах в феврале. У них какие-то эксперименты с книгами, первым выбрали мой роман. Редмон говорит, можно твердо рассчитывать на двести тысяч экземпляров, поскольку люди доверяют марке Apple. Заметь, не имени автора. Автор не важен, главное - компьютер… Это принесет мне полмиллиона долларов… - Он замолчал. - Что ты думаешь? - спросил он через секунду.
- Я потрясена, - честно призналась Минди.
Вечером Инид перешла Пятую авеню и оказалась перед домом своей мачехи, Флосси Дэвис. Инид ненавидела эти визиты, но Флосси было девяносто три, и Инид казалось жестоким совсем не навещать старуху - по идее, что уж ей там осталось. С другой стороны, Флосси, по ее выражению, стояла на пороге смерти последние пятнадцать лет, но "девушка с косой" отчего-то не спешила стучаться в ее дверь.