- Ревнует? Виктор ревнует тебя? Ты, кажется, лишилась последних остатков своего жалкого умишка. Если кто из присутствующих здесь и сошел с ума, так это ты. Твое безумие нам хорошо известно. Ревнует! Это надо же такое придумать! - И он гулко расхохотался, мотая головой.
- Конечно, ревнует. Я в свое время его отвергла, и он никак не оправится после такого удара по самолюбию. Еще бы, женщины до меня никогда не покидали постель Виктора Мейсона по собственной воле. Они всегда дожидались, пока он…
- Ты пытаешься уверить меня, что спала с Виктором? - перебил ее Ник. Его лицо при этом выражало удивление пополам с недоверием. - Ну-ну, это просто готовый сюжет для романа.
- Да, я действительно спала с ним.
- Я не верю тебе, мне бы это стало известно.
- Откуда, спрашивается, ты мог это узнать? Ты же не вездесущий. Тогда ты был дома, здесь, в Штатах. Это происходило в то время, когда погибла твоя сестра, во время съемок "Грозового перевала".
Ник почувствовал, как перехватило горло, и самые ужасные подозрения змеями закопошились в уголках его возбужденного сознания. Он взглянул на Франческу, бледную, дрожащую, поникшую в своем кресле, и она твердым взглядом ответила ему. Ник снова обернулся к Катарин, застывшей на краешке дивана в напряженной, воинственной позе. Глаза Ника сузились и превратились в узкие щелочки на его худощавом умном лице.
- Ты говоришь это просто затем, чтобы унизить меня. Я могу…
- Ничего подобного. Я спала с ним. Виктор, если можно так выразиться, первым пригубил эту чашу! - шипя, как кошка, выдавила Катарин. - У нас не просто была с ним связь, но я была от него беременна, носила его ребенка. Его, ты слышишь? И я сделала тогда аборт. Это правда, Франки об этом известно. Скажи ему, что это правда, Франки. Скажи ему, что это истинная правда!
"О Боже, нет!" - подумал Ник. Грудь его напряглась, кровь застыла в жилах, превратившись в ледяную воду. Он медленно повернул голову и молча посмотрел на Франческу, а та, будучи не в силах, подобно ему, вымолвить ни слова, также молча утвердительно кивнула и отвернулась, пряча от него свое осунувшееся лицо.
Ник какое-то время наблюдал за Катарин, подмечая триумфальный блеск в ее глазах, неприятную холодную улыбку на красивом лице, превратившемся для него в синоним маски обманщицы.
- Ты сказала Франки, что у тебя была связь с Виктором и что ты беременна от него?
- Да, я всегда все ей рассказываю, она - моя лучшая подруга.
- И когда же состоялось это историческое признание?
- Летом тысяча девятьсот пятьдесят шестого. Именно тогда я была беременна. Мы жили на вилле, и Франческа была единственным человеком, с которым я могла поделиться, а Виктор тогда, помимо всего прочего, вернулся к Арлин.
Ник оцепенел.
- И вы поверили ей? - обратился он к Франческе.
- Да, - прошептала она.
- И совершенно напрасно. Она солгала вам.
Франческа молча смотрела на него горящими от потрясения глазами.
- Я не лгала! - пронзительно вскрикнула Катарин. - Я была от него беременна, почти три месяца.
- Возможно, что ты и была беременна, - грустно заметил Ник, - но это не мог быть ребенок Виктора. - Он придвинулся к Катарин, заглянул ей в глаза, и медленная усмешка раздвинула его губы. - Дело в том, что Виктор Мейсон стерилен, и всегда был таковым, ни одна женщина не может от него забеременеть.
- О Боже! - простонала Франческа, привстав с места, и снова, ломая руки, упала в кресло.
- Ах, Ник, почему ты снова норовишь выгораживать его? Он - стерилен? Ты шутишь, у него же двое сыновей.
- Сыновей Элли! - отрезал Ник. Его голос прозвучал, как удар хлыста. - Муж Элли сбежал от нее через месяц после свадьбы, бросил ее. Тогда ее брат познакомил ее с Виктором, с которым они вместе работали на стройке. Виктор и Элли полюбили друг друга, и она стала хлопотать о разводе. Потом ее бывшего мужа разнесло в клочья взрывом на нефтепромысле в Техасе. Это произошло за месяц до рождения близнецов. Виктор тогда немедленно обвенчался с Элли. Он признал Джейми и Стива своими сыновьями и всегда был им прекрасным отцом, но они не являются его плотью и кровью.
Франческа встала и, слегка покачнувшись, оперлась на каминную полку. Ник обнял ее, чтобы поддержать и не дать ей упасть.
- Вы говорите правду, Ник? - срывающимся голосом спросила она. - Поклянитесь мне своей честью, что это - правда.
- Клянусь, дорогая, - печально ответил он. - Если бы вы, Франки, тогда поговорили со мной или с Виктором, все бы могло обернуться совсем по-другому.
Пристально посмотрев на Франческу, Катарин сразу поняла, что та чем-то невероятно расстроена, но причина ее огорчения никак не связана с только что происшедшей ссорой между ней самой и Ником.
- Что случилось, Франки? Что имел в виду Ник? О чем он говорит?
Франческа промолчала, а Ник тусклым голосом сказал:
- Тогда, одиннадцать лет назад, Виктор и Франческа сильно любили друг друга и собирались пожениться, как только закончится его эпопея с разводом. Тем летом она неожиданно порвала с ним, наговорив кучу разных причин, совершенно надуманных, как мне теперь стало ясно. На самом деле все произошло из-за тебя. Эта история разбила ей сердце и послужила истинной причиной ее многолетнего затворничества в Лэнгли.
- О Господи, но я же не знала! Я не знала ничего! - вскричала Катарин, вскакивая с дивана и хватая Франческу за руку. - Я действительно ничего про это не знала! Честное слово! Я бы помалкивала о своих проблемах с Виктором, если бы мне все было известно. Ни за что на свете я бы не решилась причинить тебе вред.
- Но ты это сделала.
Франческа осторожно сняла со своей руки украшенную драгоценными кольцами руку Катарин. Она медленно подошла к сервировочному столику и застыла с ним рядом.
- Ты лгала мне о Викторе, Кэт?
- Нет, конечно же, нет! - Катарин подбежала к Франческе, обняла ее и тесно прижалась к ней. - Я говорю правду. Это Ник врет. - Она истерически разрыдалась. - Франки! Франки! Ты же моя самая дорогая подруга!
Франческу внезапно охватило отвращение к Катарин, испугавшее ее саму своей остротой, и она с силой оттолкнула ее от себя.
- Я верю Никки, а не тебе.
Катарин с ужасом взглянула на нее, и ее лицо обреченно вытянулось.
- Нет-нет, ты не должна ему верить. Я люблю тебя, ты мне нужна! - прерывисто всхлипывала она. - Прошу тебя, не смотри на меня с такой ненавистью. Я не вынесу этого. О, Франки, милая, я так люблю тебя.
- Прекрати твердить это! - резко оборвала ее Франческа. - Ты - чудовище, неспособное любить никого, кроме себя.
- О, Франки, пожалуйста, не будь так жестока ко мне! И не смотри на меня, как на какую-то мерзость! - причитала Катарин, вцепившись обеими руками в спинку кресла. - Не отворачивайся от меня! Только не ты, я не вынесу этого.
- Боюсь, что тебе придется это вынести, - холодно, монотонным голосом выговорила Франческа, подбирая с кресла свой плащ. - До конца жизни я не обмолвлюсь с тобой ни единым словом, до конца моих дней не попадайся мне на глаза. Ты сломала всю мою жизнь! - Она набросила плащ на плечи и обратилась к Нику: - Ни минутой дольше я не хочу оставаться в этом отвратительном для меня доме. Никки, я могу одолжить вашу машину, чтобы добраться до Манхэттена? Завтра я как-нибудь постараюсь вернуть ее вам.
- Неужели вы могли подумать, что я останусь здесь?
Он рассовал сигареты и спички по карманам и равнодушно, как мимо пустого места, прошел мимо Катарин, не сказав ей ни слова. Та вцепилась в полу его пиджака и попыталась остановить, удержать его, но Ник вырвался из ее рук.
- Ник! Ник! - пронзительно закричала Катарин, бегом следуя за ним. - Я люблю тебя! Не уходи! О, мой дорогой, я все исправлю, клянусь тебе! Я не хотела обидеть тебя. Я все делала ради тебя, с самыми лучшими намерениями.
Внезапно Ник остановился и повернулся к ней так резко, что чуть было не сбил ее с ног, и Катарин, отпрянув и почти падая, прислонилась спиной к стене.
- Я могу только повторить то, что недавно сказала тебе Франческа, - равнодушно произнес Ник. - И, как ты когда-то сказала своему брату, - я оставляю тебя Богу и Майклу Лазарусу.
Испуганная, дрожащая, с глазами, полными слез, Катарин подошла к двери и, привалившись плечом к косяку, молча провожала их взглядом. Вот через прихожую просеменила Лада, Франческа надела на нее ошейник и пристегнула поводок. Ник открыл парадную дверь и вынес их сумки, так и сваленные нераспакованными на полу в прихожей с самого их приезда сюда. Вот Франческа последовала за ним. И ни один даже не обернулся.
Катарин после того, как они уехали, еще долго стояла неподвижно.
Глубоко опечаленные, они ехали в сторону Манхэттена. Порой Ник пытался завязать разговор, но Франческа по большей части не поддерживала его и молчала. Время от времени слезы подступали ей к глазам, и она начинала плакать, вытирала руками и снова плакала.
- Не знаю, как вы, детка, но я подумываю о том, чтобы сбежать из Нью-Йорка, - проговорил Ник. - У меня такое предчувствие, что через несколько дней она примется барабанить в наши двери. Нам следует уехать куда-то, где от нее не будет ни слуха ни духа. Послушайте, может быть, придумаем что-нибудь вместе? Устроим себе зимние каникулы.
- Я тоже убеждена, что она попробует как-то все уладить. Очень мило с вашей стороны, Никки, пригласить меня, но я тем не менее решила поехать в Лэнгли. Сейчас уже конец ноября, а я все равно в десятых числах декабря намеревалась ехать туда, чтобы провести, как обычно, рождественские праздники в кругу семьи.
- А что вы намерены делать с этим клубком шерсти? Не хотите ли оставить его у моей матери? - предложил Ник, снимая руку с руля, чтобы погладить собачку.
- Спасибо, Ник, ее заберет к себе Вэл в Форрест-Хилл. Я уже договорилась с ней.
Они снова погрузились в печальные раздумья, стараясь высвободиться от сжимавших их в своих тисках страданий, и в машине надолго воцарилось молчание.
Когда они уже въезжали на улицы Манхэттена, Франческа закурила новую сигарету и легонько тронула руку Ника.
- Как бы я хотела знать всю правду много лет, даже год назад. Я смогла бы все уладить с Виктором. И кто знает… - Она не закончила фразу и устало вздохнула. - Но теперь - слишком поздно, он уже снова женат.
- Да, детка, поздно. И для меня - тоже.
* * *
Однажды утром, в начале декабря, Ник вышел к завтраку в доме Виктора на ранчо "Че-Сара-Сара", чувствуя себя намного бодрее, чем за все прошедшие несколько месяцев. Он застал Вика на крытой веранде, уткнувшимся в "Лос-Анджелес таймс". Заслышав легкие шаги Ника, Виктор поднял голову, быстро сложил газету пополам и положил ее рядом с тарелкой.
- Доброе утро, старина. Ты прекрасно выглядишь сегодня. Хорошо выспался?
- Да, спасибо, - ответил Ник, присаживаясь к столу. - Клянусь, что когда я приехал сюда, то был, оказывается, разбит намного сильнее, чем сам предполагал. Но здесь такой чудный воздух и такой покой, что невозможно не расслабиться. Было бы даже странным, если я не сумел бы сбросить с себя все напряжение. - Он улыбнулся. - Кроме того, и ты, и Лин, вы оба так замечательно со мной обращаетесь.
Виктор кивнул и с задумчивым видом отвернулся к окну. Потом он внезапно обернулся к Нику и взглянул на него своими темными глазами.
- Крепись, малыш. Не знаю, как тебе это лучше преподнести, и поэтому скажу прямо. Вчера Катарин Темпест вышла замуж за Майкла Лазаруса. Церемония состоялась в его доме в Бель-Эйр.
Веселье угасло в глазах Ника, и он замер, сидя на стуле.
- Так вот о чем ты читал так прилежно, когда я появился, не правда ли?
Виктор молча протянул ему газету. Ник быстро пробежал глазами заметку и скользнул взглядом по фотографии молодоженов. Потом он сложил газету и также молча вернул ее Виктору.
- "Че-Сара-Сара", - заметил тот. - Чему быть, того не миновать.
Действие третье
центральная часть сцены
1979 год
С этих дней мое сердце должно стать безмолвным,
Ведь другие сердца равнодушны ко мне.
И не быть мне любимым отныне. Но полно,
Дай же, дай мне, Господь, любить самому!
Джордж Гордон Байрон
47
И вот она снова вернулась в Рейвенсвуд.
Когда-то, много лет назад, всего один, но прекрасный год она была здесь счастлива. Время пощадило воспоминания об этом, и теперь они, яркие и четкие, неумолимо и безжалостно нахлынули на нее.
Недели три назад, холодным декабрьским днем, когда она в полном одиночестве стояла на молу в Санта-Моника, Катарин внезапно решила, что именно здесь она сумеет обрести желанное умиротворение, найдет в себе силы начать жизнь сначала. Она ни секунды не сомневалась в том, что будет встречена здесь с любовью и радостью. Но все же, приехав сюда, в Рейвенсвуд, она вдруг ясно поняла, что ей предстоит здесь сделать первый шаг в неведомое будущее. И она сделала этот шаг, смело и бестрепетно.
Бью Стентон был вне себя от радости снова видеть ее. Он был глубоко тронут тем, что именно у него она решилась искать убежище, благодарил Бога за то, что она нуждается в его нежной дружбе. Саму Катарин переполняли волнение и благодарность, когда она впервые после стольких лет ступила на порог этого дома. Эти ее чувства усилились многократно, когда Бью проводил ее в бывшую спальню. Когда-то она сама, будучи еще юной невестой Бью, отделала и обставила эту комнату, и теперь, к своему немалому изумлению, обнаружила, что в ней буквально ничего не изменилось. Спальня была в точности такой, как в тот день, когда Катарин покинула этот дом. Конечно, как поведал ей Бью, ее не раз ремонтировали с тех пор, но он сам потом в мельчайших деталях восстанавливал ее убранство.
То была воздушная, отделанная в бело-пастельных тонах комната, декорированная изысканными тканями и украшенная старинными французскими вещицами в сельском стиле. Облако белого муслина укрывало кровать с балдахином на четырех угловых столбиках, такие же занавески закрывали многочисленные высокие окна, стены, были изысканно расписаны водорастворимыми красками. Катарин медленно обошла спальню, трогая такие знакомые, любимые вещицы из синего бристольского стекла на этажерке, любимые книги на полках, обступивших белый мраморный камин, старинные фарфоровые тарелки в подсвеченной нише в одном из углов. Длинный туалетный стол с зеркалом был по-прежнему уставлен хрустальными флаконами с ее духами, старинными флаконами для нюхательных солей, которые она коллекционировала. Здесь же в серебряной рамке стояла фотография, на которой были запечатлены они с Бью, причем каждая вещица осталась стоять точно на том месте, куда она сама ее когда-то поставила.
Этим воскресным утром Катарин сидела за туалетным столиком, прилежно занимаясь макияжем. С помощью крема и пудры она скрыла розовато-лиловые тени под глазами, слегка оживила румянами бледные щеки, бирюзовой тушью и несколькими мазками коричневых теней придала былую яркость своим необыкновенным глазам. Решив оставить распущенными свои пышные каштановые волосы, она несколько раз провела по ним щеткой, а потом встала и быстро оделась. На сегодня она выбрала розовую шелковую, сшитую на заказ блузку с длинными рукавами, кремовые брюки и такого же цвета высокие сандалии с минимумом украшений. В заключение она прыснула на себя духами "Диориссима" и вышла из спальни.
Дойдя до середины винтовой лестницы, Катарин услышала донесшийся до нее голос Бью, говорившего по телефону. Спустившись вниз, она остановилась, держась за перила. Отсюда ей хорошо был виден Бью, но она сама оставалась невидимой для него. Какое-то время Катарин незаметно пристально разглядывала его, в который раз поражаясь, насколько замечательно он выглядит для своих лет. В свои семьдесят три он выглядел по крайней мере лет на пятнадцать моложе и определенно хорошо сохранился. В нем не ощущалось даже легкого намека на старческую немощь. Он держался прямо, его тело оставалось сильным, мускулистым и подтянутым, красивое лицо - гладким и загорелым, его здоровая, цвета спелого ореха кожа резко контрастировала с серебряными волосами. Бью Стентон в течение многих лет тщательно следил за собой, сумев сохранить ясность ума и физическое здоровье. "И - молодое сердце", - добавила про себя Катарин.
Тут Бью пошевелился в кресле, отодвинулся от стола и положил закинутые одна за другую ноги на столешницу. Наконец он заметил ее и, просияв лицом, приветливо помахал рукой. Она вошла и остановилась в дверях его "логова". Живая улыбка придавала ее лицу неизъяснимую прелесть. Взгляд ее машинально остановился на ее собственном портрете в полный рост, который Бью заказал написать двадцать три года назад. Впервые увидев Катарин в кинопробах к "Грозовому перевалу", он сразу влюбился в нее, даже ни разу не встретив живьем. По заказу Бью художник Пьетро Аннигони изобразил ее в роли Кэти Эрншоу. Он написал ее на фоне вересковой пустоши и угрюмого бесцветного неба, на котором теснились грозовые тучи, придававшие особый смысл портрету. Темный, неприютный ландшафт резко контрастировал с изображенной на портрете девушкой. Казалось, что Кэти-Катарин вот-вот сойдет с полотна, полная огня и жизненной силы. Подол длинного белого платья обвивал ее ноги, подхваченные ветром распущенные каштановые волосы развевались у нее за спиной, и было нечто дикое и необузданное в этом неотразимо прелестном лице, смотревшем сейчас на нее со стены. Портрет поразил Катарин, и она с удивлением спрашивала себя, неужели она была такой красивой и яркой тогда? Наверное, художник слегка преувеличил. Незаметно пожав плечами, Катарин отбросила мысли о портрете и снова перевела взгляд на Бью.
- Я выйду пройтись, - тихо, одними губами прошептала она.
Бью кивком подтвердил, что понял, и улыбнулся ей, не прерывая разговора со Скоттом Рафаэлли, своим агентом, ведшим его дела в Беверли-Хиллз.
"Как странно, что Бью все эти годы хранил мой портрет, - подумала Катарин, спускаясь по широкой белой лестнице в сад. - Он сохранил в полной неприкосновенности мою комнату. Он так больше никогда и не женился". Катарин была уверена, что Бью по-прежнему любит ее, и она любила его тоже, но только как дорогого, преданного друга и как великолепного партнера. И теперь она чувствовала себя с ним в полной безопасности, легко и непринужденно, как и прежде. Вот что, не в последнюю очередь, снова привело ее в его дом недалеко от Сан-Диего.
Дойдя примерно до середины слегка наклонной лужайки перед домом, Катарин остановилась около огромной шелковицы, чьи усыпанные розовыми цветами ветви спускались почти до земли. Она обернулась и посмотрела назад на Рейвенсвуд. Дом с двумя галереями и шестиколонным портиком, украшавшим его фасад, напоминал своей архитектурой дворцы богатых плантаторов-южан, какие строились в Южных штатах еще до Гражданской войны. Ослепительно белый дом сверкал в ярких лучах январского солнца, струившихся с безоблачного ярко-синего неба. Возвышавшиеся позади дома пологие холмы ранчо Санта-Фе полукругом обхватывали его, напоминая высокие стоячие воротники на портретах эпохи Тюдоров. Слева от дома простирались идиллические зеленые выгоны, поросшие высокой травой, волнуемой легким ветерком. Катарин заморгала, ослепленная ярким светом, и, прикрыв глаза ладонью, как козырьком, упивалась красотой расстилавшегося перед ней пейзажа.