- Я Белла.
Я смогла только пробормотать:
- Лаура, - и расплакалась.
Белла протянула мне носовой платок - не очень свежий, но мне было все равно.
Так Белла стала моей лучшей подругой.
Мы с Беллой обнаружили, что кое в чем похожи друг на друга. Нет, ее не бросил муж, оставив ребенка на руках, - ничего подобного. Белла никогда не была замужем, и, насколько я могу судить, когда мы только познакомились, ее мало интересовали длительные взаимоотношения, выходящие за рамки начальной трехмесячной стадии (стадии "о-ля-ля!"). Но у нас обеих в крови была страсть к путешествиям, мы обе всю жизнь что-то искали.
Я родилась в Австралии, в городе Вуллонгонге. Там есть все, о чем только может мечтать девушка, а именно большой порт и сталеплавильный завод. Я самая младшая в семье с четырьмя детьми. Мои старшие братья и сестра спокойно выросли, закончили школу, отучились в университете, вернулись домой, выбрали себе в супруги местных и осели на родине, чтобы жить той же жизнью, какой жили мои родители.
Сколько себя помню, я всегда хотела большего. Не в смысле денег. Когда я росла, денег у нас всегда было достаточно, но не в избытке, и, как следствие, я никогда не придавала им большого значения. Мне нужны были впечатления. Я хотела больше увидеть, сделать, почувствовать и попробовать. Я не пошла в университет. Вместо этого я устроилась на несколько работ и стала копить деньги на билет, который позволил бы мне повидать мир. Я хотела увидеть Тадж-Махал, Эмпайр-Стейт-Билдинг, Эйфелеву башню и другие здания и памятники, которые в конце концов оказываются заключенными в снежные пластиковые шары.
Я хотела увидеть людей, которые отличались бы от наших соседей - милых, но жутковато-одинаковых, словно стэпфордские жены. В 1993-м, в двадцать один год, я покинула страну Оз и отравилась в свое большое путешествие. По правде говоря, я думаю, что все, кому исполняется двадцать один год, отправляются в большое путешествие - оно называется "жизнь". Но мое путешествие было более значительным и важным, поскольку оно было моим.
Я объехала всю Европу, и это турне было удивительным - именно таким, каким я его себе представляла, - и временами просто ужасным - совершенно таким, каким его представляла моя мама. К его светлым моментам можно отнести работу в цирке, хотя ничего экзотического, типа акробатики на трапеции или жонглирования горящими булавами, я там не исполняла - я продавала билеты и чистила слоновник. Еще одним светлым моментом было знакомство с француженкой-лесбиянкой, из которой получилась замечательная подруга. Я даже на минуту задумалась, не стать ли нам любовницами, просто для обретения жизненного опыта, - но тут она познакомила меня со своим братом, оказавшимся точь-в-точь таким же, как она, только с членом, так что вместо этого я стала спать с ним. Я увидела Эйфелеву башню, Ватикан и тюльпановые поля в Голландии. Неприятные моменты включали в себя работу уборщицей в общественном туалете в Испании и три ночи, проведенные на полу железнодорожного вокзала во Флоренции, когда я не могла найти работу и у меня кончились все деньги. Лучше не вспоминать.
Я встречала несметное количество людей. Некоторые из них были забавными, некоторые - смертельно скучными, а кое-кто обладал настоящей мудростью и подлинным знанием жизни - их самые остроумные фразы всегда будут храниться у меня в памяти. Другие были глупы до невозможности, но все же мне иногда вспоминается их бессмысленная болтовня - и часто в самое неподходящее время. В 1998-м, в возрасте двадцати шести лет, я повстречалась с Оскаром.
Я никогда не верила в то, что ищу своего "единственного", что мой поиск и любовь к путешествиям произрастают из такой прозаической почвы, но, встретив его, я почувствовала, как встают на места кусочки моей жизни.
Оскару было двадцать восемь. Он был всего на два года старше меня, но казался средоточием искушенности и практической хватки - характерных черт более зрелого возраста. У него была своя квартира - маленькая, с одной спальней, над химчисткой в Фулеме. У него была машина. Он устраивал вечеринки. Прошло всего несколько месяцев, и он сказал, что мне пора поставить в шкаф туристические ботинки, и намекнул, что может устроить меня секретарем приемной в рекламной фирме, где он тогда работал. Эмпайр-Стейт-Билдинг и Тадж-Махал я так никогда и не увидела.
Но в то время это меня не беспокоило - у меня в голове возник сейсмический сдвиг. На меня накатила волна облегчения, и я поспешно согласилась. Я искренне полагала, что встреча с любовью всей жизни - это ответ на все вопросы и удовлетворение всех желаний. Он ведь должен был быть любовью всей моей жизни, разве нет? Он был умен, красив, и, хотя он никогда не путешествовал (потому что нельзя ведь считать путешествием двухнедельную поездку на Крит или Ивису, заказанную в туристическом бюро), он с интересом слушал эмоциональные рассказы о том, что мне довелось пережить. А уж он так мне нравился, что я не могла усидеть на месте, когда он входил в комнату. Я тогда была уверена, что это любовь.
Через три года, после свадьбы, рождения ребенка и окончательного решения о разводе, я поняла, что мое путешествие только начинается. Оскар не только не ответил на мои вопросы - из-за него у меня появились новые, более трудные.
В отличие от меня Белла не трепала паспорт в аэропортах и не металась по континентам, однако, подобно мне, она тоже всегда искала новых впечатлений. Ее не назовешь лежачим камнем, под который вода не течет. Несмотря на то что Белла родилась в Шотландии - она переехала в Лондон в двадцать с чем-то лет, - она похожа на испанку. Не знаю, как она жила до этого, - она не любит распространяться о своей семье. Я полагаю, что у нее было достойное детство в семье со средним достатком и достойный диплом со средними результатами. Это не очень вписывается в тот богемный стиль жизни, какую она сейчас ведет, а она хочет соответствовать ему на все сто - и поэтому почти ничего не рассказывает о своих детских годах.
Мы стали друзьями потому, что обе перебивались как могли и очень хорошо знали, как утомительно полунищенское существование. Мы стали друзьями потому, что скоро обнаружили, что обе способны отдать должное хорошей книге, имеем карту постоянного покупателя сети магазинов "Бутс", любим белое вино и глазеть на витрины. Мы стали друзьями потому, что обе верим, что человек должен смеяться, чтобы не заплакать, и что в гороскопах что-то есть. Мы стали друзьями потому, что Белла лестно отзывалась о моем сыне (несмотря на то что он всего лишь спал в коляске, она отметила его незаурядный ум и творческий темперамент). И еще мы стали друзьями потому, что она просто добрая.
Я слышу гудки - это значит, что на другом конце провода звонит телефон. Белла быстро берет трубку. Скорее всего, Филип уже спит и она не хочет, чтобы мой звонок его разбудил.
- Привет.
Мне не обязательно говорить, что это я.
3. ЧЕЛОВЕК, НА КОТОРОГО МОЖНО ОПЕРЕТЬСЯ
Белла
К тому времени, как я добираюсь до кухни, Филип уже заканчивает свой завтрак. Съев половину грейпфрута и два ломтика поджаренного хлеба из муки грубого помола, он подходит к раковине и споласкивает тарелки. Филип всегда споласкивает посуду перед тем, как поставить ее в посудомоечную машину. Он говорит, что, если этого не делать, в машине постепенно будут накапливаться крошки, остатки риса и соусов и она в конце концов выйдет из строя, - и, подчеркивает он, никому тогда не захочется залезать рукой в фильтр и выгребать оттуда размокшую фасоль или спагетти. Он, несомненно, прав, но это странным образом не мешает мне почти никогда не споласкивать. Филип улыбается, вытирает руки полотенцем и наливает мне чашку крепкого, черного колумбийского кофе - он нужен мне для разгона перед началом нового дня.
- Тебе не обязательно было вставать, - говорит он. - Еще семи нет.
Вставать мне и правда было не обязательно. Я официально отдыхаю, и насчет этого между мной и Филипом существует договоренность. А вот с тем, от чего и для чего я отдыхаю, все гораздо сложнее. По моим предположениям, я отдыхаю от бесконечных метаний от плохой работы к плохой работе. Я питаю надежду, что некий период времени, потраченного на себя, позволит мне понять, к какой профессии я имею склонность. Филип же считает, что я отдыхаю для того, чтобы как следует подготовиться к беременности. И знаете, он может оказаться прав. Не исключено, что в конце концов я приду к такому же выводу. Или не приду. У меня есть на это свои причины. Тут все не так просто.
Я отлично понимаю, что некоторые дети - хорошие дети. Например, дети моих подруг. У Амели - восьмилетняя дочь Фрейя и шестилетний сын Дэйви, у Лауры - Эдди; они хорошие дети. Если бы они не были такими, я, скорее всего, не дружила бы с их матерями или, по крайней мере, не засиживалась бы у них в гостях до тех пор, пока они в целях моей безопасности не разгонят своих отпрысков по постелям. Если у меня когда-нибудь будут дети, я бы определенно хотела, чтобы они были "хорошими", такими как Фрейя, Дэйви и Эдди, - однако всякий раз, когда я говорю о детях, я непременно употребляю слова "если" и "когда-нибудь", в то время как Филип уже придумал столько имен и выбрал столько школ, что хватило бы на целую футбольную команду.
Я твержу ему, что спешить нам некуда, что мне всего тридцать. Фил - и в этом он солидарен с моими подругами - удивляется такому взвешенному и осторожному подходу. Он считает, что в этом я сама на себя не похожа. Вообще я славлюсь своим талантом принимать поспешные и необдуманные решения (в итоге очень немногие из них оказываются удачными - я использую это как аргумент в свою пользу). В прошлом я меняла работы и места жительства чаще, чем многие люди меняют постельное белье. Исторически сложилось, что с мужчинами у меня тоже не завязывалось постоянных отношений. Так что я даже горжусь, что так обдуманно подхожу к вопросу о материнстве. У Филипа на это своя точка зрения - он вбил себе в голову, что я просто упрямлюсь. Мы поженились чуть меньше шести месяцев назад, и в его идеальном мире я уже пять месяцев как должна носить его ребенка. А я только-только привыкла заказывать пиццу на двоих!
- Я встаю, чтобы проводить тебя на работу, и мне это нравится. - Я улыбаюсь и со вкусом целую Фила в губы. Он легонько хлопает меня по попе и тоже улыбается - и в его улыбке видна благодарность. Я знаю, что в душе ему нравится, что я каждое утро выползаю из теплой постели, чтобы проводить его до дверей. Он ценит каждое усилие, предпринятое мною ради него. Я зеваю во весь рот.
- Вчера вечером опять допоздна болтала с Амели по телефону? - спрашивает он.
Я киваю.
- С Амели, а потом с Лаурой.
- И как они?
- Амели немного грустная. Вчера был день рождения Бена. Ему исполнилось бы тридцать восемь.
- Бедная Амели. Она держится молодцом.
- Да, это точно. Она выдержала Рождество, дни рождения детей, собственный день рождения. Все это так печально. После смерти Бена праздники стали для нее самыми тоскливыми днями в году, которые не знаешь, как и пережить. И легче ей не становится.
Я встретила Амели шесть лет назад, когда устроилась на работу в Ричмондский репертуарный театр - на должность уборщицы и подсобного рабочего (принеси, подай, отойди, не мешай). В то время в голове у меня смутно брезжила мысль о том, что мне, возможно, стоит "податься в театр": например, освоить профессию гримера или сценографа. Бен был драматургом, а Амели в тот сезон продюсировала одну из его пьес. Скоро я поняла, что Амели - прирожденный боец. Она только что родила Дэйви, но занималась всем, начиная с продажи билетов и заканчивая разрешением творческих разногласий между актерами. Даже, засучив рукава, красила декорации - плечом к плечу со мной. Немалой частью своего успеха Бен был обязан способностям и самоотверженному труду Амели.
Амели принадлежит к тому типу людей, кто мужественно и с улыбкой встречает несправедливые и порой жестокие сюрпризы, подбрасываемые нам жизнью. В моем характере такая невозмутимая несгибаемость представлена лишь в зачаточной стадии. Я отнюдь не скромница-фиалка, но я так и не научилась грудью встречать жизненные трудности. Когда на моем пути возникают какие-либо проблемы или даже просто неудобства, я стараюсь не обращать на них внимания. Я знаю, что это показатель моей незрелости. Я заполняю свою жизнь беспокойством о каких-то несущественных вещах - вовсе не о тех, о каких следовало бы беспокоиться. Я убегаю, уклоняюсь и прячусь от суровой действительности. В свое время я просто ненавидела вручать начальству заявление об уходе, как бы часто я это ни проделывала. В большинстве случаев я прибегала к самому безболезненному способу - уходя с работы в пятницу вечером, я посылала электронное письмо, и ни меня, ни моего дырокола там больше никто не видел. Я также выставляла себя тряпкой в тех случаях, когда нужно было дать от ворот поворот очередному дружку. Мне легче было не отвечать на звонки, не приходить на свидания и оставлять на лестничной площадке букеты цветов, чем просто сказать кому-нибудь, что он мне больше не нравится и я не хочу его видеть.
Если сравнить Амели с совой, то я тогда страус, а моя подруга Лаура - лебедь. Сама она вам скажет, что она утка, потому что у нее заниженная самооценка. Но она лебедь.
Амели моя лучшая подруга, но я удивилась, когда она всего через несколько месяцев после гибели Бена пришла на мою свадьбу. Весь день всякий раз, когда я встречалась с ней глазами, меня пронзало чувство вины. Мне казалось, что это легкомысленно с моей стороны - быть красивой и счастливой в присутствии Амели, которая под прикрытием широкополой красной шляпы была серой от горя. Если бы я оказалась на ее месте, я бы не то что не могла выйти из дому - я была бы не в силах отойти от коробки с салфетками и еще большей коробки с транквилизаторами. Но Амели пришла на свадьбу и все время, пока там была, являла собой образец невообразимого достоинства, мужества и спокойствия. Она воплощает собой современный эквивалент британского воинского духа. Я перед ней преклоняюсь.
- Со временем ей станет легче, - говорит Филип и целует меня в макушку.
- А Лаура встретит мужчину своей мечты - такого, чтобы по уши в нее влюбился?
- Определенно, - улыбается Фил.
Я люблю его спокойную, уверенную речь. Когда я разговариваю с Амели, я не могу представить себе, чтобы ее горе утихло; и мне так же трудно представить себе мужчину, который составил бы с Лаурой счастливую пару, - начать хотя бы с того, что она никуда не ходит и никого не видит. Но когда я говорю с Филипом, я искренне верю в то, что в жизни подруг все наладится.
Мы с Филом не совсем похожи, но мы хорошо дополняем друг друга. Его напористость разбавляет мою бесхребетность. Его целеустремленность и трудолюбие заставили меня прекратить бесцельные блуждания - а ведь существовала серьезная опасность того, что я буду продолжать их до бесконечности. Моя общительность компенсирует его самоуглубленность и скромность. Мой хороший вкус в одежде спас его от того, чтобы его заклеймили старомодным болваном. А он, в свою очередь, идеально варит кофе.
- Что будешь сегодня делать?
- Сначала встречусь с Лаурой, выпьем где-нибудь кофе. Потом, может быть, схожу в спортзал. Еще я подумываю о том, чтобы разобрать зимние вещи. Упакую то, что потом нужно будет отвезти в благотворительный фонд, и попытаюсь решить, что мне надо купить на лето. - Я стараюсь выдерживать деловитый тон, несмотря на то что все мои сегодняшние дела можно описать двумя словами: "слоняться" и "валяться". Тактичности Филипа с избытком хватает на то, чтобы не замечать моей праздности - или, по крайней мере, не комментировать ее.
- Звучит неплохо. Я пойду побреюсь.
- Поцелуй меня, - требую я.
- Я тебя оцарапаю, - предупреждает он.
- Ничего страшного.
Он целует меня, и я понимаю, что я - самая счастливая женщина на земле.
4. ДЕНЬГИ, ДЕТКА
Лаура
Сегодня утром, как и почти каждое утро, я встала приблизительно на два часа раньше, чем проснулась. Пренебрежение Эдди ко сну прямо пропорционально моей в нем потребности. Я действую в зомбиподобном состоянии. Я могу петь, читать наизусть детские стихи, отбиваться от непрекращающегося града вопросов, каждый из которых начинается со слова "почему", - и все же, по большому счету, не бодрствовать.
Я занимаюсь Эдди в его или моей спальне по крайней мере до шести утра - времени, когда включают детское телевидение, - а потом запускаю его в гостиную, словно ракету в космическое пространство. Оставив его наедине с пультом дистанционного управления (освоен в возрасте двух лет), я снова засыпаю, но моя дрема часто прерывается - я слышу, как Эдди переключается с "Нодди" на "Черепашек-ниндзя". Он топочет ногами и желает смерти какому-то воображаемому мультипликационному злодею, а я молюсь о том, чтобы Господь сделал потолще стены в моем доме. Толстые стены, естественно, не приведут к тому, что мой сын станет выказывать меньше преступных наклонностей, - но я, по крайней мере, буду меньше знать о них.
В семь я тащу себя в душ. Вода ледяная, и я непроизвольно вскрикиваю.
- Проблемы, мамочка? - с фирменным спокойствием спрашивает Эдди.
Мне приходит в голову, что Эдди в своем возрасте еще не может представить себе, что такое настоящие проблемы. К счастью, он пока живет в состоянии нирваны, и я могу решить все его проблемы, просто купив ему порцию мороженого или пообещав пойти в парк на прогулку. Я боюсь даже представить, как буду себя чувствовать, когда он вырастет и у него возникнут какие-либо серьезные трудности. При мысли о том, что какая-нибудь девица может отшить его из-за того, что у него нет шикарной машины или он не умеет танцевать, у меня разрывается сердце. Я уже сейчас готова оторвать головы тем маленьким идиотам, которые обижают его на площадке для игр.
Никаких проблем, просто вода холодная, - отвечаю я, вытираюсь полотенцем и засовываю ногу в брючину. - Горячей опять нет.
Эдди ничуть не обеспокоен этим фактом. Я знаю, что мне повезет, если перед тем, как повести Эдди в детский сад, мне удастся вытереть ему лицо влажной губкой. Я подозреваю, что к грязи он чувствует непреодолимую тягу.
- Чертовы рабочие, наверное, переставили таймер.
- Чертовы рабочие, - откликается он, и я понимаю, что для обсуждения связанных с ремонтом забот и невзгод мне стоит поискать кого-нибудь другого.
Рабочие, которые делают ремонт в моей квартире, появляются в тот момент, когда я терзаю Эдди расческой и одновременно пытаюсь договориться с ним относительно содержимого его коробки для завтраков. Он хочет, чтобы в ней были бутерброды с джемом, пресные лепешки и кусок шоколадного кекса. Я открываю переговоры с позиции бутербродов с ветчиной, яблока и йогурта. Я с самого начала знаю, что мы ударим по рукам на бутербродах с ветчиной, пресных лепешках и шоколадном кексе. Торгуется он явно лучше, чем я.