Я не пошёл провожать его до койко-места, но продолжал, сам не зная зачем, стоять у края платформы. Мелкий косой дождь, залетая под крышу перрона, неприятно колол лицо, серый вечер уже утонул в синеве ночи, но я так и не сдвинулся с места до самого отхода поезда. Возможно, Андрей смотрел на меня через окно, но с моей стороны оконные стекла вагона отражали свет вокзальных ламп, поэтому ничего не было видно. Несколько раз с шумом выпустив пары, поезд, наконец, вздрогнул в последний раз и медленно покатил по серебрившимся в темноте рельсам. Я смотрел ему вслед, вслушиваясь в отдалявшийся стук колес, и думал о доме. Для меня было очень важно, чтобы мать и Андрей были здоровы и благополучны – там, в параллельном мире, за сотнями километров железной дороги. В мире, где для меня больше не было места. Как и им не было места рядом со мной.
29
Что-то незаметно переменилось в Андрее с той нашей встречи. Он продолжал звонить и писать каждый день, но наши телефонные разговоры окончательно утратили живость. Не обращая внимания на роуминг, Андрей мог держать меня у телефона иногда по полчаса, а то и по часу, при том что нам было практически нечего сказать друг другу. После короткого "как дела" начиналась одна и та же бессмысленная игра – тягостное молчание с двух сторон трубки, раз в минуту прерываемое бессвязным мычанием, мяуканием или какой-нибудь бессмысленной репликой. Все чаще на него находило плохое настроение и абстрактные приступы ревности, и тогда он снова и снова заставлял меня расписывать прошедший день буквально по часам, выясняя, с кем и как я общаюсь вдали от него. Меня безумно раздражало это – в первую очередь своей бессмысленностью. Если бы я захотел солгать, что могло помешать мне? Но здравый смысл здесь не работал. Как в заколдованном круге, звучали вопросы, допросы, объяснения. Звонки ночью: "Ты одна?" Господи, а с кем?.. И снова, и снова, пока я не взрывался, как пороховая бочка, – и тогда снова начинались звонки, только уже с извинениями.
Не ревновал он только к Михаилу – кто же ревнует к голубому? Правда, он не знал, что я продолжал время от времени проводить ночи в мишиной квартире. Да он вообще мало знал – я же говорю, что мне стоило солгать?.. Рассказывая об учебе, однокурсниках, книгах, профессорах, я ни словом не обмолвился о знакомстве с "богами", посещении стриптиз-клуба, многочасовых откровениях и чтении Библии в сумраке ночи – ни о чем, что было для меня действительно важно.
Михаил был единственным человеком, которому я мог доверить все, зная, что он меня не осудит. Он бывал прямолинеен, резок, даже груб, но он никогда меня не осуждал.
Когда я впервые нализался в стельку на студенческой вечеринке, он примчался на машине по первому моему пьяному звонку и забрал к себе домой, а потом заботливо держал мои волосы пока я, стоя на коленях, извергал проспиртованное содержимое желудка в его белоснежный унитаз. Мы тогда надрались дешевого крепленого вина, а это куда хуже, чем водка или скотч. Умыв, раздев и уложив в постель мое обмякшее, потерявшее управление тело, Миша не сказал ни слова.
На следующее утро я проснулся с адской головной болью и с трудом мог припомнить подробности минувшего вечера. Восстановив же в памяти, как и в каком состоянии я попал в мишину квартиру, я был готов провалиться сквозь землю, но головная боль была такой сильной, что быстро заглушила даже стыд. Я мог только лежать и смотреть прямо перед собой – любое движение головой отдавало в висок ударом молотка. Предупредительно постучав в дверь, Михаил вошел в комнату и молча подал мне чашку крепкого черного кофе на безупречном серебряном подносике. Присев на край постели, он задумчивым, как всегда проницательным взглядом нырнул в самую глубь моего нутра и неожиданно чуть приглушенно проговорил:
– Боже, какая ты все-таки красивая…
Я поперхнулся глотком кофе, ошарашенно приоткрыл рот – и мы в голос расхохотались.
30
Андрей был первым и на момент описываемых событий единственным мужчиной в моей жизни. Но он захотел большего – быть не только первым, но и последним. Может, так оно и было бы, не будь он так настойчив в своем желании оставаться со мной во веки вечные и при этом так ревнив и недоверчив. Устав оправдываться в том, чего я не делал, и не имея возможности прекратить эти мучительные отношения, я решил, наконец, что хуже не будет, если у его подозрений появятся реальные основания. Проще говоря, мне захотелось узнать, каково это – быть с другим мужчиной.
Нельзя сказать, чтобы мысль об измене раньше никогда не приходила мне в голову. Просто я не воспринимал ее всерьез, мне было противно и страшно. Как? Зачем? Что будет, если он узнает? Я вполне допускал, что, узнав об измене, Андрей может даже убить – меня или счастливого соперника. Но при этом я вовсе не был уверен, что измена стала бы для Андрея достаточным основанием, чтобы навсегда порвать со мной. Когда дело касалось меня, вся его гордость куда-то исчезала. Он готов был прощать, умолять, угрожать, совершать любые безумные поступки. Готов на все, лишь бы сохранить нашу любовь – как он это называл.
В Санкт-Петербурге я вряд ли когда-нибудь решился бы изменить Андрею с другим мужчиной. Это было бы подло, опасно и, главное, как-то бессмысленно. Но здесь, в Москве, казалось, была своя, оторванная от остального мира реальность, которая принадлежала только мне. Здесь меня окружали люди, которые никак не были связаны ни с Андреем, ни с его знакомыми. Здесь меня нельзя было вычислить, выследить, проконтролировать. О том, что будет, когда Андрей переедет в Москву, я не думал. Не желал и боялся думать. Если раньше я относился к жизни, как к чему-то, что еще толком не началось, что еще только предстоит попробовать, то теперь я твердо решил: жить надо здесь и сейчас. Не надо ждать и думать о каком-то завтра, оно никогда не наступит. Есть только сегодня, и каждый последующий день будет превращаться в сегодня – до тех пор, пока это сегодня не станет для тебя последним. Так почему бы не попробовать, пока есть возможность?..
И я попробовал. Это произошло спонтанно, на дне рождения одной из однокурсниц. Меня она, собственно говоря, не приглашала – я притащился следом за другой девчонкой, которая предложила составить ей компанию. Кроме именинницы она никого там не знала, а потусоваться хотелось. Вот и прихватила меня – для храбрости. Именинница была представительницей "золотой молодежи" и жила в элитной четырехкомнатной квартире. Раньше эта квартира, по всей видимости, была пятикомнатной, но одну из перегородок снесли, чтобы сделать большую гостиную. Воспользовавшись тем, что родители уехали за город и предоставили хату в полное распоряжение дочуры, она и решила закатить в гостиной крутую party, какие устраивают обычно герои молодежных американских фильмов: много музыки, выпивки и куча незнакомых друг другу людей. К тому времени, как мы приехали, вечеринка была уже в полном разгаре. И как всегда бывает в таких случаях с опоздавшими, нам уже никто особо не был рад – гости притерлись друг к другу, разбились по интересам и хорошо набрались. Мы попробовали присоединиться к общему веселью, но влиться не получалось. Поэтому через некоторое время я покинул свою знакомую и присел в укромном уголке большой, набитой людьми комнаты. Несколько раз ко мне кто-то подходил и начинал тормошить, заставляя выпить рюмку и закусить помидорчиком, но потом все были уже настолько пьяные, что никто ни на кого не обращал внимания.
Тут мне на глаза и попался он. Высокий, худой, смешной, угловатый. В круглых очечках, с короткой стрижечкой. Типичный ботаник. Испуганно забившись в противоположный угол, он сначала молча следил глазами за толкавшимися у фуршетного стола незнакомцами (было видно, что он, так же как и я, не знает толком никого, кроме виновницы торжества) и вдруг как-то незаметно уснул – под громыхание музыки, смех и топот. Пока он спал, я мог спокойно путешествовать взглядом по его лицу – в целом неинтересному, но чистому и правильному. Очки во сне чуть съехали набок, рот приоткрылся, и у самого уголка рта между верхней и нижней губой заблестела тоненькая струнка слюны. Весь он был какой-то большой и нелепый, отчего его было немного жаль. Но что-то мне в нем нравилось – я сам не мог понять, что именно. Может быть, то, что он, как и я, был чужим на этом "празднике жизни". Незаметно для себя я вдруг начал представлять его в постели с женщиной – таким же робким, испуганным, неловким, но постепенно побеждаемым страстью. Я представил, как бы могло выглядеть его лицо, искаженное подступающим оргазмом, и эта фантазия быстро завладела мной целиком. Не вполне соображая, что собираюсь делать, я тихо вышел из своего угла и тенью проскользнул к дивану, на котором спал незнакомец.
Присев возле него, я осторожно провел подушечкой указательного пальца по его нижней губе, отчего слюнная ниточка в уголке рта порвалась и тут же исчезла. Что-то пробормотав и втянув носом воздух, он пошевелился, и я, не дожидаясь, пока он окончательно проснется, придвинулся ближе и ловко запустил язык в его все еще приоткрытый рот. Стоило мне это сделать, как паренек резко дернулся, чуть не поранив меня зубами, и с еле слышным всхлипом отстранился, глядя мне в лицо бессмысленным спросонья взглядом. В этот момент я и сам здорово испугался, но быстро взяв себя в руки, улыбнулся ему и во второй раз приник к его губам.
Для ботаника мой незнакомец как-то уж очень быстро сориентировался. Уже через мгновение его большие руки крепко схватили меня за плечи, и, оторвавшись от моих губ, он тихо произнес: "Пойдем!". Взяв за руку, он незаметно вывел меня из комнаты. Странно, но в толпе гостей не нашлось ни одного, кто бы заметил наш поцелуй или наше исчезновение.
Как-то очень по-хозяйски незнакомец открыл дверь в пустую соседнюю комнату. Привыкшими к темноте глазами я быстро смог разглядеть предметы мебели: диван, небольшой комод с набросанными на него вещами и компьютерный стол со всем оборудованием. Но ботаник не дал мне времени разглядеть обстановку. Сбросив все, что было навалено на крышке комода, он подсадил меня на нее, приподняв за талию, и, прижав к стене, больно впился губами в мой рот. Пока он меня целовал, его руки ни на секунду не прекращали работу, высвобождая из одежды мою грудь и бедра. Не отпуская меня ни на мгновение, словно боясь, что я убегу, он быстро развернул меня спиной, заставив лечь на живот по длине комода, и стянул мои сопротивлявшиеся на влажной коже джинсы до самых колен. Раздалось знакомое шуршание рвущейся фольги (надо же, подготовился, гад! будто заранее знал…), и старый комод тихо заскрипел в заданном ритме.
Минут через десять мы уже спешно приводили в порядок одежду, избегая смотреть друг на друга.
– Я выйду первым, а ты приходи чуть позже, будет не так заметно, – шепнул он мне на ухо и вышел из комнаты.
Но я не стал возвращаться на вечеринку. Я тихо забрал куртку из гардероба и ушел по-английски. Уже выйдя из подъезда, я вспомнил, что даже не спросил имени незнакомца, да и он моего не спрашивал. "Может, надеялся, что, вернувшись в гостиную, я дам ему номер телефона?" – мелькнула было мысль, но я лишь отмахнулся и скорым шагом двинулся прочь. Не все ли равно?..
Позже я узнал, что это был старший брат именинницы и, соответственно, как и она, хозяин квартиры. Он не рассказал сестре о случившемся и не спрашивал ее обо мне. Больше мы с ним никогда не виделись.
31
Говорят, достаточно один раз переступить некую черту, и ты уже не можешь остановиться. Запутываешься все больше и больше, все ниже опускаешься, и каждый следующий шаг вниз дается легче предыдущего. Не берусь говорить за всех, но про себя могу с уверенностью сказать – да, это правда.
Пока Андрей оставался единственным мужчиной в моей жизни, мне трудно было представить, что вместо него может быть кто-то другой… Вернее, даже не так. Я прекрасно представлял свою жизнь без него. Я довольно часто и с удовольствием фантазировал о других мужчинах. Но мне как-то не верилось, что фантазии эти могут стать реальностью. Когда я бежал из Питера, я хотел скрыться от Андрея, убрать его из своей жизни, но я не представлял, что даже после окончательного с ним разрыва вновь могу сойтись с мужчиной. Не из страха перед Андреем. И не только потому, что я очень устал. Мне почему-то казалось, – стоит отдаться новому мужчине, и произойдет что-нибудь ужасное: случайная беременность, СПИД вкупе с сифилисом, новый любовник окажется маньяком… В общем, жутчайшая жуть. Когда на меня, как снег на голову, свалился Михаил, мир на один вечер перевернулся – я был готов и мне не было страшно. Но… Когда раскрылись все карты, это лишь усилило фобию – вот, пожалуйста, закон подлости в действии! Стоило только вознамериться… Так что сделать решительный шаг навстречу страху в первый раз было непросто. Может быть, поэтому все и вышло случайно: решиться неожиданно куда проще, чем готовясь заранее. Я впервые изменил Андрею с другим, и ничего не произошло: ни беременности, ни болезни, ни преступлений. Никто даже не знал. Все было шито-крыто.
Так что дальше дело пошло куда легче. За месяц у меня перебывало несколько любовников-однодневок. Я не прилагал особых усилий, чтобы кого-то найти, они находились сами собой. Я не встречался с парнями из института или общежития, чтобы избежать ненужных "рецидивов". Знакомился в интернете, в клубе, один раз прямо на улице – они сами подходили, словно чувствуя, что можно. Следующим вечером, а иногда и сразу в день знакомства мы шли на свидание куда-нибудь в кафе. Если в ходе беседы парень разочаровывал – я вел себя так, что он уходил, словно облитый ушатом холодной воды, и больше меня не беспокоил. Если он мне нравился и у него было, куда меня пригласить на желанный тет-а-тет, наше свидание растягивалось до утра.
Я вновь искал в них давно позабытое что-то, словно из пазлов собирая свой идеальный образ Адониса. Тонкие руки с длинными пальцами. Широкий треугольник торса. Крутая линия скул. Упругие завитки волос на шее, выбившиеся из общей копны – пшеничной, медной, темно-русой. У каждого из них была своя, недостающая другому деталь, которую я тайком прятал в хранилища памяти.
Как бы ни был хорош призрачный Адонис, на рассвете я покидал его, не давая возможности продолжить знакомство. Я не встречался с мужчиной больше одного раза – опасность огласки немедленно бы возросла, а главное, я ни с кем не хотел завязывать отношения. Не скажу, что утром мне было легко уходить. Очень нелегко. Кто-нибудь из них вполне мог стать для меня новым Андреем. Но я не видел в этом ни малейшего смысла: год, в лучшем случае два, и новый станет раздражать меня не меньше старого, вся его притягательность исчезнет, и ветры вернутся на круги свои. И что тогда? Снова резать по живому, бежать, лгать, опять хвататься за кого-то нового, и так еще и еще?.. Нет, пусть лучше все остается как есть. Пока возможно, пока Андрей в параллельном мире, за сотнями километров железной дороги, я буду жадно пить эту жизнь большими, быстрыми глотками. А дальше… Пусть будет так, как он хочет.
Те несколько встреч не были просто распутством. Юноши эти проникали прямо в душу, кружили голову, и я обрушивал на них штормовую волну неутоленной жажды любви. Но любовь эта, длиною в ночь, выражалась в том единственном, что успевала вместить. Паутинка пота на лбу, хлюпанье тела об тело, полынный привкус собственной вагины во рту после запоздалого минета, белковые пятна на простыне – все это известно каждому, кто хоть что-нибудь знает о сексе. В общем-то, особого удовлетворения это не приносило. Я даже не успевал толком распробовать мужчину, почувствовать его близость. Но поддайся я слабости и останься дольше… Лишняя ночь, и я уже не смог бы уйти.
Так продолжалось с середины осени до второй половины ноября. А затем на смену призракам Адониса пришли олимпийцы.
Прежде они меня не очень-то принимали, подумаешь, первокурсница. И хотя раза два-три я уговорил Мишу сводить меня к ним, это особо не помогало. Я вновь был тем самым "плюс один", которым я некогда был для приятелей Андрея. Но мне очень хотелось быть среди "богов". Они были интересные, необычные, свободные. Настоящие киники, гедонисты. Потягивая косяки с марихуаной, они всерьез могли обсуждать роль внутреннего диалога в произведениях Достоевского, и при этом разговор не казался скучным или надуманным. Они могли пить абсент без закуски и играть в карты на желание, заставляя проигравшего кукарекать под столом, а потом как-то естественно переключались на Кафку, Джойса или Камю. Я прочитал немало книг, но в их кругу чувствовал себя школьницей. То они казались на редкость умными, изрекая истины, достойные сомнамбулы, то вели себя как полные идиоты, и это было даже веселее. В общем, мне было очень досадно, что они меня не принимают. Когда я пожаловался на это Мише, он пожал плечами и просто сказал:
– Переспи с кем-нибудь из них.
– Чтоооо?!
Это было еще до встречи с "ботаником", поэтому я не на шутку возмутился такому предложению. Но Миша лишь повторил:
– Переспи с кем-нибудь из них. Из тех, кто любит женщин. Если они тебе так нужны. Это единственный способ.
Было видно, что ему это неприятно. Не то, что я могу отдаться кому-то из "богов", а то, что одного олимпийца в числе друзей – его самого – мне было недостаточно. Но он не лез в мои дела и уж тем более старался не опускаться до мелочной дружеской ревности.
И теперь, когда обнажиться перед новым мужчиной уже не казалось такой неразрешимой проблемой, я подумал: почему нет? С циничными олимпийцами будет куда проще. Можно открыто выбирать членов одной и той же компании, спать с ними, когда хочется, а потом общаться, как ни в чем не бывало – для них это было привычно и нормально.
Не стоит думать, что они отнеслись ко мне просто как к шлюхе, с которой можно позабавиться. Секс с ними был своего рода боевым крещением. Они приняли меня на равных и стали относиться ко мне с уважением – как они его понимали. Став одним из них, я перестал искать знакомств на стороне, за пределами их круга. В "богах" я не пытался найти даже тени идеала, здесь не было места романтике. Они были просто… партнерами, что ли. Партнерами по игре в жизнь.
Узнав, что "боги" пустили-таки меня на Олимп, Миша не удивился и не стал спрашивать, благодаря чему. Думаю, он догадался, что я внял его неосторожному совету, но не желал знать подробностей. Вообще для него не было секретом, что с некоторых пор у меня бывают мужчины. Он нисколько не осуждал меня за это. Как мне казалось, ему это даже нравилось – он был рад, что я больше не "замороженная девица", как он называл меня прежде.
– Какой смысл хранить верность кому-то из страха причинить боль? – спрашивал он меня. – Порви с ним, да и делу конец. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на одного-единственного нелюбимого человека. Даже если он сходит по тебе с ума – это его проблема, не твоя.