- Вот так! - немного расслабилась Катя, уперлась лбом в лоб сестры и повторила: - Вот так.
- Кто? - спросила Дашка, беззвучно плача.
Катя подняла голову и тревожно разглядывала выражение ее лица.
- Элла, Лена, Саша. Лену не довезли до районной больницы, а Ира на третий день здесь.
- Почему мне Власов не сказал? - Она смотрела на Катю невидящим обвиняющим взглядом, в полном несоответствии с которым из глаз катились и катились слезы. - Он должен был мне сказать!
- Он не мог, Даша! - тряхнула легонько ее еще раз Катя. - Ему запретили врачи! Они все, все и он боролись за твою жизнь, понимаешь? Ты была очень тяжелая! Он не мог!
- Он мне соврал, когда я спросила, как остальные, он сказал: выздоравливают в других больницах, - обвиняла Дашка.
- Он не соврал! Он сказал про тех, кто выжил, они действительно в других больницах, в этой только ты и Оксана. - И повторила: - Он не мог!
Прибежала медсестра, а за ней быстрым широким шагом вошел Антон Иванович. Медсестра сделала укол, Катя Дашку отпустила и встала рядом с кроватью, о чем-то перебросившись фразами с врачом.
- Васнецова! - грозно принялся отчитывать Антон Иванович, взяв за руку и проверяя пульс. - Ты что здесь устроила? Крик на все отделение подняла! Вон сестрицу напугала!
Дашка молчала, и только слезы лились и лились из ее глаз. Он погладил ее по голове большой, грубой ладонью.
- Ничего, девочка, ничего. В жизни всякое бывает. И проходит, уж поверь мне.
Он ушел тяжелой, усталой походкой, что-то сказав остальным двум пациенткам. Катя села рядом на стул и гладила Дашу по руке, успокаивая их обеих, сама перепугавшись до смерти.
- Это я виновата! - охрипшим горлом сказала Дашка, глядя куда-то в недоступное пространство. - Мы должны были выехать в двенадцать, а я задержала отъезд на час. Позвонила им, а они говорят: мы собираемся, ленимся, с детьми на речку пойдем, они уговаривают, искупаемся, я и отложила! Это я виновата!
- Да никто ни в чем не виноват! - наклоняясь к ней, утвердила Катя. - Гришка, что ли, твой виноват, что задержался на десять минут, водитель ваш, что ехал еле-еле, вместо того чтобы нормальную скорость набрать, дети в лагере, что не хотели твою команду отпускать, или водитель, что умер, или начальник его автоколонны, что выпустил на трассу с больным сердцем? Что за глупость, Даша! Это несчастный случай!
- Я за них за всех отвечала, Катя! Я! Настоять должна была! Запланировано в двенадцать - значит, в двенадцать! А я от Власова оторваться не могла! Я виновата в их смерти! - обвинила себя Дашка, рыдая.
- А может, все-таки Гришка? - спокойно рассуждала Катя, не повышая в ответ голоса. - Ведь, если бы он на эти десять минут не задержался, ничего бы не случилось. А может, Федор Михайлович, ваш водитель? Как установило следствие, он ехал со скоростью двадцать километров в час, а обязан был ускориться до шестидесяти. Там, перед перекрестком, знак стоит: "60". По-твоему, его от фонаря там поставили, этот знак? С той дороги постоянно грузовики выезжают, и, чтобы их не задерживать, такой скоростной режим установлен. А может, водитель КамАЗа? У него в то утро болело сердце, он от начальства скрыл, и таблетки у него были, но он их не принял. А может, все-таки дети? Они так не хотели отпускать твоих ребят, что им пришлось пойти с ними на речку и поиграть еще намного. Кого еще можно обвинить? Ах да, может, Власова? А что, он вообще самый лучший объект для твоих обвинений! Он же детям праздник устроил, значит, виноват! Иногда, Даша, так бывает, что в одном месте накапливаются сразу несколько ошибок технического и человеческого фактора, которые приводят к катастрофам. Следствие установило, что виноваты оба водителя. Вот так.
Первая волна слепого горя и болевого шока от потрясения отпустила Дашкин разум, смыв страшные обвинения с себя, да и с других.
Господи, как это страшно, такая простота объяснения - накопившаяся серия ошибок в одном месте, в одно время! Накопленная всеми!
В этот день у нее начались кошмары. Она больше не могла спать, то есть вообще спать! Дашка закрывала глаза и видела летевший им наперерез грузовик, несущий им смерть, улыбающееся Гришкино лицо, пляшущие пылинки в солнечном луче, и чужой металлический голос в мозгу начинал отсчет: "Раз… два… три…", она дергала Гришку на себя - "четыре!". Все!
Она категорически отказалась от снотворного, требовала, чтобы ей показывали ампулы того, что колют, не слушала никакие суровые уговоры врача и мольбы Катьки.
Она не могла, не могла спать! Стоило закрыть глаза, и начиналось: "Раз… два… три… четыре!"
По распоряжению Антона Ивановича ее перевели в отдельную палату, там была более широкая кровать, и Дашка, впадая в полузабытье, не выдерживая такого напряжения сознания и организма, металась на ней, как на пыточном столе, мучимая видениями катастрофы.
Ее состояние резко ухудшилось. Боль, начавшая вроде притухать, вернулась и стала изощренней, что ли. Дашка слабела с каждым часом, понимала это, сопротивлялась, как могла. Смотрела на букеты цветов, присылаемые Власовым по заказу из магазина, считала количество листьев, лепестков, чтобы не заснуть. Она ни с кем не разговаривала, отдала телефон Катьке, не в состоянии никого слышать.
- Говори всем, что на процедурах или сплю. Я пока не могу ни с кем говорить. Совсем не могу.
Катька продержалась два дня - тот, когда Дарья узнала правду, и до вечера следующего. И позвонила Власову, послав куда подальше Дашкин наистрожайший запрет сообщать кому бы то ни было, и Власову в первую очередь.
Игорь находился в нормальной такой, рабочей полной заварухе, сопутствующей данному времени года, порой еле ноги домой дотаскивал, еще и аврально стараясь сделать те дела, которые не требовали особой спешки, рассчитывая освободить на будущее время для Дашки.
Он через день разговаривал с Антоном Ивановичем, с Катей, знал, как идет процесс Дашиного выздоровления, посылал ей с водителем овощи, фрукты, ягоды, заказывал доставку цветов, когда разрешили держать их в палате, и каждый день звонил, часто по два раза, и, слыша ее голос, шутки, успокаивался ненадолго.
Но последние полтора дня вместо Дашки отвечала Катя, сообщая немного напряженным голосом, что Даша спит, или ее увезли на процедуры, или делают уколы. Он спросил, не изменился ли график лечения, Катя подтвердила: да, изменился. От перегруза он списал все на естественную усталость Кати и, хоть что-то ему смутно не понравилось, вдаваться в выяснения не стал.
А вечером, около девяти, она позвонила сама с Дашкиного телефона.
Увидев определившийся номер, он улыбнулся: ну, слава богу!
- Даша.
- Нет, Игорь Николаевич, это Катя.
Он перепугался до холодного пота, мышцы напряглись, как перед боем.
- Что? - жестко спросил, потребовал Власов.
- Она узнала о погибших, - заторопилась Катя объяснить. - Были шок, истерика, и теперь она не спит, вообще не спит, вторые сутки, от снотворного отказывается. И ей стало намного хуже. Антон Иванович прислал психолога, она не стала с ним разговаривать. Лежит и молчит все время. И я не знаю, что делать! - заплакала Катя.
- Я сейчас приеду! - взял ситуацию на себя Власов. - А вы, Катюша, постарайтесь не паниковать. Все будет хорошо.
В темной палате горел ночник, терпко и насыщенно пахло медикаментами и цветами, расставленными на подоконниках и тумбочке.
Дашка лежала, прикрытая до подбородка простыней, положив левую ладошку на грудь, словно молила о чем-то Господа, не спала, смотрела в пространство. Власов подошел, придвинул к кровати стул, сел. Она посмотрела на него глазами полными горя, невыплаканных слез страданий, расширенными от боли черными зрачками. Он наклонился поближе, погладил ее по голове.
- Ну что? - спросил он обо всем сразу.
- Я не могу спать, - не жаловалась, а как бы тайну сообщила. - Когда закрываю глаза, вижу, как летит на нас грузовик, я единственная из всех, кто его видел, все смотрели на нас с Гришкой, а я видела. И в голове кто-то время отсчитывает таким жутким автоматическим голосом четыре секунды.
Власов встал, приподнял ее на руки вместе с простыней, передвинул к краю кровати, запахнув на себе наброшенный на плечи белый халат, лег на койку рядом, с ее левого, менее пострадавшего бока, осторожно приподнял Дашину голову и, уложив себе на руку, обнял:
- Расскажи мне. Все, что помнишь про аварию, подробно, и что видишь.
- Власов, это же страшно! Я спать из-за этого не могу, дышать, так это страшно! - и пожаловалась, и возмутилась Дашка.
- Ничего. - Он поцеловал ее чуть выше виска. - Вот ты расскажешь, и это перестанет быть таким страшным. Я обещаю. Я же рядом, тебе ничего теперь не надо бояться. Давай начни с того, как ты оказалась на заднем сиденье.
Она помолчала, он ждал, взял ее левую, молящую ладошку в руку и ждал.
- Меня утащил Гришка… - заговорила Дашка.
Она рассказывала долго, подробно, припомнив массу самых мелких деталей, плакала, пугалась, переживая все заново. И как не могла дышать и уже умирала, но слышала, как он ее зовет, и возвращалась на его голос. Игорь успокаивающе покачивал ее, целовал тихонько, переживая вместе с ней все ее страхи и ужасы тех страшных часов отчаяния.
И холодел сердцем, осознавая, что она чудом выжила! Чудом!
Дашка все говорила, говорила и о том, как узнала о гибели ребят, и как растолковала ей про вину Катя. Власов незаметно нажал кнопку вызова медсестры. По заранее оговоренному с Антоном Ивановичем плану медсестра неслышно проскользнула в палату, Дашка заметила ее, только когда на ней откинули угол простыни, чтобы сделать укол.
- Не надо! - испугалась она.
- Не бойся, - легонько прижал ее к себе ободряющим жестом Власов. - Больше никаких кошмаров тебе не приснится. Я обещаю.
- Откуда ты знаешь? - недоверчиво спросила Дашка, но укол выдержала.
- Знаю, - уверил он тоном, которым мужчина ставит точку в любом споре. - Теперь тебе будут сниться только хорошие сны, можно про любовь.
- Сны про любовь, Власов, называются эротическими, - закрывая глаза, еще пыталась говорить Даша. - У меня нога и рука в гипсе и ребра перетянуты, я себе пока эротические сны позволить не могу, боюсь оконфузиться.
- Ну, никто же не увидит твоего конфуза, - порадовался ее быстрой сонливости он. - Так что все можно.
Она уже не ответила. Спала.
Власов полежал рядом еще минут пять, поцеловал Дашку в висок, переложил на середину кровати, поправил простыню, не удержался, поцеловал легко в губы и вышел.
- Ну что? - измученная вконец беспокойством, ожидала его в коридоре Катя.
- Все хорошо. Спит.
Власов взял ее за локоток и повел за собой к медсестринскому посту.
Медсестра их ждала, встала из-за стола и поспешила навстречу.
- Сколько она будет спать? - спросил Власов.
- Антон Иванович распорядился дать усиленную дозу, восемь часов под действием лекарства, но организм ослаблен, поэтому десять часов как минимум точно.
- Спасибо, - поблагодарил он.
И, не выпуская Катиного локтя, повел ее дальше по коридору на выход из отделения и, только когда дверь за ними закрылась, отпустил, повернувшись к ней.
- Катюш, как насчет выпить по рюмашке? - совсем не вопросом-предложением, скорее утверждением обратился он. - Снять стресс, и нам давно пора поговорить и познакомиться поближе.
- Вы настолько серьезно относитесь к Даше? - недоверчиво спросила она.
- Даша Васнецова будет моей женой, а вы, Катя, соответственно родственницей. Как по-вашему, это достаточно серьезно? - поинтересовался устало Власов.
- А она дала свое согласие? - защищала сестру Катя.
- Нет, - улыбнулся он задорно. - Последнее, что она сказала мне на эту тему: "Я еще ничего не решила!"
- В таком случае, - с очень серьезным видом сделала заявление Катерина, - одной рюмашки будет маловато!
Он рассмеялся негромко, легко и приобнял ее за плечи:
- Вы молодец, Катюша! Молодец!
- Да, - не стала отрицать очевидного она, - но на дворе ночь-полночь, и тяпнуть, наверное, можно только в шумных заведениях, а я зверски устала, мне этого не потянуть.
- Вы иногда фразы строите как она, - улыбался уголком губ Власов. - Никаких заведений! Сейчас мы перевезем вас из клоповника в нормальную, хорошозвездную гостиницу, где останавливаюсь я. Вам надо отдыхать в максимальном комфорте, а в больницу будете на такси ездить. И это не обсуждается. - Он достал телефон, быстро пролистывая записную книжку в поисках нужного номера, спросил: - Что будете пить? Вы, наверное, вино предпочитаете?
- В это время суток и при данных обстоятельствах считаю, что водочка гораздо уместнее, - с максимально серьезным видом заявила Катя.
- Умница! - в очередной раз похвалил Власов. - Сейчас закажем, пока доедем, они накроют в моем номере.
Долгого разговора у них не получилось, увы, слишком сильно оба вымотались за последние дни и физически и морально, подойдя к некоему пределу сил.
Выпив пару рюмок за Дашкино выздоровление, закусив немного, почувствовали, как покидает напряжение, уступая место давящей тяжестью усталости, решили, что, пожалуй, хватит.
Власов проводил Катю до ее номера, пожал руку и поцеловал в висок.
Благодарил за Дашу и понимание.
Дарье снились речка, песчаный берег, большое дерево плакучей ивы, ветки которой опустились до самой воды, белый пластмассовый шезлонг, на котором она лежит, прячась в тени листвы от солнца.
Маленький мальчик в смешной панаме и ярких трусишках с серьезным, сосредоточенным личиком у самой кромки воды строит замок из песка. Набирает пригоршни мокрого песка и выкладывает на уже сформированные холмики, видимо подразумевающиеся башни.
Возникший откуда-то сбоку Власов, мокрый, холодный, опустился возле шезлонга на колени.
- Ты спала, а мы плавали и замок строили.
Дашка посмотрела на мальчика, он в этот момент был занят рассматриванием песка у себя в ладошке, посмотрел, посмотрел и засунул его в рот.
- Он ест песок, - сказала она Власову.
- Выплюни сейчас же! - прокричал Власов громко, подскочил и побежал к мальчугану.
А пацан, зажав в кулачки по пригоршне песка, улепетывал, смешно перебирая толстенькими ножками. Власов подхватил его на руки и повторно приказал:
- Открой рот и выплюни!
Мальчишка покачал головой, вывалил из ручонок песок Власову на грудь и с удовлетворением растер.
- Выплюни! - совсем грозно потребовал Власов.
Ребенок выплюнул на ту же широкую грудь, звонко рассмеялся и заявил:
- Какать!
А Дашка расстроилась ужасно, даже мысли свои во сне слышала: "Да что же это такое? Никакой идиллической картинки! Мальчишка, жующий песок, и Власов так нелепо за ним гонялся на полусогнутых ногах, словно курицу в огороде ловил! Да еще это "какать"! Ну почему никакой сентиментальной пасторали, умиротворяющей красоты?"
От обиды она даже проснулась, чуть не плача, и сразу увидела Власова, сидевшего рядом на стуле и внимательно за ней наблюдавшего.
- Ты так смешно бегал, - сказала Дашка, еще не проснувшись до конца.
- Где? - спросил он и улыбнулся своей фирменной улыбкой.
- В моем сне.
- Значит, тебе снилось, как я бегаю? А страшное не снилось?
- Нет, - смотрела на него серьезными глазами Дарья. - Ты прогнал все мои кошмары, как и обещал.
Он посидел рядом с ней совсем недолго, вручил свежий букет, коротко поцеловал и уехал. Кошмары больше ей не снились.
Даша уговорила Катю съездить в Москву на несколько дней.
- Езжай, Кать, я теперь в порядке, а они там одни. Их успокоить надо, дела бытовые решить. И отправь их, бога ради, в Италию. Езжай, Катюш, хоть переключишься, отдохнешь от больницы и меня капризной.
Катька посопротивлялась, скорее для порядка, без искры и напора, и уехала, перепоручив Дашку медсестрам и санитарке, другой, менее болтливой.
А Дарья нашла себе убежище от боли и скорби по погибшим. Она перебирала, как драгоценности в шкатулке, воспоминания. Закрывала глаза и погружалась в них, как в теплое, ласковое море, когда уплываешь далеко-далеко от берега, ложишься на спину, раскинув руки-ноги, расслабляешься телом и позволяешь легким волнам качать тебя в своей колыбели.
Она так ярко, так подробно их видела, до самой крошечной детальки, до сопровождающих запахов, ощущений, звуков, проживания тех чувств и эмоций.
Сбегала из настоящего, исцеляясь одновременно.
Мама и Марио встретили их в аэропорту, пробыли с ними три дня на вилле и уехали по своим рабочим делам, оставив их троих на попечении Марии, экономки и кухарки в одном лице.
Девчонки кайфовали, ленились, немного сибаритствовали под теплым итальянским солнышком, задвинув суету куда подальше, до Москвы.
- Даша, - позвонила ей бабушка, - мы с Лидой опять потеряли где-то телефон моей парикмахерши. У тебя он есть, я помню, найди, пожалуйста.
- Причипуриться решили?
- Космы поотрастали, седина светится, надо порядок навести, - объяснила бабушка Надя.
- Сейчас найду, перезвоню. Целую!
Она переставила симку в телефоне и только полезла в записную книжку, как он запел мелодией вызова у нее в руке.
"Вот же! И здесь достали" - с досадой подумала Дашка.
Итальянский номер знало в Москве ограниченное количество людей, Татьяна, разумеется, и парочка близких друзей, помимо родни. Она посмотрела на определитель - номер незнакомый, может, ошиблись? Поколебавшись, ответила.
- Здравствуйте, Даша, - услышала низкий приятный мужской голос, смутно знакомый и, судя по обращению, не ошибившийся номером.
- Здравствуйте, конечно, но, простите, кто это?
- Игорь Николаевич, - представился он.
А у Дашки почему-то дятлом неугомонным застучало сердце и кровь прилила к щекам.
Она болтала с ним шутливо, понимая, что нервничает, и совсем не понимая, зачем он звонит. А он пояснил спокойным, можно сказать, не очень заинтересованным тоном и, как бы невзначай и между прочим, предложил встретиться в Италии, а она от растерянности бабахнула про ухаживания и интересы.
Ну не клиника, а?
И чего, собственно, так разволновалась?
Ну, звонит мужчина, которому ты дала свой номер телефона, не сильно и заинтересованно звонит, в чем дело-то?
Ругая себя на чем свет стоит, Дашка и сообразить не успела, как дала ему адрес и номер телефона и попрощалась.
И смотрела тупо на трубку в руке, пока Катька не вывела ее из временного кондратия:
- Кто звонил?
- Представляешь, этот Игорь Николаевич!.. - слегка ошарашенно объяснила Дашка.
- И чего хотел? - оживилась интересом Катька.
- У него в Италию командировка, предложил встретиться между делами.
- Однако… Мужчина на вас запал, Дарья Васильевна! - сделала вывод Катька.
- И чем мне это грозит? - тупо поинтересовалась Дашка.
- Большой любовью в лучшем случае, курортным сексом - в худшем. И то и другое не так уж плохо! - резвилась Катька над Дашкиным оторопением.
- Ну что ты несешь, Катька! - возроптала Дарья.
- Н-да, - полила скепсисом ее ропот сестрица. - А по-твоему, мужчина так настойчиво предлагает женщине встретиться, чтобы партийку-другую в шахматишки сыгрануть?