На грани счастья - Алюшина Татьяна Александровна 9 стр.


Ближайшая гостиница, которую они нашли, оказалась далеко не лучшей, "беззвездной", как назвала ее Катерина. Власов настаивал, чтобы она поселилась в другой, Катя отмахнулась:

- Какая разница! Я все равно буду сюда только спать и мыться приходить. Главное - тут пешком пять минут.

Власов представил Катю Антону Ивановичу, остальному медперсоналу, и они пошли в палату к Дашке. Он знал, какой шок испытает Катя, увидев сестру, но она, молодец, быстро справилась, да и он помог, попросил ее выйти ненадолго. Придвинул стул к самой койке, наклонился совсем близко к Дашке:

- Я уеду сейчас. Приеду на следующей неделе. Денька через три тебя переведут в другую палату. Там можно пользоваться телефоном, я его Кате отдам, в нем твоя симка. Буду звонить тебе часто.

- Тебе же некогда болтать, Власов, зачем часто звонить? - Она смотрела на него внимательно синими глазищами, казавшимися на исхудалом, побитом лице огромными.

- Я не буду болтать, буду слушать твой голос, - пояснил он. - Сейчас я тебя поцелую и уйду, а ты мне пообещаешь хорошо себя вести и выполнять все назначения врачей.

- Зуб на выброс! - поклялась Дашка.

- Мне кажется, что с тебя более чем достаточно травм, оставим зубы на месте, - усмехнулся Власов.

И медленно, очень осторожно поцеловал ее в губы, продлив немного поцелуй.

Для Дашки потянулись долгие часы преодоления. Первые несколько суток ее держали на серьезных обезболивающих, поэтому она почти не чувствовала ни боли, ни тела - засыпала, просыпалась, снова засыпала. Катюха находилась рядом постоянно, ухаживала, старалась шутить, как можно больше отвлекать.

- Дашка, давай, что ли, в города поиграем? - бодро предлагала сестра.

- Улан-Удэ, - сразу высказалась Дарья.

- Почему Улан-Удэ? - рассмеялась Катька.

- Там сейчас хорошо, холодно и просто чтобы ты отстала.

- Ну надо же чем-то занять твои мозги! - тормошила ее сестра.

- Почитай вслух политэкономию, я засну сразу же, - выдвигала вариант занятости мозгов Дарья.

Ей было нестерпимо жарко, она плавилась под гипсом, в простынях кроватных, и, хоть боли сильной не чувствовала, все тело ныло и стонало. Ей было тошно, немного страшно, и она вредничала.

Через три дня Дарью перевели из палаты интенсивной терапии в реабилитационную палату, в которой лежали еще две женщины. Власов по телефону настаивал на одиночной палате, но она отказалась: зачем, так веселее будет.

Даше назначили другой режим обезболивания. И вот тут-то пришла и закрепилась надолго дикая боль, такая, что порой темнело в глазах и зубы скрипели. Она терпела, старалась бороться, не замечать и все порывалась двигаться, переворачиваться, ну хоть садиться для начала.

Власов звонил, как и обещал, каждый день, первый раз через двадцать минут после того, как ее перевезли в другую палату:

- Ну, как ты там?

- Как попавшая в аварию, - пробурчала она.

- Капризничаешь? - понял Власов.

- Жарко, тошно, танцевать хочется, - пожаловалась Дашка.

- Завтра там у вас видео поставят, смотри комедии и мультики, отвлекайся.

Он звонил по два раза в день, знал расписание ее процедур и режим дня. Они разговаривали недолго, иногда Даше приходилось прилагать огромные усилия, чтобы он не услышал боли в ее голосе. Он все рвался приехать, но никак не получалось, а Дашка только радовалась этому обстоятельству.

Ей совсем не хотелось, чтобы он видел ее такую - больную, некрасивую, терзаемую болью, с искусанными губами. Она бы и Катьку отослала от себя, но сестра слышать не хотела ничего об этом и даже немного с ней поругалась.

День на пятый после перевода ногу с вытяжки сняли, и Дашка старалась хоть как-то двигаться под возмущенные Катькины причитания и молчаливое одобрение Антона Ивановича.

Она плохо спала ночами, когда начиналась самая трудная, грызущая, изматывающая боль. И тогда начинала перебирать воспоминания, убегая и прячась в них от страха, тяжелой боли и накатывающей волнами безысходности.

- Дашка, я не успеваю к началу! - позвонила ей Катька, когда прозвенел уже третий звонок, приглашающий зрителей в зал. - Тут неожиданно такой снег повалил, движение просто встало! По "Авторадио" сказали, что встала вся Москва! Я, если выберусь из пробки, наверное, домой поеду!

- Езжай! - недовольно пробурчала Дарья. Она бы и сама с удовольствием поехала домой!

Но Катька, сестра дорогая, ей плешь проела этим спектаклем, уговаривала, билеты заранее доставала. И Дарья, с утра одевшись в вечерний наряд, прихватив с собой туфли к нему, прямо с работы отправилась в театр.

Поддерживая в себе недовольство, спектакль не заценила в должной мере, немного посмеялась в особо удачных местах, а ближе к антракту притомилась от шумного и перенасыщенного действия на сцене и пошла в антракте в буфет в надежде выпить чаю.

Долго выбиралась со своего места - кто-то затормозил движение в конце ряда, и все стояли и ждали - и, добравшись в буфет, обозрев очередь, решила, что бог с ним, с чаем, не стоять же очередину такую из-за него. И уже уходила, когда кто-то громко ее окликнул.

Она обернулась, поискала взглядом, кто это мог быть, и сильно удивилась, поняв, что ее позвала Юля Байкова. Она стояла у буфетной стойки в очереди и махала ей рукой.

Дашка с безнадежной какой-то досадой подумала, что для полной обоймы ей как раз общения с Юленькой и не хватало! Ну, чтоб наверняка уж все плохо!

Но, как говорится, поздняк метаться, не сообразив сразу, что лучше ретироваться, сделав вид, что не услышала, она уже автоматически махнула рукой в ответ и только потом поняла, что попала.

Пришлось пробираться к Байковой. Навстречу из буфета выходила компания, и Дашка, пропуская их через узкий проход между столиками, посмотрела в сторону Юльки и заметила стоящего у нее за спиной мужчину.

У Дарьи вдруг почему-то зазвенело под коленками, и она перепуганно как-то подумала: "О господи!"

И больше ни единой мысли в опустевшей почему-то голове не проклюнулось. Она что, испугалась?

По ощущениям вроде нет!

Потрясение чувствовала: "Откуда, какое, с какого боку и почему? Непонятно".

Она присмотрелась внимательнее через плечо последнего проходившего перед ней человека. Мужчина возвышался сзади Юльки, выглядывающей Дарью среди людей, на целую голову. Темные, почти черные волосы, скучающее выражение лица, черты которого с такого расстояния подробно не рассмотреть.

Но что-то в его облике вызывало у Дарьи коллапс в голове, слабость в коленях и сбой сердечного ритма.

"Дура!" - обругала она себя, возвращаясь в разум из временного не пойми чего, перевела взгляд на Юльку, махнула ей в ответ и больше на мужчину старалась не смотреть.

Когда Дашка с ходу что-то шутливое ответила Юльке на ее идиотский вопрос, мужчина сделал некое движение корпусом, как бы собираясь защищать ее, и Дарья испытала такое неприятное, горькое разочарование!

Следом за которым, как чугунная плита, навалилась усталость сегодняшнего дня.

Теперь уж она вообще на него не смотрела, убедившись, что они вдвоем, обращалась только к Юльке и не помнила, о чем они говорили. Но когда Юлька представила их друг другу, Дашка на мгновение встретилась с ним взглядом и…

"О господи!" - снова тюкнуло в голове, как заевшая старая пластинка.

Высокий, сухощавый, лет за тридцать пять, темные, слегка вьющиеся волосы, с нитками седины, нос с горбинкой, чувственные губы с намеком на снисходительную улыбку правым уголком, волевой подбородок и серо-голубые с металлическим отливом глаза.

У нее возникло ощущение, что она его узнала, некое иное чувство узнавания, не так, как человека, которого когда-то точно видел и пытаешься безуспешно вспомнить, где и при каких обстоятельствах.

Этого Игоря Николаевича, как представила его Юлька, она не видела никогда. Уж это точно!

Несколько застопорившихся мгновений они пробалансировали в перекрестье взглядов, как перед озарением, когда ты совсем близко, на грани понимания того, что тщетно пытался понять, но Юлька что-то сказала, и момент растаял легким дымочком. И Дашка, чувствуя неловкость перед самой собой, поспешила смыться.

И всю дорогу домой перед ее мысленным взором стояли его лицо, и эта кривая, потрясающе эротичная, немного саркастическая усмешка правым уголком губ, и его серо-голубые глаза. И этот странный взгляд.

И она вдруг на себя так разозлилась! Прямо ух!

И, пользуясь тем, что находится в лифте, поднимающем ее домой, одна вслух наподдавала себе остужающих выводов:

- Так! Он с Юлей, а это уже диагноз! Клиника! Или такой же, как она, или до такой степени циник, что ему по фиг, что думает и говорит женщина! Ну и аминь!

И мысленно добавила: "И как говорится: счастья! А за Юльку можно только порадоваться!"

Дашка вспоминала его.

Не каждый день, разумеется, за работой и семейными делами не до отвлеченных мыслей, но почему-то, когда делала новую книжку, часто думала именно о нем. Может, поэтому сюжет сам собой получился о рыцарях, состязаниях-подвигах и, разумеется, с главным призом в финале - прекрасной принцессой. Даже главный герой, самый-рассамый рыцарь, у нее получился на него похож.

Впрочем, все это ерунда, и она отмахивалась от изредка всплывающего воспоминанием образа этого непонятного Игоря Николаевича.

Через три месяца, в середине мая, у Лизки был день рождения, аж пять лет барышне их исполнилось! Возраст!

Дашка воспользовалась служебным положением и закатила праздник с кучей приглашенных детсадовских и дворовых Елизаветиных друзей, которых родители доверили Дарье и еще трем мамочкам. Ирина и Оксана согласились взять на себя роль больших игрушек в костюмах и оформили площадку возле беседок в заказанном ресторане.

Детей после игр рассадили за столы, Дарья со ступеньки, ведущей в беседку, с весьма выгодного наблюдательного пункта, зорко следила за малышами, когда услышала за спиной ровный, низкий, насыщенный тонами голос:

- Здравствуйте, Даша Васнецова.

Она развернулась резко, скорее от неожиданности, и увидела этого мужчину. Первое, что Дарья почувствовала после естественного удивления, - странную радость, как волной прокатившую от головы до ног. И следом - разочарование, неприятное, чуть горчащее, вспомнив про Юльку и свои тогдашние выводы о них двоих и о нем в частности.

- Здравствуйте, Игорь Николаевич, - постаралась скрыть эмоции и вежливо поздоровалась Дарья.

- Вы запомнили, как меня зовут, - улыбнулся он своей потрясающей кривой улыбкой правым уголком губ.

- Запомнила, - холодила ледком Дарья.

А он помолчал недолго, внимательно ее разглядывая.

- Юля не моя любовница, она дочь моего хорошего знакомого, если вас это беспокоит, - перестал улыбаться Игорь Николаевич, плеснув металлом взгляда.

А Дашке вдруг стало безудержно весело! И она от души, искренне расхохоталась. Как она вообще могла подумать, что он может иметь близкие или какие-либо еще отношения с Юлей? Это же бред! С такой-то улыбкой и нечитаемым, непонятным взглядом!

- Беспокоило, Игорь Николаевич, - призналась она. - Я совершенно не знала, как с вами разговаривать!

Они еще о чем-то говорили, Дашка от чувства освобождения, что ли, не запомнила, что они говорили, да к тому же вмешалась любопытная Елизавета, внеся существенную лепту в легкость разговора.

Дашке было перед собой немного стыдно, что сделала тогда о нем поспешные выводы, и еще она не понимала, зачем он сейчас к ней подошел. Поздороваться? Да с чего бы! Подумаешь, мимолетно знакомая три месяца назад, да к тому же показавшая себя не в самом лучшем свете, Юленьку обидела несколько раз, дочь хорошего знакомого.

Неожиданно прерывая их разговор, началась суета, Жанна Михайловна, одна из мам, присутствовавших на празднике, тянула Дашку за руку разгребать неприятности.

И вдруг этот Игорь Николаевич предложил встретиться и попросил номер ее телефона! Обескураженная, подгоняемая Жанной Михайловной, она только успела крикнуть, что ее номер есть у администратора.

Инцидент затушили в зародыше, праздник закончили, реквизит с костюмами вынесли через заднюю калитку возле беседок, туда же вывели всех детей, рассадили по машинам. Дашка успела напоследок посмотреть на загадочного Игоря Николаевича, сидевшего за столом на веранде с двоими мужчинами.

А вечером она рассказала Катьке и про театр, и про сегодняшнюю встречу, а Лизка, толкавшаяся рядом с ними на кухне, услышав, о чем рассказывает Дарья, дала свой комментарий:

- Такой большой, - и, вытянув руки вверх, показала какой. - Кра-си-вый! - И закатила глазки.

- Берем! - рассмеялась Катька.

Катюшка на празднике не была, ездила забирать билеты назавтра, провозилась с делами дольше, чем рассчитывала, и ужасно расстроилась. Теперь расстроилась еще больше: и день рождения дочери пропустила, и большого красивого мужчину, проявившего интерес к Дашке.

- Да все это фигня, Кать! - утверждала Дарья. - Ничего серьезного! Давай лучше собираться.

Дашка проснулась от громких голосов.

С ней в палате лежали еще две женщины, лет на двадцать старше ее, милые и вполне доброжелательные. Они-то как раз с удовольствием воспользовались предложением Власова отвлечься и целыми днями смотрели видеофильмы, диски с которыми Катька таскала целыми пачками, пытаясь хоть как-то развлечь сестру.

С не меньшим удовольствием они пользовались и Катюхиной добротой - постоянно просили что-то принести, купить, помочь, правда не забывая благодарить много и с усердием. Катя практически поселилась в больнице, знала тут всех и все, ухаживала за Дашей, старалась занять чем-то, веселить и уходила только обедать, купить чего-нибудь да поздно вечером возвращалась в гостиницу спать.

Прошла неделя, как она находилась в этой палате, и одиннадцать дней после аварии. Даша не признавалась Кате, да и врачу тоже, что практически не спит ночами из-за непрекращающейся боли, и медсестру ни разу не вызывала, чтобы сделать обезболивающее. Ей казалось, если она научится контролировать свою боль, отслеживать, как она меняется, ослабевает, то будет точно знать, как движется процесс выздоровления, и это поможет ей скорее выкарабкаться.

Ночью шел дождь, под него хорошо думалось, вспоминалось, и равномерный дробный звук, залетавший в тишину палаты через распахнутые окна, отвлекал от непростого преодоления боли.

Катюшка ушла обедать и купить Дарье фруктов, а она заснула, убаюканная легкой прохладцей из окна после дождика, и проснулась от неожиданно громкого звука.

Санитарка, Даша не знала, как ее зовут, с громким звуком поставила ведро на пол, утвердив свое присутствие. Простая женщина, деревенского вида, лет за шестьдесят, говорившая без остановки, не сдерживая громкого голоса.

- Значит, здесь у меня лежачие. Хорошо. А то шастают по намытому или ногами под тряпку лезут!

Она отжала в ведре новомодную автоматическую швабру с ручным отжимом, плюхнула ее на пол, изобразив процесс трения оной по линолеуму.

- Щас протру у вас, шоб полегче вам было, а то жарища стояла! По телевизиру говорят, теперь прохлада будет, дожди. А то жарища, да в июне! Точно потепление это настало! Так какое тут сердце выдержит, жару-то палящую! Давить и давить.

Она терла-размазывала без особого усердия, соседки Дашины молчали, не вступая в разговор, да этой барышне, похоже, собеседницы не требовались.

- Так и инфаркт получишь, как тот водитель! Она пополоскала швабру в ведре, отжала, плюхнула на пол.

- Правильно я, девочки, говорю? - обратилась она к Дашиным соседкам, которые на девочек тянули приблизительно так же, как сама санитарка.

- Спала жара, и слава богу, всем полегче, - отозвалась одна из женщина. - Дождь какой хороший ночью был! Я уж порадовалась, а то у меня огород на даче сгорит.

- Так вот и я про што! - обрадовалась санитарка завязавшемуся диалогу. - И огород погорит, и сердешникам в пекло-то совсем худо! - И остановила трудовую деятельность, обхватила швабру двумя руками, опираясь на нее, рассуждала: - Вон водитель тот раз - и помер в одночасье! Так и ладно б сам, так еще и четверых с собой прихватил! О как! Вот так ростишь, ростишь детей, а хто-то как въедет в них на своем драндулете - и нет дитя! О-хо-хо! Четвертая-то в районной померла, а пятая у нас, Леднева эта!

- Что-о-о?! - прохрипела Дашка, пытаясь сесть в кровати. - Ира Леднева? Умерла?!

- Дак уж схоронили, поди, а как же, неделю назад, как представилась! - с удовлетворением знающего информацию человека делилась она.

- Как! - заорала Дашка. - Пятеро?!

Она порывалась встать, не обращая внимания на безумную боль, огнем полыхающую во всем теле и стучавшую в голове набатом так, что темнело в глазах. Дашка пыталась встать, что-то делать, трясти эту санитарку, чтоб призналась, что придумала все ради красного словца.

- Да замолчите вы! - закричала одна из женщин на санитарку.

Та округлила глаза от понимания и запричитала:

- О господи, да што ж это я! - И прижала руку к губам, жестом заядлой проговорившейся сплетницы.

- Да что ты стоишь, дура! - прокричала с кровати вторая. - Держи ее, она же сейчас упадет!

А Дашка все рвалась встать в безумном, безотчетном порыве отчаяния, темной жижей заполонившего мозг. Не может быть! Этого не может быть!

В этот момент в палату вошла Катя и с порога, не осознав, что происходит, рванула к сестре, бросив сумки, пакеты, все, что держала в руках, на пол. Из одного пакета выпали и покатились по полу апельсины, как яркие точки, подтверждающие безысходность горя, в котором уже ничего не важно и ничего не исправить.

- Даша! - закричала Катя.

Она подхватила Дашку на краю койки, уложила назад, а Дашка пыталась встать, увернуться от ее удерживающих рук.

- Почему вы мне не сказали?! - кричала она, не осознавая себя.

- Да что случилось? - удерживая ее на кровати, проорала вопрос Катя.

- Да эта ей про погибших сказала, - пояснила одна из женщин, ткнув пальцем в сторону притихшей санитарки.

- Почему ты мне не сказала?! - кричала Дашка, вырываясь, ничего не соображая, кроме страшной безвозвратной беды.

Катька хлопнула рукой по кнопке вызова медсестры, навалилась худосочным телом на Дашку, прижав к подушке, ухватила одной рукой за подбородок так, чтобы она не крутила головой и смотрела ей в глаза, совсем близко - лицо к лицу!

- Потому что тебе нельзя было говорить, Даша! Даша! - трясла она сестру. - Посмотри на меня! Думай! Включись! Ответь мне! Если бы я сейчас лежала на твоем месте и тебе врачи запретили мне говорить об этом, ты бы сказала? Ты бы сказала, зная, что мое состояние ухудшится от твоих слов?

Дашка смотрела на нее глаза в глаза, не понимая, отвергая любые аргументы, находясь не здесь - там, в аварии, в горе, в потере!

Хлопнули двери палаты, кто-то что-то говорил, объяснял, снова громко хлопнули двери палаты, - они не слышали, смотрели в глаза друг другу.

- Нет, - выдавила из себя Дашка, переключившись из шокового ступора, сумев преодолеть бедовое отчаяние, и расплакалась, - нет, не сказала бы. Не сказала бы.

Назад Дальше