– Вот! Видите? – произнесла Моника, поворачиваясь к хозяину дома. – Боб настолько бесхитростен, что даже не старается обороняться. Я серьезно думаю, что вам следовало бы подготовить его, прежде чем приглашать в свой штат такую красивую особу, как мисс Ловатт.
Гидеон Фейбер промолчал, но выражение его лица еще более посуровело. У Ким создалось впечатление, что он считает такую легкую болтовню дурным вкусом, во всяком случае, она его не интересовала. Миссис Фейбер вошла в комнату как раз в тот момент, когда он наливал миссис Флеминг вторую порцию. Ким наотрез отказалась выпить даже бокал хереса, как бы подчеркивая, что знает свое место и не собирается забывать о нем, – и легкое оцепенение, вызванное появлением хозяйки дома, отвлекло внимание от новой секретарши, все взгляды были прикованы к огромной фигуре Траунсер, за руку которой уцепилась маленькая пожилая дама.
Нерисса выскочила из объятий дивана и буквально пролетела всю комнату навстречу матери.
– Мама, – воскликнула она, – что это значит? Что ты здесь делаешь?
У миссис Фейбер пылали щеки, и она смотрела на дочь торжествующим взглядом.
– Это значит, – ответила она, – что я собираюсь сегодня обедать с вами! Я решила, мне давно пора покончить с затворничеством… не хочу больше быть принцессой в башне из слоновой кости, если тебе угодно! А Траунсер такая сильная, что я просто не почувствовала, как спустилась по ступенькам… Она буквально снесла меня на руках.
Подошел Гидеон и заговорил с матерью почти грубо.
– Мама! Ты не имела права! Тебе прекрасно известно, что уже много лет ты не обедала внизу и такое сильное напряжение обязательно скажется!
Он отвел ее тонкие цепкие ручки от локтя Траунсер, приподнял и отнес на большой мягкий диван. Миссис Фейбер, мигая накрашенными ресницами и сияя улыбкой, уселась там, словно маленькая довольная кукла в жемчугах и ярко-розовом палантине, накинутом на бархатное платье с шифоновой отделкой. Дышала она чуть учащенно, но в остальном полностью владела ситуацией, и, видимо, непривычная нагрузка не повредила ей.
– Не глупи, дорогой, – беспечно обратилась она к сыну. – В конце концов, это все еще мой дом, и, естественно, мне хочется хотя бы иногда пройтись по нему. – Она протянула руку Бобу Дункану. – Как поживаете, Боб? Не ожидала увидеть вас здесь сегодня, но все равно очень приятно. Вы приносите с собой свежую струю воздуха… А, миссис Флеминг? Это миссис Флеминг, я не ошиблась? – обратилась она к гостье, затрепетав неестественно черными ресницами.
Моника подошла ближе и тепло произнесла несколько слов о том, какое неожиданное удовольствие видеть хозяйку дома, хотя ее лицо говорило об обратном. Теплота, как решила Ким, была деланной, и судя по тому, как гостья хмурилась, пытаясь одновременно выдавить из себя ослепительную улыбку, она уже считала этот вечер потраченным впустую. Его уже можно сбросить со счетов, потому что с этой минуты все внимание будет приковано к миссис Фейбер.
С другой стороны, Боб Дункан постарался быть как можно любезней со старой дамой, и если он и был недоволен ее появлением на сцене, то не показывал этого. Ким знала, что он, будучи сторонником Гидеона, придерживался не слишком высокого мнения о хозяйке дома, но скрывал это мастерски. Уже через минуту миссис Фейбер смеялась одной из его шуток, а когда прозвучала ее настоятельная просьба дать ей мартини, он поддержал ее.
– Почему бы нет, – сказал Дункан, высоко подняв бокал в честь хозяйки и усаживаясь рядом на диван. – Это событие нужно отметить, и мы все должны выпить. Гидеон, ваша мама вновь занимает по праву принадлежащее ей место среди нас! Доктор Давенпорт будет так удивлен, когда узнает новость, что ему придется принять дозу собственного лекарства, чтобы прийти в себя от потрясения!
Но Нериссу и Гидеона, видимо, не забавляла мысль о том, как удивится местный доктор. Они переглянулись, и этот взгляд нес в себе что-то, как с удивлением отметила наблюдательная Ким. Ей показалось, что это была озабоченность.
Нерисса возбужденно порхала вокруг матери.
– Мама! Я бы очень хотела, чтобы ты не вела себя так рискованно…
– Рискованно? – Чересчур ярко сияющие серые глаза матери презрительно уставились на дочь. – И что рискованного в том, что я немного прошлась? Признаюсь, Траунсер была не слишком довольна, потому что она намеревалась принести мне наверх одно из тех безвкусных блюд, что готовят для меня по вечерам. Я уже устала от них, и надеюсь, сегодня к обеду у вас будет что-нибудь вкусненькое. Мне показалось, когда я только что проходила по холлу, что пахнет пирогом с дичью. А если еще Гидеон велит Пиблзу принести из подвала пару бутылочек шампанского…
– Никакого шампанского, мама, – строго произнес Гидеон. Он укутал ее колени легкой накидкой и сунул за спину еще одну подушку. – И, конечно же, никакого пирога. Тебе прописана диета. Но раз ты спустилась, то так и быть, пусть твой поднос принесут сюда, в гостиную.
Она энергично возразила:
– Нет! Раз уж я здесь, то буду обедать со всеми в столовой! – В блеске глаз и плотно сжатых губах было столько решимости, что Гидеон призадумался. – Я думала, что вы с Нериссой и мисс Ловатт отобедаете втроем, но теперь, с гостями, даже еще лучше. Уверена, ты не станешь противиться, чтобы я развлеклась немного, ведь правда, Гидеон, дорогой? – произнесла она с любезностью, в которой однако безошибочно угадывался холод.Гидеон закусил губу. Он и его сестра еще раз переглянулись.
– Ладно, мама, – согласился он. – Но сразу после обеда ты поднимешься к себе.
– Я выпью кофе с вами в гостиной, – последовало самодовольное заявление.
Слугам не удалось скрыть удивления, когда миссис Фейбер проковыляла через холл, опираясь на руку сына. В столовой ее посадили поближе к огню. Гидеон занял место во главе стола, Нерисса напротив него, а Ким оказалась между миссис Фейбер, сидевшей по левую руку, и Бобом Дунканом справа.
Повар не ударил в грязь лицом, что было достойно восхищения, если учесть, как мало у него было времени, и кроме пирога с дичью, к столу подали фазана со сложным гарниром, чудесное суфле и два вида пряных блюд под конец обеда. Вслед за ними на столе по обычаю оказалось несколько видов сыра, и ликерные рюмочки наполнились разноцветной жидкостью. Миссис Фейбер попробовала цукаты и уговорила сына разрешить ей выпить маленькую рюмку мятного ликера, хотя, по собственному ее признанию, она бы предпочла коньяк "Наполеон", затем она расколола несколько грецких орехов, чтобы забрать их наверх. Она не смогла устоять перед пирогом с дичью и сейчас пребывала в состоянии удовлетворенности, которое не нарушало несколько мрачное выражение лиц детей, ради блага которых, в первую очередь, она затратила столько усилий.
– Вам известна пословица "отдал пенни – отдашь и фунт", – доверительно прошептала она Ким. – Ну, так вот, я верю в нее! Я провела чудесный вечер и, уверена, не буду жалеть ни о чем. Если бы только здесь оказалась моя внучка, которая приедет, насколько я знаю, на следующей неделе, чтобы разделить общее веселье, то всем было бы очень приятно, не правда ли? – зловеще сверкнув глазами, она посмотрела через стол на Нериссу, а затем не без удовольствия уставилась на хмурого Гидеона.
Им пришлось сдаться – позволить ей вернуться в гостиную, куда подали кофе, – но когда пришло время, наверх ее отнес Гидеон, а не Траунсер. Траунсер выглядела особенно выбитой из колеи, а миссис Фейбер протестовала до последнего, когда ее уносили, уверяя, что чувствует себя превосходно и может побыть внизу еще пару часиков, хотя ее раскрасневшееся лицо и чересчур яркий блеск глаз говорили об обратном.
Ким, которой хотелось ускользнуть в это же время, чтобы помочь Траунсер уложить хозяйку в постель, не позволили этого сделать. Она была вынуждена остаться в гостиной с Нериссой и двумя другими гостями, пока не вернулся Гидеон, после чего компания раскололась, и Боб Дункан раскланялся. Нерисса заявила, что хочет поговорить с мисс Ловатт, а миссис Флеминг и хозяин дома стали на коврик перед камином и завели разговор, который, как оказалось, потребовал многозначительных взглядов со стороны привлекательной вдовушки и довольно серьезного выражения на лице Гидеона Фейбера.
Ким, которая тайком не сводила с них глаз, выслушивая первые фразы Нериссы, подумала, что они красивая пара и, скорей всего, поженятся, когда решат, что подошло время. В одном Ким была уверена: ни он, ни она не стремились к немедленному браку, какое бы восхищение они ни питали друг к другу, потому что оба прекрасно владели собой и были по своей природе тверды, как та каменная ваза с цветами, что стояла в нише за их спинами.
Нерисса, придя в еще большее расстройство после приезда в Мертон-Холл, выступила со своего рода протестом.
– Почему мама не может себя вести, как все? Почему она такая непредсказуемая, и почему, почему ей понадобилось спускаться вниз именно сегодня?
Ким отвечала ей с ноткой удивления:
– Но разве миссис Фейбер непредсказуема? Насколько я знаю, она многие годы жила по заведенному порядку… Не покидала своих комнат и не очень интересовалась тем, что происходит за их пределами.
– Да, да, я знаю! Вот поэтому и говорю о непредсказуемости… Многие годы мы могли предугадать ее реакцию, а теперь, как оказалось, не можем.
– Сегодня вечером она мне что-то говорила о своем материнском долге. Видимо, она считает, что не выполнила его, и теперь хочет восполнить то, чего не сделала по отношению к своим детям, – раскрыла секрет Ким.
– В самом деле? – Нерисса широко распахнула глаза. – Вот, значит, как обстоит дело! Запоздалые угрызения совести! Какое несчастье, что они начали ее мучить именно сейчас, когда у меня и без того полно проблем! Но это характерно для мамы… Такая невнимательная, хотя, конечно, не нарочно. Для этого она слишком легкомысленна. Заметьте, во мне вовсе нет дочернего неуважения. Всю свою жизнь я по-своему любила ее, но никогда, никогда не закрывала глаза на ее недостатки. И теперь, когда вы говорите, что маму терзают муки совести, я надеюсь, что это действительно так… только бы нам от этого еще больше не пострадать!
Ким поразила суровость классически красивого лица Нериссы Хансуорт. Вот уж действительно, эту семью не назовешь обычной, подумала она. С ними следует быть начеку!
– Чтобы сегодня спуститься вниз, миссис Фейбер затратила огромные усилия, – сказала Ким, чувствуя, что обязана защитить хрупкую старушку, у которой был такой победоносный вид, когда сын усадил ее на диван в гостиной. – Я знаю, она хотела предотвратить малейшую неприятность, которая могла возникнуть за обедом между вами и мистером Фейбером.
Лицо Нериссы исказила неприятная усмешка.
– Вы хотите сказать, она намеревалась предотвратить жаркую ссору. В прошлом мы с Гидеоном устраивали ссоры довольно часто, и мама никогда не вмешивалась. И в будущем нам еще не раз предстоит ссориться, и я надеюсь, она не сочтет нужным вмешиваться. А когда эта особа Флеминг уйдет, я собираюсь действовать смело и решительно и высказать ему в лицо несколько истин. Если он думает, что я проделала весь этот путь впустую… – она прикусила губу. – Он и Боба Дункана с этой особой Флеминг пригласил для того, чтобы между нами не произошло стычки.
Ким посмотрела туда, где стояла "эта особа Флеминг", спрашивая себя, неужели именно по этой причине Гидеон пригласил ее. Со стороны казалось, они прекрасно ладят друг с другом, и Моника явно не возражала, чтобы ее использовали как предлог… если ее действительно использовали как предлог.
– Она потрясающе смотрится на лошади, – повинуясь порыву, произнесла Ким, на которую огромное впечатление произвел вид Моники Флеминг верхом на чалой лошади. – Как бы мне хотелось так же выглядеть в седле!
Нерисса чуть презрительно стряхнула пепел с сигареты.
– Женщина, которая хорошо смотрится в седле, обычно сделана из железа, – сказала она. – У меня есть основания полагать, что Моника Флеминг даже крепче железа, и если Гидеон женится на ней, он получит то, что заслуживает. То, что он сто раз заслуживает! – добавила она со злорадством.
Ким только собралась рискнуть показаться любопытной и спросить, существует ли вероятность того, что Гидеон женится на вдове, когда они оба присоединились к ним и Моника начала прощаться. Она даже не сделала попытки протянуть руку Ким, но слегка дотронулась до пальцев миссис Хансуорт.
– Ваша мама – просто чудо, – объявила Моника. – Так было весело наблюдать, как она подкалывает Гидеона и хлещет шампанское наравне с нами. Надеюсь, завтра ей не придется страдать от последствий.
– Гидеону следовало настоять, чтобы она вернулась наверх, – сухо бросила Нерисса.
– О, не знаю. – Казалось, в глазах миссис Флеминг танцуют золотые огоньки, видимо, ей было очень весело. – Меня всегда восхищают люди с характером, и, поверьте мне, требуется очень сильный характер, чтобы противостоять такому властному мужчине, как ваш брат Гидеон! – заключила она, легко постучав по его плечу своей парчовой сумочкой. – Я как-то сама пыталась это сделать, но в конце концов испугалась и была вынуждена отступить… хотя, конечно, виду не подала, что у него такое влияние на меня, – произнесла она, ослепив Гидеона яркой улыбкой.
Нерисса с презрением смотрела им вслед, и прежде чем Гидеон вернулся, а машина Моники достигла середины аллеи, Ким постаралась выскользнуть и оставить брата с сестрой сражаться наедине. Но Нерисса вцепилась в нее красивыми ухоженными руками.
– Я бы предпочла, чтобы вы не уходили, – сказала миссис Хансуорт. – Стоит нам остаться с Гидеоном один на один, обязательно следует бурная ссора!
Но Гидеон пришел на помощь Ким. Он стоял на пороге и придерживал дверь, чтобы она могла покинуть комнату.
– Идите спать, мисс Ловатт, – сказал он, и Ким показалось, что в его серых глазах промелькнула усталость. – Если моя сестра хочет задержаться и обсудить семейные проблемы, то пусть так и будет, но незачем вмешивать вас. Если только, – добавил он неожиданно, – вы не хотите выпить кофе, прежде чем отправитесь наверх. – И сухо закончил: – В таком случае мы отложим битву на какое-то время!
Но Ким поспешно покачала головой.
– Нет, благодарю вас, мистер Фейбер.
Он неподвижно замер на пороге, прислонившись к белому косяку. Когда она поравнялась с Гидеоном, он удивил се, протянув руку.
– Завтра присмотрите за мамой, ладно? – тихо попросил он. – Мне почему-то кажется, вы благотворно на нее действуете. Я знаю, вы ей нравитесь.
Глава ДЕВЯТАЯ
Но в ту ночь у миссис Фейбер оказался в запасе еще один сюрприз для семьи, и в два часа пришлось посылать за местным врачом. Он сообщил, что у нее сердечный приступ, и следующие несколько дней ей необходим абсолютный покой и тишина.
Услышав новость, Нерисса объявила, что она отказывается от всякой мысли о возвращении домой, пока состояние матери вызывает беспокойство, и Гидеон, казалось, смирился, что сестра пробудет в доме, по крайней мере, несколько дней. О том, что эти двое сплотились и временно зарыли топор войны, Ким могла только догадываться, но ее, конечно, удивило, что общая беда немного сблизила противников. Они смотрели друг на друга вопросительно, с каким-то даже виноватым видом. Нерисса почти весь день тихо сидела в комнате матери, а Гидеон отдал несколько распоряжений, чтобы не появляться в ближайшую неделю в своем офисе.
Прибыли две медсестры и принялись ухаживать за миссис Фейбер. Одна сиделка дежурила в дневное время, другая – ночью.
Ким было жаль Траунсер, которой не позволяли подолгу находиться возле своей госпожи, как было заведено. Не считая ночи, когда хозяйка заболела, а верная Траунсер отказалась покинуть ее до тех пор, пока доктор не объявил, что серьезная опасность миновала, служанка вдруг оказалась ненужной в доме. Точно так же Ким начала ощущать свое собственное присутствие лишним. Траунсер ходила по дому, как тень, с несчастным и подавленным видом, и только редкие визиты на кухню и разговоры с поварихой, казалось, могли приободрить ее.
Ким знала, что Траунсер и экономка не ладят друг с другом, но повариха, добрая душа, любила почесать языком, особенно за чаем, в чаинках которого, как она уверяла, можно увидеть все грядущие события, и большая неуклюжая женщина, всю жизнь преданно служившая миссис Фейбер, черпала успокоение в такого рода исследованиях.
А когда Траунсер не сидела на кухне или молча и скорбно не бродила по дому, то могла отнести поднос в покои больной и оказать какую-нибудь услугу дежурившей медсестре.
Ким по-настоящему чувствовала себя ненужной, понимая, что если здоровье миссис Фейбер в ближайшее время не улучшится, она будет получать жалованье буквально за безделье. Но, когда Ким заговорила об этом с миссис Хансуорт, та невразумительно ответила, что, конечно, ей следует остаться, пока мать не поправится и не воспользуется ее услугами, для которых ее наняли; а Гидеон Фейбер, когда Ким попыталась получить от него подтверждение, что он думает так же, даже слегка удивился, что она сочла нужным поднять этот вопрос.
– Разумеется, вы должны остаться, – сказал он резким тоном.
Он только что побывал в комнате матери и теперь мерил шагами длину своего кабинета, словно в глубокой задумчивости, и, похоже, мысли, которые одолевали его, были мало утешительны. Ким робко постучалась к нему, чувствуя себя так, словно ей предстояло войти в клетку со львом, и, войдя в кабинет, извинилась, что потревожила его в неподходящий момент. Он резко обернулся и взглянул на нее, нетерпеливо и одновременно с удивлением.
– Не понимаю, отчего вас занимают такие пустяки, – сказал он. – Ваше жалованье не имеет никакого значения, как не имеет значения и то, чем вы сейчас занимаетесь. Моя мать больна, серьезно больна, и это единственное, что меня волнует. Если вы находите, что время нестерпимо тянется, то, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Поищите сами, чем бы вам заняться или развлечься…
– Но я имела в виду совсем другое! – Ким даже задохнулась от возмущения. – И мне совсем не нужно, чтобы меня развлекали, я просто хотела заняться делом. Мне ненавистно положение, при котором я должна навязывать свое общество… в данном случае навязываться человеку, который платит мне жалованье!
Брови Гидеона Фейбера поползли вверх, выражение лица изменилось. Он замер перед Ким, посмотрев на нее с любопытством.
– Вы в самом деле так прямодушны? – тихо спросил он.
– Надеюсь, – ответила она, чувствуя, как вспыхнуло ее лицо. – Я искренне надеюсь на это.
– И вам здесь не скучно?
– Скучно? – Ким взглянула за окно на террасу с каменными вазами и ступенями, спускавшимися к бархатным лужайкам, за ними вдали виднелись голые деревья, над верхушками которых кружили грачи. Она плотно сцепила пальцы в решительном жесте. – По правде говоря, я с ужасом ждала минуты, когда вы скажете, что в моем присутствии здесь больше нет необходимости, – призналась она или, скорее, выпалила. – Видите ли, я уже начала мечтать, как устроюсь здесь и буду счастлива, и тут вдруг…
– Моя мать повела себя немного неразумно, после чего и заболела?
– Да.
– И это, естественно, положило конец всем мемуарам!
– Разве? – Ее голос выдавал, что она услышала самое худшее, что могло быть. – Значит, вы действительно полагаете…