Период, последовавший за первой мировой войной ознаменовался мощной эмиграционной волной из Европы в Америку. Из записей "Глобал" Мишель узнала, что большинство иммигрантов прибывало, имея только валюту своих стран. Поскольку лишь несколько банков принимали лиры, драхмы и франки, вновь прибывшие были легкой добычей для спекулянтов, которые продавали им американские доллары по курсу, установленному ими. Мишель не сомневалась, что эта практика процветала и сейчас.
Когда выставка закрылась, Мишель распространила по всему Парижу информацию о том, что "Глобал" продает дорожные чеки (которыми можно расплачиваться как долларами) за любую европейскую валюту – курсом на 2 % выше, чем на Парижской бирже. В течение недели офис на улице Де Берри был засыпан заказами. Франки, которые лежали под матрацами на протяжении поколений, магическим образом вышли на поверхность и были с радостью конвертированы в дорожные чеки. Когда весть разнеслась, Мишель открыла еще два офиса в городе и держала персонал по 10 часов в день на продаже чеков, которыми посетители и иммигранты могли расплачиваться в любом из тысячи офисов "Глобал" или в корреспондентских банках на всей территории Соединенных Штатов.
– Я думаю, Роза Джефферсон не предвидела такого потока, – отметил как-то Кристоф за ужином.
– Это плохо, – откликнулась Мишель. – Потому что при определенных обстоятельствах "Глобал" едва ли может отказаться принимать собственную валюту!
– Я думаю, это надо отпраздновать, – сказал Кристоф.
– Нет, не сейчас, – откликнулась Мишель. – Пока не будет целиком выплачен долг.
Кристоф хотел кое-что сказать, но вовремя сдержал себя. Не надо напоминать ей, что до выплаты долга осталось менее тридцати дней.
Вечером 13 ноября Мишель лично посетила каждую из точек и проверила депозиты.
– Утром первым делом удостоверьтесь, что деньги в банке, – инструктировала она менеджеров.
Они были растеряны. Депозиты всегда были первопорядковым делом в бизнесе.
На следующее утро в десять часов Мишель появилась в офисах Эмиля Ротшильда.
– Ах, как хорошо встречать новый день, – сказал банкир, приветствуя ее. – Всегда рад вас видеть, Мишель.
– Вы еще можете изменить свое мнение, узнав, зачем я пришла.
– Для вас, Мишель, – что угодно.
– Очень хорошо, Эмиль, но не говорите, что я вас не предупредила.
Когда Мишель рассказала банкиру, что ей нужно, он побледнел.
– Но, Мишель, это невозможно!
– Проверьте ваши записи, Эмиль, – тихо ответила Мишель. – И не забудьте включить сегодняшние депозиты.
Банкир вызвал своего главного бухгалтера, который через несколько минут появился, неся гроссбух. Ротшильд послюнявил кончики пальцев и стал листать страницы.
– Боже мой!
– Я хочу, чтобы все это было переведено телеграфом как можно скорее на счет "Морган Банка" в Нью-Йорк.
– Все? А на что вы будете жить…
– Эмиль, пожалуйста!
Банкир внимательно посмотрел на нее.
– Очень хорошо, – сказал он и дал распоряжения бухгалтеру. – Могу я предложить вам кофе? – спросил он.
– Я думаю, надо чего-нибудь покрепче.
В восемь часов тем же утром по нью-йоркскому времени Эрик Голлант приехал к Розе в Толбот-хауз.
– Вот неожиданное удовольствие, – тепло сказала Роза. – Что ты встал так рано?
– Звонок Моргана по круглосуточному кабелю, – ответил Голлант. Он протянул Розе листок с несколькими цифрами. – Вот цифры, которые он мне процитировал. Ты можешь понять, почему кто-то вдруг прислал нам миллион с лишним долларов?
Озадаченная, Роза проверила цифры.
– У меня нет ни малейшего… Потом она вспомнила дату.
– Деньги из Парижа?
– Согласно Моргану, они пришли от Ротшильда. Роза и Эрик пристально смотрели друг на друга, приходя одновременно к неизбежному выводу.
– Не может быть, – прошептал Эрик.
– Ты, черт побери, прав – не может быть, – сказала Роза. Бумаги выскользнули из ее рук. – Ты можешь поверить этому? Мишель действительно справилась. Она выплатила долг.
Эрик видел, как лицо Розы потемнело от ярости. Он приготовился к худшему.
– Она сделала это! – крикнула Роза и начала хохотать. – Ох, и покажет она нам!
38
В ноябре 1924 года Эмиль Ротшильд, Пьер Лазар и Мишель давали праздничный обед в известной "Тур д'Аржен". Еда состояла из ресторанного ассортимента: утка, приготовленная в пяти видах.
– Приветствую мадам Джефферсон, – сказал Лазар, – которая, перефразируя американского государственного мужа, положила дорожный чек в карман каждого европейского путешественника, вне зависимости от его состояния!
Мишель приняла тост с достоинством. Восемнадцать месяцев, которые прошли с тех пор, как она выплатила долг, были почти такими же беспокойными и изматывающими, как предшествующие. Выскребя все до последнего сантима, чтобы уложиться в сроки, Мишель осталась совсем без денег. Ротшильд и Лазар что-то комбинировали с кредитом для нее, но Мишель не захотела связываться с этим. Она постигла одно из главных правил – никогда не давать никому, даже дружественному банкиру, точки опоры в своем бизнесе. Мишель видела, как становились банкротами люди, ранее владевшие огромным состоянием, потому что не могли выплатить, казалось бы, незначительный долг.
Вскоре после окончания Выставки Мишель увеличила рабочее время на своих пунктах, она работала по субботам и праздникам, а доходы тратила на рекламу. За шесть месяцев ее запасы достигли рекордного уровня.
Французская деловая пресса начала брать у нее интервью, обыгрывая как ее героизм во время войны, так и связь с одной из наиболее известных в Америке финансовых фамилий.
Мишель не могла удержаться от улыбки при последнем намеке. С момента выплаты долга она слышала Розу только один раз. Верная своему слову, Роза обеспечила документы, дающие право Мишель на исключительный контроль дорожного чека "Глобал" в Европе. К ним прилагалось короткое поздравление. Здесь проявился характер Розы. Она рисковала и проиграла, приняв поражение по возможности с достоинством.
С другой стороны, письма Монка были для Мишель одновременно радостью и утешением. Ее успехи, – писал он, – предмет обсуждения на Уолл-стрит, и в каждой фразе Мишель чувствовала гордость за ее достижения. Но как бы ему ни хотелось быть с ней, чтобы разделить ее триумф, Монк не мог приехать сейчас во Францию. Он что-то переустраивал в своем журнале "Кью", так что скоро журнал сможет выходить без него, и он будет свободен. Для Мишель этот день не мог наступить достаточно скоро. Чтобы быть готовой к нему, она должна была уладить свои дела. В феврале, когда истек срок аренды, она купила здание на улице Де Берри, утроила персонал и свела всю организацию под одну крышу.
– Какая у вас следующая цель? – спрашивал Эмиль Ротшильд между блюдами.
Мишель смотрела через окно на огни речных трамваев, которые курсировали по Сене, перевозя гуляк – любителей мелодий маленьких оркестров.
– Думаю о расширении деятельности.
Пьер Лазар издал типично галльский звук, который говорил о человеческой глупости больше, чем можно передать в нескольких томах.
– Правда, Мишель. У тебя такой блестящий старт. Зачем этот ненужный риск?
– Может быть, это и не будет риском. Не будет, если бы вы взялись помочь мне.
Оба финансиста яростно атаковали утку.
– Сумасшедшая, – пробормотал Пьер Лазар.
– Трудное дело – расширяться, – согласился Ротшильд. – Слишком много неопределенности.
Мишель подняла свой бокал и засмеялась:
– Вы оба всегда такие мрачные, когда собираетесь делать деньги?
Мишель пустилась в объяснения.
– Что я дальше сделаю – с вашей помощью, джентльмены, я сделаю Париж европейской столицей туризма. Каждый американец знает улицу Де Берри. Обычно это его первая остановка. Надеюсь, что так и будет, но я хочу расширить службы "Глобал". Например, в следующие несколько месяцев я установлю столы, где наши клиенты смогут получать свою почту и отправлять обратно. Таким образом они будут нас рекламировать.
Мишель замолчала, когда принесли следующее блюдо.
– Я только что подсчитала последние цифры – сколько долларов потратили американцы прошлым летом в Париже, а также в целом по Европе. Это, джентльмены, более пятидесяти миллионов долларов.
Мишель позволила вдуматься в ее слова, заметив, что оба банкира потеряли интерес к своим уткам.
– Пятьдесят миллионов долларов, – повторила она. – Откуда приходят эти деньги? Только два процента их идет через оформление кредита, которым состоятельные путешественники все еще пользуются. Для них все это правильно и хорошо. Но не все пользуются услугами банкиров вроде Моргана или Харджеса. Основная масса торговли идет через людей, с которыми банкиры дела не имеют: это студенты и средний класс.
Ротшильд взглянул изумленно:
– Студенты?
– Не отважишься ли повернуться к ним, Эмиль, – пожурила она. – Десятки тысяч студентов приезжают в Европу ежегодно. Это становится обычным ритуалом. И многие из них работают, чтобы приехать сюда, нанимаясь обслугой на пароход, чтобы оплатить дорогу. Что касается среднего класса, он только открывает, что такое торговая Европа.
– И какой род расширения ты ищешь в Париже? – спросил Ротшильд.
– Не в Париже.
Финансисты смотрели на нее безучастно.
– В Европе, – сказала Мишель. – Я хочу воспроизвести то, что мы сделали в Париже – в Бордо, Ницце и Ривьере. В то же время я хочу основать нечто похожее на то, что есть на улице Де Берри, в каждой европейской столице.
Глаза Мишель блестели от возбуждения.
– И вот поэтому я нуждаюсь в вас. Переговоры с германскими, швейцарскими, итальянскими и испанскими банками займут у меня месяцы. Ценное время будет потеряно, не говоря о стоимости операций. Однако, если бы ваши банки дали свою санкцию, мы могли бы рассчитывать на быстрые решения.
Лазар смотрел на Ротшильда, и Мишель почти видела поток слов, идущих между ними. Оба банкира имели филиалы в европейских столицах. Оба имели власть и престиж, чтобы усадить других за стол переговоров.
– Какой род финансового соглашения ты имеешь в виду? – осторожно спросил Ротшильд.
– Я предполагаю, что во Франции ваш процент остается тем же, – сказала Мишель. – Однако, когда дело касается Европы в целом, мы выработаем ориентировочные гонорары: вы приводите банки за стол переговоров, я с ними работаю. Если соглашение подписано, вы забираете свою долю.
– Мишель, Мишель, – возразил Пьер Лазар. – Если мы собираемся стать партнерами, мы должны участвовать в прибылях.
– Партнеры участвуют в прибылях в том случае, если они делят риск, – жестко сказала Мишель. – В данном случае риск целиком мой. Я не прошу ссуды, чтобы вести операции или подписывать дорожный чек. В чем я нуждаюсь – это в ваших связях и компетенции.
Мишель имела достаточно дел с обоими, чтобы понимать остроту их видения. Каждый имел огромную прибыль для своего банка из-за нескольких пенни, которые она выплачивала за каждый чек "Глобал", купленный или проданный через их институты. Умножить эти суммы на шесть или семь стран, три сотни банков – и цифры становятся поражающими воображение. Банкиры, – думала она, – не сдадут Европу без боя.
– Я думаю, мы можем разработать пониженные комиссионные для остальной Европы, – задумчиво сказал Ротшильд. – В конце концов твои соглашения с иностранными банками будут опираться на то, что мы приготовили.
– Чепуха!
Мишель обернулась на звук знакомого голоса. Монк Мак-Куин возвышался над ней, опираясь обеими руками на спинку ее стула, агрессивно наклонившись к партнерам. Все, что она смогла – это не прыгнуть через стул, чтобы обнять его.
Монк представился, хотя Ротшильд и Лазар знали его по репутации. Что касается Мишель, он поклонился и держал ее руку в своих дольше, чем диктуют приличия.
– Джентльмены, я не могу помочь, но я нечаянно услышал ваш разговор, и хотя я не из тех, кто вытягивает ковер из-под честных бизнесменов, я могу сказать вам, я нашел предложения миссис Джефферсон очень разумными. Настолько разумными, что, если вы решите отклонить их, я лично приду с ними к Моргану. Я уверяю вас, он не упустит шанс сделать деньги, просто сведя своих друзей в одной комнате.
– Мсье Мак-Куин, – вкрадчиво сказал Лазар, – мы естественно знаем о вашей репутации как издателя. Но позвольте заметить, что финансовые интересы, о которых мы говорим, могут превосходить даже ваши способности к оценке.
Монк отклонился назад и пожал плечами.
– Мы говорим о платежах не больше чем двести тысяч долларов. Морган возьмет меньше, потому что он уже сказал своим людям, что он хочет иметь дело с дорожными чеками.
Головы повернулись к Мишель.
– Это правда, Мишель? – спросил Эмиль Ротшильд.
– Да, – спокойно ответила Мишель, помертвев от хитрости Монка. – Однако я не вижу повода поднимать вопрос.
Монк небрежно протянул Пьеру Лазару копию журнала "Кью".
– Корректура следующего номера. Интервью с Морганом на первой странице.
– Очевидно, это проливает новый свет на предмет, – сказал Лазар, протягивая копию соседу. – При всем уважении к Моргану, Мишель, я думаю, что мы втроем установили отношения, которые надо продолжить.
– Я рада слышать это, Пьер.
Мишель искренне радовалась, но все в ней обмерло, когда она узнала, откуда прибыл Монк. Это был ответ на сон, который она видела каждую ночь.
После того как Эмиль Ротшильд прочитал листок, он вызвал официанта и заказал из легендарного винного погреба ресторана лучшую бутылку шампанского.
– Я думаю, это будет уместно, – сказал он важно. – В конце концов, прийти к отвечающей интересам сторон цифре – это простая формальность.
– Джентльмены, я не могу быть более согласной, – сказала Мишель.
Когда вино было налито, она подняла стакан.
– За новые горизонты…
Потом она посмотрела на Монка.
– И старых друзей, с которыми идти к этим горизонтам!
– Когда ты прибыл сюда?
Они стояли перед балконом в спальне Мишель, глядя друг на друга и боясь друг к другу притронуться.
– Я все еще не верю, – прошептала Мишель. Она протянула руку и погладила его щеку.
– Верь, – сказал Монк и наклонился, чтобы поцеловать ее. Когда губы коснулись ее затылка, мурашки пробежали по телу Мишель.
– Господи, я забыла, как это бывает, – выдохнула она.
Мишель отступила и медленно расстегнула пуговицы и крючки платья, оно упало на пол. Она стряхнула с себя шелковую нижнюю юбку, потом протянула руку, взяла руку Монка и положила ее на свою грудь.
– Я не позволю тебе уехать снова, – сказала она.
– Я не собираюсь уезжать, – хрипло ответил он. Мишель вздохнула и обвила руками его шею, ведя его рот между своих грудей. Их любовь была нежной, каждый был едва способен поверить, что другой – реален.
Потом, когда он все еще был внутри нее, Монк сжал ее лицо в своих ладонях, вытирая ее слезы большими пальцами рук.
– Почему ты плачешь? – прошептал он, вглядываясь в ее глаза.
– Я всегда плачу, разве ты не помнишь? Даже в первый раз…
Мишель стала смотреть в сторону, потому что не могла вынести огорчения в его глазах.
– Я тебя очень люблю. Я всегда буду тебя любить.
Монк мягко выскользнул из кровати, как только рассвело, и на цыпочках прошел в соседнюю комнату. Он отвернул покрывало, чтобы увидеть спящую Кассандру. Долго он стоял так, изумленно глядя на маленькое, совершенное создание, слушая ее ровное дыхание, упиваясь этим видением, с которым ощущал свою непреодолимую связь.
"Я буду здесь с тобой, когда только могу, так часто, как я могу. Я обещаю тебе – никто, никогда не обидит тебя или твою мать".
Когда Монк вошел в кухню, Мишель уже готовила завтрак: кофе, рогалики, масло, джем.
– Она так похожа на тебя, – пробормотал он, целуя ее шею.
– Если она когда-нибудь дорастет до твоих размеров, мы ее не прокормим.
Они рассмеялись вместе, и это был самый сладкий звук, который Монк когда-либо слышал.
– Ты помнишь, что ты сказал прошлым вечером, – спросила Мишель. – О том, что сможешь остаться?
– Конечно. Журнал прекрасно делают без меня. Может быть, понадобится съездить, чтобы не выпускать из рук. Но я не останусь без тебя и Кассандры. Ты не знаешь, что это значит для меня.
Мишель положила свою руку на его.
– Как там Роза? Что, если она знает? Все, чего мы так боялись…
– Почти четыре года прошло, Мишель. Твое вдовство должно кончиться. Никто не имеет никаких оснований думать, что Кассандра – не дочь Франклина. О нашей прошлой любви никто не подозревает.
Он изучил ее лицо и кроме радости увидел тень печали.
– Сейчас это лучшее, что мы можем сделать для себя, – сказал Монк. – Бог знает, намного ли это больше того, что мы имели раньше.
Некоторое время они ели молча, потом Мишель фыркнула.
– А ты серьезно ходил к Моргану?
– Держи пари, что ходил. Выражения лиц Ротшильда и Лазара…
Над этим посмеялись тоже, потом Мишель начала расспрашивать его о Нью-Йорке.
– Да все то же – за исключением того, что "Глобал" делает мешки денег из векселей и расширяется во всех направлениях сразу. Прибыль вкладывают в горное дело, бумажные фабрики, пароходные линии – ты сама перечислишь.
– Тогда, я полагаю, она забыла обо мне, – светло сказала Мишель.
Монк потряс головой.
– Ты и твой дорожный чек умерли и похоронены к сегодняшнему дню. Вместо этого ты стала сбежавшим успехом.
– Я вызываю нотку интереса? – дразнила его Мишель.
Выражение лица Монка осталось серьезным.
– Экономика – и там, и здесь – очень неустойчива. Я не полагаюсь на нее. Рынок поражен спекуляцией, в Германии ужасающая инфляция. Когда ситуация взорвется, я не хочу, чтобы ты и Кассандра оказались впутанными в нее.
– То есть ты считаешь, что расширяться не надо? – медленно сказала Мишель.
– Нет. Пусть твои офисы действуют, но долги плати быстро. Чтобы никто не был вправе отнять то, что твое.
Минутку Мишель думала над этим, потом взглянула с мягкой улыбкой.
– Вот почему ты приехал, да? Ты видишь то, чего никто не видит, и хотел предупредить меня.
– Я приехал, потому что я люблю тебя и Кассандру, – сказал Монк, потом, усмехнувшись, добавил: – Мы втроем Европу на уши поставим!
Если Мишель чем-то была озабочена в связи с прибытием Монка в Париж – так это реакцией Кассандры на него. Но беспокоиться было не о чем. Кассандра приняла Монка сразу и без вопросов. Пока Мишель была занята делами бизнеса, Монк, который сохранял связь со своим нью-йоркским офисом и иногда писал о европейских финансовых делах, проводил время с дочерью.
К концу июня квартира на Сент-Луи была закрыта, а пыльная одежда убрана в шкафы. Монк купил огромный мерседес, который мог везти их и багаж. Швейцарская нянечка, гувернантка Кассандры и европейский генеральный менеджер Мишель ехали в машине поменьше.