* * *
Светский сезон в Лондоне продолжался до конца июля. В августе парламент закончил работу, и аристократы разъехались по поместьям, чтобы предаться сельским радостям: верховым прогулкам, охоте, многодневным празднествам.
Капитана Фелана призвали в столицу важные дела. Следовало продать патент на офицерский чин и встретиться с дедом, чтобы обсудить обязанности наследника Ривертона. Хотелось также возобновить отношения с давними друзьями и повидаться с бывшими сослуживцами.
Ну а главное - предстояло разыскать Пруденс.
Кристофер плохо представлял, как подойдет и что скажет после долгого молчания, ведь переписка прервалась неожиданно и резко.
Вина, разумеется, лежала на его совести: нельзя было так рано и опрометчиво открывать чувства. Он повел себя слишком импульсивно, слишком несдержанно и нетерпеливо.
Прекратив общение, Пруденс поступила мудро. Воспитанная молодая леди нуждалась в серьезном, вдумчивом и уважительном ухаживании.
Если мисс Мерсер хотела от него именно этого, то сейчас он вполне созрел для продолжительных отношений.
Капитан Фелан остановился в отеле "Ратледж" - элегантном, комфортабельном, пользующемся неизменным доверием европейских монархов, американских богачей и британских аристократов, не желавших заводить в городе собственную резиденцию. Отель отличался несравненной роскошью, достойной заоблачной цены. Пока уважаемый гость оформлял пребывание в апартаментах и беседовал с портье, взгляд его упал на висевший в холле, над мраморным камином, портрет. Образ необыкновенно красивой леди с волосами цвета красного дерева и лучезарными ярко-синими глазами сразу привлек внимание.
- Это портрет миссис Ратледж, сэр, - не скрывая гордости, сообщил портье. - Красавица, не правда ли? Трудно найти госпожу добрее и справедливее.
Кристофер смотрел на изображение с нескрываемым интересом. Вспомнилось, как миссис Роуэн - она же Амелия Хатауэй - мимоходом сообщила, что одна из ее сестер вышла замуж за Гарри Ратледжа, владельца отеля.
- Значит, миссис Ратледж - урожденная Хатауэй, из Гемпшира?
- Так точно, сэр.
Гость загадочно улыбнулся. Гарри Ратледж, богатый, влиятельный, знакомый с самыми могущественными людьми страны и мира, мог получить любую женщину - стоило лишь захотеть. Что за безумие заставило его жениться на особе из экстравагантной семьи? Приглядевшись и окончательно уступив власти волшебных чар, Кристофер невольно решил, что все дело в глазах: синих, бездонных, с густыми пушистыми ресницами. Точно такие же были у Беатрикс.
На следующее утро рекой потекли приглашения. Бесконечные балы, вечера, ужины, музыкальные собрания… и даже высочайшее повеление явиться на обед в Букингемский дворец, где будет выступать австрийский композитор Иоганн Штраус-сын со своим оркестром.
Наведя справки, капитан принял приглашение на бал, который должны были почтить присутствием миссис Мерсер и ее дочь Пруденс. Праздник планировался в особняке в Мейфэре, построенном в лучших традициях грандиозного итальянского стиля, с обширным парадным двором и огромным, высотой в три этажа, центральным залом, обрамленным по периметру галереей. Общество аристократов, иностранных дипломатов, знаменитых политиков, деятелей науки, литературы и искусства придавало собранию особый, ни с чем не сравнимый блеск.
Нарядная толпа вызвала ощущение неуверенности, близкое к панике. Усилием воли подавив тревогу, Кристофер направился к хозяевам бала, чтобы засвидетельствовать почтение. Несмотря на то что сам он предпочел бы гражданский костюм, этикет предписывал явиться в мундире Стрелковой бригады - темно-зеленом с черной отделкой и расшитыми золотом эполетами в форме полумесяца. Поскольку офицерское звание все еще оставалось в силе, любая другая форма одежды вызвала бы массу недоброжелательных толков и всеобщее осуждение. Больше того, пришлось надеть все полученные на полях сражений награды - без единого исключения. Они считались символами воинской чести и боевых заслуг, однако самому герою они напоминали о событиях, которые хотелось поскорее вычеркнуть из биографии.
В зале присутствовали и другие офицеры, в красных и черных с золотом мундирах. Обостренное внимание окружающих, а особенно дам, лишь усугубляло чувство неловкости.
Кристофер искал глазами Пруденс, однако ни в малом зале, ни в гостиной ее не было. Минуты тянулись бесконечно, а он все бродил в толпе, то и дело останавливаясь, чтобы ответить на приветствия.
Куда же она испарилась?
"Меня можно найти даже с завязанными глазами: просто идите на запах горелых чулок".
Воспоминание вызвало грустную усмешку.
Страдая от мучительного нетерпения, капитан вошел в бальный зал. Сердце почему-то билось не в груди, а в горле.
Внезапно дыхание отказалось подчиняться.
Пруденс стояла неподалеку, еще более прекрасная, чем прежде: в розовом платье с кружевными оборками и в коротких белых перчатках. Она только что закончила танец и сейчас безмятежно беседовала с поклонником.
Кристофер чувствовал себя так, словно минуту назад преодолел тысячи миль. Острота и неотвратимость собственного желания поражали, а образ красавицы и нежный мелодичный голос дарили давно забытое чувство надежды.
Пруденс словно почувствовала приближение своего героя, обернулась и пристально посмотрела. Узнавание пришло почти мгновенно: зеленые глаза радостно вспыхнули, лицо осветилось удивленной и восторженной улыбкой.
- Дорогой капитан Фелан! - Она протянула руку; офицер почтительно сжал тонкие пальчики и склонился, на миг прикрыв глаза.
Как долго он мечтал об этой встрече! Как долго ждал!
- Так же неотразимы, как и прежде, - заметила мисс Мерсер. - Нет, еще ослепительнее! Каково это - носить на груди столько медалей?
- Тяжело, - коротко ответил Кристофер, и Пруденс звонко рассмеялась.
- Я уже отчаялась когда-нибудь вас увидеть…
Кристофер решил, что она говорит о Крыме, и признательно склонил голову.
К сожалению, радость оказалась преждевременной. Пруденс продолжила:
- Да-да, после возвращения в Англию вы сразу куда-то спрятались. - Она лукаво улыбнулась. - Должно быть, знали, что отсутствие лишь подстегнет всеобщее любопытство.
- Поверьте, повышенное внимание окружающих вовсе не входит в мои планы.
- Тем не менее вас хотят видеть в каждом лондонском доме. Нет в городе гостиной, хозяйка которой не мечтала бы назвать вас своим гостем. - Она кокетливо повела плечами и добавила: - А каждая девушка мечтает выйти за вас замуж.
Ах, до чего же хотелось обнять красавицу, прижать к груди, спрятать лицо в золотых волосах!
- Но что, если я не гожусь для брака?
- Вот еще! Разумеется, годитесь. Национальный герой, наследник Ривертона. Если не вы, то кто же?
Кристофер зачарованно смотрел в красивое, безупречно правильное лицо, любовался сиянием жемчужных зубов. Мисс Мерсер говорила так же, как всегда: мило, легко, насмешливо.
- Наследование Ривертона еще не определено окончательно. - Он с сомнением покачал головой. - Ничто не мешает деду завещать поместье кому-нибудь из моих кузенов.
- После того как вы бесстрашно сражались в Крыму? Сомнительно, что найдется кандидатура более достойная. - Она раскрыла веер. - Но что же все-таки заставило вас выйти из тени и появиться в обществе?
Он ответил едва слышно:
- Следовал за путеводной звездой.
- За путеводной… - Пруденс на миг растерялась, но тут же сообразила:
- Ах да, конечно. Помню.
Внезапная неуверенность, короткая заминка показались подозрительными и развеяли сладостный туман.
Горячее радостное нетерпение начало медленно, но верно сникать.
Конечно, было бы неразумно ожидать, чтобы любимая помнила каждое слово. Сам он перечитывал письма тысячу раз - до тех пор, пока строчки не запечатлелись в душе, однако не мог требовать того же от далекой собеседницы. Ее жизнь текла в обычном русле, в то время как его собственное существование разительно изменилось.
- Вы по-прежнему любите танцевать, капитан? - поинтересовалась Пруденс и вопросительно взглянула из-под длинных ресниц.
- С вами - да. - Кристофер поклонился, и красавица без сомнения приняла предложенную руку.
Они танцевали. Капитан Фелан обнимал любимую. Однако уже через несколько минут возникло неприятное ощущение: долгожданное облегчение казалось не более надежным, чем мост, построенный из дыма.
За безупречным фасадом ощущалась фальшь. Где-то таился обман…
Глава 13
Шли недели. Кристофер часто вспоминал слова Одри о том, что искать в душе Пруденс глубину - занятие абсолютно бессмысленное. Нет, не может быть. Он не придумал эти письма. Кто-то их написал.
В одну из первых встреч он спросил мисс Мерсер о последней короткой записке… "Я не та, за кого вы меня принимаете…" Что она имела в виду и почему перестала писать?
Пруденс покраснела, смутилась и растерялась, что было ей абсолютно несвойственно. За светским лоском впервые проявились настоящие чувства.
- Наверное… думаю, потому, что не знала, как себя вести.
- Что же вас смущало? - с мягкой настойчивостью уточнил Кристофер, увлекая ее в темную часть террасы. Обнял за плечи, попытался привлечь ближе. - Письма приносили огромную радость. - Страстное желание заставляло сердце биться чаще. - Когда вы внезапно замолчали, я едва не сошел с ума. Удерживало одно: просьба вернуться и вас разыскать.
- О да, я действительно мечтала о встрече. И очень тревожилась оттого, что наговорила в письмах немало глупостей.
Он обнимал нежно, бережно, словно боялся раздавить хрупкую вазу. Горячие губы коснулись виска.
- Милая Пруденс… ночи напролет я мечтал вот так вас обнять.
Она обвила руками его шею и слегка отклонилась. Поцелуй казался естественным продолжением слов, и губы с готовностью раскрылись навстречу. Чудесный поцелуй. Однако он не мог принести удовлетворение и хотя бы немного облегчить томительную боль вожделения. Случилось так, что мечты о поцелуе затмили реальность.
С мечтами не раз происходило подобное.
Пруденс отвернулась и смущенно рассмеялась.
- Вы чересчур настойчивы.
- Простите. - Кристофер послушно отстранился. Мисс Мерсер стояла рядом, и в воздухе витал легкий цветочный аромат духов. Он продолжал обнимать ее за плечи и надеялся почувствовать нечто особенное, но сердце молчало, словно закованное в ледяной панцирь.
Почему-то он верил… но нет, напрасно. Ни одна женщина на свете не в состоянии соответствовать столь неумеренным, опрометчиво завышенным ожиданиям.
Кристофер упорно продолжал ухаживать: встречался с мисс Мерсер на балах, раутах и обедах, сопровождал вместе с миссис Мерсер на прогулки и пикники, приглашал в театр, на выставки и в музеи.
Пруденс казалась воплощением безупречности: красивая и очаровательная, она не задавала неудобных вопросов. Да и вообще редко спрашивала о личном. Война и битвы ее не интересовали, хотя медали вызывали откровенное восхищение. Иногда ему казалось, что в ее понимании награды заменяют сверкающие украшения и представляют собой мужское подобие бриллиантов.
Милые, ничего не значащие разговоры крутились вокруг сиюминутных событий и последних сплетен, ничем не отличаясь от тысяч других бесед, с другими молодыми дамами и во время других светских сезонов. Как правило, подобного эфемерного общения вполне хватало, но вот сейчас все почему-то обстояло иначе.
Он верил, надеялся, что небезразличен Пруденс, однако в реальной жизни не находил и следа той нежности и заботы, которая сквозила в письмах.
"Мысли о вас давно превратились в мое личное созвездие. Как бы далеко вы ни находились, милый друг, все равно не окажетесь дальше этих неподвижных звезд в душе".
Он сгорал от любви к той Пруденс, с которой беседовал в письмах. Где она? Почему прячется?
Во сне Кристофер постоянно попадал в темный густой лес, то и дело продирался сквозь колючие заросли в погоне за смутным женским силуэтом. Желанный образ оставался неуловимым, недоступным, далеким. Он просыпался, тяжело дыша и безнадежно сжимая пустоту.
Дни проходили в решении бесконечных деловых вопросов и в суете светских встреч. Душные, перегруженные мебелью и ненужными украшениями комнаты сливались в бесконечную вереницу. Ни к чему не обязывающие разговоры и мелкие, бессодержательные события не задерживались в памяти. Трудно было поверить, что когда-то подобное существование увлекало и доставляло радость. Ужасно, но эпизоды Крымской войны вспоминались едва ли не с ностальгическим чувством и рождали тоску по коротким мгновениям настоящей жизни.
Даже в битве, лицом к лицу с врагом, возникала человеческая связь: попытки понять намерения, ответить и убить создавали напряжение и заставляли действовать на пределе возможностей. Но в окружении элегантных, претенциозных аристократов неизбежно возникало ощущение пустоты и отчужденности. Кристофер знал, что никогда больше не станет своим в этом мире, да и бомонд, кажется, уже пришел к такому же выводу.
Тоскуя по искреннему, открытому общению, он с особой теплотой предвкушал встречу с дедом.
Лорд Аннандейл неизменно отличался придирчивой строгостью и нередко позволял себе поистине безжалостные комментарии. Ни один из внуков, включая и кузена, которому со временем предстояло унаследовать графский титул, не соответствовал высоким требованиям. Исключение составлял лишь Джон. Наверное, именно поэтому в детстве и юности Кристофер намеренно старался ничем не походить на брата.
Предстоящий визит не только радовал, но одновременно внушал опасение и сочувствие: старик, должно быть, особенно тяжело переживал потерю.
Как только капитан Фелан вошел в роскошный особняк, его немедленно проводили в библиотеку, где, несмотря на разгар лета, ярко горел камин.
- О Боже, дед! - воскликнул он, с трудом выдерживая волну горячего воздуха. - Да ты изжаришь нас обоих, как пару куропаток! - Быстро подошел к окну, распахнул настежь обе створки и жадно вдохнул свежий, хотя тоже далеко не холодный воздух. - Не лучше ли согреться во время прогулки?
Старик хмуро взглянул из глубины огромного кресла и недовольно проворчал:
- Доктор считает, что свежий воздух вредит здоровью. Советую сначала обсудить условия наследства, а уже потом пытаться сжить меня со света.
- Нечего обсуждать. Оставь мне то, что считаешь нужным, или ничего - как пожелаешь.
- Как всегда, пытаешься манипулировать, - пробормотал Аннандейл. - Надеешься, что я поступлю наперекор твоим словам?
Кристофер с улыбкой снял пальто, бросил на ближайшее кресло и только после этого подошел к деду, сжал тонкие холодные пальцы.
- Добрый день, сэр. Прекрасно выглядите.
- Ничего прекрасного, - возразил Аннандейл. - Я стар. Попытки жить в дряхлом, немощном теле напоминают плавание в открытом море на корабле, потерпевшем аварию.
Кристофер опустился в соседнее кресло и посмотрел пристальным, изучающим взглядом. Лорд Аннандейл заметно похудел, и кожа обвисла, напоминая мятый шелк на железном каркасе. Не изменились лишь глаза - яркие, пронзительные. Да еще густые широкие брови остались черными, хотя волосы окончательно побелели.
- Очень по тебе соскучился, - искренне признался Кристофер, - хотя и сам не понимаю почему. Должно быть, строгий взгляд возвращает в детство.
- Ты был самым непослушным ребенком на свете, - снова заворчал Аннандейл, - и к тому же невероятно эгоистичным. Я в последнее время регулярно читал отчеты Рассела о твоих боевых подвигах и постоянно думал, что тебя с кем-то перепутали.
Кристофер широко улыбнулся:
- Если подвиги и случались, то происходило это само собой, помимо моей воли. Просто я старался спасти собственную шкуру.
Из горла старика донеслись странные звуки, отдаленно напоминавшие смех, но уже через секунду брови вновь насупились.
- Судя по всему, ты с честью выдержал испытание. Поговаривают, что не за горами звание рыцаря. Советую заранее настроиться на церемонию и не отвергать приглашение ее величества. Бегство из Лондона после возвращения с фронта вызвало всеобщее недовольство.
Кристофер нервно пожал плечами:
- Не собираюсь изображать дрессированную обезьяну и развлекать зевак. Я ничем не отличаюсь от тысяч сослуживцев: так же, как они, выполнял воинский долг, и больше ничего.
- Скромность - это что-то новое, - бесстрастно заметил старик. - Вот только хотелось бы знать, настоящая ли она или придумана специально для меня.
В угрюмом молчании Кристофер развязал шейный платок и оставил болтаться подобно шарфу. Прохладнее не стало, и пришлось подойти к открытому окну.
Он посмотрел вниз, на шумную, суетливую улицу. Летом люди жили под открытым небом, не стесняясь посторонних глаз: сидели и стояли в дверях, ели, пили и вели громкие разговоры. Колеса экипажей и лошадиные копыта поднимали облака горячей зловонной пыли, но досадное обстоятельство никого не тревожило. Вот проехала небольшая повозка; исполняя роль пассажира, в дальнем ее конце важно восседала небольшая кудлатая собачонка, в то время как хозяин сосредоточенно направлял лохматого пони в узкие просветы между экипажами. Сразу вспомнился Альберт, и болезненное раскаяние не заставило себя ждать. Надо было взять верного товарища в Лондон, а не бросать на попечение слуг. Но с другой стороны, теснота и сутолока свели бы беднягу с ума. Жизнь в деревне более комфортна.
Задумавшись, Кристофер не сразу сосредоточился на словах деда.
- …пересмотрел вопрос о твоем наследстве. Поначалу оставил тебе слишком мало. Львиная доля, разумеется, досталась брату. Если и существует на свете человек, достойный получить Ривертон больше, чем Джон Фелан, то я его до сих пор не встретил.
- Согласен, - негромко произнес Кристофер.
- Но он покинул этот мир и не оставил наследника, так что теперь дело за тобой. Хотя ты, кажется, взялся за ум, все равно сомнительно, справишься ли с огромным поместьем, сможешь ли соответствовать почетной и нелегкой обязанности.
- Не уверен. - Кристофер помолчал. - Не хочу ничего из того, что изначально предназначалось Джону.
- Сейчас услышишь, что именно перейдет в твои руки, независимо от того, хочешь ты этого или нет. - Лорд Аннандейл говорил жестко, но в то же время не пытался скрыть симпатию. - На свете существует ответственность, мой мальчик, и никому не дано уклониться от обязанностей. Но прежде чем приступить к изложению завещания, хочу кое о чем тебя спросить.
Кристофер сохранял невозмутимость.
- Да, сэр.
- Почему ты сражался так самозабвенно? Ради чего каждую минуту рисковал здоровьем и самой жизнью? Ради блага родной страны?
Кристофер презрительно фыркнул.
- Война не способна принести стране пользу, а развязали смертельное побоище те, чьи меркантильные интересы требуют немедленного удовлетворения. Ну а заносчивость и тщеславие политиков подлили масла в огонь.
- Значит, сражался за славу и медали?
- Вряд ли.
- Тогда что же вело тебя на подвиги?
Кристофер мысленно перебрал возможные варианты. Найдя правду, он тщательно, с усталым смирением обдумал ответ и лишь после этого позволил себе заговорить: