- Она ни о чем не знала. Помнишь фильм? "Лолиту"? Что-то подобное было и со мной, только наоборот.
- Как - наоборот?
- Ну в книге и в фильме он любит ее, а она его нет. Кретов не любил меня, нисколько не любил. А я… - Ленка нервно тряхнула головой. - Я была такой маленькой, глупой, умирала от любви к нему. Рыдала, дура, когда он ушел от нас, вены хотела вскрыть. - Она немного помолчала, убрала со лба вылезшую из пучка тонкую светлую прядь. - Потом, когда все немного забылось, меня стал преследовать стыд. Я казалась самой себе… грязной какой-то, что ли, испорченной. Не знаю, как тебе объяснить… - Ленка беспомощно развела руками.
- Не надо, - мягко проговорила Алька, - не объясняй. Все и так ясно. Я всегда знала о Крете, что он хам и маразматик, но что такое чудовище!.. Ты могла бы его запросто упечь за решетку, если бы сказала маме.
- Но я этого вовсе не хотела. Он, напротив, нравился мне. Ты… презираешь меня за это?
- Что ты! - горячо воскликнула Алька. - Почему я должна тебя презирать? Жалею, и больше ничего.
- Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь в оркестре знал об этом, - смущенно попросила Ленка.
- Никто и не узнает, - твердо пообещала Алька. - Считай, что я ничего не видела, и тема эта закрыта. Ух, елки-палки, - выдохнула она, огорченно разглядывая огромную дыру на новых колготках, - я и не заметила, что в подъезде у Кретовой нет нижней ступеньки.
- А я видела ее, когда мы поднимались, да потом позабыла, не успела тебя вовремя предупредить, - виновато произнесла Ленка. - Больно?
- До свадьбы заживет. Ты лучше скажи - как тебе известие об ограблении Вертуховой?
- Не понимаю, какой в этом смысл.
- А я знаю, - горячо заговорила Алька. - Неужели тебе до сих пор не ясно, что Кретова хотели убить не случайно. Кому-то позарез нужны его долбаные партитуры.
- Но кому?
- Если б знать. Но Рыбак тут ни при чем, это точно. Они же ему ставят в вину, что он прикончил Крета непреднамеренно, в состоянии аффекта, а на самом деле кто-то давно подготавливал это убийство.
Ленка как-то странно взглянула на Альку, быстро пожала плечами.
- Слушай, подруга, - медленно произнесла она. - А тебе, часом, не боязно?
- О чем ты?
- Ну ты же сама только что сказала, что убийство готовилось. Какие-то люди охотятся за Кретом или за его бумагами. Они готовы и на грабеж, и на убийство. Так?
- Так, - кивнула Алька, все еще не взяв в толк, куда клонит Ленка.
- А если так, умница моя, разумница, куда же мы прем с тобой им наперерез?
Ленкино лицо было бледным, в глазах застыл страх. Алька внезапно остановилась.
- Ты считаешь, нам что-то угрожает? - неуверенно спросила она.
- Честно? Я считаю, да.
- Ты не хочешь ехать на дачу? - Алька совершенно по-детски всплеснула руками, будто ей не купили обещанную игрушку.
- Ты ничего не поняла! - рассердилась Ленка. - При чем здесь хочу или не хочу? Я боюсь, ясно тебе, бо-юсь! И тебя одну туда тоже не отпущу. Я не хочу, чтоб тебя нашли на железнодорожных путях!
- Лен, но ведь никто не знает, что я… что мы…
- Я в этом не уверена. Тот, кто отслеживал каждый кретовский шаг, подготавливая его смерть, не теряет бдительности и сейчас. Пока не случилось ЧП с квартирой Вертуховой, я думала так же, как и ты. Но теперь все изменилось. Аля, ты рискуешь, если не уймешься.
- Я все равно поеду, - угрюмо пробормотала Алька. - Ты, конечно, если дрейфишь, можешь остаться, а я поеду.
- Хорошо. - Ленка быстро зашагала к метро. - Поезжай. Я, естественно, тебя не брошу. Ответь мне только, кого ты собираешься искать на даче в конце марта? Очкастую Ингу? Тех, кто знает ее адрес? А если никто не знает, так же как в Москве? А если она имеет отношение к убийству Крета не более чем мы с тобой? Может, она даже боится тех людей, которые расправились с ее любовником, потому и исчезла?
- Стоп! - Алька стала как вкопанная. - Как же мне раньше в голову не пришло?
- Что еще? - устало проговорила Ленка, продолжая идти вперед.
- Инга тоже мертва! Ее убили, как и Крета. Как ты не понимаешь? Она что-то знала о партитурах, они боялись вместе! Вспомни последнюю репетицию во Владимире - Крету явно угрожали, он и сдрейфил от слов Рыбака. И Софье Тимофеевне он жаловался, что чувствует близкую смерть. Неспроста это, поверь мне! Вот и произошло то, чего они с Ингой так опасались. Вдруг это она была во владимирской гостинице, ее шаги я слышала в коридоре? Тогда ей удалось исчезнуть, а потом достали и ее! - Алька едва поспевала за разъяренной Ленкой, которая продолжала нестись как угорелая.
- Тем более концы обрублены, - сказала та. - Ехать незачем!
- Ехать надо! - возразила Алька. - Все равно надо. Если я ошибаюсь и Инга жива, только она может пролить свет на это дело.
- Ладно, поедем, только уймись и давай наконец дойдем до метро, а то мы домой и к утру не вернемся! Сама лезешь на рожон, меня в это безумие вовлекаешь! И ведь ничего нам не даст твоя затея, кроме больших проблем!
Алька была готова подписаться под каждым Ленкиным словом, настолько верно и логично та говорила. Но главное для нее было все-таки то, что Ленка согласилась поехать с ней, а значит, она будет не одна.
Расставшись с подругой на Преображенке, Алька принялась строить план. Для поездки на дачу в Александров нужно было дождаться выходных, а ближайшие выходные, как назло, будут заняты - Горгадзе организовал концерты в музее Глинки. Правда, в воскресенье концерт был утренний и можно, наверное, успеть… Занятая подсчетами времени, Алька не заметила, как дошла до квартиры. Она остановилась перед дверью, с удивлением разглядывая бумажный листок, засунутый за кнопку ее звонка. "Что-нибудь с Элеонорой Ивановной, - решила она, вытаскивая записку. - Плохо с сердцем, забрали в больницу". Она развернула бумагу. На половинке машинописной страницы красивым компьютерным курсивом было набрано: "Девочка, не суйся не в свое дело, пожалеешь".
В конце предложения вместо восклицательного знака стояла спокойная точка.
Алька услыхала, как громко стукнуло сердце - резко, гулко и всего один раз. Ей сразу расхотелось входить в квартиру, но на лестнице оставаться тоже было жутко - Альке показалось, что она явственно слышит шаги внизу. Поколебавшись, она все же вытащила ключи, долго не могла попасть в замочную скважину и, наконец, широко распахнув дверь, ввалилась в квартиру. На минуту стало легче - в коридоре ярко светила люстра, мирно стояли под вешалкой черные войлочные ботинки Элеоноры Ивановны, тикали настенные часы в углу. Алька перевела дух и сняла куртку. Громко затрещал телефон, и тотчас же из своей комнаты выглянула соседка.
- Обзвонились тебе, - морщась, точно от зубной боли, сказала она Альке. - Замаялась подходить. Каждую минуту - не пришла еще, не пришла? Точно на пожар. Больше не подойду!
Алька прямо в ботинках бросилась к себе, схватила трубку. Она уже знала, кто звонит.
- Ленка, ты?
- Пришла? Видела?! Что я тебе говорила?!!
- Тебе тоже прислали? - задала Алька глупый вопрос.
- Вот что, - твердо сказала Ленка. - Кончаем с этим. И без возражений!
- А Рыбак?
- Почему бы тебе не спрыгнуть для него с десятого этажа? Пользы будет столько же, но есть шанс выжить - я читала, не все разбиваются насмерть. А так - шансов никаких. Я не самоубийца. Нам такое не по зубам, и думать забудь.
- Ладно, - убитым голосом проговорила Алька. - Прости, что ввязала тебя в это дело. Я постараюсь забыть.
- Вот и умница, - устало сказала Ленка. - Запри покрепче дверь и ложись спать.
- Спокойной ночи, - прошептала Алька и повесила трубку.
Сев на кровать, она развернула скомканную записку. От бумаги шел слабый, еле уловимый запах то ли духов, то ли туалетной воды, точно от любовного письма. И тем более жутким и зловещим казался смысл, заключенный всего в одной фразе.
18
Ночью Алька никак не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, пытаясь разгадать, что же такого интересного могли содержать в себе переложенные для симфонического оркестра партитуры опер. В голову не приходило ничего путного. Штора на окне пугающе шевелилась, и Алька боялась закрыть глаза. Утром ее качало, лицо было опухшим и бледным, в голове шумело. В таком виде она и явилась на репетицию, стараясь не встретиться с проницательным взглядом концертмейстера.
В филармонии ее ожидал очередной сюрприз.
- В выходные играете соло с Соловьевой, - заявила Сухаревская тоном, не терпящим возражений. - Надеюсь, ты помнишь Вивальди? Если нет, то у тебя три дня в запасе.
Концерт Вивальди Алька играла ровно полгода тому назад, когда во время гастролей в Праге заболел Эдик Скворцов. Тогда Сухаревская скрепя сердце выпустила на сцену Альку. У той от неожиданности дрожали руки, но ничего, стиснула зубы, сыграла. Кретов остался доволен, Ирка сказала что-то насчет штрихов, но в целом все прошло путем. С тех пор Алька Вивальди не повторяла. Издевается Ирка над ней, что ли?
- Я не сыграю, - твердо сказала Алька.
- Сыграешь, - холодно отрезала Сухаревская. - Позаниматься придется, ничего не попишешь, но сыграешь. Соловьева не против.
- Потому что она сто раз его играла, а я - один.
- Тебе и одного достаточно. - Ирка отошла в сторону, будто забыв об Алькином присутствии, и та не поняла - комплимент ли ее слова или очередное издевательство.
Пришел веселый Чегодаев, подмигнул Альке и отправился в кабинет директора распределять премии - на оркестр выписали дополнительные деньги. На минуту Алькой овладело искушение рассказать Ваське обо всем: и о своих действиях, и о записке с угрозой. Она уже было приблизилась к дверям глотовского кабинета, но что-то заставило ее остановиться.
Репетиция тянулась бесконечно, после бессонной ночи ныли руки, перед глазами прыгали цифры тактов. Молчаливая и такая же бледная Ленка сидела рядом, и Аля слышала, как она фальшивит. Сухаревская время от времени оборачивалась и бросала на подруг яростные взгляды, но Альке было абсолютно все равно.
- Ты куда? - спросила она Ленку, когда Горгадзе наконец отпустил оркестр.
- Домой, конечно. - Ленка быстро собирала инструмент. - Заниматься надо, а то, того гляди, с работы выгонят. Мы ведь пока что с тобой не на Петровке работаем, а в оркестре, здесь играть надо, а не преступников разыскивать.
Ленка ушла, а Аля медленно запаковала скрипку и побрела к метро. Сзади посигналила машина, из-за опущенного стекла Альке улыбался Чегодаев.
- Куда утекла? - Он распахнул дверцу. - Садись, премию отметим.
- Мне заниматься надо, - покачала головой Алька, - в субботу Вивальди играть.
- Не повезло вам, - сочувственно кивнул Чегодаев. - Будете теперь струнной группой за весь оркестр отдуваться, я предупреждал. А нам хорошо, никто слова поперек не молвит. Ладно, давай хоть домой отвезу.
- На метро быстрее.
- Ну как знаешь. - Васька захлопнул дверцу, и машина унеслась, выпустив на Альку бензиновое облачко.
Алька так же вяло и медленно прошла через турникет, влезла в переполненный вагон, прислонилась к стене и отключилась. Очнулась она, лишь когда поезд внезапно выехал на поверхность.
"Что за чертовщина? - изумилась Алька. - Сейчас же должна быть "Театральная"!" И тут же поняла, что давно проехала станцию пересадки. Еще через мгновение ей стало ясно, что сделала она это не случайно - поезд следовал до "Красногвардейской". "Зачем? - устало подумала Алька. - Кто меня там ждет?" Но из вагона не вышла, доехала до конечной, отыскала дом, у которого была десять дней назад, нужный подъезд, квартиру.
Рыбакова распахнула дверь, с удивлением вгляделась в Альку, потом, вспомнив, произнесла:
- Ты? Заходи.
В коридоре тут же появился Денис, сделал пару шагов навстречу Альке и остановился.
- Ну чего ты? Боишься? - Алька выругала себя за то, что не догадалась что-нибудь принести ребенку, и протянула ему руку: - Иди сюда, поздороваемся.
Денис так и остался стоять в дверях, смотря на Альку серьезно и с подозрением.
- Забыл, - объяснила Рыбакова. - Ты раздевайся. Вон тапочки возьми. - Она мотнула головой в угол, где стояла обувь, и ушла в квартиру. Денис тут же побежал за ней следом.
Алька быстро переобулась, прошла по коридору на кухню. Рыбакова помешивала что-то в кастрюле, стоящей на плите, малыш прятался у нее за спиной. Оба молчали.
- Может, помочь вам? - предложила Алька. - В магазин сходить или еще что…
- Поиграй вон с ним. - Рыбакова вытащила Дениса вперед. - А я суп доварю. А то ходит хвостом целый день.
Она выглядела лучше, чем тогда, во дворе изолятора, казалась не такой бледной и усталой. Ростом не ниже Альки, в темных волосах почти нет седины.
- У тебя время-то есть?
Алька кивнула, представляя, что ей завтра скажет Сухаревская по поводу невыученной партии.
- Иди, Денис, тетя с тобой поиграет, а потом будешь обедать.
Немного освоившийся Денис послушно отправился в свою комнату вслед за Алькой. Там царил жуткий бардак, повсюду были раскиданы игрушки, на столе лежал раскрытый альбом с каракулями и кучка разноцветных фломастеров. Над столом в рамочке висела Веркина фотография - та строго, по-хозяйски смотрела на непрошеную гостью. Алька повернулась к портрету спиной, улыбнулась малышу, глядевшему на нее с ожиданием, и бодро спросила:
- Во что мы будем играть?
- Не знаю, - протянул Денис.
- Ты музыкой-то заниматься хочешь?
Денис подумал и отрицательно покачал головой.
- Нет? А кем же ты хочешь стать, когда вырастешь?
- Пожарным.
- А, ну ясно. Тогда смотри, вон там - пожар. Видишь? - Алька махнула рукой в сторону заваленного игрушками угла. - Вот и туши давай. Только сначала завал разгрузи, а то машины не проедут. Понял?
- Ага.
Денис стал кидать игрушки с пола в большой ящик, постепенно увлекаясь и разговаривая сам с собой. Алька минут пять понаблюдала за ним, потом тихонько вышла.
Валеркина мать неподвижно сидела у окна, кастрюля была выключена. Она не сразу заметила Альку, вздрогнула, поднялась.
- Готово. - Алька начала привыкать к ее манере говорить - ровно, негромко, короткими, обрывистыми фразами. - Спасибо, а то ничего не могу с ним сделать, все время путается под ногами.
- В сад надо, - подсказала Алька. - Там весело.
- Ходил, - вздохнула женщина. - Карантин там по свинке, последняя неделя пошла.
Она терпеливо накормила внука обедом и ушла укладывать спать, сказав Альке:
- Я с ним посижу минут десять, пока уснет, а ты, хочешь, телевизор посмотри пока или здесь подожди.
Алька зашла в гостиную, внимательно осмотрелась. Здесь стояло пианино, почти такое же старенькое, как у Ленки, только коричневое. На крышке лежала стопка нот, черный флейтовый футляр. Алька подошла, осторожно раскрыла его, коснулась тускло мерцавшего в глубине серебра флейты и тут же отдернула руку: прямо над пианино висела фотография, в такой же рамке, как и та, что в комнате у Дениса. На ней были изображены Валерка с женой, наверное, десятилетней давности. Такими Алька их не видела - совсем юные, красивые, улыбающиеся. Алька зло покосилась на белозубое Веркино лицо и захлопнула футляр. "Дурак, - подумала она. - Ему бы зашвырнуть подальше эти карточки, а он их по всем стенкам развесил. Неужели так любит?"
Она щелкнула пультом, по экрану поползли титры какого-то фильма.
И за каким чертом ей это свидание с Валеркой? Что она может ему сказать? Только то, что она ненавидит Верку, всей душой ненавидит, и, если бы не эта стерва, Алька, наверное, решилась бы и… Нет, этого нельзя, он просто рассмеется ей в лицо, да он и так все время смеялся над ней, и все это знают. А у нее нет гордости! Иначе что она делает здесь, в этой квартире, почему ходит, точно вор, украдкой оглядываясь, отыскивая невидимые следы, пытаясь проникнуть в чужую ей жизнь?
Вошла Рыбакова, села рядом на диван, вопросительно посмотрела на Альку. Та вдруг поняла, что Валеркина мать чего-то ждет от нее, надеется. Видно, приняла те Алькины слова всерьез. Алька вздохнула и отвела глаза.
- Адвоката наняли, - словно себе самой сказала Рыбакова. - Хороший адвокат. Может, срок удастся уменьшить.
- На сколько?
- Не знаю, учитывая все обстоятельства, на два года или на три. Семь лет еще можно переждать.
Алька в который раз удивилась ее выдержке, спокойному тону. Наверное, не многие в подобной ситуации вели бы себя так.
- А у нас тут еще проблемы, - вдруг доверительно проговорила Рыбакова. - Дениса забрать хотят.
- Кто? - испугалась Алька.
- Ну кто? - невесело усмехнулась женщина. - Мать, конечно. У нее теперь все права. Я, конечно, повоюю, я ведь его и растила с детства, он меня только что мамой не зовет. Но не знаю, как выйдет.
- А… Валера об этом знает?
Рыбакова отрицательно покачала головой:
- Пусть подольше не знает, может, еще и обойдется. Я-то поздоровей Верки буду, отчего же мне ребенка не доверить!
Женщина немного оживилась, ища у Альки поддержки, речь ее потекла быстрее, постепенно окрашиваясь эмоционально. Видимо, она устала от молчания, и ей хотелось поговорить с кем-нибудь.
- Конечно, - поддакнула Алька, - может, обойдется.
- Хочешь, записку ему напиши, - неожиданно предложила Рыбакова. - Записку можно, принимают. А то из ваших никто больше не пришел. Только Ира.
- Ира? Сухаревская?
- А чего ты удивляешься, они еще с детства друзья. В школе имени Гнесиных оба учились. Только Валера мой на четыре года младше. Но все равно вечно во дворе играли вместе: гнесинцы - народ дружный, учащихся меньше, чем в обыкновенной школе, все друг с дружкой знакомы.
- Я не знала, - проговорила Алька, отказываясь верить собственным ушам. Вот это Ирка, молодец, да и только. А Алька думала, что ей, кроме верных штрихов, ничего в жизни не надо.
- Будешь записку писать? - повторила Рыбакова.
- Н-нет, - выдавила Алька. - Вы сами…
- Чего - сама? - удивилась Рыбакова.
- Ну там привет ему передайте от меня в своем письме. Он-то пишет вам?
- Пишет.
- И… как?
- Да не сказать, чтоб очень подробно. Все нормально, про Дениса спрашивает, а больше ничего.
- Пойду я. - Алька поднялась с дивана, сворачивая разговор, грозивший привести к ее разоблачению.
- Иди, - согласилась Рыбакова. - Ты давно в оркестре? Что-то Валера мне про тебя и не говорил.
- Год.
- В первых скрипках?
- Да.
- Ладно, спасибо, что помогла.
Алька вышла из подъезда, приблизилась к фонарю, вытащила из сумки аккуратно сложенную вчерашнюю записку. Несколько раз перечитала. Почему-то сейчас оно не показалось ей таким пугающим. Наоборот, записка была чем-то похожа на те, которые они в детстве писали друг другу дворовой компанией, играя в бандитов. Почему она не может поехать в Александров? Никто не застрелит ее из пистолета при всем честном народе, а от края платформы можно ведь держаться подальше. И вообще, что плохого в поездке за город? Откуда и кто знает, зачем она туда собралась? Надо ехать, они на верном пути, иначе их не стали бы останавливать, пугать письмами. В воскресенье, после концерта.