Сначала она проводит языком по всей его длине, потом щекочет головку. Она чувствует, как он подрагивает, отвечая на ее прикосновения. Она достает член изо рта, крепко зажав в ладони, ласкает и опять вставляет в рот. Леонардо наклоняется, засовывает руку между ее ног и гладит плоть пальцами.
– Ты готова принять меня, Валентина, – шепчет он. – Ты как бархат.
Он поднимает руки, облизывает пальцы и берется за ее плечи. Отступает, так что член выходит из ее рта, и опускается перед ней на колени. Они смотрят друг другу в лицо. Он улыбается. На миг он снова становится тем Леонардо, которого она знает.
– Хочешь? – тихо спрашивает он.
– Очень, – шепчет она в ответ.
Его глаза темнеют, он крепко сжимает пальцами ее соски, отчего она млеет еще больше.
– Повернись, – произносит он голосом, обретшим прежнюю твердость.
Она поворачивается, и он кладет руку на ее спину, заставляя встать на четвереньки. Потом просовывает руку ей между ног, так, что ладонь его оказывается на ее животе, и медленно ведет вниз, все ниже и ниже, по волосам на лобке, легонько прикасаясь пальцами.
– Чего ты хочешь, Валентина? – снова спрашивает он.
– Чтобы ты трахнул меня! – шипит она.
Леонардо резко входит в нее, и она вскрикивает. Он стремительно набирает темп, и она задыхается от возбуждения и страха, вцепившись пальцами в густой ворс ковра. Это чистый секс. Без любви, акт, подтверждающий дружбу между Валентиной и Леонардо. И это именно то, что ей сейчас нужно. Его толчки невероятно сильны. Она чувствует спиной его волосатую грудь, и ей представляется, что его темная кожа горит от желания, пламенеет, точно внутри него бушует огонь. Она уже совсем близка к финалу. Леонардо кричит и с последним толчком испускает семя. Но для нее это слишком рано. Она пытается удержать его внутри, прижимается к нему, но он отодвигается.
Она роняет голову и видит перед собой узоры на ковре. Боковым зрением замечает, что Леонардо снимает презерватив и надевает трусы. Тело ее от неутоленного желания натянуто как стрела. Но и другое чувство пронизывает ее. Злость. Злость настолько сильная, что она не может пошевелиться. Она в ярости. Однако злится не на Леонардо и даже не на себя, а на Тео. Она понимает, что, сколько бы мужчин у нее ни было, никто не заменит его. Как она допустила такое? В этот миг приходит осознание того, что Тео прав и между ними действительно существует особенная связь, но она уничтожила ее. Какой мужчина поймет, чем она только что занималась с Леонардо?
– Валентина… Валентина…
Она чувствует, что кто-то теребит ее плечо, пытаясь разбудить.
– Валентина, проснись. Тебе снится плохой сон.
Валентина открывает глаза и видит Леонардо, который склонился над ней, его карие глаза полны тревоги.
Она медленно выдыхает, соображая. Она лежит на кровати рядом с Леонардо. Сейчас день, и, судя по тому, как солнечный свет наполняет комнату, день в разгаре.
– Успокоилась? – спрашивает он.
Она кивает, хотя все еще не может отойти от страшного сна.
– Не хочешь рассказать, что тебе приснилось?
Она вздыхает.
– Нет. Лучше попробую забыть. – Толща воды. Темнота. Погружение. Судорожные попытки вдохнуть. Вода в легких.
Она садится на кровати, протирает глаза и внимательнее рассматривает того, кто рядом. В памяти всплывают события прошедшей ночи.
– Поверить не могу, что ночью мы сделали то, что сделали… – начинает она.
– Тебе понравилось? – спрашивает Леонардо, лукаво поглядывая на нее. – Тебе было весело? – Ей показалось, или он действительно выделил интонацией слово "весело"?
– Конечно, понравилось!
Она игриво бросает в него подушку. Он смеется, кидая подушку обратно.
– А я сомневался, – говорит он. – Потом ты почему-то загрустила.
– Я просто запуталась… – На миг она в нерешительности замолкает. – Как же Тео? Как Ракель?
– У нас с Ракель свободные отношения, – говорит Леонардо. – Прошлой ночью она тоже была с кем-то.
Изумлению Валентины нет предела. Так, значит, есть такие люди, которые занимаются этим и не расходятся!
– А что касается Тео, поверь, тебе все станет понятно после того, как ты сегодня войдешь в Темную Комнату.
Говорит он так, будто знает что-то, чего не знает она.
– Что ты от меня скрываешь, Леонардо? – Она грозит ему пальчиком.
В ответ он медово улыбается.
– Терпение, Валентина. – И то, как он это произносит, напоминает ей о Тео. Теперь злость на любовника развеялась, уступив место тревоге. Не разрушила ли она, переспав с Леонардо, возможное совместное будущее с Тео? Нужно ли скрывать от него это? И все же она не жалеет о случившемся ночью. Вот что странно.
– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала, Валентина, – говорит Леонардо.
Она вопросительно смотрит на него.
– Чтобы Темная Комната могла дать тебе все, что нужно, ты должна поделиться со мной своей самой эротической фантазией.
Она пристально смотрит на него и чувствует, что краснеет, как будто он может прочитать ее мысли.
– Можешь это сделать? – Он придвигается к ней по кровати.
– Не знаю, – бормочет она. – Не уверена, чего мне хочется.
– Я мог бы что-нибудь придумать, – говорит он и гладит верхнюю часть ее бедра под одеялом. Тело ее мгновенно откликается на его прикосновение. Она чувствует, как его палец находит ее клитор и начинает его нежно тереть. – Отдайся фантазиям, Валентина, – бархатным, как урчание кота, голосом произносит он. – Возьми меня в свои самые глубокие, темные желания.
По мере того как палец Леонардо поднимает ее до все более высоких вершин, в сознании Валентины, словно из темноты, проступает образ. Ее самая дикая фантазия. Нерешительно она пересказывает ее Леонардо.
Когда заканчивает, образ сменяет другая картинка. Этой фантазией она не делится с ним. В ней среди ночи Валентина заходит в свою спальню. Там ее ждет Тео, с фонарем в руке и не скрывающий своей наготы. Он роняет фонарь, начинающий крутиться по полу и, как зеркальный шар в танцзале, проецирующий свет на стены комнаты. Потом подхватывает ее обеими руками и поднимает, высоко-высоко, так, что она задевает волосами люстру, которая отзывается мелодичным звоном подвесок и разбрасывает еще больше отблесков, отчего пятнышки света каплями дождя разлетаются вокруг них по всей спальне. Он снова ее опускает, и она обхватывает его ногами за талию, направляя его пенис в себя. Один толчок, и она уже широко раскрыта, все разочарования этой недели исчезают, как будто на спине у нее открылась дверка и чувства потоком хлынули из нее. Наступает оргазм, снова и снова, волшебный палец Леонардо переносит ее в объятия Тео.
Белль
Синьор Бжезинский вернулся. Белль еще не видела его, но слышала, как ночью он расхаживал по дому и кричал на Ренату за то, что неправильно приготовила мясо. "Он ждет случая избить меня, – думает она, – но этого нельзя допустить". Не потому, что она боится, просто хочет защитить Сантоса. Белль знает: любовник сдержит слово, если увидит хотя бы еще один синяк на ее теле.
"Я сбегу", – решает она, проснувшись утром. Ночью ей приснился прекрасный сон, в котором она и Сантос были вместе далеко-далеко от Венеции. Белль в меховой шубе, под ногами скрипит снег, Сантос рядом с ней. Пар их дыхания сливается в облако, когда они, задрав головы, смотрят на пестрые купола собора Василия Блаженного в Москве. В ее ладони внутри кармана шубы зажат изумруд Романовых, они похитили его у коммунистов. Или они где-то в тропических краях, плывут на его белоснежной шхуне и делают остановку на Кубе, где проводят ночь, танцуя и играя в карты с какими-то мрачными личностями, и чудом спасаются со всем выигрышем. Да, удача была бы на их стороне, потому что, когда два человека созданы друг для друга, везенье им дается на двоих.
Открывается дверь, и с завтраком на подносе входит Пина. Белль садится на кровать, взбивает подушку, засовывает ее за спину и чувствует себя так хорошо, как не чувствовала уже целую вечность. Настало время нарушить клятву. Да и что это за клятва, если тебя вынудил ее дать умирающий отец? "Это обычный шантаж, – рассуждает Белль. – Пора жить для себя и перестать чувствовать ответственность за мать".
Она смотрит на поднос, который поставила себе на колени. Молочный чай в чашечке из тонкого венского фарфора, аккуратные треугольные бутерброды, яйцо всмятку в серебряной подставке. Она разбивает скорлупу ложечкой. Но вдруг ощущает тошноту, поспешно отставляет поднос и встает с кровати.
– Сударыня, вы здоровы? – Пина, раздвигая шторы, стоит у окна.
Белль кивает, не в силах говорить, и бросается сломя голову в туалет. Она едва успевает добежать до унитаза, когда ее выворачивает.
Пока она сидит на корточках возле унитаза, в туалет врывается Пина.
– Сударыня, вы заболели!
– Не знаю, Пина. Минуту назад я себя прекрасно чувствовала. Это из-за яйца. Меня начало тошнить от него.
Она прижимает ладони к холодному черно-белому кафелю на полу, а потом ко лбу. Температуры нет.
– Вам нужно еще полежать. Отдохнуть.
Белль поднимается, покачиваясь, прислоняется к раковине и смотрит в зеркало на свое бледное лицо.
– Нет, мне нужно идти.
Она видит в зеркале взгляд Пины. Лицо молоденькой девушки горит огнем. "Ей известна моя тайна, – думает Белль. – Я совсем не знаю эту девочку, но доверила бы ей свою жизнь".
– Скажи, Пина, – обращается к ней Белль, начиная накладывать макияж, – ты скучаешь по своему дому на Сицилии?
Девочка кивает, в глазах – тоска, губы печально сжаты.
– Я помню, как ты пела мне на своем диалекте. Это было очень красиво. – Белль подается вперед, подводит брови. Ее все еще подташнивает, но это не помешает сегодня встретиться с Сантосом. – Твои родители живут еще на Сицилии?
– Моя мать умерла, сударыня, у отца теперь новая жена и семья.
– О, какая жалость, Пина. – Так вот почему девочка никогда не ездит домой по выходным, вот почему ее не навещают родственники.
Она смотрит на Пину. Горничная так молода. Ей почти столько же, сколько было самой Белль, когда она вышла замуж.
– Ты такая красивая, Пина. Наверное, от поклонников отбоя нет.
Пина делается совсем пунцовой и опускает глаза в пол.
– Мне нет до них дела, – говорит она.
– Тогда не спеши выходить замуж, – строго произносит Белль. – Наслаждайся свободой, пока можешь. – Сказав это, она задумывается: "Какая свобода может быть у Пины?" Явно не такая, как у нее самой.
– Все равно я не смогу по собственной воле выбрать себе мужа.
Белль поворачивается, пристально глядит на Пину. Она видит, что под мягкой кротостью в этой сицилийской девушке горит огонь.
– Почему? Отец вроде тебя больше не беспокоит. Сейчас 1929 год, Пина, а не восемнадцатый век.
– Отец и синьор Бжезинский заключили соглашение.
Белль хмурится. О чем это девочка толкует?
– Какое соглашение?
– Что синьор Бжезинский сам выберет мне мужа, – чуть слышно отвечает Пина.
– Зачем это?
Пина страдальчески всплескивает руками, глаза ее наполняются слезами.
– Я не должна рассказывать.
Белль задумывается. Какой властью может обладать синьор Бжезинский над отцом Пины?
– Это все связано с деньгами, верно, Пина?
Девушка кивает и почти шепотом отвечает:
– Отец отдал меня в служанки синьору Бжезинскому за то, что он оплатил его долги. Они договорились, что, когда мне исполнится семнадцать, синьор Бжезинский выдаст меня замуж так, как будет ему выгодно.
Голос девушки дрожит от избытка эмоций. Белль садится на табурет, все еще держа кисточку, которой подводила брови. Ужасающий смысл услышанного медленно доходит до сознания. Ее муж не кто иной, как сутенер. Скольких еще женщин он держал в своей власти эти годы? Пока она смотрит на горничную, в голову ей неожиданно приходит мысль.
– А сколько тебе сейчас, Пина? – спрашивает она.
– На прошлой неделе исполнилось семнадцать.
Белль всматривается в полные слез глаза Пины и видит в них себя, польскую девочку, и последний разговор с умирающим отцом. В сознание вкрадывается неприятная мысль. Что именно сказал тогда отец? Она выуживает из памяти его слова.
"Это удачный брак, Людвика. Он богатый человек и может обеспечить и тебя, и мать. У него связи с немцами. Он может вывезти вас обеих из Варшавы".
Как она умоляла его!
"Я не хочу уезжать, тата. Я хочу остаться с тобой".
Отец с трудом поднял руку, на глазах у него выступили слезы.
"Это мое предсмертное желание, дочь моя. Ты должна обещать мне, что выйдешь за этого человека и будешь заботиться о матери".
"Нет, тата, я не могу. Я не люблю его…"
"Он спасет вас, Людвика. Ты должна это сделать".
Она рыдала, цеплялась за отцовские руки. Но это был уже не он. Отец превратился в тень себя прежнего. Куда подевался ее большой и сильный тата, который мог одним ударом свалить любого? Она посмотрела на сидящую рядом с кроватью мать, но та была вне себя от горя и не замечала дочь.
"Алексей, – шептала она, – Алексей, пожалуйста, не оставляй меня…"
"Обещай", – просипел отец на последнем дыхании, и она пообещала. Глядя ему в глаза, она сказала, что да, выйдет за синьора Бжезинского. До сих пор Луиза не понимала, почему отец потребовал от нее это. Внезапно причина сделалась ей ясна как божий день. Она была подарком. Благодарностью. Она знала, что у отца не было денег. Когда он умер, выяснилось: он не оставил ей ни гроша, так что она была отдана синьору Бжезинскому в качестве отплаты за долг. От этой мысли ее снова начинает тошнить. Как могли мать с отцом так поступить с ней? Их предательство разрывает ее сердце, наполняет такой тоской, что ей хочется плакать. Но она не может разрыдаться перед этой бедной сицилийской девочкой.
Что ж, решение принято, окончательно и бесповоротно. Сегодня она отпустит призраков своих родителей. Матери все равно уже не поможешь. Сердцем она понимает: мать не вернется. В последний раз, когда она ее видела, та уже не принадлежала этому миру, пребывала в тех местах, куда не добраться и откуда не возвращаются. Теперь не во власти синьора Бжезинского навредить ей. Глубоко вздохнув, Белль поворачивается к зеркалу и приподнимает подбородок.
– Ты должна бежать, Пина, – говорит она, глядя в отражение покрасневших глаз девушки. – Я дам тебе денег.
Пина качает головой.
– Я не могу бросить вас, – говорит она.
Брови Белль поднимаются, она какое-то время молча смотрит на девушку.
– Если так, моя дорогая, значит, мы должны бежать вместе.
– А что будет с моим отцом и его семьей? Он ведь в долгу перед синьором Бжезинским. Что будет с ними, если я сбегу?
Белль разворачивается на табурете, подается вперед и берет девушку за руку.
– Не волнуйся о них, Пина, – понизив голос, говорит она. – Твой отец отдал тебя синьору Бжезинскому. Теперь ты должна думать о себе. Ты ничем не обязана своему отцу.
Взгляд девушки проясняется, как будто впервые в жизни ей дали надежду.
– Но куда мы пойдем? – спрашивает она.
– Не знаю, – говорит Белль, сверкая от возбуждения глазами. – Могу только сказать, что мы переплывем лагуну и больше никогда не вернемся.
Не успела Белль произнести последнее слово, как дверь ее спальни с грохотом распахнулась. Женщины переглянулись. В доме есть только один человек, который может так входить.
– Луиза!
Это синьор Бжезинский. "Еще девяти утра нет, а он уже не в себе, – устало думает Белль. – Как избежать побоев?"
– Оставайся здесь, – шепчет она Пине, приложив палец к губам. Если сегодня состоится ее великий побег, мужа нужно как-то умиротворить.
Белль, так и не закончив макияж, выходит из туалета. На муже строгий деловой костюм. Напомаженные редеющие седины гладко зачесаны назад, большой бледный лоб блестит, словно вареное яйцо.
– Что-нибудь случилось? – вежливо спрашивает она.
– Я услышал разговоры, – говорит он.
Она вскидывает брови.
– Вы хотите сказать, слухи? Не стоит доверять сплетням.
Синьор Бжезинский делает шаг к ней, хватает за правую руку и крепко сжимает. Ей больно, но она пытается не подать виду.
– Один человек рассказал мне, что своими глазами видел тебя на крыше дома, голой, с посторонним мужчиной.
Она с фальшивой веселостью хохочет.
– Неужели, синьор Бжезинский? – восклицает Луиза. – Господи, да зачем бы мне это понадобилось? Я же не сошла с ума!
Он приближает к ней лицо, почти вплотную, его глаза – две темные щелки.
– Так я и подумал, моя дорогая. Но, видишь ли, это очень надежный свидетель. Мне сообщили, что ты не только голой торчала на крыше, ты еще и средь бела дня совокуплялась с каким-то обычным моряком.
Она выдерживает его взгляд, дерзкая в решимости идти до конца.
– Бывало, я плохо себя вела, но вы хорошо меня научили слушаться. Уверяю вас, я должна быть не в себе, чтобы решиться на такое безумство и снова навлечь на себя ваш гнев.
Вырвав наконец руку, она потирает ее, пытаясь стереть следы от его пальцев.
– Ни одна женщина не дойдет до такого, – говорит она. – Даже проститутка.
– Такая, как ты, Луиза, дойдет. Грязное, распутное существо, – шипит муж сквозь стиснутые зубы. – Если бы я знал, что от тебя будет столько неприятностей… Если бы я знал, что ты окажешься такой никчемной женой, неспособной даже родить ребенка, я бы сделал другой выбор.
Он снова хватает ее за руку и рывком притягивает к себе. Она видит капли пота на его лбу, чувствует его отвратительное дыхание.
– Мне и не нужно было жениться на тебе, потому что твоя мать и так была у меня в руках.
Его слова хуже удара в живот. Белль бы согнулась пополам, но он хватает ее вторую руку и так прижимает к себе, что ей видно, как его глаза наливаются кровью.
– Хочешь знать, что свело твою мать с ума? Я, Луиза. Она заставила твоего отца пожертвовать тобою. Я никогда не хотел тебя.
– Вы лжете, – чуть слышно произносит она.
Он бросает ее руки и отходит от нее с довольным видом.
– Все очень просто. Твой отец задолжал мне денег, а мне понравилась его жена. И мне повезло, твой отец умирал. Я сказал ему, что в оплату долга заберу его жену.
Комната начинает вращаться. Упасть нельзя ни в коем случае. Она должна стоять прямо.
– Но твои родители были так влюблены, – с насмешкой в голосе продолжает он. – Друг друга они любили больше, чем тебя, Луиза, ведь твой отец убедил меня жениться на тебе, а не на твоей матери.
Он смеется.
– Глупец! Ты думаешь, я позволю женщине отказать мне? Для чего, по-твоему, я привез ее из Варшавы в Венецию, когда твой отец умер? Я получил вас обеих по цене одной. Твоей матери мне хватало до тех пор, пока…
По его лицу пробегает тень. Синьор Бжезинский, кажется, недоволен собой. Она видит, что он старается собраться. Взгляд его снова становится холодным.
– Пока не заболела… И мне не пришлось отправить ее на Повелью. И тогда пришла твоя очередь, Луиза.
Заглядывая в черную, испорченную душу своего мужа, она понимает: он говорит правду.
– Нет! – цедит она сквозь зубы.