"Бэд всегда ненавидел похороны, – вспомнила Лаура. – Он боялся смерти, пожалуй, больше, чем большинство людей. Бедный Бэд".
Домой они возвращались под проливным дождем. Длинный черный лимузин не ехал, а полз. Лаура молча сидела рядом с сыновьями. "В конце концов, о чем сейчас говорить, – наверное в сотый раз подумала Лаура. – А может, наоборот, слишком о многом нужно было поговорить, так что было боязно начинать разговор".
– Маккензи был в церкви, – проговорил Том. – Я видел его в заднем ряду, когда мы выходили.
– Я его не видела. – Ему ни к чему было приходить в церковь, но он захотел прийти. Лаура была тронута. К горлу подступил комок, еще секунда и она прослезится. Она быстро добавила: – Это было очень любезно с его стороны.
– Я его ненавижу, – ответил Том.
Сложности. Слишком много сложностей. Дворник метался из стороны в сторону, не успевая справиться с дождевыми струями. Машина двигалась по городу к знакомому дому, ставшему теперь чужим и враждебным из-за обрушившихся на него сложных проблем. "Но почему? Почему я, почему мы?"
Самый главный вопрос заключался в том, как ей жить дальше. В первые дни после похорон Лаура усаживалась поочередно то за свой письменный стол, то за стол Бэда и бесцельно перебирала бумаги: банковские счета, письма с выражением соболезнований, копии лабораторных анализов, доказывающих, что Том был Кроуфильдом.
В один из таких дней дикая мысль пришла ей в голову, заставив подпрыгнуть на стуле так, словно над ухом у нее прозвучал выстрел. Им надо уехать. Уехать подальше от Кроуфильдов и от ку-клукс-клана. Тогда она и мальчики смогут вернуться к своей прежней мирной жизни. Закрыв глаза, Лаура крутанула большой глобус и вытянула палец. Должно быть, какая-то сила повернула глобус так, что палец ее ткнул в Патагонию – обширную пустынную область, расположенную в самой южной части Южной Америки, той части, мимо которой проходит путь к Южному полюсу.
– Что ж, все сходится, – вслух сказала Лаура. – Чего еще можно было ожидать при нашем везении в течение всего этого ужасного года?
В этот момент зазвонил телефон. Это была секретарша Бэда миссис Фаллон. Объяснив, что только крайняя необходимость заставляет ее беспокоить Лауру в такое время, она перешла к цели своего звонка.
– Никто не занимается делами фирмы, миссис Райс. Не поступает никаких распоряжений. Пять человек не вышли сегодня утром на работу, сославшись на болезнь. Конечно, это только предлог. Уверена, что в конце недели они явятся за зарплатой. – Миссис Фаллон, женщина очень ответственная, была сильно обеспокоена. – Этот крупный проект братьев Зальцберг, строительство кооперативных домов вдоль шоссе девять, знаете?
Лаура слышала однажды, как Бэд упоминал об этом проекте, но подробности ей не были известны. Она лишь знала, что Бэд был страшно доволен их заказом.
– Так вот, они аннулировали свой заказ. Заявили, что обратятся за необходимыми материалами в какую-нибудь другую фирму. Они евреи и со всей этой шумихой насчет ку-клукс-клана, ну да вы сами можете представить. И контракт с МакДональдом тоже провалился. Одна из машинисток сказала мне, что старик МакДональд стыдится теперь вести дела с фирмой Райса. Такое вот положение, миссис Райс. Не могу выразить, как я сочувствую вам и мальчикам, Тому особенно. Прекрасный молодой человек. Здесь все его любят. Жаль, что он слишком молод и не может возглавить дело.
– Что ж, я подумаю, – ответила Лаура. – Я посоветуюсь с кем-нибудь. Я сделаю, что смогу. И спасибо вам.
Она вздохнула. Будь тетушки помоложе, никакой проблемы не было бы, конечно, при условии, что они согласились бы снова заняться делами. Тетушки с юных лет были деловыми женщинами. А она, Лаура, была хорошей матерью и не совсем первоклассной пианисткой. Что она знала о цементе и всей этой бухгалтерии?
Вошла Бетти Ли и шепотом сообщила, что к Лауре пришли.
– Миссис Иджвуд хотела бы видеть вас, если вам это удобно. Это негритянская семья, у которой в прошлом месяце были все эти неприятности, помните?
Конечно же, Лаура помнила. Она пошла в комнату, которую все еще называли "передней гостиной", размышляя, какова может быть цель этого визита. Миссис Иджвуд держала в руках букет роз, который она сразу протянула Лауре.
– Я всегда считала, что когда вам плохо, цветы способны поднять настроение. Со мной, по крайней мере, так всегда и бывает; надеюсь, эти цветы вас тоже немного подбодрят.
– Вы очень добры, цветы чудесные. Присаживайтесь, пожалуйста.
Миссис Иджвуд присела на краешек стула. Было видно, что она нервничает, и она сама тут же откровенно сказала об этом.
– Я так нервничала, идя к вам. Вы с самыми добрыми намерениями пришли ко мне после того нападения на наш дом, а я повела себя грубо. Мы, можно сказать, захлопнули дверь перед вашим носом.
– Ну, все было не так плохо, – улыбнулась Лаура.
– Нет, это было очень плохо. Я наказывала вас за зло, которое причинили нам другие люди, и это было нехорошо с моей стороны.
– Я могу это понять. Вам ведь пришлось столкнуться с таким ужасным испытанием.
– Да, а сейчас испытание обрушилось на вас. Прочитав обо всем в газетах, я стала думать и сказала мужу: как тяжело должно быть для такой женщины, как вы, какой это удар узнать, что… – Увидев заблестевшие в глазах Лауры слезы, миссис Иджвуд деликатно отвела взгляд. – Я должна была снять эту тяжесть с души, – продолжала она. – Я не могла отнестись к вам так же, как часто относятся к нам, возлагая на всех вину за дурное поведение одного. Не ваша вина, что ваш муж… Ох, извините, я сказала больше, чем нужно.
– Ничего. Я понимаю, что вы хотите мне сказать, и я ценю это, правда. – Эта женщина говорила искренне. Она была из числа тех немногих, кто приходил к ним в дом, не испытывая и тени нездорового любопытства. – Позвольте, я поставлю эти чудесные розы в воду, а потом мы выпьем чаю. Это займет одну минуту.
– Спасибо, но лучше в другой раз, если можно. Это ведь не светский визит. Вам сейчас надо отдыхать, а не развлекать гостей. – У двери миссис Иджвуд задержалась, вспомнив о чем-то. – Вы как-то сказали, что будете давать уроки моей дочери. Я хотела спросить, вернетесь ли вы к своим урокам, и если да, то согласитесь ли вы сейчас взять ее к себе в ученицы?
– Ответ будет "да" на оба вопроса. Дайте мне пару-тройку недель, чтобы уладить все дела.
Когда дверь за посетительницей закрылась, Лаура прижалась лицом к розам. Нежные лепестки приятно холодили ее разгоряченное лицо. Затем она наполнила вазу водой, поставила цветы на столе в библиотеке и застыла на месте, не зная, что делать дальше. Может, ей следует сесть за рояль? Она всегда находила утешение в музыке.
Уладить все дела, сказала она. Но как их уладишь, если Том замкнулся в себе, Тимми испуган, а фирма, от которой зависит их благосостояние, судя по всему, разваливается?
Какой-то очередной посетитель звонил в переднюю дверь. Если бы Граф был жив, он услышал бы шаги задолго до того, как человек подошел бы к двери. Его маленькое тельце задрожало бы от возбуждения, он залился бы лаем и завилял своим лохматым хвостом. Лаура пошла открывать дверь.
– Привет, – сказал Ральф. – Вы мне не позвонили, и я решил не ждать вашего звонка. – Он посмотрел на нее с полупечальной-полунасмешливой улыбкой. – Вы обещали обратиться ко мне за помощью. Только не говорите, что помощь вам не нужна, я все равно не поверю.
– Ладно, не буду. Проходите сюда, садитесь. Здесь прохладно.
Она испытывала странное смущение. Он был такой солнечный со своими волосами цвета меди, освещенными солнцем, и милой улыбкой. Слишком солнечный, слишком живой и непринужденный для того, чтобы окунуться в невеселые проблемы их дома. Ей не хотелось говорить о них, и она прямо об этом сказала.
– На данный момент проблемы кажутся неразрешимыми, а поэтому не стоит портить летний день их обсуждением. Лучше расскажите, как продвигается ваша кампания.
– Кампания проходит трудно, мы много работаем и мы надеемся, потому что без надежды нельзя. Вот так. Что до вас, Лаура, то неразрешимых проблем не бывает.
– Кроме смерти.
– И даже эта проблема разрешима. Вы решаете ее, принимая смерть, свою ли собственную или кого-то другого.
Она повернула голову, и взгляд ее упал на фотографию Бэда в кожаной рамке. Он сидел в кресле в стиле королевы Анны и выглядел очень представительно. "Куда ни кинешь взгляд в этом доме, повсюду он натыкается на лица умерших членов семьи", – подумала Лаура и у нее непроизвольно вырвалось:
– Это может лишить тебя иллюзий.
– Да.
Односложный ответ прозвучал серьезно и печально, и Лауре стало ясно, что Маккензи понял, какой смысл вложила она в свое высказывание.
– Нет никого, кто взял бы на себя ответственность за дела нашей фирмы, – снова заговорила она. – Клан, – Лаура с трудом выговорила это слово, – клан забрал Бэда и Питта, так что никого не осталось.
– Может, ее можно продать.
– Может быть… О, – воскликнула она, – знаете, чем я совсем недавно занималась? Я раскрутила глобус, закрыла глаза и ткнула в глобус пальцем. Я сказала себе: мы – я и мальчики, уедем в то место, на которое попадет мой палец, – и, скорчив гримаску, объяснила, что этим местом оказалась Патагония.
– Что ж, места там предостаточно. Пустыня и камни, ветер и полынь.
– Вы говорите так, будто вы там были.
– А я и был. Мне было любопытно, и я решил поехать и посмотреть.
– У меня был знакомый, который обладал любопытством того же рода. Он поехал в Индию, потом в Непал и Тибет. Это было много лет назад, когда туда редко кто ездил.
Она замолчала, слегка нахмурившись. Ей пришло в голову, что в одном из разговоров с Ральфом она уже упоминала Френсиса, но она не была уверена в этом до конца. Между двумя этими мужчинами было много общего.
– Значит, вы не поедете в Патагонию.
– Нет. Скорее всего я вообще никуда не поеду. Просто все это, – она широко повела рукой, – обман Бэда, публичный позор…
– Это не ваш позор, – быстро перебил ее Ральф.
– И все равно даже Тимми его чувствует. Я знаю. И он выглядит таким нездоровым и слабым. – Нежелание говорить о своих тревогах отступило, и слова полились потоком. – Он очень тяжело перенес похороны – такое большое эмоциональное напряжение и духота в церкви да еще эта дикая жара. Сегодня утром я отправила его на весь день к другу, который сломал ногу. Так я, по крайней мере, буду уверена, что он будет вести себя спокойно. Но я никогда не знаю, что еще может случиться.
– Я понимаю. Я ведь пережил все это вместе с Кроуфильдами. У них все так вот и шло вплоть до смерти Питера, – мягко проговорил Ральф, глядя Лауре прямо в лицо.
Не отводя взгляда, она очень тихо сказала:
– Я часто думаю о Питере. Вы знали его. Каким он был? Маргарет сказала…
– Маргарет сказала вам правду. Он был спокойным вдумчивым мальчиком и, став постарше, нисколько не изменился. Во многом он был таким, каким вы описываете Тимми.
– Они и внешне похожи.
– Да. Я внимательно приглядывался к Тимми, когда был на похоронах. – Ральф неожиданно улыбнулся. – Возможно, вам будет интересно узнать, что Питер был верующим евреем.
– Расскажите мне об этом.
– Он был более религиозен, чем любой другой член его семьи. Они до сих пор об этом вспоминают. Возможно, это объяснялось его возрастом, или болезнью, а может, он просто по натуре был к этому склонен. Я был с ними и в день бар-мицвы, и в день, когда его похоронили.
"На кладбище под звездой Давида", – подумала Лаура. Странный путь он прошел от своего зачатия и рождения до этого места вечного успокоения.
– Мне легче, чем Маргарет и Артуру, – заметила она. – Питер ушел из жизни, и тут уж ничего не поделаешь, но если бы он был жив и не желал бы иметь со мной ничего общего… – она ненадолго замолчала. – Это было бы невыносимо. Да. Невыносимо.
– Для них это тоже невыносимо. Они так хотят видеть Тома, Лаура.
– Несчастные люди. Передайте им, что я в любой момент буду рада видеть их у себя. Теперь ничто не мешает им прийти в наш дом.
– Может, вам следует спросить сначала Тома?
– Не знаю. Я не знаю, что с ним делать. Что с ним станет! Он почти не разговаривает со мной. За столом мы сидим в молчании. Я знаю, что у него есть, была девушка, но он и с ней не встречается. Он ни с кем не встречается. Конечно, я понимаю, что прошло еще слишком мало времени после этой трагедии, мы все еще в шоке, а Тому она перевернула всю жизнь, но все же у меня тревожно на душе. Вы бы послушали, как он разговаривал с нашим священником в ту ночь, когда погиб Бэд! Тогда вам стало бы ясно, что я имею в виду. Это было ужасно.
– Я Тома слышал предостаточно, – ответил Ральф.
– Вот почта.
Том вошел так неожиданно, что наверняка слышал последние слова. Он кивнул Ральфу и сразу набросился на Лауру.
– Ты не в черном.
– Слишком жарко, Том.
– Мне, например, не жарко.
Как и в предыдущие дни, на Томе был темный костюм и черный галстук. Он бросил на Маккензи и мать недобрый взгляд. Лауру охватила тревога, смешанная с негодованием.
– Куда ты идешь? – спросила она, когда Том направился к передней двери.
– На улицу.
– Ты только что вернулся с улицы.
– Я собираюсь пройтись. Мне тяжело находиться в доме и видеть вещи отца. Может, схожу на кладбище, не знаю.
– Мне кажется, тебе не стоит этого делать, – негодование уступило место жалости. – Не истязай себя. Отец этого не одобрил бы.
– Думаю, одобрил бы, особенно если учесть, что я, судя по всему, единственный, кто переживает его смерть, не считая может быть Тимми, но Тимми еще ребенок, так что это совсем не то.
– Это несправедливо, Том. Напрасно ты говоришь со мной так.
– Я всего лишь говорю правду. Даже Джим Джонсон проявил больше сочувствия.
– Да, к клану, – перебил Тома Ральф.
– Вовсе нет, – негодующе возразил Том. – Я имею в виду письмо с выражением соболезнования, которое он мне прислал. Да и в любом случае, он не связан с кланом, как вам известно.
– Нет, мне это не известно. Требования, которые он выдвигает, – это по сути дела замаскированные требования клана.
– Это вы так считаете, мистер Маккензи, – огрызнулся Том.
Его голос и его поза – подбородок вздернут вверх, руки в карманах – были способны вывести из себя любого взрослого. Лауре как матери стало стыдно, потому что своим поведением Том бросал тень и на нее.
Ральф вспыхнул. Чувствовалось, что в нем закипает гнев, но ответил он спокойно:
– Я бы хотел поговорить с тобой о Джонсоне. Ты когда-нибудь спрашивал себя, откуда он берет деньги, чтобы вести такой роскошный образ жизни?
– Нет. Но вы сам ездите на дорогой машине и живете, думаю, неплохо. Кто-нибудь вас спрашивал, откуда вы берете деньги?
– Том! – вскричала Лаура, возмущенная подобной наглостью.
Ральф поднял руку.
– Не надо, пожалуйста. Он задал хороший вопрос. Том, я легко и охотно могу отчитаться за каждый доллар. Я адвокат, и налоговое управление знает, где искать сведения о моих доходах, если ему это понадобится. Сомневаюсь, что Джонсон может сказать о себе то же самое. Я знаю, что он не отказывается от арабских денег. Им по вкусу его антисемитизм.
– Я сейчас не веду предвыборную агитацию в пользу Джонсона, хотя вскоре и собираюсь этим заняться. Но сегодня не тот день и я не хочу говорить о Джиме Джонсоне.
– Хорошо, Том. Почему бы тебе не присесть, и мы поговорили бы о чем-нибудь еще.
– Честно говоря, мистер Маккензи, мне ни о чем не хочется с вами разговаривать, – ответил Том и остался стоять.
– Возможно, тебе будет интересно узнать вот что. Час назад был найден водитель той машины, что врезалась тогда в людей, присутствовавших на собрании клана.
Лаура вздрогнула, Том подался вперед.
– Кто? Кто он? – воскликнул он.
– Какой-то фанатик, такой же одержимый, как и члены клана, только находящийся на другом конце политического спектра. В остальном разницы почти никакой.
Том пропустил это замечание мимо ушей.
– Как его зовут?
– Это ты узнаешь из газет, – уклонился от ответа Маккензи. – Я просто подумал, ты вздохнешь с облегчением, узнав, что он предстанет перед судом.
– Я бы вздохнул с облегчением, узнав, что его повесили.
– В Америке так не делается. Состоится суд, и если его признают виновным, он понесет заслуженное наказание.
– Чушь! Хотел бы я добраться до него. Я бы ему показал. Хотите знать, что бы я с ним сделал?
– Не слишком.
Когда же это кончится? Лаура переводила умоляющий взгляд с одного на другого.
– Мне бы хотелось поговорить с тобой, – сказал Ральф. – Думаю, я смог бы помочь тебе, если бы ты мне позволил.
– Не нуждаюсь я ни в вашей помощи, ни в ваших разговорах, особенно тех, которые вы ведете со мной. Все, чего вы добиваетесь, – это чтобы я сблизился с теми… теми людьми. Меня удивляет, с чего это вы такой большой друг евреев. У вас, наверное, есть и друзья негры?
– Ты прав, есть.
Последовало молчание. Лаура видела, что оба хотели бы положить конец разговору, который зашел в тупик. Том первым нарушил молчание.
– Полагаю, на сегодня достаточно. Я ухожу.
– Мне искренне жаль, что ты потерял отца, Том, правда, – предпринял еще одну попытку Маккензи. – Мой умер, хотя и не такой страшной смертью, когда я был немногим старше тебя. Может, когда-нибудь, когда ты будешь в другом настроении, мы сможем поговорить об этом.
– Нет, давайте не будем обманывать самих себя. Можете считать меня невежливым, мистер Маккензи, но лицемерить я не буду. Я никогда и ни о чем не захочу разговаривать с вами и с Кроуфильдами тоже. Можете передать им это.
"Он не станет хлопать дверью, – мелькнула у Лауры неуместная мысль. – Бэд постоянно напоминал ему об этом. Бэд ненавидел, когда хлопали дверьми".
– Мне очень жаль, – обратился к ней Ральф. – Я пришел с намерением подбодрить вас, а вместо этого все осложнил.
– Да нет, он все последние дни такой. Он и до смерти Бэда был таким, но Бэд успокаивающе на него действовал. Они постоянно были вместе. Все дело в Кроуфильдах и ни в чем больше.
– Но они никуда не исчезнут, Лаура.
– Я знаю. – Кровные узы. Они могут быть проклятием или благословением, но они сохраняются до тех пор, пока обе стороны не захотят разорвать их. А Кроуфильды не хотели. "И я бы не захотела, – подумала Лаура, – будь я на их месте".
– Интересно, что бы он чувствовал, если бы они не были евреями, – задумчиво проговорил Маккензи.
– Уверена, он все равно не захотел бы уехать из нашего дома. Но тогда, возможно, он проявлял бы больше любопытства, может, даже захотел бы поближе познакомиться с ними после того как оправился бы от первого потрясения.
Было видно, что Ральф обеспокоен. Он задумчиво хмурился, о чем-то размышляя. Сложив вместе кончики пальцев и поджав губы, кивал в ответ на какие-то свои мысли. Наконец снова заговорил:
– Они полны решимости увидеть Тома, чтобы все как-то уладить. Я думаю, я даже уверен, что они будут звонить и писать. А в один прекрасный день просто приедут и позвонят в вашу дверь, как я сегодня. И можете не сомневаться, что в этом случае всем будет очень неприятно.
– Том скоро вернется в колледж.