Дмитрий Андреевич Орехов возвращался домой после работы. Дорога занимала всего двадцать минут энергичной ходьбы, и он старался не пользоваться транспортом - когда еще выкроишь время на прогулки или спорт, лучше уж каждый день проходить пешочком сорок минут. Правда, утром он преодолевал этот путь бодро и весело, а вот обратно - с усталостью и напряжением. Порой, после трудного дня, хотелось скинуть халат, сесть в кабинете в кресло, закрыть глаза и, как по мановению волшебной палочки, очутиться дома. Можно, конечно, проехать пять остановок троллейбусом, но вечная толчея, ожидание на остановке напрочь отбивали охоту пользоваться городским транспортом, уж лучше рассчитывать на собственные ноги. Самое трудное - это первые пять минут: выйти из здания больницы и начать движение к дому. Потом наступало облегчение, усталость постепенно улетучивалась, ритм ходьбы слегка завораживал и отвлекал от мыслей о тяжести рабочего дня. Потом приходили в голову стихи, а знал их Митя великое множество, запоминал буквально с первого прочтения и уже никогда не забывал. Так и шагал, проборматывая про себя невесть как и почему вспомнившиеся именно сейчас строфы.
Сегодня он вспомнил Пастернака:
Стоит октябрь, зима при дверях,
Тоскует лета эпилог,
А море знай хлобыщет в берег.
Прибоя порванный белок.
Почему эти стихи? Возможно, потому, что стояла осень, правда, не октябрь, а уже ноябрь, а может, оттого, что давно мечталось о море, таком доступном в студенческие годы, а теперь, увы, ставшем всего лишь мечтой…
Дмитрий подошел к дому. У подъезда стояла Татоша с каким-то парнем. Кажется, это и есть тот самый Буратино, подумал Дмитрий: длинный нос, покрасневший от осенней зябкости, а волосы колечками. Вот же молодец дочурка, острый глаз, так точно, образно и лапидарно охарактеризовала своего однокурсника. Он подошел к парочке, сдерживая готовый вырваться смешок, спросил:
- Чего стоим, молодежь? Шли бы в дом, там тепло и, надеюсь, сытно.
- Познакомься, папа, это Леха, - представила Таня.
- Спасибо. Мне уже надо идти… мне тут по пути… - одновременно с Таней произнес Леха, протягивая Дмитрию руку.
- Что ж, - с улыбкой сказал Дмитрий, - в следующий раз будете проходить мимо - обязательно загляните к нам.
Леха ушел, а Таня набросилась на отца:
- Ну зачем ты так, папик!
- А что я такого сказал? Пригласил его заходить в гости. Проявил гостеприимство. Разве это наказуемо? Я вот когда за мамой твоей ухаживал, так мне на юго-запад было по пути через Арбат. К счастью, это длилось совсем недолго, всего пару месяцев - она вышла за меня замуж из сострадания, и я перестал таскаться на Арбат, ну а потом их дом и вовсе снесли.
- Ой, слышала бы тебя мама, - засмеялась Таня. - А как тебе Леха?
- Что - влюбилась?
- Да нет, совсем нет! Он хороший парень и очень толковый, в физике сечет, мне часто помогает. В него почему-то все девчонки повально влюблены. А какое впечатление у тебя? Мне просто интересно.
- Ну я же не девчонка, мне трудно судить, но если подумать, я бы сказал так:
Эффект!
В эффекте дефект.
Какой? - вопрос.
Нос!
Танька рассмеялась:
- Это чье?
- Что? - удивился Дмитрий.
- Стихотворение.
- Это мое, просто эпиграмма, придумалась "экс темпоре", что значит - прямо сейчас, немедленно, или просто экспромт для ублажения родной дочери.
- Ну какая мне от этого благость? Я просто спросила.
- А я просто ответил. Слушай, Татош, а чего мы здесь стоим на холоде? Я сегодня смертельно устал - две тяжеленные операции и битва с главным врачом.
- Ой, папик, прости, сама не знаю… затрепались и стоим. Пошли скорей. - И она открыла парадную дверь.
В лифте отец спросил:
- А как фамилия твоего Буратино?
- Борисов.
- Послушай! - воскликнул Митя. - Срочно выходи за него замуж! У тебя будет роскошная фамилия: Орехова-Борисова!
Отец и дочь так развеселились, что ожидавшая лифта пожилая женщина на их этаже шарахнулась от неожиданности.
- Представляешь, - сквозь смех сказал Дмитрий, - если завтра вдруг, не дай Бог, эта старушка окажется у меня на операционном столе, она мне ни в жисть не дастся, такому легкомысленному хохотуну.
Сашенька встретила их готовым ужином. Внимательно поглядев на мужа, спросила:
- Что - тяжелый день? - Ее не обманула веселая физиономия Дмитрия: темные круги под глазами говорили куда красноречивее.
- Да уж… - вздохнул он и пошел мыть руки.
Сашенька заглянула в ванную комнату.
- Митя, у тебя неприятности, - не то спросила, не то констатировала она.
- Я пойду спать… Поговорим завтра, хорошо? Извини…
Она не настаивала.
Расхожее утверждение, что человеческая жизнь напоминает зебру - черные и белые полосы чередуются с завидным постоянством, - Дмитрий вспомнил глубокой ночью. Он проснулся от настойчивых звонков, не сразу сообразил, что происходит: звонили в дверь и одновременно надрывался телефон.
Сашенька вскочила первая и побежала к телефону. "Сова"-то "сова", - подумал Митя, - а какое чувство опасности?! Так бывает только у женщин. Вот дурень, - ругнул он себя, - о чем я думаю?" Подошел к двери:
- Кто там? Что случилось?
Это была соседка снизу, Галя, женщина сорока девяти лет, небезуспешно боровшаяся с возрастом, конечно, если не считать рук - кожа на кистях просто вопила о предательской строчке в анкете: число, месяц и год рождения. Женщина без определенных занятий, из хорошей старинной семьи, великолепно владеющая английским и французским языками, но навсегда отравленная ядом писательства, сознанием собственной исключительности и превосходства уже по факту своего происхождения, широкой образованности и склонности к какому-никакому творчеству и оттого не сумевшая найти среди толпы поклонников ровню, как она жаловалась порой Сашеньке. Отношения у них были теплые, дружеские и доверительные. Пока были силы "держать лицо и форму", по ее собственному выражению, всегда находился какой-нибудь мужчина, солидный, достаточно обеспеченный, чтобы не думать о хлебе насущном. Кроме того, ей удавалось порой тиснуть в толстый журнал парочку своих стихотворений или переводов чужих стихов. Но в промежутках между поклонниками и собственным грошовым заработком она впадала в депрессию, и никакие уговоры Сашеньки попробовать себя в качестве частного репетитора иностранных языков или воспитателя детей в богатой семье не имели успеха. Дмитрий считал, что все усилия что-либо изменить - бесполезны, так как у Гали прочно выработалась психология содержанки.
Годы уходили, и надеяться на лучшее не приходилось - вон сколько вокруг красивых, модных, аппетитных девиц. Кому нужна стареющая аристократка, если время унесет безвозвратно ее красоту и шарм…
Однажды, в состоянии такой депрессии, она написала стихи, где сквозь нарочитую ироничность проглядывало отчаяние, и показала их Сашеньке:
Я, друг, старею каждый час.
И жизнь уходит тихой сапой.
Испортив профиль мне и фас
В конце большого гандикапа…
Последние примерно полгода у нее появился мужчина, судя по внешности - Саша порой встречала его в лифте - одного с Галей возраста, очень на первый взгляд респектабельный, интересный, вежливый, даже обходительный, с красивой проседью в волосах и всегда элегантно одетый. Галя расцвела, преобразилась - глаза засверкали, на ней появились обновки, при встрече с Сашей или Дмитрием она лучезарно улыбалась, но заходить к ним перестала. Ну и слава Богу, думали Ореховы, наконец ей, видимо, повезло, появился порядочный, надежный мужик…
Митя открыл дверь.
Галя стояла несчастная, нечесаная, но в ярком халатике.
"Что-то случилось", - екнуло у Дмитрия сердце.
- Вы нас заливаете, - выпалила она. - Вода обвалом течет, от вас… в ванной!
Дмитрий мгновенно все понял. Он повернулся, крикнул на ходу соседке: "За мной!" - и побежал по коридору в ванную комнату. Рывком открыл дверь, включил свет - кошмар!
Весь пол, покрытый стандартной советской метлахской плиткой - такие желтые квадратики вперемежку с красными, - был на два пальца под водой. А она, слава Богу, не хлестала, а текла из-под выступа, обложенного, как и стены, голубой плиткой. В этом выступе пряталась главная труба стока. Сантехники называют ее "лежак" - наверное, в отличие от вертикальной трубы, именуемой "стояк".
- Вот видите, - упавшим голосом сказала соседка. - И прямо к нам… просто дождем льет…
- А что у вас тут происходит? - раздался заспанный голос Таньки, и она заглянула в ванную через Галино плечо.
- Ой, тетя Галя! И это все на вас?
- Пока еще не все! - рявкнул на дочь Дмитрий. - Бери совок, ведро, начинай действовать, я сейчас перекрою вентиль!
- Может, я с тряпкой помогу? - робко предложила Галя.
- Лучше идите к себе и собирайте воду там, как бы дальше вниз не потекло к Юриным.
Галя охнула и убежала. Стукнула входная дверь.
Дмитрий и Таня сосредоточенно работали, не обмениваясь, против обыкновения, язвительными репликами.
В двери ванной комнаты возникла Сашенька. Дмитрию хватило одного взгляда на нее, чтобы понять - что-то не так.
- Кто звонил? Что там еще произошло?
- Ничего нового, все то же, - растерянно произнесла Сашенька.
- А тогда почему такое лицо и голос с дрожементом? - спросил Дмитрий, выжимая насухо тряпку.
- Этот звонил, от Галки.
- Кто - этот?
- Ну, который не бой и не френд. - И, поглядев на дочь - можно ли? - уточнила: - Приходящий муж.
- И что? Много там натекло?
- В лифте он на меня совсем другое впечатление производил. И вдруг такое хамство, я даже растерялась.
- Чего же он хочет?
- В том-то и дело, что непонятно. Ругаться он хочет, как мне кажется… Я положила трубку.
- А вот это напрасно, оставила бы трубку на столе, и пусть ругается… сколько хочет. А на тебя, получается, впечатление надо производить в лифте?
- Да ну тебя, Митька. А я только было порадовалась за Галю…
- И мы ее тут же залили…
Требовательно звонили в дверь. Танька побежала открывать.
- Кто там? - спросила она, заглядывая в глазок.
Там стоял уродливо искаженный оптикой глазка мужчина, которого она время от времени встречала в лифте вместе с тетей Галей. Обычно он здоровался первым, и Танька рассеянно отвечала ему, перебрасываясь ничего не значащими словами с соседкой.
- Тетя Галя уже ушла, - сообщила Танька, не открывая двери.
- Я знаю, не слепой, мог заметить, когда она вернулась. Открой!
Таньку неприятно поразил раздраженный, даже злобный тон соседа, обычно такого вежливого во время коротких встреч. Поэтому она решила позвать отца и крикнула:
- Подождите, я сейчас папу позову.
Побежала в ванную, где родители заканчивали подтирать пол.
- Все равно, - обреченно говорила мать, - еще сварщики придут, слесарь… снова убирать.
- Без них обойдемся, вызовем нашего сантехника. Он толковый, рукастый мужик, все сам сделает.
- Там тети Галин сосед пришел, - объявила Татьяна.
- Какой еще тети Галин сосед? - не понял папа.
- Который маме по телефону хамил.
- И что? Хочет извиниться?
- Не похоже. Я сказала, что позову тебя.
- Понятно, ты считаешь, что в нашем доме грубо разговаривать умею только я. Мерси! - Дмитрий поднялся с корточек, вытер руки и пошел к двери через небольшой, заставленный книжными полками коридор.
Сашенька поспешила за ним.
Дмитрий глянул в глазок и, ни слова не говоря, открыл дверь. Уже по его первым словам Танька, которая тоже последовала за родителями, поняла, что отец настроен по-боевому.
- Вам что-то угодно сказать, сударь?
- Угодно! Вначале заливаете, а потом трубку бросаете!
- А вы хотели, чтобы я выслушала ваши оскорбления до конца? - возмутилась Сашенька.
- Я разговариваю с вашим мужем, с вами я уже наговорился, - рявкнул "тети Галин бойфренд". - Мы так и будем говорить через порог?
- В таком тоне действительно лучше говорить через порог, - заметила Танька.
- А ты, пигалица, молчи!
- Когда это мы с вами на "ты" перешли? - воинственно бросила Танька. - То, что у нас лопнула труба, еще не дает вам права хамить. Кстати, чего вы-то волнуетесь?
- Я здесь живу!
- Вы здесь не живете, а как бы живете на временной основе.
- Что ты себе позволяешь!
- Не ты, а вы! И вообще, которые тут временные, слазьте!
- Я не уверен, что он читал Маяковского, Танюша, не стоит разбрасывать перлы.
- Вы собираетесь меня впустить или мы тут будем интеллектуальные лясы точить?
- Собираюсь. Но предупреждаю: одно грубое слово на моей территории в адрес моих дам, и я, милостивый государь, начищу вам зубы. Или дам по чавке, что вам больше нравится. - С этими словами Дмитрий отступил в сторону и впустил соседа в квартиру. В руках у того был тетрадный лист бумаги.
- Дмитрий, кель выражанс?! - воскликнула Сашенька.
- Не кель, а откель, ты хотела спросить? Отвечаю: из медсанбата в Чечне, - сказал Дмитрий и спросил вошедшего: - Что это у вас за бумага?
- Акт о заливке. Я позвонил дежурному по РЭО, скоро приедет аварийка, они подпишут.
- Зачем это? Не нужно никаких актов! - отрезал Дмитрий.
- Как это не нужно?
Танька с удовольствием отметила, что псевдососед несколько сбавил тон после папиного упоминания о Чечне.
- Очень просто - не нужно, и все! - заявил Дмитрий.
- Что значит все? - В голосе соседа опять появились скандальные ноты.
- А то, что аварийная устроит здесь бедлам. Никакой необходимости в ней нет. Я перекрыл воду, а завтра наш сантехник заменит трубу и сделает все необходимое. Так что идите и отменяйте вызов. Я их все равно в квартиру не впущу.
- А как же акт? - не унимался жалобщик.
- Какой акт? - притворился непонимающим Дмитрий.
- Пап, ну он хочет иметь документ, что мы залили, - пояснила Татьяна.
- Танька, помолчи! Так какой акт?
- Вам же дочь растолковала!
- Я вас спрашиваю, - строго произнес Дмитрий.
- Ну, акт о том, что вы нас…
- Нас?
- Ну, нижнюю квартиру залили.
- И для чего нужен сей акт?
- Ну, чтобы вы… не возникло бы недоразумений… когда сделаем ремонт…
- Я Галочке обещала, что мы ремонт ей, - Сашенька подчеркнула слово "ей", - обязательно сделаем и оплатим.
- Вы слышали? - спросил Дмитрий и открыл дверь на лестничную клетку. - Прошу! - И столько было в его словах силы, что псевдососед, недавно такой воинственный, молча вышел и уже за дверью квартиры неуверенно пробормотал:
- Но все же…
- Никаких "но", - сказала, как отрезала, Танька.
Сашенька с удивлением взглянула на дочь, отметив про себя решительность и категоричность, которых раньше у Таньки не было. Или она просто не замечала?
- Уф! - вздохнул Дмитрий и захлопнул дверь.
- Папка, ты гений! - воскликнула Татьяна.
- Не стоит преувеличивать, - с наигранной скромностью улыбнулся отец. - Впрочем, мы все показали себя молодцами в этой, как сказала бы Лиля, одноактной пьесе. А теперь всем марш спать.
Заснуть не удалось - супруги ворочались с боку на бок, на пару минут замирали, надеясь, что благословенный сон снизойдет на них, но ничего из этого не получалось.
- Подумать только, с каким быдлом вынуждена жить Галя, - сладко зевнув, заметила Сашенька.
- Почему вынуждена? Кто ее неволит? - спросил Дмитрий.
- Ох, Митя, не будем об этом. Ты лучше расскажи, какие у тебя неприятности - вчера был усталый, не стал делиться…
- Изволь, если считаешь, что я уже отдохнул.
- Ну не хочешь - не надо, потом, завтра поговорим.
- Да нет, раз пошла эта проклятая черная полоса, давай уж все сразу. Началось с того, что утром моего Николая срочно вызвал к себе главврач больницы. При этом даже не поинтересовался, занят он или нет, ну вот вынь да положь, и все тут. А Коля как раз с утра по расписанию должен был делать резекцию желудка. Пришлось мне самому оперировать, а позже делать свою плановую операцию. Ну, думаю, что-то стряслось. Вернулся он взъерошенный, весь красный, ничего толком не может объяснить. Вслед за этим вызывает главный меня. Прибежали в операционную - срочно, мол, к главному. Ну да, конечно, сейчас все брошу, больной полежит на столе, подождет, а я пойду выслушивать ценные указания начальства, как же! Разозлился я до чертиков, но пошел к этому дуролому после второй операции. Он, разумеется, начал с замечания по поводу неподчинения. "В чем? - спрашиваю. - В том, что не отменил все операции ради встречи с вами?" Словом, так и пошел разговор на повышенных тонах. А суть в том, что кто-то, конечно же анонимно, настучал, что Колька - голубой.
- Неужели? Вот это новость! - встрепенулась Сашенька. - Такой симпатичный, милый…
- Саша! - не выдержал Дмитрий. - Ну что ты говоришь, что! При чем это?
- Ты сам говорил, что он хороший хирург.
- Не хороший, а блестящий! Ты же знаешь, я делю все человечество на две части: у одних руки вставлены нужным концом, у других - не тем концом, и таких, к сожалению, значительно больше. Будь ты хоть семи пядей во лбу, кандидат, доктор наук, хоть академик! Если от природы руки неумехи - нечего ему в хирургии делать!
- Да не кипятись ты так, успокойся. - Сашенька погладила мужа по руке.
- Я не могу об этом говорить спокойно, если даже ты сейчас заохала, запричитала - ах, голубой! Во-первых, какое кому до этого дело? Кто сказал, кто доказал? А если это его природное качество, мне что, не брать его на работу? Завтра мне велят укомплектовать все отделение блондинами, потому что они спокойнее брюнетов, толерантнее и с больными будут легче находить общий язык. Так я и должен как дурак всему подчиняться? Кому какое дело до Колькиной ориентации, я спрашиваю. Ведет он себя нормально, ни к кому не пристает.
- Готова поспорить, что к тебе не пристает, - попробовала пошутить Сашенька, но Дмитрий, всегда готовый шутку принять, поострить, на этот раз просто не отреагировал, а продолжал свой гневный монолог:
- И почему голубой? Откуда эта ссылка на божественный цвет? Когда я это слышу, всегда вспоминаю стихи Бараташвили:
…Это цвет моей мечты,
Это краска высоты.
В этот голубой простор
Погружен земной простор.
И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам…
- Какая высокая поэзия. А тут обыкновенная пошлость, - сказала задумчиво Сашенька.
- Не пошлость это, солнышко, не пошлость, а человеческая тупость и ограниченность. Благо бы так рассуждал темный народ или телезритель-обыватель, замордованный эскападами извращенцев из шоу-бизнеса, а то ведь разговор идет в кабинете главврача больницы, доктора медицинских наук. И задача поставлена жестко и четко: избавиться от Коли. "Нам не нужен ваш гомик сапиенс с золотыми руками". Таков вердикт.
- Митя, но ты же не можешь увольнять или принимать на работу, это - не твоя компетенция, разве твой главный этого не знает? - удивилась Сашенька.