Начинать любовь с такой юной девушкой с самого начала было своего рода безумием. Один шанс из ста, что все продержится хоть сколько-нибудь долго. Несмотря на то, что они так хотели друг друга, и что она была такой умненькой, и так ему подходила. Несмотря ни на что. Он не мог жертвовать образом жизни, а она не могла не попытаться его переделать. И тогда он словно разделился на две части: чудовище, которое вступило с ней в заведомо неравный поединок и наблюдателя, который хоть и сочувствовал, но ничем не мог ей помочь.
Джара обижалась, что его мало заботили ее дела и ее потребности. Что они мало разговаривали и почти никуда не ходили вместе. Что он не умел ревновать ее ни к кому и отпускал на все четыре стороны, и не требовал никаких объяснений, отказывался знакомиться с ее друзьями. Но какая может быть ревность, если в ее глазах он видел только свое отражение? Его чудовище больно кусало ее, под конец уже рвало зубами за каждую ошибку. Главной было то, что она не сделала симметричный шаг назад, когда он первый раз отстранился.
Все дальнейшее было предрешено. Сначала он огородил личную зону, запретив ей появляться в Службе безопасности. Потом ему наскучило отвечать на все ее вопросы. А потом – делать вид, что советуется с ней. Он никогда ни с кем не советовался по поводу того, что делать со своей жизнью. Его решение уйти из миров Ксеара, точнее, его принятие в одиночку, стало последней каплей для нее. Но он бы обманул, если бы сделал вид, что она в этом участвует.
Неловкость, которую она ощущала в последнее время, вызывала лишь легкую жалость. Правда, она ошибалась каждый раз, когда думала, что он на нее злится. Он не сердился ни капли и все понимал, только говорить ей об этом не видел смысла – все равно не поверит. Просто он больше не хотел сближаться. Сначала он думал, что получится – но потом ясно ощутил, что не желает этого. Главную ошибку допустил он сам, когда решил, что готов кого-то любить, что способен на это. Но он снова повторил эту ошибку, от которой уже зарекался лет пятьдесят назад.
Осознание этого факта ранило его, и пару дней злость на самого себя мешала даже нормально дышать. Но сбегать он не привык, и не привык сохранять отношения ради отношений. Еще одна бессмысленная порочная вещь – уж лучше пусть больно, но и заживет быстрее. Кажется, уже не так больно, как раньше.
Стекая ручейками вниз, испаряясь обратно вверх, он лениво размышлял о том, как с годами притупляется ощущение боли. Как будто она переходила в иную плоскость или в иную плоскость переходил он сам, отходя в сторону от собственных неприятных ощущений. Как будто он научился принимать саму временную природу счастья. Как будто знал заранее, что все кончится именно так, и был к этому готов. Как будто располагал гарантиями от вселенной, что завтра случится новое чудо.
Впрочем, многие чудеса теперь будут в его собственных руках. Яльсикар чувствовал, что начинает совершенно новую страницу своей жизни. Он давно созрел для своего мира, и при мысли о том, каким он будет, его охватывало возбуждение. А если он сможет иногда и возвращаться… при одной только мысли о новой жизни в будущем, он напрочь забывал о Джаре. Обо всем, кроме того, как это будет здорово.
Предвкушение восхитительного, захватывающего приключения заставило его замурлыкать вслух, но он замолчал сразу, когда в Седьмом посвежело – к нему присоединился Айи.
- На два слова можно тебя в мой кабинет? – спросил Ксеар сходу.
- А здесь нельзя поговорить? – удивился Яльсикар.
- Я хочу тебя кое-с-кем познакомить.
Он вздохнул – уходить из Седьмого не хотелось. Как только он выйдет – его коммуникатор снова начнет разрываться, и обратно на отдых удастся вернуться не скоро.
- Ладно, только постарайся недолго, - конец фразы Яльсикар договаривал уже в кабинете Ксеара, мгновенно переместившись вместе с ним. Гость Ксеара, молодой человек, которого Бьякка не знал, поздоровался первым. На его лице читалось заметное волнение.
- Яльсикар, познакомься с Ваи Зуко. Он ученый, работает в институте твоего брата, - сказал Айи из-за его спины, а потом предложил всем сесть.
- Очень приятно, - без выражения произнес Бьякка, разместившись в кресле, поднял бровь и нетерпеливо посмотрел на Ксеара.
- Я сейчас все объясню, - невозмутимо ответил Айи, - дело в том, что Ваи занимается исследованием структуры наших миров и их построением, особенно шестого мира.
- Шестого?
- Я занимаюсь исследованием туманной реки, Яльсикар, - негромко пояснил ученый, в ответ на вопросительный взгляд главы СБ. - И я убежден, что знаю, в чем ее секрет.
Яльсикару, как и любому другому жителю миров, который мог ходить в шестой, не надо было объяснять, почему туманная река из этого мира нуждалась в исследовании. Это единственная область во всех семи мирах, закрытая абсолютно для всех жителей, включая самого Ксеара. Никто не мог перейти на другой берег.
В целом шестой мир представлял собой очень странную мутную структуру, в которой люди выглядели словно призраки. Некоторые любили там медитировать, заниматься духовными практиками, но Яльсикар не появлялся в этом мире без необходимости. Странные звуки, ощущения, серая колышущаяся трава и туман, который уплотнялся над рекой - все это вызывало у него какое-то подсознательное отвращение и страх, в котором он не признавался даже себе.
- Удивите меня, - серьезно, с легким любопытством произнес Яльсикар, теперь уже всем телом развернувшись к ученому и глядя только на него.
- Это место, где наши миры могут состыковываться с другой структурой, которую создаст кто-то другой, - заявил Зуко и сделал паузу, глядя в глаза Яльсикару, пытаясь понять его реакцию. Но Бьякка только нахмурился:
- В смысле... кто другой?
- Вы, например. Другой повелитель стихии. Или просто кто-то извне, не из наших миров. Неважно, важно, что тогда откроется переход. А пока... перейти нельзя, потому что там ничего нет.
- Любопытная теория. И как же вы это поняли?
- О, нет, не спрашивай, - перебил их Айи. - Я уже сделал эту ошибку. Из двух часов объяснений Зуко я не понял решительно ничего. Боюсь, Яльсикар, ты тоже не поймешь, если ты не тайный нобелевский лауреат по физике.
- Допустим. Я... уже понимаю, к чему ты клонишь, Айи. Но я не представляю, как соединить наши миры.
- А ты... уже создал свой? - тихо спросил Ксеар.
- Давно уже, - неохотно признался Яльсикар. - Там пока прообраз седьмого и шестой, и еще одна пустыня, где я начала работать над чем-то вроде первого, один город создается, но еще... долго в общем.
- А что в шестом? Там есть река?
- Ни хрена там нет. Один мутный туман и очень темно.
- У меня тоже так было сначала. По мере воссоздания первого и второго в шестом все светлело. Возможно, это какой-то энергетический слепок или вроде того.
- Энергетический слепок? Айи, ты что, выписываешь газету "Тайны потустороннего"?
- Нет такой газеты.
- Ну, если бы была, про энергетические слепки там бы обязательно писали.
- Хватит уже. Что думаешь, скажи?
Глаза Ксеара возбужденно блестели. Яльсикар понимал, почему. Соединение двух миров между собой облегчили бы все. Они могли бы помогать друг другу, некоторые люди могли бы ходить из мира в мир, снимая нагрузку. Все, кто ходят до шестого, получат еще один мир в придачу, еще одно соцветие миров, не теряя первого, "родного".
- Идея недурна. Но я не представляю, как это сделать, я уже сказал.
- Если мы все правильно сделали, - ученый нервно облизнул губы. – Вам требуется только перенестись из Шестого в свой мир.
- Что вы сделали? – уточнил Яльсикар.
- Я перераспределил энергию в Шестом неделю назад, она теперь не замыкается. Над рекой теперь есть "окно" наружу.
- Образно говоря, Ксеар открыл портал, - возбужденно добавил Ваи.
Зарайа. Первый мир, частные апартаменты.
Ты - повелительница стихии огня, одна из самых влиятельных и богатых женщин в Семи мирах. Помолвлена с самым замечательным мужчиной на свете. Что ж тебе еще надо, ненасытная, спрашивала она у своего отражения, одеваясь к ужину.
Ей снова стало грустно перед свиданием. Сколько еще может так продолжаться? Аквинсар словно не доверял ей. Словно не решил еще до конца, стоит связываться с ней или нет.
Зарайя без энтузиазма, механически взбила волосы, накрасила губы, раскрыла шкаф и вытянула первое попавшееся платье. Бирюзовое, девчачье. Пусть будет девчачье, какое попало, у нее уже не было сил соблазнять его продуманными туалетами и каждый раз терпеть унизительное поражение. Унижение – лейтмотив ее жизни последних месяцев после того, как она, казалось, переменилась к лучшему.
Тридцать лет она скрывалась, боялась, что убьют, жила в искаженном страхом параллельном мире. А оказалась, что все это – лишь чей-то коварный план, обман и страшная иллюзия, которая, наконец, развеялась, принося облегчение. Но вместе со снятием маски и внезапной публичностью на нее обрушилось прошлое. Журналисты словно влезли в ее квартиру и вытряхнули наружу все интимное, что при дневном свете оказалось непристойным.
Удивительна двойственность человеческих стандартов. Ни один житель миров не видел греха в том, чтобы время от времени менять любовников, влюбляться и разочаровываться, и вновь сходиться с кем-то новым. Но когда речь шла о повелителях, о тех, кому все в буквальном смысле кланялись и поклонялись – выяснялось, что им-то так нельзя. Оказалось, что Зарайя не имела право на противоречивые чувства, что должна была выбрать раз и навсегда.
Во всяком случае, ей казалось, что именно на это намекали газетчики, обвиняя ее в распутстве – на основании того, что за всю жизнь в мирах у нее было два мужчины. Один из которых потом убил другого. И в этом винили ее, словно оправдывая настоящего убийцу. Словно говоря, что из ревности тот имел право совершить этот чудовищный акт, а вот она не должна была эту ревность возбуждать. Ведь тогда бы ничего и не случилось, верно?
Зарайа первое время не обращала внимания на эти статьи, а потом ее прорезала страшная мысль: а что думает Аквинсар, читая их? Она не решалась спросить – ее жених никогда не заговаривал об этом, но становился неуловимо нежнее каждый раз, когда в прессе появлялся подобный материал. Она знала, что он просматривал их. И это не могло не повлиять на его взгляд.
- О чем ты думаешь с таким лицом?
Рыжие кудряшки взметнулись, когда она вздрогнула и резко повернулась. Тщательно накрашенные, пушистые ресницы распахнулись, взметнулся подол бирюзового платья. Босые ноги поскользнулись на идеально ровном паркете. Аквинсар поддержал. Он поймал ее, не дал упасть, крепко прижал к себе:
- Прости, я не хотел тебя пугать.
- Господи… ты же никогда не появлялся здесь. Это мой дом...
- Тебя не было в кафе, но ты никогда не опаздываешь. Поэтому я просто перенесся к тебе.
Зарайа изумленно посмотрела на своего жениха, повелителя камня. Они были вместе три месяца, но знали друг друга по седьмому миру десятки лет. Ей нравилось, превращаясь в огонь, ласкать его своими сполохами, изучать, дразнить, наслаждаться беседами. Она обожала его спокойствие в любой ситуации, была благодарна за мудрые советы и восхищена невероятной чистотой и твердостью характера. Он был цельный, как скала, и в нем не было ни грамма импульсивности - ни одного грамма: он не пришел бы в ее спальню, если бы не намеревался делать этого.
Она молча смотрела ему в глаза, и он спокойно смотрел в ответ. Они могли так смотреть друг на друга долго, ничего не говоря и одновременно говоря о чем-то, что нельзя обсудить словами. Это было интимнее, чем секс. Ни с одним другим мужчиной она бы не смогла заниматься такими странными вещами на свиданиях. Когда долго смотришь человеку в глаза, он проникает в твою душу, а ты – в его. Ни один из мужчин, которые у нее были раньше, даже не понял бы, в чем интерес. Аквинсар не просто понимал – он научил ее этому. Похожим было только их взаимодействие в Седьмом, но там у них не было глаз, этой обнаженной части души.
Лишь через пару минут, когда она оторвалась от его бездонных глаз, чтобы посмотреть в лицо, Зарайа осознала, что это самое лицо изменилось. И ее глаза расширились. Вероятно, их выражение было комичным в тот момент, потому что он улыбнулся, но ошеломление ее было так велико, что ей было все равно.
- Аквинсар, ты что… ты изменил внешность? – она даже не сразу выговорила это, потому что любые изменения в нем казались невероятными. Только долгое, медленное поступательное развитие было свойственно ее любимому мужчине. Никаких рывков, никаких скоропалительных решений, никаких… сюрпризов. Его появление в ее спальне само по себе потрясло ее, но вид заставил буквально остолбенеть.
Перед ней стоял тот же Аквинсар, ее любимый человек, но теперь в его внешности появились черты, которые сделали его ярче и привлекательнее, не говоря уж о том, что он стал выше и больше.
Ее взгляд снова и снова скользил от его макушки до пят, изучая, пока она пытаясь привыкнуть и понять, зачем ему это понадобилось. А потом она вдруг поняла… догадалась, и по ее телу разлилось тепло, от центра груди к животу, к груди. В лицо Зарайи бросилась краска.
– Для меня? – еле слышно уточнила она, поскольку он все еще молчал, лишь терпеливо дожидаясь, когда взрыв ее эмоций пройдет. И он еле заметно кивнул, а его улыбка стала немного смущенной.
- Тебе нравится? – тихо осведомился он, наконец.
- Я люблю тебя любого, - ответила она. Другого ответа ей даже в голову прийти не могло. – Но мне нравится.
Взгляд Аквинсара стал еще теплее, и она снова утонула в его глазах. Зарайа не знала, сколько они так стояли, прежде, чем он взял ее лицо в ладони и очень нежно поцеловал – так нежно, как умел только он. Но в этот раз даже в его поцелуе что-то изменилось. Едва уловив ее отклик, Аквинсар сильнее, чем обычно, смял ее губы, требовательно проник языком в рот, и ее ноги мгновенно ослабели. С тихим стоном она обняла его руками за шею, прижалась, и через секунду он нащупал молнию на ее платье.
Она удивленно подняла взгляд, когда он нетерпеливо расстегнул его и дернул подол вверх, и подняла руки. Но окончательно осознала реальность происходящего, когда сильные руки подняли ее и положили на кровать. Склонившись над ней, он тихим заклинанием убрал ее крылья… потом свои… потом одежду их обоих по очереди. Это обыденное для него действие настолько явно продемонстрировало силу Аквинсара, его огромные возможности, что оказало на нее неожиданный эротический эффект и вызвало почти болезненный приступ желания.
Перед глазами все слегка поплыло - он все еще смотрел на нее, но его взгляд тоже затуманился. Горячие губы вернулись с такой жадностью, какой она раньше в нем и не подозревала, руки всерьез заинтересовались ее телом, скользя по нему, не позволяя ничего скрыть, находя чувствительные местечки. Она раздвинула ноги, когда его пальцы скользнули в низ ее живота.
Прежде, чем коснуться ее там, Аквинсар посмотрел в глаза, и только потом провел двумя пальцами по клитору и мягко нажал. А потом еще, чуть сильнее, за считанные секунды доводя ее до безумия.
- Пожалуйста, еще, - горячо прошептала она, когда он отнял руку. Его губы поймали ее приоткрытый рот, и его рука вернулась.
Это было невероятно, но она словно раздвоилась, а потом снова слилась воедино, но теперь внутри было что-то новое, что-то от него, и ее руки сами, помимо ее воли и разумного контроля, стали гладить его, дразнить и ласкать. Она хотела изучить все его тело, коснуться его везде, прижать к себе и не отпускать, стать единым целым.
Когда он взял ее, Зарайе показалось, что она на секунду потеряла сознание – перед ее глазами мелькнул седьмой мир, словно она перенеслась туда, и в то же мгновение вернулась. А потом она напрочь лишилась разума, вцепившись в него зубами и ногтями, прижимаясь и постанывая, нападая, словно пытаясь его сожрать.
В какой-то момент Аквинсар оторвал от себя ее руки и крепко прижал к кровати, и сам стал почти агрессивным, до боли сжимая ее запястья, но вызывая этим только новый приступ неконтролируемой страсти, а потом они снова оказались в седьмом. Только когда сознание слегка прояснилась, Зарайя поняла, что это не мираж, что их просто выбросило из первого мира, и рассмеялась. Аквинсар тоже мягко хмыкнул:
- Возвращаемся?
- Да, - шепнула она, растекаясь огнем по скале.
- Со мной никогда такого не было, - изумленно сказала она минут пять спустя, восстановив дыхание. Аквинсар лежал рядом, крепко держал ее за руку за головой, смотрел прямо в глаза – безотрывно, как всегда.
- Я не чувствую ничего неправильного, - улыбнулся он, слегка снисходительно наблюдая за смущением на ее лице. Зарайа залилась краской. Они оба вели себя как звери, но это она начала. Будь они в реальности, у него бы вся спина и плечи сейчас оказалась в крови и, возможно, даже грудь, которую она кусала.
- Тебе было больно? – спросила она еле слышно, умирая от желания опустить глаза, но он не отпускал их.
- Нет, - он улыбнулся еще насмешливее, и Зарайа засмеялась: конечно, Аквинсар умел блокировать боль. И даже учил ее этому последние годы. В мирах это было трудно: все раны заживали почти моментально, и боль надо было еще успеть заблокировать – прежде, чем она исчезала сама. У нее долго не получалось – по сути, нужно было предотвратить боль. Заблокировать ее за секунду до падения… пореза… ушиба. Чертовски сложно, высшая математика для повелителей. Аквинсар это делал, как дышал – как и многие другие, пока недоступные для нее вещи.
Теплая ладонь погладила по волосам:
- Я хотел бы тебя съесть, тоже, - задумчиво произнес он. И наклонился, снова сминая ее губы своими.
***
Примерно в двух километрах от двух влюбленных, почти в самом центре столицы Первого мира в это же время произошло невероятное. В разгар обеденного времени в кафе "Плюшка", расположенном на выступе огромной скалы - торгового центра, собралось много народу. Посетителей привлекало удобное расположение, красивый вид – кафе располагалось на самом верхнем выступе, и впечатляющее меню – хозяева ресторации постарались над ассортиментом на славу. О местном супе из брокколи с лимоном и базиликом ходили легенды, бешеной популярностью пользовались хрустящие тосты с чесночным соусом и спагетти с вялеными томатами. А сладкоежек ждал нескончаемый выбор десертов: от сезонного морковного пирога со сливочным кремом до невероятно воздушных профитролей и традиционных сахарных плюшек, в честь которых кафе получило название.
Каждые пять минут кто-то приземлялся на площадке, ища глазами свободный столик. Восхитительные запахи часто привлекали даже тех, кто просто летел мимо, вынуждая сворачивать и устраивать внеплановый перекус. Официанты сновали между столиков с невероятной скоростью, и все же едва успевали обслуживать посетителей в самые загруженные часы.
Каким бы, однако, это время не было горячим, как быстро бы не бегали официанты – ни одному из них никогда прежде не случалось высекать своей поступью огонь. И все же в тот день так и случилось.