Вот и сейчас я тоже получила шлепок, но другого рода.
Я стояла посреди улицы и наблюдала, как этот пиротехнический дисплей фениксом вырастает из пыльного нижнего города.
"Опыт века! МЕТА представляет Шоу. Вы знаете, что у нас есть они… Вы знаете, вы видите их… касаетесь… Зачем же прозябать в ожидании? Станьте перед лицом будущего вместе с МЕТА!"
Женщина возникла на вис-экране. Нет, робот возник. Не Глая, которая была одной из сильверов. Эта была коппером, с кожей, напоминающей сливочный электрический закат, и пшеничными волосами. На ней был змеиный костюм с топазами и аметистами, она улыбалась, показывала белоснежные зубы. Голосом она имитировала поющую птицу, странный текучий трепет… Канарейка? Ее место занял мужчина с золотой кожей и черными волосами. Акробат, он крутил невероятные колеса прямо в воздухе. У него были зеленые глаза. За ним возник другой мужчина, черный как гагат, - новая линия, как гласил баннер над экраном, металл астерион, непосредственно с Астероида, - волосы его тоже были черными, но их длинные пряди переплетались с золотом, и глаза его обрамляло золото. Одежда на черном мужчине состояла из множества черных чешуек. И тут же была женщина из черного астериона, в просвечивающих белых одеждах. Казалось, она стояла в огне, который каким-то образом для нее создал мужчина. И только потом появился мужчина с серебряной кожей, с янтарными глазами и волосами цвета бургундского вина. Все они читали, или пели, или бегло что-то произносили, или двигались с неожиданными и чудесными извивами. Этот, серебряный, играл на мандолине, мягко подпевая музыке.
Рядом со мной один из таких же зрителей спросил:
- Они машины?
- Нет, просто компьютерные эффекты, - сказал другой голос. - Это какой-то фильм.
Небольшая толпа потекла дальше.
Я вглядывалась в кинопленочные глаза серебряного мужчины. Это был он. Хотя откуда мне знать? Он был одет в рубашку, будто собранную из блестящих монет. Не смотря на то, что это была всего лишь оптическая программа, казалось, он взглядом наблюдает за мной.
Затем экран мигнул и отключился, на месте предыдущей картинки появилась пустыня с рассекающей по ней огромной машиной. Другой рекламный виспо другой компании.
Где должно было быть Шоу? Ухватила ли я эту информацию? Само собой. Некий общественный развлекательный сад. МЕТА организовала представление. Мета, фирма будущего, с которым нам предстоит стать лицом к лицу.
Но он ли это? Он часть линии. Изначально в каждой линии было по три робота. В его линии еще один мужчина и одна женщина. А сейчас? Они расширили прототипы, изменили их. Выпущена черная серия, из астериона, в добавление к голдерам, сильверам и копперам. Кому-то поменяли цвет глаз. Голубоглазая Глая… А она была в виспо? Да, я видела ее, но не могла разглядеть, что она делала… И женщина-голдер тоже. Она высоко прыгала, крутилась…
И их уже всех сдали в аренду. Вот почему Глая была в Монтис Хайтс. Какая-то молодая клиентша К-З, или богатый мужчина-натурал захотели ее.
Может все… все они… уже… все пошли по рукам. По рукам.
Теперь другое виспо показывало новый ПВИ ВЛО- стремительно вспорхнувший со злакового поля летательный аппарат, абсурдно невесомый. Над полем пыхтели и жужжали как мухи галифроптеры.
Многоквартирный дом на Вест Ларчничем не отличался от миллионов других, но фасад его украшала веранда, снабженная розовыми неоновыми лампами. В сумеречном свете мои рассевшиеся на ней соседи теперь наблюдали за мной как гиены. Когда часом спустя я снова появилась, они провожали меня еще более опасными взглядами.
Я воспользовалась душем "Только для квартиросъемщиков", все кабинки в тот вечер были пусты. Я помыла волосы. У меня было единственное "приличное" платье, найденное в магазине вторичного сэконда в один вечер экстравагантности, где-то год назад. Белый египетский шелк, - по крайней мере, так гласила бирка, - украшенный бледно-золотистыми блестками. Я две недели экономила на обеде, чтобы собрать на него деньги. Никогда не понимала, зачем купила его, будто предполагая, что, в конце концов, найдется повод. Оно облегало фигуру, не в обтяжку, но подчеркивающее. Без рукавов, с открытой шеей, и край - короткие платья были в моде - был над коленями. А еще были серебряные туфли, подаренные Марго. Я накрасилась, все мои двадцать ноготков были покрыты лаком молочно-кофинового цвета. Волосы свободно спадали за спиной.
Одной вещи я не сделала. Я не прочла и странички из Книги Джейн. Я помню Деда, никогда не расстающегося со своей карманной Библией. Нам порционно доставались из нее лишь куски, но сам он читал книгу постоянно: сосредоточенно разглядывал крохотные страницы в увеличительное стекло, которое раздувало его красный глаз до ока ужасающего внеземного существа. Думаю, Книга Джейн была мне Библией. Хотя я не читала ее несколько лет, она всегда была при мне. Она была первой вещью, которую я принесла в новую квартиру и спрятала. В этот раз я выломала панель в задней стенке шатающегося шкафа и положила туда Книгу, все еще завернутую в водонепроницаемую обертку. Она опиралась на стену. Затем я посадила панель обратно на клей. Но я не прочла и строчки. Даже не сняла обложку.
Кто-то одобрительно присвистнул, когда я спускалась от Вест Ларч к Главному Бульвару.
К тому времени окончательно стемнело. Луна повисла над городом, приглушенная светом уличных фонарей, а на востоке прятался Астероид, зловещее око божьего Ангела Разрушения.
Еще с первых землетрясений, задолго до моего рождения, закрыли подземки. Но во Втором Городе была налажена надземная система транспорта.
Я села на поезд до России - это в честь европейского топографического названия. Там располагались общественные сады. И Шоу.
Кабина была переполнена, только стоячие места. Неужели все они, как и я, ехали туда?
Я стояла, качаясь и держась за поручень, смотрела на освещенные станции, проносящиеся с шипением мимо - переполненный поезд не беспокоился об остановках, да и ни одна монета в машине не говорила о том, что кто-то хотел сойти раньше. Смогу ли я разглядеть сцену в такой толпе, не говоря уже о ком-нибудь на сцене?
Механизм поезда создавал много шума, но я улавливала обрывки чужих разговоров.
- Их запретили много лет назад, эти штуки. Теперь все урегулировали как-то. А их всегда можно распознать. С человеком не перепутаешь. К нормальной работе их никогда не подпускали.
- Я видела рекламу по ВУ. О, я с тех пор только о нем и мечтаю.
- И я. Я обожаю черного парня…
- Какого еще "парня", дурында?!
- А, ну да.
- Ты с ума сошел. Ты хочешь заниматься этим делом с этими штуками?
- Они могут абсолютно все.
- Они созданы для развлечения и секса. Но дорогие очень.
- Две тысячи I.M.U. за полчаса. Так я слышала.
Сюрреалистично.
Испытывала ли Джейн что-то подобное: шатающаяся и стремящаяся вперед, часть любопытной толпы, навстречу этому недоступному и всепоглощающему Граалю? Но Джейн не была мною. Она, я знала, была неуверенной и застенчивой, но с твердым стержнем, с отвагой в сердце. Я же холодная как камень снаружи, а изнутри - одно желе, дрожащее под доспехом. Бесхребетная, вероятно.
Движение надземного поезда меня укачало, и я по-настоящему обрадовалась, когда он остановился, и все мы высыпали наружу.
Следующая сцена напомнила мне иллюстрацию с пилигримами из какого-то библейского трактата, где паломники тянулись к святому месту: так огромная толпа, крошечной частью которой была я, стремительно текла по наклонной улице к мощно освещенным стенам Садов Екатерины. Уличное освещение здесь было прекрасным, ни одного неработающего фонаря, стены по верху украшали бусы из ламп. Струи раскрашенного света то и дело прошивали, переплетаясь, воздух над парком. Толпе это нравилось. Они были возбуждены, лица их горели золотом, почти как металл. Думаю, мое тоже.
Впереди открывалась целая вереница ворот, снабженных ящиками для оплаты. Войти стоило всего десятку, что меня удивило, но, с другой стороны, учитывая численность толпы, и МЕТА и Городской Сенат урывали неслабый кусок. Что касается богатых горожан, здесь их не было. Для них были предусмотрены частные презентации.
Сад разрастался газонами и террасами, он пух от огромных деревьев, выращенных размер в размер относительно друг друга. Огненные лучи взмывали, и время от времени их небесное шитье заволакивало дымом фейерверков.
Я просто следовала за толпой, казалось, четко представляющей, куда она массово двигалась. В конечном счете, я думала, что мы достигнем наиболее высокой точки и будем вытягивать шеи, чтобы рассмотреть соответствующие глубины некой арены, чаши звука с крохотной сценой для представления где-то на самом дне. Но вместо этого, восхождение окончилось на просторном, покрытом дерном плато, приподнятом над землей как пиршественный стол под открытым ночным небом. Далекий, как кольца иных планет, за краями площадки едва теплился свет города.
Где же была сцена?
Другие также недоумевали. Я слышала, как мой вопрос произносился вслух несколько раз.
Кто-то ответил:
- Я вижу только одну возможную сцену.
- Ну и где?
- Подними голову.
И мы подняли. К параллельной черной плоскости ночи, где сияла луна, и сновали лучи света. Очередной фейерверк открылся желтым зонтиком, и серебряные звезды безобидно осыпались вниз.
…Когда же он умрет, изрежь его на маленькие звезды, и все так влюбятся в ночную твердь…
По толпе пошел тихий рокот, выраставший отдельными взвизгами и криками.
Однажды я видела фильм, - не визуализатор, а одна из тех старых целлулоидных пленок. Там была сцена на горе, где стояли люди и глядели вверх на блестящий канделябр инопланетного корабля, спускающегося к ним с небес. Интерес к НЛО пропал, когда Астероид разрушил саму идею открытого космоса и всего космического. И тогда, в Садах, было прямо как в том фильме. Люди стояли и ждали НЛО. Или ждали, когда боги древних мифологий сойдут с заоблачных высот.
Изменение голоса толпы обыкновенно указывает на то, что что-то происходит. Что-то приближалось. Как герои фильма, все мы задирали головы, выгибали шеи и сканировали небо.
Это было волшебно. Умно, хитро, нас обвели вокруг пальца. И все равно волшебно.
Приближающимся объектом оказался золотой плот: он как восход всплыл с востока и продрейфовал поперек лунного лика и пламенеющего ока Астероида. Я предположила, что плот шел по проводам, закрепленным где-то высоко на невидимых мачтах. Но выглядел он как судно некой сверхъестественной сферы.
Они плыли на том плоту. Даже с такой высоты их можно было различить благодаря особому освещению, благодаря их одеждам, их сущностям. Все восемь. Двое золотых, двое медных, двое новеньких астерионовых, двое серебряных. Каждая пара состояла из одного мужчины и одной женщины.
Тела их облачали, если не считать металлических панцирей кожи и длинных каскадов пламенеющих, тлеющих волос, второй кожей одежды из драгоценных камней, чешуи, блесток. Они походили на роскошных насекомых, и с приближением можно было ухватить блеск глаз, глядящих на тебя в ответ.
Боже, как могла я когда-то думать, что можно любить подобное создание? Поклонение - да, самопожертвование - вероятно. Но не любовь. Как можно любить что-то настолько прекрасное, что тяжело смотреть? Как глядеть в самое сердце солнца. Ослепнешь.
Но толпа, вечно голодная до сенсаций, до чего-то отличного от скучной, изнурительной рутины реальной жизни, кричала и аплодировала.
Моя шея уже болела, выгнутая под таким углом. Ну и что.
Плот нырял все ниже, ближе. Теперь можно было, при очень высоком росте, дотянуться и коснуться кончиком пальца обшивки нижней его части.
Я видела его. Сильвера. Он стоял у низкой золотой ограды, глядя вниз, и его прекрасные глаза скользили по нам, без малейшего оттенка требования, сомнения, или смятения, - только та нечеловеческая уверенность, в которой не было места горделивости. Его глаза как пламя цвета солода. Его длинные волосы, густые, струящиеся волной, гранатово-красные. На нем черные, чернее самой ночи одежды.
Красное облегало тела черных астерионов. Я мельком увидела их на плоту. Видела и Глаю в золотом, настраивающую лебединую шею флейты. Двое золотокожих, одетых в серебристые покровы, сначала неподвижно стояли на руках, затем на одном пальце, другой рукой махая нам, смеясь и точно держа равновесие. Копперы были одеты в павлиново-зеленое. Они бросали нам цветы, но растения растворялись в воздухе еще до того, как кто-то успевал их поймать.
Видела его. Я видела его, как если бы все остальное лишь частично существовало, а он был больше всего сущего на земле.
Его глаза скользнули по мне. Я почувствовала это, будто прикосновение. Видел ли он меня? Высокую, худую, обыкновенную девушку в ношенном белом платье, со смуглой кожей и темными волосами. Человека. Очередного человека, приковавшего взгляд к нему и его племени.
Разумеется, он меня не видел. Но по прикосновению его взгляда, я почувствовала, как мой дух из тела перетек в его глаза, и как с движением их перемещался и он от человека к человеку, следуя чужой воле.
Вскоре началось Шоу.
Думаю, над парком распылили кое-какие легализованные наркотики. В воздухе висел знойный аромат фимиама, что напомнило мне о церковных действах, которые Дед утверждал в качестве обязательных процедур для проклятых. И лучи, перечеркивающие небо, - может быть, и они были не просто светом.
Боль в шее ушла. Она больше ничего не значила, ведь я лишилась тела, существовал лишь парящий дух, подвешенный в воздухе как смытая с края плота папиросная бумага.
Они пели нам, играли сцены из драм, боролись и музицировали. Бессовестное количество усовершенствований претерпели их умения, и теперь создавалось впечатление, будто все это должно было опровергнуть тот факт, что когда-то эти создания хоть на секунду можно было принять за человеческое существо. Теперь нельзя. Они стали волшебниками.
Конечно, нельзя было бы и на миг допустить мысль, что они смертны, когда они умеют вытворять такое… и такое…
Джейн говорила, что копперы были актерами. Сейчас их игра отличалась более чем просто очевидными способностями. Что-то в голосовых устройствах, - певцы тоже были этим снабжены, - заставляло слова звучать одновременно и над головой, (как если бы плот сновал взад и вперед по плато), и внутри самого уха, исключительно для тебя одного. Такими были их голоса. Каждое слово - капля света, или капля тьмы. Но это не все. Сцена, разыгрываемая копперами, была взята из старинной пьесы, не знаю какой, возможно, древнегреческой. Он и она, выступив вперед, изменились. То есть их одежда поменялась, прямо на глазах.
Их изумрудные паноплии осовременились. Неожиданно грудь женщины оказалась обнажена - совершенные медные полусферы с красными бутонами сосков. На ней была отделанная оборками металлическая юбка приглушенно-золотистого цвета, и в гладкие лимонно-желтые волосы вплетены змеи. Преображение произошло плавно, без сторонней помощи, ничто не замутняло нам зрение. Мужчина-коппер тоже переоблачился в килт из металлической чешуи, руки его обвивали бронзовые кольца, а светловолосую голову венчал бледный цветок-корона.
Цветы, металл и ткань излучались самой их нетелесной плотью, заменяя изначальные одежды, которые также таяли в никуда.
Аудитория аплодировала этому волшебному действу так же, как аплодировала последовавшей за ней драматической зарисовке: короткий, таинственный обмен, исполненный сексуальности и волнения, и все же неискренний.
За копперами выступали сильверы, пели и играли на инструментах. Они представили нам квейк-рок. Одной рукой он выбивал ритм из барабана, а звучало, будто играло два ударника в четыре руки. Женщина пела, ее диапазон поражал: неприступные, стройные, почти свистящие ноты капали в мрачный омут мурлыкающих низких резисторов. Но и у нее было два голоса, и второй гармонично подпевал первому.
Затем он заиграл на флейте. Он делал это так: располагал флейту чувственно между губ и затем брал из рук Глаи предложенную лютню. Как и с барабаном, на лютне он играл одной рукой, и звучала она будто в три руки, пальцы сливались в серебристое пятно. Лютня тоже издавала квейк-роковые мотивы, но на флейте мужчина играл более классически, ее стройный тон шелково струился над галопирующим звуком лютни, пока он держал флейту между белыми зубами, каким-то образом работая с ней языком… И все время второй рукой он выбивал ритм на барабане.
Золотые роботы сменили на сцене сильверов. Он и она. Они выпрыгивали вперед на ярды, кувыркались и крутились в воздухе, соскакивали со скал пустоты и катапультировали обратно. Но, опять же, это было далеко не все.
Голдеры держали по два фехтовальных меча, которые выскользнули прямо из их рук. Я имею в виду, выскользнули из мышц и кожи, из их тел. Понятно, что это были не мышцы и не кожа, но так оно выглядело, и мечи просто… рождались из них. И когда оружие полностью выросло, оно, легкое как снег, совершенствующее собственную форму и отвердевающее, поспешило уютно устроиться в давших им жизнь руках.
Нет. Человеческие существа так не могли бы. Никто никогда уже не примет эти создания за что-то человеческое.
(Я так рассуждала, будто потеряла его из вида, забыла о нем. Нет. Я видела его, как если бы смотрела сквозь их тела. Но я видела и всех остальных, и все, что они делали. Они были единым, эти восемь существ на плоту. И хотя тогда я еще не знала этого, но любить его означало быть в рабстве каждого из них).
Последними выступали астерионы. Нам предстояло увидеть, почему. Женщина выступила вперед и тут же обратилась в нечто иное. Как двойные голоса, игра в якобы три руки, материализация одежды и оружия, но, повторюсь, это было далеко не все.
Толпа в жарком ночном саду, в округе, названном Россия, издала низкий, первобытный звук.
Черная женщина, выражаясь буквально, превратилась в столб черного стекла. Обсидианового. Можно было видеть сквозь нее. Самый верх колонны венчало прелестное личико классического африканского типа, но, опять же, созданного в стекле, и, опять же, полупрозрачного. Только глаза ее двигались. Чужие галактики медленно и спокойно танцевали в тех глазах.
И затем он, мужчина из астериона, он…
Толпа возопила в пять тысяч голосов… восторг и восхищение, или ужас?
Кричала ли и я с ними?