- То, что хорошо для одних семей, негодно для других.
- В этой семье обычаи не особенно соблюдаются, - заметила я.
- Обычаи нужны для бедняков. Они придают их жизни смысл.
- Я считаю, они в равной степени приносят удовольствие и богатым и бедным. Но все же лучше бы мы не ездили. Дед Женевьевы бредил. Поверьте, это не очень приятно.
- Мадемуазель Женевьеве нужно было дождаться приглашения. Ей не стоит навещать деда без предупреждения.
- Должно быть, раньше он был совсем другим… я хочу сказать, когда Франсуаза была маленькой.
- Он всегда был суровым человеком. И к себе, и к другим. Ему следовало пойти в монахи.
- Наверное, он и хотел это сделать. Я видела комнату, похожую на келью, и думаю, он провел там не одну ночь.
Нуну опять кивнула.
- Такому человеку не следовало жениться, - произнесла она. - Но Франсуаза не знала о том, что происходило. Я старалась внушить ей, что так и должно быть…
- Что происходило? - спросила я. Она быстро взглянула на меня.
- Он был не очень ласковым отцом. Он хотел, чтобы дом походил на… монастырь.
- А ее мать… Онорина?
Нуну отвернулась.
- Она была не слишком крепкого здоровья.
- Да, - сказала я, - у бедной Франсуазы было не слишком счастливое детство… отец - фанатик и больная мать.
- Тем не менее, она была счастлива, уверяю вас.
- Да, когда она пишет о своих вышивках и уроках музыки, кажется, что она счастлива… Когда ее мать умерла…
- Что? - резко спросила Нуну.
- Она горевала?
Нуну встала и вынула из ящика еще один дневник.
- Прочтите, - сказала она.
Я раскрыла тетрадь. Она ходила на прогулку, был урок музыки; она закончила вышивать покров для алтаря; уроки с гувернанткой. - Обычная жизнь обыкновенной девочки.
И вдруг эта странная запись:
"Сегодня утром в классную комнату пришел папа, мы занимались историей. Он был очень печален и сказал: "У меня для тебя известие, Франсуаза. У тебя теперь нет матери!" Я почувствовала, что должна плакать, но не могла. А папа смотрел на меня печально и строго. "Твоя мать долго болела и никогда бы не выздоровела. Это ответ Господа на наши молитвы". Я сказала, что не молилась за то, чтобы она умерла; а он ответил, что пути господни неисповедимы. Мы молились за мать, и этот исход был счастливым. "Теперь она обрела покой", - сказал он. И вышел из классной комнаты".
"Папа сидел в ее комнате два дня и две ночи. Он не выходил, а я пришла, чтобы отдать печальный долг покойной. Я долго стояла на коленях у постели и горько плакала. Я думала, что это потому, что мама умерла, но на самом деле потому, что было больно коленям и мне там не нравилось. Папа все время молится, и все об отпущении своих грехов. Я испугалась, потому что, если он так грешен, что тогда будет с нами, кто далеко не так усердно молится?"
"Мама лежит в гробу в ночной сорочке. Папа говорит, что теперь она обрела покой. Все слуги приходили, чтобы попрощаться с ней. Папа все время там и молится об отпущении грехов".
"Сегодня были похороны. Величественное зрелище. Лошади в плюмаже и траурной сбруе. Я шла с папой во главе процессии в черном платье, которое Нуну дошивала всю ночь, и с черной вуалью на лице. Когда мы вышли из церкви и встали у катафалка, а священник говорил всем, что мама была святой, я заплакала. Ведь это ужасно, что такой хороший человек должен умирать".
"В доме тихо. Папа в своей келье. Он молится - я знаю это потому, что когда я стояла за дверью, я слышала. Он молится об отпущении грехов, о том, что его великий грех должен умереть вместе с ним, что страдать должен он один. Я думаю, он просит Бога быть не слишком суровым к маме, когда она попадет на небеса, и о том, что каким бы ни был его Великий Грех, виноват только он, а не она."
Я закончила чтение и посмотрела на Нуну.
- Что это за великий грех? Вы знаете?
- Он был из тех, кто считал грешным даже смеяться.
- Но ведь он женился. И не пошел в монастырь, а прожил всю свою жизнь здесь. Нуну лишь пожала плечами.
На Новый год граф уехал в Париж, и Филипп вместе с ним. Работа моя продвигалась, было уже готово несколько картин. Какая радость видеть их первозданную красоту! Мне доставляло большое удовольствие просто смотреть на них и вспоминать, как эти сияющие краски понемногу возникали из-под многолетних загрязнений. Но это было больше, чем возвращенная миру красота - это была моя единственная возможность самоутверждения.
И все же каждый день я просыпалась с чувством, что я должна покинуть замок, словно кто-то предупреждал меня: найди какой-нибудь предлог и уезжай!
Но никогда раньше я не получала такого удовольствия от работы, как теперь; и никогда ни один дом не интересовал меня так, как замок Гейяр.
Январь выдался особенно холодным, на виноградниках трудились не покладая рук - боялись, что померзнет лоза. Во время наших с Женевьевой поездок или пеших прогулок мы часто останавливались и наблюдали за виноградарями. Иногда мы заходили к Бастидам, и как-то раз Жан-Пьер повел нас в погреба и показал нам бочонки со зреющим вином и объяснил особенности его изготовления.
Женевьева заметила, что эти глубокие погреба напоминали ей каменный мешок в замке, на что Жан-Пьер возразил, что здесь ничего и никого не забывали. Он показал нам, как в погреба поступает свет для регуляции температуры; он предупредил, что туда запрещено приносить какие-либо растения или цветы, потому что они могут испортить вкус вина.
- Сколько лет этим погребам? - поинтересовалась Женевьева.
- Они существуют столько, сколько лет здесь делают вино… а это несколько столетий.
- И преуспевая в искусстве виноделия, постигая все его тонкости, - прокомментировала Женевьева, - хозяева замка бросали людей в темницы и оставляли их там умирать от голода и холода.
- Вино для ваших благородных предков было ценнее жизни их врагов, это естественно.
- Насколько я понимаю, все эти годы вино делали Бастиды.
- И кстати, из семейства Бастидов один удостоился чести стать врагом ваших предков. Его кости остались лежать в замке.
- О, Жан-Пьер! Где?
- В каменном мешке. Он был дерзок с графом де ла Таллем, его призвали в замок и никто его больше никогда не видел. Он вошел в замок, но не вышел оттуда. Представьте, его вызывают к графу. "Войдите, Бастид. Что это вы такое себе позволяете?" Смелый Бастид пытается объясниться, наивно веря, что имеет те же права, что и его хозяева; и тогда господин граф делает неуловимое движение ногой и пол разверзается… дерзкий Бастид летит вниз - туда, где уже лежат другие. Умереть от голода и холода… от ран, которые он получил во время падения. Какая разница? Он больше не доставляет беспокойства господину графу.
- Вы говорите так, словно до сих пор вне себя от возмущения, - с удивлением сказала я.
- О нет. Ведь потом была Революция. Тогда Бастиды и взяли реванш.
Это прозвучало несерьезно, потому что он сразу же рассмеялся.
Внезапно погода переменилась, виноградникам уже не грозила такая опасность, хотя, по словам Жан-Пьера, весенние заморозки более опасны для винограда, потому что подступают неожиданно.
Те дни были как-то особенно спокойны. Я живо помню наши маленькие радости. Мы с Женевьевой часто бывали вместе; наша дружба медленно, но неуклонно крепла. Я не предпринимала попыток ускорить это, потому что хотя я и становилась ближе к ней, были моменты, когда она казалась мне совершенной незнакомкой. Она была права, говоря, что в ней два "я". Иногда я замечала коварное выражение в ее глазах, в других случаях она была наивной и ласковой.
Граф не выходил у меня из головы, и когда он опять уехал, я в своем воображении принялась рисовать образ, как подсказывал мне разум, вовсе не соответствующий действительности. Я вспомнила, как он был терпелив, дав мне возможность продемонстрировать свои способности, как щедр, признав неправоту своих сомнений во мне, и признанием был роскошный подарок - миниатюра. Потом он вложил подарки в башмаки, продемонстрировав желание доставить радость дочери. Мне казалось, он был рад, что я получила изумрудную брошь. Почему? Видимо, потому, что хотел подарить мне что-то ценное, что-то на черный день в будущем?
При мысли о будущем меня бросало в дрожь. Я не могла оставаться в замке до бесконечности. Я восстановила несколько картин из галереи - именно те, ради которых меня и наняли. Работа не будет продолжаться вечно. И все-таки за все то время, что я прожила в этом сказочном мире, в моем сознании закрепилось убеждение, что моя жизнь связана с замком на долгое-долгое время.
Некоторые люди воспринимают мир таким, каким они хотели бы его видеть. Я никогда не относилась к этой категории… до сегодняшнего дня; всегда предпочитала смотреть правде в лицо и гордиться своим здравым смыслом. С тех пор, как я приехала сюда, я очень изменилась, но как ни странно, мне не хотелось разбираться в причинах этой перемены.
Пришло время ежегодного карнавала Марди Гра, и Женевьева волновалась так же, как Ив и Марго - они показали ей, как делать бумажные цветы и маски; я сочла, участие в этом празднике пойдет ей на пользу, поэтому мы поехали в городок в одном из экипажей Бастидов, и, скрыв лица за причудливыми масками, осыпали друг друга цветами.
Когда состоялась шуточная церемония повешения чучела Короля карнавала, мы были на площади и весело танцевали в толпе горожан.
Вернувшись в замок, Женевьева все еще находилась в состоянии радостного возбуждения.
- Я много слышала о Марди Гра, - говорила она, - но не знала, что это так весело.
- Надеюсь, - сказала я, - ваш отец не станет против этого возражать.
- Мы об этом никогда не узнаем, - хитро ответила она, - потому что мы ему не расскажем, правда, мисс?
- Если он спросит, мы обязательно должны рассказать ему, - возразила я.
- Он не спросит. Мы ему неинтересны.
Была ли в этом высказывании некоторая обида? Возможно, но ее уже меньше задевало его пренебрежение, чем это было раньше. И Нуну не возражала, коль скоро Женевьева была со мной. Ее доверие было мне лестно.
С нами в городок ездил и Жан-Пьер. Это он предложил такую увеселительную поездку, и Женевьеве было приятно его общество. Я уверяла себя, что для Женевьевы не будет никакого вреда от общения с Бастидами.
В первую неделю великого поста в замок вернулись граф и Филипп. По замку и городку моментально поползли слухи: Филипп был помолвлен. Он собирался жениться на мадемуазель де ла Монелль.
Граф навестил меня в галерее в самый разгар работы. Было прекрасное солнечное утро, дни теперь становились длиннее, и я больше времени проводила в галерее. Яркие солнечные лучи весьма выигрышно высвечивали плоды моей работы, и граф с удовольствием осматривал картины.
- Отлично, мадемуазель Лоусон, - проговорю! он; он смотрел на меня, на лице его было выражение, которое я никак не могла разгадать.
- Чем вы занимаетесь сейчас? - спросил он.
Я объяснила ему, что картина, над которой работала, ранее была сильно повреждена - отвалились куски краски. Я заполняла эти места гипсовой шпатлевкой затем, чтобы в дальнейшем восстановить слой краски.
- Вы художник, мадемуазель Лоусон.
- Как вы однажды заметили… несостоявшийся художник.
- И вы простили, хотя и не забыли это не слишком любезное замечание.
- Правда не нуждается в прощении.
- Вы необыкновенно умны. И нужны нам не меньше, чем нашим картинам.
Он шагнул ко мне, глядя мне прямо в лицо. Не восхищение ли было в его взгляде? Я прекрасно знала, как я выглядела. Меня никогда не украшал этот коричневый халат; волосы выскальзывали из-под шапки, я этого обычно не замечала, пока в том не возникало необходимости, - руки были измазаны краской. Вряд ли моя наружность могла заинтересовать его.
Так, конечно, ведут себя ветреные мужчины по отношению ко всем женщинам. Эта мысль в момент испортила мне удовольствие, и я постаралась отбросить ее.
- Не следует опасаться. - Краска, которой я пользуюсь, легко растворяется на тот случай, если ее потребуется снять. А грунт сделан из синтетической смолы.
- Я и не знал, - ответил он.
- Видите ли, когда эти картины писались, художники сами делали краски. Только они одни знали их секрет… и каждый художник делал их по-своему. Вот почему картины старых мастеров уникальны. Очень трудно делать с них копии.
Он склонил голову.
- Восстановление красок - очень тонкая работа, - продолжала я, - Естественно, реставратор не должен добавлять что-либо от себя к оригиналу.
Видимо, он понимал, что за разговором я старалась скрыть свое смущение и это его забавляло. Он неожиданно сказал:
- Я понимаю, что это было бы катастрофой. Это все равно как пытаться сделать человека таким, каким он, по-вашему, должен быть. Вместо того, чтобы помочь проявиться хорошему в нем… заглушить зло…
- Я думала только о живописи. Это единственный предмет, о котором я могу рассуждать со знанием дела.
- И воодушевление, с каким вы говорите о ней, подтверждает вашу компетентность. Скажите, каковы успехи моей дочери в английском?
- Отличные.
- И вам не трудно совмещать работу над картинами с этим менее приятным занятием?
Я улыбнулась.
- Оба эти занятия доставляют мне удовольствие.
- Я рад, что мы можем угодить вам. Я полагал, что вам скучно здесь, в провинции.
- Ни в коем случае. Я должна поблагодарить вас за разрешение пользоваться вашими лошадьми.
- Жизнь в замке стала намного спокойнее, чем раньше. - Он посмотрел куда-то поверх моей головы и холодно добавил:
- После смерти моей жены мы принимаем гораздо меньше гостей, чем бывало. Может быть, сейчас что-то изменится - мой кузен собирается жениться, и его жена будет хозяйкой в замке.
- До тех пор, - неожиданно для себя произнесла я, - пока вы сами не женитесь.
В голосе его зазвучали горькие нотки:
- С чего вы решили, что я женюсь?
Я почувствовала себя виноватой за допущенную бестактность и попыталась оправдаться:
- Это, наверное, было бы естественным… через какое-то время.
- Вы разве не знаете обстоятельств, при которых умерла моя жена, мадемуазель Лоусон?
- Я слышала… разговоры, - ответила я, понимая, что одной ногой ступила в трясину и должна ее быстро вытащить, пока меня не затянуло туда с головой.
- Ах, - сказал он, - разговоры! Некоторые уверены, что я убил свою жену.
- Вы не должны обращать внимание на такую чепуху.
- Вы смущены? - он улыбался весьма вызывающе. - Это говорит о том, что вы не считаете эти разговоры чепухой. Вы считаете меня способным на самые гнусные деяния, признайтесь.
Мне было неловко, сердце мое бешено колотилось.
- Конечно, вы шутите, - сказала я.
- Типично английская манера: тема неприятная, поэтому мы не станем ее обсуждать. - В его глазах вдруг сверкнул гнев. - Конечно, мы не станем ее обсуждать, лучше продолжать верить в виновность жертвы.
- Вы совершенно неправы, - спокойно ответила я, несмотря на свое удивление.
Спокойствие вернулось к нему так же быстро.
- А вы, мадемуазель Лоусон, восхитительны. Вы понимаете, что при данных обстоятельствах я больше не женюсь. Но вы, наверное, удивлены, что я обсуждаю с вами свои взгляды на брак?
- Удивлена, не скрою.
- Но вы ведь слушаете меня с большим сочувствием. Я не имею в виду сочувствие в его обычном сентиментальном смысле. Я говорю о том, что ваша рассудительность, здравый смысл, откровенность склонили меня к тому, чтобы столь неблагоразумно обсуждать с вами мои личные дела.
- Я не знаю теперь, должна ли я благодарить вас за комплименты или извиняться за то, что вынудила вас вести себя неблагоразумно.
- Вы как всегда откровенны. Поэтому я сейчас задам вам вопрос, мисс Лоусон. Вы ответите мне со всей прямотой?
- Я постараюсь.
- Хорошо, тогда я спрашиваю: верите ли вы в то, что я убил свою жену?
Я была застигнута врасплох: тяжелые его веки наполовину прикрывали глаза, но я знала, что он внимательно наблюдает за мной, и в течение нескольких секунд хранила молчание.
- Спасибо, - сказал он.
- Но я еще не ответила.
- Ответили. Вам нужно было время, чтобы найти тактичный ответ. Я не просил быть тактичной. Я хотел, чтобы вы сказали правду.
- Вы должны позволить мне сказать, раз спросили мое мнение. Я ни одну секунду не верила, что вы дали своей жене смертельную дозу опия, но…
- Но…
- Может быть, вы… разочаровали ее… может быть, вы не сделали ее счастливой. Я имею в виду, что, может быть, она была несчастлива с вами и предпочла лишить себя жизни.
Он слушал меня с кривой усмешкой на устах. Только тогда я ощутила, как он несчастен, и меня переполнило желание сделать его счастливым. Разумеется, это было нелепо, но я не могла этого отрицать. Наконец я увидела настоящего человека за маской надменности и равнодушия к окружающим.
Он будто прочел мои мысли: выражение его лица стало жестким и он ответил:
- Теперь вы видите, мадемуазель Лоусон, почему я не имею намерения жениться; вы считаете, что за мной есть какая-то непонятная вина, и вы, такая мудрая молодая женщина, несомненно правы.
- А вы считаете меня глупой, бестактной, несуразной…
- Я считаю вас… живительно свежей, мадемуазель Лоусон. Вы это знаете. Но, кажется, у вас в стране говорят: "Дурная слава нежданно пристает", не так ли? - Я кивнула. - Так вот, перед вами живой пример справедливости этой поговорки. С дурной репутацией живется легче всего. Итак, в обмен за урок на тему реставрации картин, который вы мне преподали, я преподал вам урок семейной истории. Кстати, я собирался сообщить вам, что как только закончится Пасха, мы с кузеном отправимся в Париж. Не стоит затягивать с женитьбой Филиппа. Мы с ним будем присутствовать в доме невесты на обеде в честь заключения брачного контракта, после чего состоится бракосочетание. Потом медовый месяц, и когда они вернутся в замок, мы отпразднуем это торжественное событие и здесь.