***
Лаклейн наблюдал за Эммой, плавно скользящей по вестибюлю. Ее движения были слишком грациозными, чтобы принадлежать человеку. Он был просто поражен, какой невозмутимой и спокойной она перед ним предстала - словно настоящая аристократка. Сейчас никто и не догадался бы о ее робости, настолько уверенной она выглядела в этот момент.
Но уже в следующий миг все изменилось.
Он не знал, что стало тому причиной, но в ее взгляде неожиданно загорелось желание. Эмма нуждалась в мужчине, и он непроизвольно ответил. Все в нем ответило на ее жажду. Но этот зов услышали и другие. И хотя казалось, что она не имела ни малейшего понятия о производимом эффекте - ее чувственная походка, движения, абсолютно все притягивало взгляды мужчин. Забросив свои дела, они оборачивались ей вслед, одаривая завороженными взглядами. Казалось, даже женщины были заинтригованы красотой Эммы. Лаклейн заметил каждый из этих взоров. Они смотрели на ее одежду и блестящие волосы, в то время как мужчины пожирали глазами ее груди, губы, глаза. Он мог даже слышать, как начинало учащаться их сердцебиение и становилось прерывистым дыхание при виде ее завораживающей красоты.
Неужели кто-то из этих глупцов думал, что станет тем, кто даст ей то, что она желает? При этой мысли ярость заволокла его разум. Тогда, в номере, посмотрев ему в глаза, Эмма назвала его монстром. И частично это было правдой. Прямо сейчас таящийся глубоко внутри него зверь хотел убить каждого мужчину, осмелившегося хотя бы взглянуть на нее, пока он еще не сделал ее своей. Это период являлся весьма уязвимым для ликанов. Его Инстинкт вопил увести ее как можно дальше…
Вдруг его осенило. Женщины-вампиры всегда рождались красивыми. Это было их средством защиты и способом охоты. Внешность помогала им убивать. И прямо сейчас шарм одной из них находился в действии, выполняя то, для чего она была рождена. А он реагировал на него именно так, как она и ожидала.
Когда Эмма, наконец, подошла к нему, он бросил на нее взгляд, полный злобы. Нахмурившись, она заметно сглотнула и сказала. - Я поеду с тобой. И не буду пытаться сбежать, - ее голос звучал так нежно и соблазнительно, словно был предназначен только для того, чтобы шептать что-то грешное в постели.
- Я помогу тебе, но прошу не причинять мне боли.
- Я же сказал, что защищу тебя.
- Прошлой ночью ты также говорил, что, возможно, убьешь меня.
Казалось, он стал еще сердитее.
- Я только ээ… прошу тебя, хотя бы попытайся сдержаться, - вымолвила она, подняв на него взгляд этих своих голубых глаз, что казался таким бесхитростным.
Она что, надеялась использовать на нем свои приемчики? Думала, что сможет усмирить зверя внутри него? Да даже ему самому это было не под силу…
Случайный порыв прохладного ветра, подувшего в их сторону, заставил ее светлый локон коснуться щеки. Ее глаза вдруг сузились, но уже в следующую секунду округлились, когда Эмма вскинула руки к его груди. Опустив взгляд, Лаклейн заметил, что ее кораллово-розовые когти из закрученных стали прямыми, как маленькие кинжальчики. Эмма почувствовала приближение опасности. Его взгляд стремительно окинул территорию. Он тоже почувствовал что-то неладное. Но ощущение оказалось мимолетным, да и его инстинкты не были так остры, как прежде. Пока еще не были. В любом случае, наличие какой-либо угрозы поблизости от нее не было удивительным. Будучи вампиром, она имела множество заклятых врагов - факт, которому он когда-то аплодировал. И теперь ему придется сражаться с ними, так как он уничтожит любого, кто захочет причинить ей вред.
Но вместо того, чтобы сказать ей это, Лаклейн с выражением отвращения на лице убрал ее руки со своей груди. - Готов поспорить, что сейчас тебе безопаснее рядом со мной, чем в одиночку.
Она кивнула, соглашаясь. - Так мы можем ехать?
Кратко кивнув в ответ, он отодвинулся от нее и прошел к пассажирскому сидению. Швейцар открыл дверцу со стороны водителя и подал Эмме руку. И внезапно Лаклейн почувствовал раздражение, что это не он помог ей сесть внутрь. Но уже в следующую минуту разозлился на себя за подобные мысли.
Слегка повоевав с ручкой дверцы, Лаклейн оказался внутри, на плюшевом сидении. Салон выглядел просто роскошно - даже он это заметил - хотя казалось довольно странным, что все детали интерьера выглядели деревянными, а органикой не пахли.
Эмма метнула быстрый взгляд на заднее сидение, наверняка обратив внимание на стопку журналов, которую консьерж подобрал для него, но, не выказав своего удивления, вновь повернулась. - Я могу вести до Лондона, - она нажала кнопку с надписью СТС, - но там мне уже понадобится отдых.
Он кивнул, наблюдая за тем, как она торопливо отрегулировала свое сидение, подвинув его вперед, и пристегнулась спереди ремнем.
Заметив его вопросительный взгляд, она ответила. - Это ремень безопасности. На случай аварии, - затем потянулась вниз, чтобы сдвинуть рычаг на отметку Д.
Честное слово, если Д означало "движение вперед" и если, чтобы заставить эту машину работать, больше ничего не требовалось, он просто выпадет в осадок. Когда она бросила взгляд на его ремень безопасности, он, приподняв брови, просто ответил. - Бессмертный.
Он знал, что раздражал ее.
Эмма поместила ногу на более длинную из двух педалей, вдавив ее в пол, и машина рванула вперед, вливаясь в движение. Она снова взглянула на него, определенно надеясь увидеть страх в его глазах. Но это было невозможно, Лаклейн уже знал наверняка - он будет без ума от машин.
- Я тоже бессмертная, сказала она слегка обиженным тоном. - Но если я попаду в аварию и потеряю сознание, выйдя из строя до утра, то та карточка, которую тетки заставили меня повсюду таскать с собой, уведомляющая о моей аллергии, будет до задницы. Ясно?
- Я смог понять пятьдесят процентов из сказанного тобой, - спокойно ответил он.
- И мне не по карману такая машина, - выпалила она, крепче сжимая руль и маневрируя между другими машинами.
К чему это беспокойство о деньгах? Кто осмелится отказать ей в средствах? Вампиры всегда были весьма богаты. Даже начинали вкладывать деньги в добычу нефти в то время, когда его только заковали в катакомбах. Похоже, рынок вырос. Что не удивительно, учитывая, что все, к чему прикасался их король, Деместриу, превращалось в золото. Или умирало.
Мысль о Деместриу заставила ярость Лаклейна вспыхнуть с новой силой, едва ли не задохнуться от накатившего чувства. Покалеченную ногу пронзила внезапная боль, и он схватился за ручку над своей головой, смяв ее.
Эмма ахнула, но быстро отвернулась. Вперив взгляд прямо на дорогу, она пробормотала. - Сколько может стоить эта ручка? Не, я серьезно.
Ее излишнее волнение из-за того, что скоро не будет иметь значения в их жизни, раздражало Лаклейна. Его богатство - их богатство - в его доме…в их доме. Им нужно только добраться туда.
Их дом. Он возвращался в Киневейн, свое родовое имение в Нагорье со своей женщиной. Наконец-то. И если бы она не была вампиршей, он, возможно, даже чувствовал бы радость.
Но, увы, вместо нее им владело лишь равнодушие.
Он подумал, как отреагирует его клан на это невероятное оскорбление, а именно - ее присутствие.
Глава 7
- Как быстро мы едем?
- Восемьдесят километров в час, - ответила Эммалин небрежным тоном.
- Сколько это - километр?
Она знала, что он спросит. Как ни печально было это признавать, но правда состояла в том, что она понятия не имела. Эмма просто соотносила показания на спидометре с цифрами на дорожных знаках.
Большинство вопросов, которые он задавал на протяжении последних тридцати минут, заставляли ее чувствовать себя идиоткой. И по какой-то причине Эмме не хотелось, чтобы он считал ее таковой.
Все эти вопросы были вызваны материалами из стопки новых журналов, которые он, без сомнения, приобрел у "человека внизу", спланировавшего это путешествие. Эмма видела, как ликан пролистывал их, и понимала, что он действительно так быстро читал, потому что через каждые несколько страниц то и дело спрашивал, что есть что. Аббревиатуры, казалось, ставили его в тупик. И хотя ей удалось расшифровать НАСА, УБН и КПК, с MP3 она не справилась.
Прочтя все журналы от корки до корки, ликан взял инструкцию к машине и вопросы возобновились. Как будто она могла объяснить, что такое трансмиссия!
Эмма чувствовала, что даже с ее незначительной помощью он учился, и понимала, насколько ликан умен. Его расспросы показывали, что он впитывал знания со скоростью, которая раньше представлялась ей невозможной, и ко многим выводам приходил сам, следом формулируя ответы на свои же вопросы.
За инструкцией к машине последовали французские правила дорожного движения. Едва пролистав их, он отбросил брошюру, словно она не произвела на него впечатления. Заметив взгляд Эммы, Лаклейн пояснил:
- Некоторые вещи не меняются. На подъеме по-прежнему надо ставить на ручной тормоз, и неважно, тянет лошадь экипаж или нет.
Надменность и манера ликана с легкостью отмахиваться от тех вещей, которые должны были бы его пугать, раздражали. Ее саму машина привела бы в ужас, очутись она впервые в ней, уже взрослой. Но не Лаклейна. Пока они ехали, он выглядел слишком довольным собой. Ему было слишком комфортно в кожаном кресле, слишком интересно, как работает окно и климат контроль, которые он поднимал и опускал, включал и выключал, терзая немецкие технологии своими огромными лапищами снова и снова. Раз он был заперт так долго, не должен ли он чувствовать себя не в своей тарелке?
Не должен ли испытывать потрясение? Эмма была уверена, что ничто не могло поколебать его чрезмерную самоуверенность…
Отлично, он нашел кнопку, открывающую окно на крыше. Ее терпение начало иссякать. Открыть… закрыть. Открыть… закрыть. Открыть…
Рассвет приближался с каждой минутой, и Эмма все больше нервничала. Раньше она всегда была очень осторожна. Эта поездка стала временем ее первой настоящей независимости, которую тетки и позволили только потому, что приняли все меры предосторожности. А что в итоге? Эмма ухитрилась остаться без запасов крови, ее похитили и заставили отправиться в дорогу к черту на кулички, имея в распоряжении из всех средств защиты от солнца лишь багажник!
И все же, это, вероятно, было безопаснее, чем не ехать с ним. Кто-то появился там, в отеле, - возможно, вампиры.
Только сев в машину, Эмма подумала рассказать Лаклейну, что ее жизнь может быть в опасности. Но не стала этого делать по двум причинам. Во-первых, сомневалась, что сможет вынести, если он лишь пожмет плечами и бросит на нее "почему меня должно это беспокоить" взгляд. А, во-вторых, тогда бы ей пришлось объяснять, кто она такая.
Валькирии враждовали также с ликанами, и будь она проклята, если позволит использовать себя в качестве оружия против своей семьи. Эмма не могла допустить, чтобы Лаклейн выяснил хоть что-то, что можно было бы использовать против нее. К счастью, в разговоре с Региной она, кажется, не открыла ни одной своей слабости - такой как, например, острая потребность в крови. Она легко могла себе представить, как он скажет: "я достану тебе крови" - затем хлопнет в ладоши и, потерев ими, добавит - "сразу после сеанса в душе!" Да и она вполне сможет потерпеть жажду те три дня, которые займет дорога до Шотландии. Совершенно точно.
На мгновение она прикрыла глаза. Но голод… Никогда раньше она не испытывала такого соблазна выпить из другого существа, и так как иной альтернативы не предвиделось, то и Лаклейн начинал казаться подходящим вариантом. Эмма знала наверняка, где именно прокусила бы эту шею, как вонзила бы когти в его спину, притянув ближе, чтобы получить желанную дозу "своего наркотика".
- Ты хорошо ведешь машину.
Испугавшись, она закашлялась. Интересно, заметил ли он, как она разглядывала его и одновременно потирала языком клык? Затем вспомнив его слова, Эмма нахмурилась.
- Хмм, и как же ты можешь судить об этом?
- Ты кажешься достаточно уверенной, чтобы отвести глаза от дороги.
Прокололась.
- К твоему сведению, я не особенно хороший водитель, - друзья Эммы часто жаловались на ее нерешительность и манеру пропускать всех вперед до тех пор, пока она сама не оказывалась в конце пробки.
- Если ты не особенно хороший водитель, то, что же ты делаешь хорошо?
Она долго смотрела на дорогу, обдумывая ответ. Делать что-то хорошо - весьма относительное понятие, верно? Она любила петь, но ее голос не мог сравниться с пением сирен. Умела играть на пианино, но ее учителями были двенадцатипалые демоны. Эмма честно призналась:
- Я солгала, если бы сказала, что делаю что-то особенно хорошо.
- А лгать ты не можешь.
- Да, не могу, - она ненавидела эту свою особенность. Почему вампиры не могли лгать, не испытывая при этом боли? Как люди. Которые всего лишь краснели и чувствовали себя неловко.
Лаклейн еще несколько раз открыл и закрыл люк на крыше, затем вытащил несколько листков бумаги из кармана куртки.
- Кто такая Регина? Люсия и Никс?
Эмма кинула на него беглый взгляд и открыла от удивления рот.
- Ты забрал мои личные письма со стойки регистрации?
- И твою одежду, которую подвергли сухой чистке, - ответил он скучающим тоном. - Что для меня звучит как оксюморон.
- Разумеется, ты забрал, - резко сказала Эмма. - А почему бы тебе и не забрать? - "Уединения? Его не будет", насмешливо произнес тогда ликан. Он подслушивал ее разговор с Региной - как будто имел на это право!
- Кто они такие? - вновь настойчиво спросил Лаклейн. - Они все требуют, чтобы ты им позвонила. Кроме Никс, чье сообщение - совершеннейшая бессмыслица.
Никс была ее теткой с причудами, самой старой из валькирий - или прото-валькирией, как ей нравилось, чтобы ее называли. Выглядела она как супермодель, но при этом видела будущее куда яснее настоящего. Эмма могла только гадать, что Чокнутая Никс ей передала.
- Дай посмотреть, - Эмма выхватила записку, и, расправив ее на руле, бросила быстрый взгляд на дорогу, прежде чем прочесть.
Тук, тук…
- Кто там?
- Эмма.
- Какая Эмма? Какая Эмма? Какая Эмма? Какая Эмма?
Перед отъездом в Европу Никс сказала ей, что в этой поездке "она совершит то, что ей было предначертано".
Но, очевидно, Эмме было суждено оказаться в лапах буйнопомешанного ликана. До чего же фиговая у нее судьба.
Своим сообщением Никс напоминала Эмме о ее предназначении. Она одна знала, насколько страстно Эммалин мечтала обрести свою настоящую сущность, заслужить свою собственную страницу в почитаемой валькириями Книге Воительниц.
- Что это означает? - спросил Лаклейн, когда Эмма смяла записку и бросила ее в ноги.
Она была в ярости от того, что он прочел это сообщение, просто в исступлении, что он вообще видел что-либо, позволяющее узнать о ее жизни. Учитывая его способность наблюдать и схватывать всё на лету, он припрет ее к стене еще до того, как они доберутся до Ла-Манша.
- Люсия зовет тебя Эм. Так тебя называют родные?
Всё. Хватит. Слишком много попыток разузнать о ней, слишком много вопросов.
- Послушайте, ммм, мистер. Я попала … в ситуацию. С тобой. И чтобы выбраться из нее, согласилась отвезти тебя в Шотландию, - голод делал ее раздражительной, что заставляло забывать о последствиях, и зачастую могло сойти за храбрость. - Я не соглашалась быть твоим другом, или… спать с тобой, или и уж тем более награждать твое вторжение в мою личную жизнь подробными рассказами о себе.
- Если ты ответишь на мои вопросы, я отвечу на твои.
- У меня к тебе нет вопросов. Знаю ли я, почему ты был заперт на протяжении - сколько там приблизительно? - пятнадцати десятилетий? Нет! И, честно говоря, не горю желанием узнать. И откуда ты там возник прошлой ночью? Аналогично.
- Тебе не любопытно, почему всё это произошло?
- Я постараюсь забыть "всё это" сразу же, как довезу тебя до Шотландии, так что, с чего бы мне хотеть узнать больше? Мой модус операнди всегда заключался в том, что надо быть тише воды, ниже травы и не задавать слишком много вопросов. До сих пор он себя оправдывал.
- То есть ты ожидаешь, что мы просидим в этой закрытой кабине всю дорогу в тишине?
- Разумеется, нет, - и Эмма включила радио.
Наконец Лаклейн сдался и перестал бороться со своим желанием смотреть на нее. Он, не таясь, изучал Эмму, находя процесс невероятно приятным - и это тревожило. Ликан успокаивал себя тем, что ему просто больше нечем занять голову. У него закончились журналы, а радио он почти не слушал.
Музыка казалась ему такой же странной и непонятной, как и всё в этом времени. Но ему удалось найти несколько песен, которые раздражали его меньше других. Когда Лаклейн назвал, какие композиции он предпочитает, она выглядела пораженной.
- Оборотням нравятся блюзы. Кто бы мог подумать? - пробормотала Эмма.
Она, должно быть, чувствовала, что он смотрел на нее, потому что сама украдкой бросала на него этот свой боязливый взгляд, а затем, покусывая губу, быстро отводила глаза. Осознав, что от одного взгляда этой вампирши его сердце начинает биться быстрее, Лаклейн нахмурился. Совсем как у этих смешных людишек!
Вспомнив, как реагировали на нее мужчины, и, зная, что она уникальна даже среди вампиров, Лаклейн подумал, что она должна быть замужем. Раньше его бы это не встревожило. В адрес вероятного супруга он сказал бы "его потеря" и имел бы в виду именно это, потому что замужество его не остановило бы. Но сейчас он задумался, любила ли она кого-нибудь.
В мире ликанов - если она его пара, то и он, соответственно, ее. Но Эмма не принадлежала к роду ликанов. И теперь, вероятно, будет ненавидеть его вечно, а ему придется удерживать ее силой - особенно после того, как он осуществит свою месть.
Лаклейн планировал истребить каждого из этих кровососов, что означало бы уничтожить тех, кто подарил ей жизнь. Он вновь усомнился в судьбе и собственных инстинктах. Нет, они бы просто не смогли бы быть вместе.
Но, даже размышляя об этом, ему страстно хотелось прикоснуться к ее волосам. Даже с мыслями о мести, Лаклейн гадал, на что будет похожа ее улыбка. Он уподобился похотливому подростку, жадно пожирая глазами ее бедра, обтянутые узкими брючками. Медленно поднимаясь глазами по шву вещицы на внутренней стороне бедер.
Лаклейн передвинулся. Никогда прежде ему не хотелось так отчаянно трахнуться! Он бы всё отдал, лишь бы только бросить ее на заднее сидение этой машины и как следует ублажить ртом, а затем взять, пригвоздив ее колени к груди. Черт возьми, именно это он и должен сделать!
Мечтая о том, как он овладеет ею, Лаклейн вспомнил прошлую ночь и то, какой тугой она была, когда он ввел в нее палец. Ликан покачал головой. У нее долго не было мужчины. Он разорвет ее пополам во время первого полнолуния. Если только не будет регулярно трахать до этого…
Эмма зашипела, когда свет фар, ехавшей навстречу машины, ослепил ее. Потерев глаза, она несколько раз моргнула.