- Браво! Брависсимо!!! - орал Алеша, бегая вокруг нас с камерой. - Гениально. Саша, не спеши. Ева, подними левую коленку и выверни бедро наружу. Теперь сделай то же самое с правой. Отдавайся, отдавайся же ему, черт возьми! Закрой глаза и слегка приоткрой губы. Умница! А ты положи ладонь ей на левую грудь. Сделай больно. Да сильней же, чтоб слезы из глаз брызнули. Ах ты, Господи, какие же вы, ребята, молодцы!
Я лежала совершенно голая на тахте, испытывая наслаждение и стыд. Саша принес бокал вина, сел передо мной на корточки, приподнял мою голову, сдернул парик и страстно поцеловал в губы.
- Хочу тебя, - шепнул он мне на ухо. - Ты чудесная девчонка. Я ужасно тебя хочу.
Я выпила бокал до дна и поняла, что пьяна встельку. Надо мной потрескивали свечи в канделябрах, тахту качало на волнах, тело казалось легким, почти невесомым. Это было уже другое тело. Оно мне было совсем чужим, но это оно обогатило меня удивительными, ни с чем не сравнимыми ощущениями.
Я заснула. Сквозь сон я чувствовала чьи-то ласки и поцелуи, но не могла открыть глаза. Ласки становились все решительней, и мое тело напряглось.
- Хочу тебя, - услышала я над собой Сашин голос. - Черт бы побрал этот театр. Алешка совсем спятил. Прости меня, моя маленькая девочка.
Я прижалась щекой к его груди и почему-то всхлипнула от обиды, хотя до этого никакой обиды не испытывала. Саша гладил меня по голове, целовал, потом я каким-то образом оказалась на нем сверху. Его ласки сводили меня с ума, но я вспомнила, что люблю Алешу, и расплакалась. Сашу это распалило, он стонал от наслаждения. А я плакала, наслаждаясь тем, что он со мной делал, и своими слезами.
- Дурачок этот Алешка - я бы тебя ни на шаг не отпустил. Эй, крошка, а ты не боишься забеременеть? - вдруг с тревогой спросил Саша и, оттолкнув меня почти грубо, приказал: - Марш под душ! Да скорей же. Ты что, не знаешь, как это делается?
Он чуть ли не силой затолкал меня в ванну, быстро свинтил шляпку гибкого душа и пустил мне между ног струю горячей воды.
- Делай так всегда, поняла? А то с ходу подзалетишь. Тебе еще рановато иметь детей, поняла? Скажи, тебе было со мной хорошо?
- Да, - прошептала я. - Я не знала, что так может быть.
- Выходит, я твой первый мужчина. - Саша усмехнулся. - Угораздило же тебя втюриться в этого Арбатского принца. Люби лучше меня.
- Нет, это совсем другое. - Я решительно замотала головой. - Любовь это не только то, что в постели. В постели всего какой-то миг наслаждения, а потом…
- Тебе рано философствовать на тему любви, - сказал Саша, заворачивая меня в махровую простыню и поднимая на руки. - Отнесу-ка я тебя к твоей Джульетте в опочивальню. Если бы мне не улетать завтра утром на съемки, я бы еще не один раз заставил тебя раздвинуть твои дивные ножки. Но я вернусь, слышишь? К тебе. И очень скоро. Ты только не позволяй больше своему Алешке устраивать комедию из того, что на самом деле называется трагедией. Обещаешь? Или снова поддашься на его слюнявые уговоры?
- Но я ведь знаю тебя с детства, и потому согласилась… - начала было я.
- Это соображение меня слегка успокаивает, хотя… - Саша внимательно посмотрел на меня. - Мне тоже кажется, что ты не смогла бы лечь под кого угодно. - Он тряхнул головой, провел языком по моим губам и опустил меня на пол возле двери в спальню. - Прилечу через неделю. К тебе. И мы в корне изменим нашу жизнь. Идет?
Алешка крепко спал, развалившись поперек тахты. В комнате воняло водкой. Я не стала его тревожить и, как была, в полотенце вышла в коридор. Саша обувался в прихожей.
- Ты очень красивая и вообще какая-то необычная. Я буду думать о тебе всю неделю и, наверное, ни с кем не захочу спать. Но это, мне кажется, не любовь, да и в судьбу я не больно верю… Черт побери, к чему эти сентиментальные монологи, а? Словом, прости меня за все. - Саша взял меня за подбородок и заглянул в глаза. - Я был последней скотиной, жеребцом. Ударь меня по морде. И посильней.
Я приподнялась на цыпочки и поцеловала Сашу в губы. Не оглядываясь, он выскочил за дверь. Я слышала, как он сбегал вниз по лестнице, громко топая ногами. Я бросилась на кухню и, взобравшись с ногами на подоконник, смотрела, как он удалялся по нашему переулку, ни разу не обернувшись.
…За окном стало совсем темно, и Ян встал, зажег свечу.
- Сейчас затоплю печь и поставлю чайник, - сказал он. - Больше не хочу тебя слушать. Внутри болит.
В поезде у Анджея начались сильные рези в животе. Он корчился на верхней полке, кусая губы. Сосед по купе сходил к бригадиру поезда, и на ближайшей станции Анджея увезла в больницу машина "Скорой помощи". Его без промедления положили на операционный стол, и дежурный хирург вырезал гнойный аппендицит. Операция прошла успешно, только из-за экономии анестезина Анджею пришлось помучиться от боли уже потом.
Это был маленький провинциальный городок среди тамбовских степей - тихий, пыльный, живущий обособленно и однообразно.
Анджей смотрел в затененное большими тополями окно больничной палаты на улицу, по которой изредка проезжали машины, слушал радио, почитывал газеты. Соседи попались молчаливые, никто не лез в душу со своим любопытством. Медперсонал относился к Анджею внимательней, чем к остальным больным. Он воспринимал это как должное.
Ему вернули сумку и вещи, и он с радостью убедился, что все на месте - вплоть до перочинного ножа. О существовании денег, очевидно, никто и не догадался: дешевая клеенчатая сумка оказалась надежней любого сейфа, по поводу денег и документов он объяснил, очнувшись от наркоза, что в Москве, когда он делал пересадку, у него украли бумажник, где они лежали, добавив, что ехал к матери в Тамбов.
Хирург, полноватая женщина лет тридцати пяти с крупными чертами лица и добрыми карими глазами, на пятый день после операции сказала, присев на стул возле кровати Анджея:
- Мы можем выписать вас в начале следующей недели, но в дорогу вам рановато, Андрей Германович. - И, слегка смутившись, добавила: - Но вы можете пожить недельку у меня. Я живу с матерью. У меня нет ни детей, ни мужа.
- Спасибо, Анастасия Ивановна, но мне, право, неловко тревожить ваш складный образ жизни своим вторжением, - начал было Анджей и внезапно осекся, поняв, что основательно подзабыл русский и теперь выражается на каком-то тарабарском наречии.
- Гляжу я на вас и думаю: давно не встречала таких воспитанных и интеллигентных людей, - сказала Анастасия Ивановна, поправляя цепочку на полной молочно-белой шее. - В вас, как мне кажется, есть немецкая кровь. Угадала?
- У меня мама немка, - тут же нашелся Анджей. - Отец бросил нас, когда я пешком под стол бродил. - Он снова почувствовал, что фраза получилась нерусская, и виновато улыбнулся: - Мама говорила со мной по-немецки. Да и все соседи были немцами. Но у меня, к счастью, не немецкая фамилия и в паспорте написано, что я русский. Поэтому меня взяли в армию и я был на фронте.
Он снова улыбнулся своей обезоруживающе виноватой улыбкой, и Анастасия Ивановна была покорена.
- Фамилия у вас знаменитая. И такая красивая. Чайко-овский, - нараспев произнесла она. - Мой самый любимый композитор, между прочим. Вы случайно не родственником ему доводитесь?
- Увы, нет. - Анджей рылся в памяти, припоминая биографию своего знаменитого "однофамильца". - На Урале это довольно… частая фамилия. Фу, опять я делаю ошибки. Простите, что я так плохо говорю по-русски.
- Ну что вы! - горячо запротестовала Анастасия Ивановна. - Вы говорите очень правильно и необычно. Все сейчас говорят как-то… одинаково.
Через два дня Анастасия Ивановна перевезла Анджея к себе домой в больничной "скорой помощи", нисколько не таясь и не смущаясь своих коллег. Она жила в старом деревянном доме на окраине города. Из его окон было видно бескрайнее море созревающей пшеницы.
Без белого халата и косметики она показалась Анджею худей и моложе, к тому же у нее была красивая молочно-белая шея. Она сказала, когда они ужинали втроем с ее матерью, еще не старой женщиной с породистым лицом и хорошими манерами:
- Вы мне нравитесь, Андрей Германович, но, поверьте, я пригласила вас к себе без какого-либо умысла. Я не синий чулок, но мне почему-то всегда не везло с мужчинами. Вероятно, потому, что не хватало на них времени.
- Нет, Стасечка, это потому, что ты слишком серьезно к ним относишься, - вступила в разговор Анна Несторовна. - Мужчины боятся слишком серьезных женщин. Правда, Андрюша?
Анджею вдруг сделалось легко и уютно. Он весело рассмеялся и расслабился весь до кончиков ногтей. В доме пахло пирогами и вишневым вареньем, на кухне тикали ходики, за окнами колыхались волны пшеничного моря.
- Ну, я, наоборот, люблю серьезных женщин, только они меня почему-то сбоку обходят. Ой, опять не по-русски сказал. Анна Несторовна, Бога ради, хоть вы помогите мне наконец заговорить на чистом русском языке.
Предложение было с энтузиазмом принято, ибо угодило как нельзя в точку: Анна Несторовна до сих пор преподавала в средней школе русский язык и литературу. Завязалась оживленная беседа о русской и вообще славянской поэзии.
После чая Анастасия Ивановна взяла гитару и спела сентиментальную песенку из какого-то советского кинофильма. У нее был красивый грудной голос, но почти не было слуха, и Анджей делал над собой усилие, чтобы не морщиться, когда она брала откровенно фальшивые ноты. Он сел за пианино. Оно было расстроено, несколько клавиш западало, и тем не менее Анджей умудрился сыграть "Баркаролу" и "Подснежник" Чайковского, потом вдруг заиграл "Un Sospiro" Листа, сразу же сбился и со стуком захлопнул крышку. Женщины были сражены наповал. Анна Несторовна, пожелав спокойной ночи, тактично удалилась к себе. Анастасия Ивановна стала не спеша убирать со стола посуду.
Анджей чувствовал, что она только и ждет от него знака и что первая его ни за что не подаст. У него еще побаливал живот, но дело было вовсе не в этом - он совсем не хотел эту женщину. Она была ему отнюдь не противна, даже симпатична, просто Анастасия Ивановна являла собой полную противоположность тому, что привлекало его, Анджея Ковальски, в женщине. И в то же время она отдаленно напоминала Юстину. Ту самую Юстину, к которой он, кажется, никогда не пылал особой страстью, но которой ему сейчас так не хватало. "Старею, - пронеслось в мозгу. - Хочется покоя… Но ведь покой - это так скучно и банально…"
Он смотрел на степные просторы за окном, слышал тиканье ходиков, позвякивание посуды и думал о том, что жизнь прошла, что его больше никогда не полюбит девушка с мятежной тоской во взоре, свято верящая в романтическую любовь. Но почему-то не испытывал грусти.
- Я постелила, - сказала Анастасия Ивановна. - Вам не следует нарушать режим, - добавила она, теребя цепочку на шее.
- Да, пожалуй, - согласился Анджей и медленно встал.
Ему вдруг сделалось грустно.
Метеосводка обещала тайфун, надвигавшийся с невероятной скоростью со стороны Кубы. Компания спешно покинула яхту в Сарасоте. Сью осталась. Она сказала своему бывшему клиенту, владельцу родео:
- Я бросаю не тебя, а ту Розалинду, которую ты знал. Между прочим, меня зовут Сьюзен. Чао, папаша.
Через два дня по прибытии яхты в Нью-Орлеан любовники улетели в Рим.
- Хочу побывать на твоей родине, кэп, - говорила Сьюзен, откинувшись на спинку кресла "боинга", секунду назад оторвавшегося от земли. - Я только сейчас поверила в то, что мы вместе и летим туда, где нас никто не знает. - Она вдруг нахмурила брови, провела указательным пальцем сверху вниз от своих роскошных, цвета мускатного шампанского волос по переносице и до кончика подбородка. - Сью, ты становишься сентиментальной. Ты еще пожалеешь об этом, Сью, - тихо произнесла она и, опустив ресницы, склонила голову на плечо своего спутника. - Но это не любовь, правда, Франко? - спрашивала она, когда лайнер, слегка подрагивая стальным корпусом, летел над Атлантикой. - Нет, не отвечай на мои глупые вопросы. Все пройдет, и я снова стану свободной. Я с детства привыкла быть свободной. Кэп, ты отпустишь меня на волю, когда я попрошусь?
Она не дала ему ничего ответить, а долго и страстно целовала в губы. Сью совсем недавно открыла для себя прелесть поцелуя. Это новое ощущение странно будоражило плоть, отдаваясь сладкой болью в солнечном сплетении. От поцелуев Франческо у нее кружилась голова. Последний раз у Сью кружилась голова, когда ей было восемь лет и отец повез их с братом в Диснейленд, где они катались на русских горках. Сью на всю жизнь запомнила это ощущение, потому что оно очень ей понравилось.
- Кэп, мы поселимся в отеле, как семейная пара. И вообще, будем вести очень благопристойный образ жизни, - ворковала Сью, положив голову на его плечо. - В детстве меня силой заставляли вести благопристойный образ жизни. Потом я сорвалась с цепи и натворила кучу непристойных вещей. Но я делала это только потому, что не знала тебя, кэп. Почему я не знала тебя раньше? Хотя иногда твое лицо кажется мне очень знакомым. Может, я видела его во сне? Но у дурочки Сью всегда были такие идиотские сны: то у учительницы математики выпала изо рта челюсть прямо на уроке, то священник изнасиловал в парке свою старшую сестру. - Сью грустно усмехнулась. - И еще мне снились мужчины. Они что-то делали с моим телом, и мне было приятно. Я просто млела от того, что они со мной делали. Я считала, мужчины годятся только для того, чтобы делать с моим телом что-то приятное. Я стала шлюхой, да, да, обыкновенной шлюхой! Но я в этом не видела ничего грязного, кэп. Мне кажется, все или почти все девчонки мечтают о том, чтобы стать шлюхами. Многим не позволяют родители, кому-то встречаются парни вроде тебя. Мои родители плевать на меня хотели, а там, где я жила, хороших парней не водилось… Или это все судьба, кэп? Ты веришь в судьбу?..
Она сладко дремала на его плече, просыпалась, чмокала от удовольствия своими большими, по-детски пухлыми губами, бормотала какие-то "философские глупости" - она сама называла так свою довольно бессвязную болтовню.
Когда самолет стал заходить на посадку и под крылом засняли огни вечного города, Сью спросила.
- Ты думал все это время о ней?
Он коротко кивнул.
- Я бы хотела ее увидеть. Я бы сразу поняла, чем она смогла так привязать тебя, и обязательно это переняла. И ты решил бы, что я - это она. Расскажи мне про нее хоть что-нибудь. Она красивая?
- Наверное… - Его голос звучал не совсем уверенно. - Но это совсем не главное. Нет, вообще-то это очень важно в женщине, но в ней… Я любил ее не только поэтому.
- Любил? А разве сейчас не любишь?
Он тяжело вздохнул.
- Я не имею права ее любить. Она… такая чистая.
- Вот оно что. - Сью внезапно разозлилась. - А ты, наверное, изменил ей с какой-нибудь шлюхой вроде меня, - сказала она и вдруг почувствовала внутри странную пустоту. - Но почему ты это сделал?
- Потому что я грязная свинья, - сказал он. - Так говорит моя мама. Она говорит, что все мужчины - грязные свиньи.
- Твоя мама мудрая женщина. - Сью хрипло расхохоталась. - Ну да, мы шлюхи потому, что вы хотите нас. Если бы вы нас не хотели… Кэп, твоя жена - маленькая романтическая дуреха. И ты любишь ее как раз за это. Знаешь, чем отличаются романтические дурехи от обыкновенных шлюх? - Она была обжигающе красива в своем горячем навязчивом желании быть тем, кем она не могла для него стать. - Мы, то есть шлюхи, созданы для того, чтобы ублажать вашу плоть, а они, эти дурехи, тешат вам душу. Мужчины тщеславны, кэп, и это в вас бывает сильней похоти. Знаешь, кэп, я бы очень ее любила, - вдруг сказала Сью. - Ведь мы с ней как две половинки одного целого, и ты не можешь прожить без какой-либо из них.
Они пробыли в Риме три дня и уехали в Монте-Карло. Это была идея Сью - ей не сиделось на месте, к тому же она хотела попытать счастья в рулетке. Она сорила деньгами направо и налево, почувствовав впервые в жизни, что покупает, а не продает, и новизна этого ощущения ее пьянила.
Франко в первый же вечер выиграл пять тысяч долларов. Его совсем не захватил азарт рулетки - он очень страдал, что не имеет собственных денег. Они всю ночь праздновали удачу в ресторане, и на Сью "положил глаз" какой-то принц. Она танцевала с ним вальс - босая, в длинном облегающем платье бирюзового цвета с глубоким разрезом сзади. Это было вполне пристойное зрелище - ресторан пользовался отличной репутацией ввиду частого посещения его знатными особами. Принц успел шепнуть ей на ухо, что собирается провести недельку-другую на своем острове в Средиземном море и что с удовольствием бы разделил одиночество с девушкой в бирюзе.
- Обсудите эту проблему с моим мужем, - сказала изрядно накачавшаяся "шабли" Сью, потершись щекой о мягкий прохладный атлас пиджака принца. - Только учтите, ваше величество: мой муж чрезвычайно ревнив. Я думаю, он накажет меня за одно то, что я посмела принять ваше предложение на тур вальса.
На следующую ночь Франческо выиграл всего тысячу долларов - поначалу он был в значительном проигрыше и, отыгравшись, рисковать не стал. Наблюдавший весь вечер за этой парой принц, улучив минуту, спросил у оживленной, с пунцовыми пятнами на щеках Сью:
- Вас наказали?
- О да, ваше величество. - Сью подмигнула ему своим окруженным прозрачной перламутровой тенью зеленым глазом. - Хотите знать - каким образом?
- Если это, разумеется, не тайна, мадам. Я воспитан в уважении к тайнам. Тем более к тайнам прекрасных женщин.
- О нет, это вовсе никакая не тайна. - Сью весело расхохоталась и изящным движением руки освободила уложенные на затылке локоны. - Еще как досталось! Это было жуть какое изощренное наказание. Ваше величество, а вы практикуете на женщинах изощренные наказания?
Принц не был наследником никакого престола, но ему очень нравилось, как эта девушка произносила "ваше величество", словно посылала ему воздушный поцелуй - приглашение продолжить их знакомство, сделать его еще более близким. Против этого принц ни в коем случае не возражал.
- Только с красивыми женщинами вроде вас. Я обычно наказываю их… - Он нагнулся и шепнул ей на ухо что-то явно непристойное на незнакомом ей языке. Сью сделалось весело, и она игриво похлопала его по щеке горячей ладошкой.
- Вы чем-то похожи на моего мужа. Знаете, он заставляет меня заниматься любовью по многу часов. Как вы думаете, чем любовь отличается от секса? - вдруг перестав смеяться, спросила она.
- Мадам, извините, но мы, европейцы, слово "секс" употребляем исключительно в медицинском смысле. Я знаю, у вас в Америке произошла сексуальная революция. Многие страны Европы отстали от Нового Света, но, согласитесь со мной, консерватизм в отношениях между мужчиной и женщиной необходим. К тому же у нас многовековые, если даже не тысячелетние, традиции. А это значит, что мы не только знаем, как доставить женщине удовольствие, а считаем своим долгом делать это.
Сью рассеянно слушала болтовню принца. Она не спускала глаз с Франческо, на расстоянии чувствуя: кэп пребывал в полном мраке.
Через два дня Франческо проигрался в пух и прах на глазах у того же принца. У Сью оставалось несколько тысяч долларов, которых вполне хватало, чтобы вернуться в Америку. Но она ждала, что скажет Франческо.
Он сказал ей утром:
- Почему бы нам не принять предложение этого напомаженного индюка? Какая разница, где и с кем жить под одной крышей, если все равно не можешь жить с тем, кого любишь?
Сью промолчала, лишь гневно сверкнув внезапно повлажневшими глазами.
Вечером они улетели с принцем на его остров.