Еда показалась им превосходной. К тому же ее было так много, как будто за спиной у каждого из этой четверки стояла его многочисленная родня, которую требовалось накормить. Все ели с аппетитом. Даже Фелициата, последние вечера лишь клевавшая еду, теперь уплетала за обе щеки. Во время трапезы они хранили гробовое молчание. Все в этот момент чувствовали безысходную тоску - ведь после ужина и возвращения девушек в отель наступит момент окончательного расставания. Поэтому с преувеличенным вниманием они уткнулись в свои тарелки, чтобы хотя бы таким способом отвлечься от грустных мыслей. Когда Джерми рассчитывался с официантом, на подносе оставались почти нетронутыми два огромных куска омара, несмотря на то, что каждый съел по большой порции.
Над экзотическим Китайским кварталом висела белая круглая луна. Многочисленные пестрые лампочки звездочками сверкали перед старыми домами с их забавно изогнутыми вверх крышами. Плотный людской поток оживленно бурлил на улицах. Обилие туристов, ресторанов, магазинов, уличных открытых лотков с фруктами, овощами и рыбой… И, хотя кругом царило радостное возбуждение, молодым людям становилось все грустнее и грустнее. Нита больше не могла шутить и потеряла всякое желание идти что-нибудь покупать. Все они хотели поскорее оказаться где-нибудь в укромном месте, чтобы в последний раз прижаться друг к другу. Когда Ред предложил прогуляться по спокойной Канал-стрит, выходящей из Китайского квартала, все остальные сразу же согласились.
"Самое страшное, - думала Фелициата, - это то, что, вероятно, им никогда больше не придется встретиться! Никогда!" Все ее тело болезненно сжималось, когда она думала об этом, шагая за руку с Джерми.
Совсем недавно они смеялись вместе каждой шутке, обсуждали все, что приходило им в голову, вместе грустили и веселились, возмущались и восторгались. А их тела как магнитом тянуло друг к другу. Никогда так беззаветно она не отвечала на поцелуи мужчины… Фелициата стала все теснее прижиматься к руке Джерми, нежно поглаживая ее. Пусть все теперь летит к черту!
- Ты не переживай, моя маленькая, - тихо попросил Джерми. - Вероятно, мы еще не раз увидимся, ведь никто не знает, что может произойти. Мы будем обо всем писать друг другу каждый день! - Он остановился и погладил ее узкие плечи. Фелициата не отвечала. Подступающие слезы душили ее. Прекрасные глаза увлажнились. Свет желтого уличного фонаря падал на бледное грустное лицо, когда Джерми нежно приподнял девушку и привлек к себе. - Нет… нет! - умолял он. - Не грусти, Фелициата, покажи мне свою восхитительную улыбку! Думай о том, как однажды мы снова встретимся! А в наших письмах обсудим, как это лучше сделать. Мы оба люди искусства, и случай обязательно поможет нам увидеться вновь!
Фелициата закрыла глаза. Ее лицо оставалось белым и неподвижным как маска. Только когда она почувствовала губы Джерми у своего холодного рта, то немного ожила. Девушка по-детски обвила его шею руками и зашептала:
- Мне так тяжело, невыразимо тяжело, Джерми! Не могла бы я… - "остаться с тобой", - хотела сказать она, но не сказала. Нет этого нельзя делать! Это невозможно. Она так долго и упорно боролась за свою карьеру и теперь не могла от нее отказаться. К тому же не все так просто. В Америке у нее не было бы ангажемента, не было бы работы. Там слишком много своих отличных танцовщиц. А для нее танцы были смыслом жизни…
- Я люблю тебя, моя маленькая! - Впервые Джерми сказал Фелициате эти слова. - Я люблю тебя и поэтому не могу уговаривать тебя ехать со мной. Это было бы слишком эгоистично. И даже подло, понимаешь? Ты спланировала и видишь свою жизнь определенным образом, так и должно остаться. Мне бесконечно тяжело отказаться от тебя.
Он еще теснее прижал к себе Фелициату и с нежной грустью поцеловал. Держа девушку в своих объятиях и чувствуя удары ее сердца, Джерми все сильнее возбуждался. Если бы только раз можно было обладать этим чудом, только один-единственный раз! Но он знал, что затем не сможет бороться с тоской по ее телу. Если уж ему сейчас так тяжело отказаться от нее, то тогда это стало бы совсем невозможным. И все разрушится - ее жизнь, мечты, планы, а самое главное - ее талант. Нет, этого не будет! Он должен окончательно проститься с Фелициатой. Медленно Джерми повел девушку назад к автомобилю.
* * *
Гарретт и Нита вообще не произносили ни слова. Каждое мгновение они останавливались и обнимались. Ее лицо горело от его страстных поцелуев, а тело жаждало слиться с Редом. Но Ните все время казалось, что она слышит голос своего разума: "Нельзя! Это не должно произойти, и этого не будет, успокойся!" И все же она бесконечно страдала от неутоленного желания.
- Ты пиши мне, - попросил Гарретт, прервав на миг поцелуй. - Каждый день… обещай… и думай обо мне… обещай… мы увидимся снова, знай это… я уверен… уже скоро! Судьба будет к нам добра, ты должна верить только в это!
Нита послушно кивала головой и не верила ему. Конечно! Разве он не знал этого? Конечно, прежде чем вообще что-то началось!..
Возвращаясь на машине в отель, они молчали. Джерми написал на карточке их с Гарреттом адрес: Джерми Гунтер, Гарретт Портер, Сан-Франциско, Стокктон-стрит, 87. Затем приписал номер телефона.
- Вот наш адрес в Сан-Франциско! - с этими словами он отдал карточку Ните, которая положила ее на колени.
- Только не потеряй ее, - попросила Фелициата. - Что, у тебя нет кармана в юбке?
Нита тотчас засунула карточку в карман.
- Наши координаты пришлем, когда вернемся в Берлин, вероятно, дней через десять. А до этого мы будем вам писать и звонить, честное слово!
Простившись, девушки вышли из машины и долго смотрели ей вслед ничего не видящими глазами. Потом поднялись в номер, бросились на кровать и, взявшись за руки, долго говорили, пытаясь утешить друг друга.
* * *
В семь утра зазвонил телефон. Нита отозвалась заспанным голосом. Грустным тоном Гарретт пожелал им доброго утра. Затем Фелициата в последний раз услышала любимый голос Джерми. Наконец в трубке раздался щелчок. Это было окончательное прощание.
- Когда сегодня начнется репетиция? - спросила Фелициата.
- В десять! Можем еще полежать.
- Ты считаешь, что мы их никогда больше не увидим?
- Я не знаю. Никто не способен знать, что произойдет в будущем, Фелициата!
- Но ты бы хотела снова встретиться с Гарреттом?
- И да, и нет! Да, если при этом не была бы разрушена моя карьера. Нет, если бы мне ради него пришлось отказаться от танцев.
- Я так же считаю, но все же верю, что действительно люблю его, Нита. Что такое танцы по сравнению с любовью?
Нита резко поднялась в постели и возмущенно уставилась на подругу.
- Чтобы ты этого больше не произносила, слышишь? - грубо начала она. - Что за чушь ты несешь, Фелициата?! До этого танцы значили для тебя все. Ты танцовщица по убеждению и таланту, ты танцовщица от Бога, а теперь хочешь отказаться от своего предназначения? Вспомни, сколько лет потратили мы с тобой, чтобы достичь нашего мастерства. Вспомни об истоптанных балетках, о твоих окровавленных пальцах на ногах, о том, как мучительно болела спина и ныло уставшее тело, вспомни о бесконечных часах, когда ты работала снова и снова у станка в зале. Вспомни все это и потом еще раз спроси меня: "Что такое танцы по сравнению с чувствами, которые я испытываю к Джерми?"
Фелициата немного помолчала, потом тихо произнесла:
- Действительно, нельзя сравнивать одно с другим. Давай больше не говорить об этом!
Она выскочила из постели и направилась в ванную. Пока девушка стояла под горячим душем, ей снова ударило в голову: "Джерми уехал! Никто не станет ждать нас после выступления у выхода со сцены! Никто!"
Когда спустя час они с Нитой спустилась вниз в салон для завтрака, Фелициата все еще не могла заставить себя даже улыбнуться. Весь день подруги оставались такими хмурыми, что это заметила вся труппа. Правда вечером они выступали лучше всех других танцовщиц. Так страстно, технично и прочувственно они уже давно не танцевали. Девушки старались выразить в танцах всю свою печаль и тоску, и публика ощущала нечто особенное в движениях двух юных артисток.
Этой ночью уже не ожидалось ни веселой прогулки по Нью-Йорку, ни элегантного ужина и никаких горячих, страстных поцелуев. Девушки остановили такси и отправились в отель.
После обеда менеджер ансамбля объявила им, что гастроли - собственно, как и предусматривалось ранее, - через три дня заканчиваются. Несмотря на большой успех, никто не предложил продлить контракт. Академия на месяц закрывалась, а другую сцену нельзя было найти так быстро.
- Что вы будете делать после окончания гастролей - ваше личное дело, - заявила она труппе. - В Берлине мы снова начнем выступать только в середине августа, поэтому теоретически у вас для отдыха весь июль и еще две недели в августе. - Она неслучайно выделила слово "теоретически". Поскольку практически даже на отдыхе танцовщицы должны каждый день отрабатывать свои танцевальные па и основные фигуры классического балета. Это было известно каждой девушке и давно уже вошло в их плоть и кровь. - Стоимость вашего обратного перелета будет возмещена, - продолжала менеджер. - Правда, о новом отеле вам придется позаботиться самим, если захотите остаться еще на несколько дней в Нью-Йорке.
Обо всем этом Фелициата хотела написать своему Джерми. Втайне она надеялась, что он, может быть, опять прилетит из Калифорнии, чтобы провести с ней здесь несколько дней.
Ниту осенила та же идея, и она, как и Фе, решила написать любимому человеку еще перед сном.
Такси остановилось перед отелем. Девушки рассчитались, пересекли холл отеля и на лифте поднялись к себе на этаж. Включив в номере свет, они взглянули на стоявшую в углу маленькую кушетку, на которую вчера вечером бросили свои широкие юбки. Их там не было.
- Не ожидала от горничной, что она уберет наши вещи! - Нита с удовлетворением потерла ладони, зевнула и открыла шкаф для одежды.
- Ну вот, пожалуйста. - Обе юбки аккуратно висели на вешалках. Не вынимая юбку, Нита пошарила в кармане в поисках карточки, на которой Джерми записал адрес. Уставшая Фелициата опустилась на стул, наблюдая за подругой. - Здесь ее нет, может быть, она в другом кармане?
Фе зевала и сразу не смогла понять испуганного крика Ниты:
- Здесь ее тоже нет! Боже мой!.. - Она в недоумении уставилась на Фелициату своими огромными темными глазами. Ее лицо побелело. - Карточки нет, Фе!
Сердце Фелициаты слегка сжалось, но затем девушка улыбнулась и покачала головой.
- Без паники, Нита! Вспомни еще раз! Может, ты засунула ее в карман моей юбки! Посмотри там хорошенько. Она встала и подошла к шкафу, пока Нита лихорадочно рылась в поисках карточки.
- И здесь ничего! - испуганно произнесла Нита, повернувшись к Фелициате. - Я просто не могу ее найти!
- Позволь мне! - Фелициата отодвинула Ниту в сторону и принялась за поиск. Вначале совсем спокойно, затем нервно, с перекошенным от страха лицом. Карточка не находилась. Она беспомощно подняла руки, и обе девушки в растерянности уставились друг на друга.
- Но этого не может быть, - сокрушенно промолвила Нита. - Я уверена, что засунула ее в карман, могу поклясться!
- Ты можешь вспомнить адрес?
- Вероятно… подожди-ка… нет, ведь я только мельком посмотрела на карточку. В машине было так темно, я не могла ничего как следует разглядеть.
- Очевидно, ты потеряла ее, когда снимала юбку?
- Но каким же образом? - возмутилась Нита. - Карманы такие глубокие, что из них ничего не выпадает!
- Надо спросить горничную! Очевидно, она, прежде чем убрать юбки в шкаф, почистила их и освободила карманы!
Девушки одновременно подпрыгнули и ринулись осматривать прикроватные тумбочки.
- Ничего нет! - крикнула Нита.
- Вероятно, в выдвижном ящике? - Фелициата торопливо выдвинула ящик своей тумбочки. Там лежали только бумага с фирменным знаком отеля и маленькая Библия. Больше ничего!
- Библия! И у меня тоже, - разочарованно произнесла Нита.
- Что же нам теперь делать? - спросила Фелициата.
Молча они уселись рядом на широкую кровать.
- Завтра рано утром мы для начала спросим горничную, не находила ли она карточку и не сунула ли ее по ошибке в карман своего рабочего халата.
- А если персонал ежедневно меняется? Это все-таки громадный отель!
- Не будь такой пессимисткой, все же будем надеяться, Фелициата!
- Но, если… - начала было опять Фелициата. Подруга энергично прервала ее:
- Никаких если и тем более сейчас! Нам нужно немедленно ложиться спать и на время забыть обо всем, иначе всю ночь промучаемся!
Это было легче сказать, чем сделать! Сон никак не приходил, вместо него терзали грустные мысли. Естественно, Джерми и Ред буду ждать писем и звонков и, не дождавшись, вероятно, сильно огорчатся. Сами же они не смогут ничего сообщить девушкам, поскольку не знают их берлинских адресов. А теперь, даже если подруги останутся в Нью-Йорке, они при всем желании не найдут их здесь, поскольку Ните и Фе придется сменить отель…
- Ты уже спишь? - где-то через час тихо спросила Нита.
- Я не могу заснуть, - жалобно ответила Фелициата.
- Тогда дай мне твою руку, Фелайн! - В темноте Нита нашла руку подруги и крепко сжала ее. - Еще не все потеряно, - утешила она, - определенно случится какое-нибудь чудо, а сейчас давай спать!
* * *
Но чуда не случилось. Горничная, появившаяся на следующее утро для уборки номера, была новенькой и не имела о карточке никакого представления.
Нита расспрашивала девушку с такой настойчивостью, как будто была сотрудником ФБР.
Фе остановила ее:
- Как же она может что-то знать о карточке, если ее здесь вчера не было!
- Но она все же должна узнать у своих коллег и разыскать ту девушку, которая убирала у нас вчера!
- Она не скажет, Нита! От них ты ничего не узнаешь. Их работа - убрать номер и держать язык за зубами, могу спорить, это именно то, что вдалбливается им при поступлении сюда!
Так подруги и не нашли того, кто взял карточку или выбросил ее.
В такси, по дороге в Бруклин - время приближалось к десяти часам - Фелициата тихо спросила:
- И что теперь? Что можно сейчас сделать?
Всегда такая находчивая Нита не знала ответа. Она беспомощно пожала плечами.
Фелициате пришлось самой ответить на свой вопрос:
- Таким образом, мы можем надеяться только на то, что Джерми или Ред позвонят нам из Сан-Франциско, иначе…
Что иначе произошло бы, им было ясно. Знакомство с двумя американцами не имело бы продолжения и осталось бы в памяти как короткий чудесный сон. И ничего нельзя было бы сделать!
5
- Прочитай еще раз вслух! Что ты там написал? - Джерми стоял у окна их квартиры и смотрел на столпотворение, царящее на Юнион-сквер. Эта площадь, горячая точка делового квартала Сан-Франциско, как обычно, была переполнена элегантными дамами, туристами со всего мира, торговцами, актерами, фокусниками. Кроме того, хватало городских бродяг, с удобством расположившихся на скамейках в парках и скверах. Пестрые цветы и зеленые изгороди излучали на Джерми свое праздничное очарование. Парк, по обыкновению, был переполнен. Джерми стоял спиной к Гарретту, и его не интересовало, что происходит сзади него. Собственно говоря, его также не интересовало и объявление, которое сочинил и только что начал ему читать его друг. В данный момент его занимал и не давал покоя единственный вопрос: "Почему она не пишет? Почему не позвонит?" Джерми был влюблен в Фелициату и ни о чем другом не мог больше думать. Он не мог больше работать, читать, есть! Сегодня уже третий день после их возвращения! Сколько же идет почта?
С отчаявшимся лицом Джерми повернулся к Реду, который несколько нервно констатировал:
- Ты меня даже не слушаешь, Джерми! Поглядел бы ты на свое лицо! Ты делаешь меня еще более дерганым! И только не спрашивай меня сейчас снова, сколько вдет почта от Нью-Йорка до Сан-Франциско!
Именно это и хотел спросить Джерми! Его лицо исказила болезненная гримаса душевной боли, но он промолчал.
- Они еще напишут и вообще как-то проявятся! - успокаивал Гарретт своего друга. Его рыжевато-каштановые кудри в беспорядке спадали на лоб. Зеленые глаза были устремлены на лист бумаги, который он держал в руке. - Итак, слушай, - потребовал Ред. - Я написал следующее: "Для рекламного фильма, который мы хотим снять о городе, нам нужна пара статистов - молодая девушка и юноша. Кто хочет принять участие? Позвоните по телефону, номер…" Ну, как ты это находишь? Наверняка нам кто-нибудь позвонит! Или у тебя другая идея?
- Делай все так, как считаешь нужным. У меня вообще нет никаких идей! Мои мозги совершенно иссушены. И все же, что ты думаешь, как долго идет почта от Нью-Йорка до Сан-Франциско?
- О нет, нет, только не это! Я больше не отвечаю тебе! Ты доведешь меня этим вопросом до безумия! Он, как граммофонная пластинка, которая постоянно крутится в твоем мозгу. Серьезно прошу тебя, Джерми, забудь хотя бы на мгновение эту маленькую белокурую танцовщицу и сосредоточься на подготовке фильма! Нам нужно сделать тысячу вещей, и ты мне нужен! Ведь я один не могу выполнить все, что требуется! Мне самому тоже необходимо быть более собранным! Вряд ли ты поверишь, что я забыл Ниту? Она также постоянно в моей голове и в моем сердце. Но я из-за этого не жалуюсь! В конце концов, возьми себя в руки! Они уже написали. Самое позднее завтра их письма будут здесь! - Ред снова посмотрел на объявление. - Думаю, мы дадим его в "Сан-Франциско кроникл" и одновременно в "Сан-Франциско икзэ-минер", ты согласен?
- Я со всем согласен, - равнодушно ответил Джерми. - И когда ты дашь объявление?
- Подожди… - Гарретт немного подумал и продолжил: - Хотелось бы начать съемку побыстрее, как только возможно! Сегодня двадцать восьмое июня! Если я сейчас передам объявление по телефону, то оно могло бы появиться в газетах уже завтра, то есть в среду. В четверг мы отобрали бы статистов, а в пятницу могли бы начать работать над фильмом! До этого я планирую составить программу-сценарий.
- Слушай, ведь следующий понедельник - четвертое июля, что ты думаешь по этому поводу, Гарретт?
- Непосредственно ничего, но это ничего не меняет! Мы просто прервемся, остановим съемки на один день, но к этому времени уже будем иметь для обработки материал, снятый за три дня.
- А у нас не запланирована на четвертое какая-нибудь вечеринка? - поинтересовался Джерми. На четвертое июля - День независимости Соединенных Штатов - вечеринки планировала вся Америка. Повсюду царило праздничное настроение. Для жителей Сан-Франциско стало традицией встречаться в этот день в парке "Золотые ворота", протянувшемся на шесть с половиной километров и имеющем ширину почти в километр. Парк находился в северо-западной части города. На больших зеленых лужайках, по берегам трех озер, по опушкам небольших рощ люди устраивались на своих одеялах, а рядом с ними громоздились огромные корзины со всякой снедью для пикника. Смех, улыбки, веселье, встречи старых друзей и ожидание гигантского фейерверка, которым город каждый год радовал своих жителей.