Лишь в последние годы жизни А. Твардовский в полушутливой форме напомнил литературоведу А. Македонову: "Я в сущности – прозаик" (Македонов А. Черты его личности // Советская культура. 1980. 20 мая). А. Кондратович, присутствовавший здесь же, писал, что был "в этой шутливой самохарактеристике ещё и тот смысл, что Твардовский в поэзию смело вводил прозу жизни, деревенский и фронтовой быт, разговорный язык. Потому прежде всего он и называл себя, поэта, прозаиком" (Кондратович А. О прозе Твардовского // Новый мир. 1974. № 2). Позднее критик и литературовед В.М. Акаткин написал книгу "Александр Твардовский: стих и проза" (Воронеж, 1977). Естественно, критики и литературоведы обратили внимание и на одно из первых прозаических произведений Твардовского "Дневник председателя колхоза", уже упоминавшееся, и на книгу "Родина и чужбина. Страницы записной книжки", вышедшую в начале 1947 года. Критик В. Ермилов в статье "Фальшивая проза" обвинил Твардовского в том, что он "в привлекательном виде изобразил людей, у которых преобладает собственническое, эгоистическое, потребительское отношение к жизни" (Литературная газета. 1947. 20 декабря), В. Субоцкий в статье "Заметки о прозе 1947 года" назвал книгу Твардовского "плодом политической ограниченности и отсталости автора" (Новый мир. 1948. № 2). Лишь в 1958 году П. Выходцев в книге "Александр Твардовский" дал высокую оценку этой книге А. Твардовского.
Может быть, впервые о таланте А. Твардовского-прозаика подробно заговорила профессор Н.Д. Котовчихина в своей кандидатской диссертации, частично опубликованной в журнале "Русская литература" (1985. № 4). "Очерки и рассказы, входящие в книгу "Родина и чужбина", – писала Н.Д. Котовчихина, – внешне просты и непритязательны, действительно напоминают страницы записной книжки. Вместе с тем это целостное, строго продуманное произведение, не случайно имеющее общее название "книга". В ней отражено личное восприятие автором войны, нарисованы портреты людей, встреченных на военных дорогах и оказавших существенное влияние и на формирование у автора таких коренных понятий, как "Родина" и "чужбина". Книга одновременно связана и с военным эпосом, и с лирикой поэта. Лирические переживания автора становятся жанрообразующим центром произведения, где "я" рассказчика звучит иногда сильнее и открытее, чем во многих его стихах. Сравним для примера одно из стихотворений Твардовского "Земляку" и очерк "На родных пепелищах", в которых описаны одни и те же события. Оба произведения имеют своеобразную лирическую композицию, построенную на ассоциативном переплетении времен, на двух психологических состояниях. В первой части стихотворения "Земляку" память возвращает Твардовского из оккупированного немцами Загорья в далёкие годы детства:
Где мальчиком ты день встречал когда-то,
Почуяв солнце заспанной щекой,
Где на крыльце одною нянчил брата
И в камушки играл другой рукой.
Вторая часть стихотворения резко противопоставлена первой. Со слов "И там теперь сидит солдат немецкий, И для него огонь горит в печи…" автор говорит о том, что принесла родному краю оккупация:
И что ему, бродяге полумира,
В твоём родном, единственном угле?
Он для него – не первая квартира
На пройденной поруганной земле.Он гость недолгий, нет ему расчёта
Щадить что-либо, всё как трын-трава:
По окнам прострочит из пулемёта,
Отцовский садик срубит на дрова.
(Твардовский А.Т.
Собр. соч. М., 1966. Т. 1. С. 313)
Это стихотворение относится к разряду тех, где нет объективированного героя и почти нет событий, оно заполнено внутренним миром автора, хотя вряд ли можно сказать, что оно написано о себе. То, что в нём рассказано, имело в годы войны отношение к любому советскому человеку… Главное отличие поэтики очерка "На родных пепелищах" от стихотворения "Земляку" – в большей многоплановости, в бытовой конкретности, в более глубокой индивидуализации главного героя-рассказчика, в большем разнообразии поведенческих, бытовых и языковых деталей, интонаций" (Русская литература. 1985. № 4. С. 91-92).
Вместе с конкретными деталями деревенского и военного быта в мир произведений Твардовского вошёл образ Родины, России, возможность показать своё личное к ней отношение, сказать то, что думаешь о времени и о себе.
И в прозе А. Твардовский, владея богатым народным языком, испытывая кровную близость с народом, с простыми строителями всего того, что было разрушено войной, создаёт правдивое и честное произведение художественной литературы.
Александр Твардовский – писатель редкостной широты и гуманности духа, огромной силы народный поэт, владеющий всеми богатствами русского народного языка, со всеми его шутками, прибаутками, пословицами, поговорками, писатель свободной души, писатель редкий и честный.
О творческом пути Александра Твардовского написано много книг, статей, воспоминаний, опубликован его дневник, писавшийся в пору редактирования журнала "Новый мир", вместивший много интересного и значительного материала. Но за последнее время, уже в ХХI веке, то и дело появляются непродуманные статьи и воспоминания, искажающие сложный и противоречивый облик великого русского поэта. И здесь необходимы уточнения – чаще всего пишут о том, что в могилу его свели острые критические замечания по поводу его руководства журналом "Новый мир".
В письме "Об одной спекуляции" литераторы и учёные Смоленска писали в журнал "Молодая гвардия":
"Критик Наталья Ильина в статье, публикованной в журнале "Огонёк" № 2, 1988 г., определила "убийцами" А.Т. Твардовского ряд известных советских писателей: Михаила Алексеева, Сергея Викулова, Сергея Воронина, Виталия Закруткина, Петра Проскурина, Анатолия Иванова, Сергея Малашкина, Александра Прокофьева, Сергея Смирнова, Владимира Чивилихина, Николая Шундика, в своё время написавших письмо "Против чего выступает "Новый мир"?", опубликованное в журнале "Огонёк" № 30, 1969 г. Нам, землякам великого поэта, как, уверены, и всем советским людям, далеко не безразлично, с какой целью и в каком контексте употребляется его имя.
Стоит непредвзято прочитать ту давнюю публикацию, которая ныне именуется "письмом одиннадцати", и тотчас обнаружится, что она направлена не против главного редактора "Нового мира" (имя поэта не упомянуто авторами письма ни разу!), а в основном против конкретных критических выступлений в тогдашнем "Новом мире" В. Лакшина, A. Дементьева, Ю. Буртина и некоторых других, обвиняющих в псевдопатриотизме и даже национализме авторов журнала "Молодая гвардия", что, естественно, не соответствовало действительности. В то время журнал "Молодая гвардия", как и прежде, печатал содержательные и глубоко патриотические произведения, воспитывающие в молодых читателях самые высокие чувства.
Если попытаться восстановить подлинную правду, то объективно против Твардовского выступали не авторы "огоньковского" письма, а как раз ближайшие "помощники" главного редактора "Нового мира". Они протаскивали на страницы популярного издания произведения весьма сомнительного содержания… Мы глубоко убеждены, что никому не удастся исказить правду о жизни, творчестве и редакторской деятельности великого сына земли Смоленской! Нельзя использовать гласность, перестройку для удовлетворения корыстных амбиций и сведения личных счётов с лучшими представителями советской литературы!" (Молодая гвардия. 1988. № 7. С. 245-246).
В этом же номере "Молодой гвардии" напечатана и статья Станислава Куняева "Клевета всё потрясает…", в которой дан точный и глубокий анализ целой кампании об "убийцах Твардовского". В Калуге С. Куняев был на встрече с главным редактором журнала "Огонёк" В. Коротичем, который, отвечая на вопрос, сказал, что он не знает, кто убил Есенина, но знает, кто убил Твардовского, и тут же перечислил фамилии одиннадцати известных писателей. Затем С. Куняев заметил, что не только В. Коротич знал об "убийцах Твардовского", но и критик Ю. Буртин в журнале "Октябрь" дважды называет всё те же имена (1987. № 8, 12), затем В. Лакшин по телевидению называет всё те же имена, затем "Огонёк" (1988. № 2 – критик Н. Ильина, через полтора месяца читатель Е.Г. Вал) дважды требует от этих писателей набраться мужества и "публично раскаяться в содеянном". "Через неделю (!) в том же "Огоньке" появляется письмо, подписанное вдовой А.Т. Твардовского. Та же волна: "Со дня появления в печати "Письмо одиннадцати" "Против чего выступает "Новый мир"?" (опубликованное в "Огоньке" № 30 за 1969 г.) не подвергалось пересмотру со стороны лиц, его подписавших…" (Молодая гвардия. 1988. № 7. С. 248-249). Затем выступили критик С. Рассадин в "Огоньке", B. Оскоцкий в "Книжном обозрении", А. Стреляный, потом трижды – "Советская культура"; это напоминало какую-то "массированную артподготовку". "Сначала мне, – писал С. Куняев, – была смешна своей наивной, назойливой истеричностью эта версия "убийства Твардовского": литературная борьба – дело своеобразное… Но потом я пришёл к выводу, что все эти публикации сознательно скрывают по меньшей мере два факта.
Первое. В "письме одиннадцати" даже не упоминается Твардовский, нет никакого разговора ни о его поэзии, ни о его мировоззрении, ни о его редакторстве, ни о его личности. Есть резкая полемика со статьёй, опубликованной в "Новом мире" критиком А. Дементьевым. В своей статье А. Дементьев в духе рапповской критики шельмовал журнал "Молодая гвардия", издеваясь над стремлением авторов этого журнала начать разговор о национальном сознании русской литературы тех лет. Он иронизировал над статьями В. Кожинова, А. Ланщикова, В. Чалмаева, М. Лобанова… Его оценка последнего совершенно совпала впоследствии с разносом, учинённым Лобанову за его статью "Освобождение" критиками В. Оскоцким, П. Николаевым, Ю. Суровцевым, разносом, о котором сейчас даже стыдно вспоминать… Статья эта изобилует вульгарными проработочными формулировками об угрозе "догматических извращений марксизма-ленинизма", пропаганды "идеологического разоружения", "национализма", об идеологии, "которая несовместима с пролетарским интернационализмом", и т. д. … А. Дементьев был одним из многих, кто рубил этот сук, и его статья была русофобской и антикрестьянской одновременно…" (Там же. С. 249-250).
А заканчивает свою статью С. Куняев (о многих проблемах, которые нашли отражение в статье, здесь не упоминается) красноречивым отрывком из статьи С. Чупринина (Вопросы литературы. 1988. № 4), в которой он даёт оценку раздела критики журнала "Новый мир" 60-х годов: "Листаешь сегодня чуть выцветшие с годами серовато-голубые томики – и любуешься… И той непререкаемой уверенностью в своей правоте и в своих правах, с какой авторы "Нового мира" вершили свой суд и над литературой и над действительностью. И даже той величественной, чуть не жреческой безапелляционностью и многозначительностью, с какой журнал не только просвещал читателей, развеивал разного рода иллюзии и предрассудки, но ещё и вразумлял всех жаждущих веры, наставлял и возвращал всех заблудших на путь истинный"… Речь идёт всего лишь о статьях, рецензиях и фельетонах В. Лакшина, Ю. Буртина, И. Саца, А. Туркова, Б. Сарнова, Л. Лазарева, С. Рассадина, Н. Ильиной, А. Дементьева, уехавших за рубеж Г. Владимова и А. Синявского и других критиков помельче калибром.
Но, спасибо С. Чупринину, он уловил главное в их творчестве: "непререкаемая уверенность", "жреческая безапелляционность"… Именно они и были главным пафосом пресловутой статьи А. Дементьева. Ещё раз спасибо Чупринину за точную формулировку. Поистине, как говорит пословица, "услужливый друг опаснее врага" (Молодая гвардия.
1988. № 7. С. 262). А.Т. Твардовский – человек эмоциональный и совестливый, а жизнь его была непредсказуемой и нелёгкой, отсюда и ранняя смерть.
Твардовский А.Т. Собр. соч.: В 6 т. М., 1976-1983.
Твардовский А.Т. Новомирский дневник: В 2 т. М., 2009.
Михаил Васильевич Исаковский
(19 января (6 января) 1900 – 20 июля 1973)
Родился в бедной крестьянской семье в деревне Глотовке Ельинского уезда Смоленской губернии. С детства познал не только все трудности тяжёлой крестьянской жизни, но и любовь к природе, людям, его окружающим, познал их беды и радости, познал их песни, сказки, стихию народной души, их природную смётку, трудоспособность, их полную отдачу жизни. Мать и отец хорошо знали русские народные песни, отец рассказывал сказки. И вся деревенская жизнь была пропитана народным творчеством. С детства писал стихи, 28 ноября 1914 года московская газета "Новь" опубликовала первое стихотворение М. Исаковского "Просьба солдата" (учительница была подписчицей газеты). У него не было сомнений, какую часть народа поддержать в революции и Гражданской войне, в 1918 году М. Исаковский стал членом РКП(б). Первая книжка стихов была опубликована в 1919 году в Ельне, потом четыре небольшие книжечки вышли в Смоленске в 1921 году. Повзрослев, стал журналистом, редактировал уездную газету в Ельне, работал в газете "Рабочий путь" в Смоленске, где кроме статей и фельетонов напечатал и многие стихи, такие как "Докладная записка" (1924), "Радиомост" (1925), "Хутора" (1925), "Двенадцать трав" (1924), "Подпаски" (1924), "Молебен" (1925), "Большая деревня" (1925, с. Оселье), которые, как и другие, вошли в сборник "Провода в соломе". Вышла первая книга стихов (М.; Л., 1927). По-разному встретила эти стихи литературная общественность: так, известный критик А. Лежнев неодобрительно отозвался о стихах Михаила Исаковского, но высказывались и другие мнения, например, А.М. Горький поддержал эту книгу, отметил, что поэзия Исаковского сродни творчеству таких русских поэтов, как Кольцов и Некрасов. За первым сборником стихов вышли книги "Провинция" (Смоленск, 1930); "Избранные стихи" (М.; Л., 1931); "Мастера земли" (М.; Л., 1931); "Избранные стихи" (М., 1936); "Стихи и песни" (М., 1938)…
В стихотворении "Докладная записка" (Деревенская быль. М., 1924) автор вспоминает, сколько несправедливостей происходило на свете во время революции и Гражданской войны: во власть вошли одни богачи, "У них во всем – своя рука, / Они везде найдут основу. / И сельсовет у бедняка / Забрал последнюю корову…". Солдат написал письмо Ленину об этой обиде. Долго ждали ответа, но вдруг прискакал ночью нарочный из сельсовета: "Ленин прислал приказ – / Строгий, короткий, точный: / "Корову вернуть тотчас, / И донести мне срочно".
В первых стихотворениях М. Исаковский вспоминал о своём нищенском детстве, особенно в неоконченной поэме "Минувшее" (1926-1927). Рассказывал о тяжести времени: "В нашей местности – ни весною, ни летом – / По вечерам не увидишь огней", "В нашей местности – песни на зорях редки", "Нужда, нужда нас режет без ножа", "И каждый год у нас одно и то ж: / Мы нищи, как бродячие собаки", "Кого просить? Кого в беде винить? / За лучший день никто не даст поруки. / И некуда нам головы склонить, / И не к чему приткнуть незанятые руки…" (Исаковский М.В. Собр. соч.: В 5 т. М., 1981. Т. 1. С. 113). Но самое печальное в этой поэме – прощание детворы с коровой, кормилицей и другом всей семьи: "Голод глух и голод слеп, / Он не верит слову. / И приходится на хлеб / Разменять корову. / Под осенним холодком, / В сумрачном рассвете, / Попрощаться с молоком / Молча вышли дети…" (Там же. С. 117-118). Пронзительные строчки Исаковского во многом напоминают стихи Сергея Есенина, и по содержанию, и по форме, без коровы "стриженое детство" закончилось, горько родителям, "Мать корову обняла / С горестною речью", "А хозяин, словно вор, / Пойманный в дороге, / Всё рассматривал в упор / Собственные ноги…".
М. Исаковский давно думал о музыке для своих стихов. Почему стихотворение "Где ты, лето знойное?.." не стало песней? Оно, опубликованное в "Рабочем пути" в 1926 году как "Песня", не привлекло композиторов… Потом, в статье "Работа над песней", М.В. Исаковский, приведя четыре первые строчки стихотворения ("Где ты, лето знойное, / Радость беспокойная, / Голова курчавая, / Рощи да сады?.."), написал: "Казалось бы, что слова эти самые песенные. Я долго не мог понять, почему они не "приглянулись" ни одному композитору. А потом понял, что хорошей песни из этих стихов не выйдет по той причине, что уж очень много здесь деталей, подробностей. Ведь одних эпитетов три…"
В 1927 году М. Исаковский написал стихотворение "Песенка" с трагическим концом, но уже после этой "Песенки" чётко определилось главное направление его творчества – вскоре его песни сделали его имя всенародным. А пока он сотрудничает с рапповцами, печатает некоторые свои статьи и очерки в журнале "На литературном посту", активно включается в общественную работу.
Во время коллективизации М. Исаковский пишет о тех недостатках, которые наблюдались в новом трудоустройстве. Так, о стихотворении "Песня о картошке" Исаковский вспоминает: "В 1931-1932 гг. я пытался написать шуточную и в то же время лирическую поэму под названием "Любовь и картошка". В этой поэме по замыслу, кроме любовной ситуации, была и другая: ставился вопрос о том, что в колхозах нельзя делить плоды урожая поровну (тогда было именно так: одни работали больше, другие лентяйничали, а когда подходила осень, требовали – мол, давай всем поровну, нынче все равны). Вред уравниловки я желал показать на примере некоего картофельного поля: картошка оставалась невыкопанной, она начинала погибать, никто не хотел идти работать и т. д. Но потом нашёлся парень-комсомолец, который сумел повернуть всё это дело по-своему, и картошку убрали" (Там же. С. 414-415). А другое стихотворение, "География жизни" (Рассказ колхозного сторожа. 1935), было посвящено колхозному сторожу Илье Григорьевичу Манченко, увидевшему, что горит его хата, но не оставившему свой пост. Его хата сгорела, жена и дети не пострадали, а колхозники решили ему построить новую хату.
Уже на первых порах своего поэтического творчества М. Исаковскому приходилось сталкиваться чуть ли не с запретами на свободу слова. В одном из стихотворений, "Мы, поэты, на судьбу не ропщем", посвящённом Сергею Памфилову (1926, Смоленск), он прямо говорит о том, что есть среди руководителей агитпропа Смоленского губкома партии люди прямолинейные, которые от поэтов ждут только сиюминутной пользы ("А дружил ли раньше с агитпропом / Хоть один лирический поэт?"), они требовали от поэтов активного вмешательства в жизнь: "Коль в стихах – заводы-великаны, / Да вагранки, да болванки тож, / Да к тому ж грохочут барабаны, – / Значит, стих действительно хорош. А если поэт описал ельник, вечер и весну, то поэт, конечно же, бездельник, / Медный грош стихам его цена":
Я ж любил под этим небом чистым
Шум берёз и мягкую траву.
И за то отсталым коммунистом
До сих пор в ячейке я слыву.
(Там же. С. 106-107)
Эти стихи посвящены Сергею Дмитриевичу Памфилову, "главному агитпропщику" Смоленского обкома партии, который "полюбил поэмы и стихи".