- Да знаешь, вертелся тут один хлыщ. В аккурат за три дня до бабушкиной смерти. Подхожу я утром к Саниному дому и вижу издали, что Саня сидит на скамье, а рядом с ним мужик какой-то, лет тридцати, не из нашенских, прилизанный такой и с портфелем. Сидели они, что-то разглядывали, разговаривали, этот приезжий все пальцем тыкал в какие-то бумаги, потом все в портфель сложил, встал и пошел. Мимо меня прошел, сам весь чистенький, а глазенки липкие, верткие, так ими и шмыгает, как воришка какой. Я к Сане подхожу и спрашиваю, кто это, мол, и зачем приходил. Смотрю, а он белый весь, словно молоко в подойнике, и губы синие. Посмотрел на меня, как пьяный, и в дом пошел. Только не дошел, на середине двора упал - навзничь, будто кто его в грудь ударил. Я к нему, помог ему на ноги встать и в дом отвел. Не знаю, то ли за ним ухаживать, то ли за бабушкой. "Извел ты себя совсем, - говорю, - надо бы тебе поспать чуток. Я пока маму пришлю, а сам Вере позвоню. Пускай хоть на два дня приезжает".
"Не надо Веру, - говорит, - никого не надо. Мне бы только передохнуть, самую малость, сил бы набраться, может, тогда и бабулю свою подниму". И дышит, как после марш-броска.
Михаил внезапно умолк, пристально глядя на Вадима, будто что-то вспомнил.
- О-па! - сконфуженно сказал он и почесал в затылке. - Как я сразу не догадался? Ну, точно! Он в армию пошел. На все сто!
- С чего ты взял?
- Он все меня про армию расспрашивал, про службу, оружием интересовался. И это сразу после похорон, на поминках, когда видно было, что ему плохо до жути. Я тогда предположить не мог, что он институт бросит, а все ж странно показалось, что в такой день он мог думать о посторонних вещах.
Вадиму стало легче. Что-то начинало проясняться. По крайней мере, он знал теперь, что ему делать. Он откажется от Веры, найдет Саню, будет рядом с ним, потом придется им вместе начинать все заново.
- Спасибо, дружище, - он снова обнял Михаила, - ты мне здорово помог. - Он посмотрел на кота. - Найди мне ящик. Заберу Дымку с собой. Пусть поживет у нас, пока Саня не вернется.
- Так он не бездомный. Саня его соседям отдал, только он все время к себе домой приходит. В сарае сидит. А ключи от дома у меня. Саня сказал: "Живи здесь, если хочешь. Плохо, когда дом пустой стоит". Вот женюсь, может, и поживу у него, тогда и Дымка домой вернется.
Вадим первым делом отправился в районный военкомат.
- Никитин Александр Юрьевич? Да, был у нас такой призывник, - сказала ему девушка за деревянной стойкой. - Пять дней, как отправили к месту прохождения службы.
- Девушка, милая, прошу вас, дайте мне подробные координаты его воинской части. Мне надо его найти во что бы то ни стало.
Девушка посмотрела на него и улыбнулась.
- Это ваш родственник?
- Брат. Понимаете, он ушел в армию и никому ничего не сказал.
- Такое случается, - сказала она, - молодые люди переживают стрессы, ссорятся с родителями или с любимой девушкой и бегут в армию. Так поступают самые сильные. Сейчас я посмотрю, куда отправили вашего брата.
Она вышла в другое помещение. Вадим достал записную книжку и ручку и приготовился записывать. Через пять минут девушка вернулась. Лицо ее выражало растерянность.
- Видите ли, - сказала она, с сожалением глядя на Вадима, - плохо, что ваш брат вам ничего не сказал. Возможно, тогда бы вы его остановили. Дело в том, что его отправили в Афганистан. Мне сказали, что он сам туда попросился.
Вадим смотрел на нее несколько секунд непонимающим взглядом.
- Как - в Афганистан? - сказал он и выронил ручку.
Девушка охнула, засуетилась, торопливо вышла из-за стойки.
- Садитесь, прошу вас. Вот сюда. Я сейчас принесу вам воды.
- Как - в Афганистан? - повторил он.
Рядом отворилась дверь, и появился военком, тучный немолодой мужчина в военной форме, но невоенного вида. Выглядел он помятым и как-то по-домашнему.
- Риточка, мне бы чайку, - просительно сказал он и развернулся, пробираясь боком обратно в дверь.
Рита, усадив Вадима на стул, настойчиво предлагала ему воды.
- Что это с молодым человеком? - спросил военком. - Ты что расклеился, парень? Этакий орел и сомлел, как кисейная барышня!
- У него брат в Афганистан уехал. Добровольно. А родным ничего не сказал.
- Постой, постой, это который, Никитин, что ли? Других добровольцев у нас не было.
- Я на него дышать боялся, а он - в Афганистан?! - сказал Вадим.
- Эх, парень, утешил бы я тебя, да не знаю как. Бог даст - живым вернется. Ты раньше времени не терзайся. Я его и то отговаривал. Куда ты, говорю, в пекло лезешь, дурья твоя башка? А он мне: хочу, говорит, исполнить свой интернациональный долг. Тьфу ты, едрить твою!.. Это ж как молодым мозги запудрили! Слова всякие громкие выдумали… Погоди-ка, у него родных вроде не было. Он так и сказал: "А если и убьют - плакать будет некому".
Вадим вскочил и выбежал на улицу.
Военком, глядя ему вслед, покачал головой:
- Устал я, Ритуля, устал. В отставку пора.
ГЛАВА 16
Вадим стоял перед отцом. Они неистово кричали друг на друга. Час назад Петру Ефимычу позвонили из военкомата и сообщили, что явился его сын, Вадим Березин, и требует, чтобы его отправили в Афганистан. Петр Ефимыч сорвался с работы и чуть ли не силой привез самоуправца домой.
- Ты никуда не пойдешь, - гремел Петр Ефимыч, - ишь, чего удумал! Учти, в нашем военкомате все меня знают, а военком - мой близкий друг. Вадим, я всегда тебе помогал, но теперь я буду стоять насмерть. Я употреблю все свое влияние, чтобы ты не смог наделать глупостей. Отпустить единственного сына на войну! Я еще не сошел с ума!
- Папа, сколько раз я тебя просил не вмешиваться в мою жизнь! От тебя требуется только одно: узнать, в каком именно месте служит Саня. Я знаю, - ты это можешь. Больше мне ничего от тебя не нужно.
- Ах, теперь я тебе стал не нужен, да и нужен бываю только тогда, когда речь идет о твоем друге! Ты подумал хотя бы о матери? Ведь если с тобой что-нибудь случится, это ее убьет!
Лариса сидела рядом в кресле и плакала, закрыв лицо руками.
- Значит, Саня пусть пропадает, потому что у него нет родителей! Ему, значит, можно, а мне нельзя!
- А так вы погибнете оба! Ты ничего не добьешься своим глупым самопожертвованием. Человек должен думать о себе и о своих близких. Хватит витать в облаках. Спустись, наконец, на нашу грешную землю!
- Земля не грешна, - устало сказал Вадим, - грешны люди. Так Саня говорил. Он хотел учиться, чтобы заботиться о Земле. И всегда заботился о людях. Что же, теперь о нем некому подумать? Я и есть его близкие. Он мне и друг и брат, и я должен его найти.
- Нет, я этого не вынесу! Лариса, поговори хоть ты с ним. Хорошо, давай успокоимся и трезво все обсудим. Сделаем так: у меня много влиятельных знакомых среди военных чинов. Попробуем вернуть его назад.
Лицо Вадима озарила радость.
- Пап, если ты это сделаешь… если сделаешь!..
- Но учти, что для этого мне нужно время.
- Нет у нас времени! Каждая минута смертельно опасна! Пап, иди и начинай прямо сейчас!
- Хорошо, да не волнуйся ты так! Не все же подряд гибнут.
- А вдруг он не захочет вернуться?
- Ему прикажут. Он теперь человек военный, обязан подчиниться. К тому же никто не станет ему объяснять, с какой целью его высылают обратно в Россию.
Рассуждения отца были логичны и вселяли надежду. Петр Ефимыч вышел и, спускаясь в лифте, чертыхался, бранился, но чувствовал облегчение. На сей раз пронесло: главное было удержать мальчика от опрометчивых поступков. Лариса была права, - связь Вадима с Верой обернулась трагедией, но кто же предполагал, что этот безумец Александр бросит учебу и отправится в Афганистан и тем самым поставит под угрозу благополучие Вадима. Скорее всего, Александр сейчас находится в учебном отряде где-нибудь на границе, однако Вадиму этого лучше не знать.
Дома, в гостиной, Вадим, стоя на коленях рядом с креслом матери, обнимал ее, зарывшись лицом ей в грудь, как он это делал всякий раз, когда искал у нее защиты. Она гладила его густые темные волосы и сильную спину, и он был для нее все тем же маленьким мальчиком, ее ребенком, уязвимым и неприспособленным к жизни.
- Что же будет с Верой? - спросила она.
Он поднял к ней искаженное страданием лицо:
- Не знаю. Если бы я уехал, было бы проще. А так, когда она рядом… Я люблю ее. Мам, поговори ты с Саней. Объясни, что мы не хотели делать ему больно. Со мной он не станет разговаривать.
- Я была бы счастлива видеть Веру своей невесткой. И Саня обязательно все поймет и простит вас обоих. Только что он будет делать со своими чувствами? Ты не можешь жить без Веры. Но и он, как видно, не может. Он уехал, чтобы не быть с ней рядом, как только что ты сам сказал. Если ты не в силах с ней расстаться, тогда не ищи его общества, не устраивай ему пытку. Ты должен сделать выбор, Вадим. По-другому не бывает, - всегда приходится выбирать.
Она говорила ему то, что он знал и понимал сам. Но он продолжал встречаться с Верой на той же квартире, ожидая возвращения Сани со смешанным чувством нетерпения и страха. Он проклинал себя за бесхарактерность, его раздражала собственная зависимость от Веры, он мысленно разделывался с собой, обвинял себя в подлости, неблагодарности, малодушии и множестве других пороков, но все медлил с разрывом, забываясь каждый раз в ее объятиях. Она догадывалась о его решении, но ничего не спрашивала, была тиха, печальна и непривычно ласкова, словно не хотела омрачать ссорами их последние встречи. Он неистовствовал в своей горькой страсти, с трудом отпускал от себя Веру по ночам, чтобы не вызвать недовольства ее родственников, никак не мог ею насытиться, с ужасом сознавал, что она уже вошла в его плоть и кровь, пытался представить себя без нее, и только тогда понимал, что чувствовал Саня. Еще он понимал, что Сане там, на чужбине, под пулями, легче, чем потом будет здесь, и укреплялся в своем решении найти друга в Афганистане, если Петру Ефимычу не удастся вернуть его домой.
Прошло две недели. Петр Ефимыч на расспросы Вадима отвечал, что предпринял все необходимые шаги, что он ведет переговоры, ждет ответа и все в том же духе. У Вадима стал портиться характер. Он сам чувствовал, что теперь легко впадает в ярость, злобится по пустякам. Ожидание и бездействие приводили его чуть ли не в бешенство. По вечерам, когда отец возвращался с работы, любое их общение, за ужином или по другому поводу, неизменно переходило в звучную перепалку. В один из таких вечеров Вадим заявил, что ждать больше не может и намерен осуществить свой первоначальный план. Петр Ефимыч на этот раз спорить с сыном не стал и попросил дать ему еще три дня сроку: именно в этот промежуток времени ему обещали сообщить о результате его хлопот относительно Сани.
На исходе третьего дня Вадим, исполненный решимости, приехал вместе с Верой домой и потребовал у отца окончательного ответа. Они снова долго спорили. Петр Ефимыч просил еще отсрочки. Вадим был непреклонен. Наконец Березин-старший сложил оружие.
- Я сделал все, чтобы пощадить твои чувства, - сказал он. Вид у него был скорбный. - Мы опоздали, Вадим. Все кончено. Мне было трудно тебе об этом говорить, но ты меня вынуждаешь.
- Что кончено? - холодея, произнес Вадим. - Нет, не говори. Я все равно не поверю! Ты просто не хочешь, чтобы я поехал к Сане.
Петр Ефимыч зашел в кабинет, вернулся и положил перед ним на стол небольшой официальный документ.
- Прости, - тихо сказал он, - мы все равно бы не успели. Он погиб в первую же неделю. Мы только собирались его искать, а он был уже мертв. Это ответ на мой запрос.
Вера пронзительно вскрикнула и упала Ларисе на руки.
Вадим тупо смотрел на листок бумаги, видел буквы, цифры, слова: "Александр Юрьевич Никитин… 28 мая 1985 года…геройски погиб…", какие-то штампы, печати, подписи, потом все слилось в одно голубое, мертвенное пятно. Он встал, пошатываясь прошел в свою комнату и запер за собою дверь.
ГЛАВА 17
Видимо, именно с этого дня и началось его страшное и неуклонное перерождение, словно попал он в тиски беспощадного эпифита-баньяна, который губительно заслонял от него свет и душил в себе все то, что было в нем хорошего. Это перерождение свершалось незаметно, исподволь, шаг за шагом, пока из некогда жизнерадостного, полного счастливых ожиданий юноши он не превратился в опасного и угрюмого Шатуна.
После известия о смерти Сани им овладело полное и стойкое безразличие ко всему происходящему вокруг. Он не разговаривал с родными, никого не хотел видеть и болезненно морщился, когда мама говорила, что пришла Вера и просит его о встрече. Его мозг словно отключился, воздвиг защитное поле между ним и тем, что причиняло невыносимую боль, - он не мог, да и не хотел вспоминать того, что было у него с Верой.
Петр Ефимыч разрывался между работой и домом. Началась перестройка, все шаталось, становилось зыбким, ненадежным, ему приходилось вертеться, чтобы обеспечить свое будущее и будущее семьи, и в то же время необходимо было позаботиться о сыне, который день ото дня пугающе отстранялся от мира.
Связи Березина с криминальными структурами становились все более тесными. Он помогал им и был у них своим человеком, но понимал, что с ними надо держать ухо востро, и оттого не знал покоя. Теперь он часто обращался за помощью к Вадиму.
Ему необходим был человек, которому он мог всецело доверять, и таким человеком мог быть только его родной сын.
Голова у Вадима работала безотказно. Он мог даже в уме производить сложнейшие расчеты и не только математические. Не выходя из-за письменного стола в своей комнате, он помогал отцу успешно вести дела и выпутываться из всевозможных передряг. Это развлекало его, как игра в шахматы. Он делал ход и ждал ответного.
Близился новый учебный год, и Лариса завела об этом разговор с мужем:
- Петя, нам надо что-то делать. Вадим почти два месяца не выходит из дому. Недавно я вскользь упомянула об университете, и он посмотрел на меня как на сумасшедшую.
Боюсь, он не захочет туда возвращаться. Думаю, он напрочь отгородился от всей своей прежней жизни. Что же делать? Позволить ему бросить учебу?
- Ларочка, солнышко, я об этом уже подумал. Муж у тебя для того, чтобы ты ни о чем не беспокоилась. Вадим пережил сильнейшее душевное потрясение. Я разговаривал со специалистами, и мне сказали, что постепенно он оправится. Однако будет лучше, чтобы ничто не напоминало ему об этой истории. Он, кажется, и сам не хочет вспоминать. Он ничего не говорит тебе об Александре?
- Нет, никогда. Правда, недавно он произнес странную фразу, смысл которой остался для меня загадкой. Я принесла ему кофе. Он прижался щекой к моей руке, долго молчал, потом сказал: "Он не должен был вытаскивать меня из болота". И все. Больше мне ничего не удалось от него добиться. Ты не знаешь, что бы это значило?
- Не знаю, - Петр Ефимыч погрузился в раздумье. - Видимо, он все еще тяжело переживает случившееся. Кажется, у вас за огородом было болото. Его мучают какие-то воспоминания.
Так вот, Ларочка, я решил, что нам надо перебираться в Москву. С квартирой уже все улажено. Я нашел обменный вариант с доплатой. Квартира в самом центре, по улице Горького, намного больше, чем у нас. Тебе понравится.
- А как же с работой, Петя?
- Обо мне позаботились мои друзья. Меня назначают директором престижного ресторана, кстати, недалеко от нашего нового места жительства.
- Петя, ты - директор ресторана?!
- А что ты хочешь, Лара? Все трещит по швам, все рушится. Не сегодня-завтра я останусь без работы. Не пугайся: это временно. Надо оглядеться, приспособиться. Посмотрим, куда повернет Горбачев. В конце концов, мои заслуги перед партией всегда останутся при мне. Вадима переведем в МГУ, на экономический. То, что он потерял интерес к физике, мне только на руку. Кому нынче нужны нищие ученые? С его мозгами мы далеко пойдем. Так что я все предусмотрел и все устроил.
Петр Ефимыч пригнулся к Ларисе и, понизив голос, добавил:
- Скажу больше, я даже устроил судьбу Веры.
Лариса отшатнулась от него:
- Помилуй, Петя, Вера не имеет к нам никакого отношения. Оставь ее в покое! Когда надо было вмешаться, ты пальцем не пошевельнул и мне не позволил. И вот результат!
- Но почему не помочь нужному человеку, если есть такая возможность? Сейчас ведь как: ты помог, и тебе помогли. Век такой, милая женушка! Веру, в прошлый ее приход к нам, видел мой знакомый, совсем еще молодой человек, но уже очень и очень богатый. Она произвела на него неизгладимое впечатление. Я вовсе не собираюсь заниматься сводничеством. Он просто пожелал узнать, где ее можно найти. Остальное, как говорится, дело техники.
- Как легко ты распоряжаешься чужими судьбами! Я уверена, что рано или поздно Вадим очнется, выйдет из своей апатии и захочет вернуть себе Веру. Такая любовь, как у него, не проходит бесследно.
- Глупости! Не принимай за большое чувство обычную юношескую влюбленность. Жениться тоже надо с умом. У Веры, кроме ее красоты, больше ничего нет. Мы подберем для Вадима невесту из обеспеченной семьи, такой, с которой будет выгодно породниться. Не смотри на меня так! Ты умная женщина и должна понимать, что болтовня о равенстве и братстве - это фарисейство.
- Но ведь и у меня ничего не было. Раньше ты не рассуждал так приземленно.
- Раньше было другое время. Тогда твое происхождение оказалось самым подходящим. И кроме того, - Петр Ефимыч покрыл поцелуями открытое плечо жены, - кто бы мог устоять против моей несравненной Ларочки!
Вера, отчаявшись достучаться до Вадима, уехала домой на Свирь, но, вернувшись к началу занятий, снова попыталась с ним переговорить. Она вошла в знакомый подъезд, поднялась в лифте на четвертый этаж и нажала кнопку звонка. Дверь открыла незнакомая женщина.
- Березины здесь больше не живут, - сообщила она в ответ на вопрос Веры. - Они переехали в другой город.
- А вы не знаете их адреса? - спросила ошеломленная Вера.
- Понятия не имею, - ответила женщина из Москвы, поменявшаяся квартирой с Березиными.
Предусмотрительный Петр Ефимыч посредством подарков и личной неотразимости заручился ее обещанием не открывать никому их нового места жительства.