…Халтурин никак не рассчитывал найти на месте затюканной, замороченной, сонной, вечно опаздывающей и неухоженной кадровички красивую женщину. Та Женя – неухоженная и сонная – была безопасна как женщина. Эта Женя была обаятельной и притягательной, но знакомство с ней могло осложнить жизнь. Настроение у Халтурина испортилось: красавица – значит, стерва. Значит, будет морочить голову. "Что происходит? Мне не все равно, как выглядит эта девчонка?" – неожиданно осознал он.
Что-то изменилось в нем, но не сейчас, раньше. Как это случилось, Халтурин не заметил, и теперь чувствовал себя жертвой ограбления. Грабительницей оказалась тихушница-кадровичка…
В приемной раздались шаги.
– Евгений Станиславович, – в кабинет стремительно вошла Хаустова – тушь размазана, губы припухшие, вместо локонов – хвост. Маленькая, обиженная девочка.
Убил бы себя за жалость к вероломной девице! Черт знает, что такое! Необъяснимое чувство вины перед этой девочкой стремительно приближалось к критической точке. С какого перепуга? В чем он виноват?
– Евгения Станиславовна, что с вами?
– Вот, – Женька уронила на директорский стол бланки личных дел и талмуд, – вы просили.
Хаустова развернулась и покинула кабинет с такой поспешностью, будто боялась дышать одним воздухом с директором. Халтурин мрачным взглядом проводил Женьку, мысли путались.
В Москве несколько раз ловил себя на том, что Грета рядом, надо только набрать знакомые цифры, но так и не набрал, так и не увиделся с женщиной, при одном имени которой последние пять лет делал стойку.
Уже на обратном пути, испытывая радость от езды по автобану, попытался спокойно разобраться, понять, почему не нашел времени увидеть любимую.
Едва Евгений мысленно произнес слово "любимая", как тут же в сознании вспыхнула догадка: Грета поменяла статус, больше не была любимой!
Темная, иссушающая Халтурина пять долгих лет страсть, прошла, сгинула, как наваждение. Он, наконец, получил свободу от удавки! И что? Оказывается, страшно оказаться на свободе! Страшно снова попасть в хищные лапки какой-нибудь безмозглой, эгоистичной вертихвостки!
"Стоп, – приказал себе Жека, – не все женщины стервы. Не все умеют вертеть мужчинами, не все стремятся подчинить, не все… Интересно, есть кто-то у кадровички или нет?".
На то, чтобы изучить биографию менеджера по кадрам понадобилось полминуты. Оказалось, что Евгения Станиславовна (в девичестве Лебедева) уже пять лет, как состоит в браке с Андреем Тимуровичем Хаустовым.
Муж? Евгений отодвинул бумаги и с озадаченным видом потер лоб.
Странно…Чертовски странно…
В тот вечер, когда у Женьки дома Халтурин вербовал Нинку в осведомители, он присматривался, крутил головой в поисках мужских тапок, курток, сигарет или зажигалок – никаких намеков на присутствие мужчины в доме кадровички не обнаружил. Но у одинокой, молодой и, как на поверку оказалось, красивой женщины наверняка есть мужчина.
"Хорошо, если у нее кто-то есть. Мне голова нужна для работы, больше я себя заморочить никому не дам", – трусливо подумал Халтурин. Посмотрел на часы: собирался уехать пораньше, чтобы купить продуктов в единственном приличном магазине – центральном магазине недалеко от вокзала. Когда, наконец, Агнесса найдет помощницу по хозяйству?
…Халтурин катил тележку, со вкусом выбирая еду.
– Дремучий дядя Женя, – услышал Евгений детский голос.
– Тс-с! Тише, – раздался свистящий шепот за стеллажом с горками консервов. Халтурину как раз нужно было за этот стеллаж – там были выставлены растительные масла.
– Мам, там дремучий дядя Женя, – настаивал детский голос, показавшийся Евгению смутно знакомым.
Наверняка это они – Хаустова с сыном. Однажды Евгений подвозил девушку с работы как раз в эту сторону: детский сад Артема оказался недалеко от универсама.
Евгений выкатил тележку и наткнулся на Хаустовых – маму и сына.
– Здрасте! – радостно приветствовал Евгения Артем.
– Привет, – Халтурин протянул руку.
– Дядя Женя, а ты помнишь, как мы с тобой писали, – освежил память Халтурину парень.
– Тема, закрой рот, – дернула сына Женька и потянула его в сторону от кризис-менеджера.
– Дремучий дядя, – не унимался малыш.
– Это почему же я дремучий? – заинтересовался Халтурин, не отставая от мамаши с ребенком.
– Потому что ругаешься, поэтому дремучий, – оборачиваясь на Халтурина, на бегу сообщил малыш.
Женька тащила Тему к кассам, приговаривая:
– Вот я тебе устрою дома.
– Когда это я ругался? Зачем это вы сына настроили против меня? – Халтурин настиг кадровичу в очереди. Очередь была приличной.
– Не обращайте внимания, это же ребенок, болтает просто, – оправдывалась пунцовая Женька, не поднимая глаз на босса.
– Опять ругаетесь? – надулся Тема. – Мама плакать будет.
– Почему?
– У нее слезки накапливаются, их надо выплакать, – выложил Артем явно бабушкину точку зрения.
Очередь, как назло, не двигалась. Женька, вытянув шею, высматривала кассу, в которой было бы меньше народа.
– Везде одно и то же, – упредил ее Евгений.
Женька кивнула:
– Да.
– Так почему у мамы слезки накапливаются? – Халтурин присел перед Темой и отметил, что малыш на маму не похож. Черные раскосые глаза, смуглый цвет лица, упрямый уже в таком возрасте рот.
Ответить малыш не успел – Женя потянула сына к кассе, выложила из тележки сырки, йогурты, молоко для Темы, кефир для мамы и творог для себя. Пока кассирша сканировала штрих-коды на продуктах, Халтурин выкладывал все из тележки, продолжая беседу с Темой:
– Ты маму жалеешь?
– Да.
– Вместе считать? – Кассирша смотрела на Халтурина.
Только тут Евгений заметил, что горки из его продуктов и продуктов Хаустовой смешались.
– Нет, – Женька сунула разделительную полоску, но Халтурин убрал приспособление с надписью "Следующий покупатель".
– Да, – кивнул Халтурин, – вместе.
– Нет.
Женька не отходила от кассы, совала деньги. Халтурин отводил ее руку и теснил по узкому проходу к выходу. Умудренная кассирша с интересом наблюдала за разыгравшейся сценой: упирающаяся, несчастная девица в видавшем виды пуховике, из которого неравномерно лез пух, как рассада из земли, и роскошный мужчина в дорогой кожаной куртке – силы были неравны.
– Девушка, не задерживайте очередь, – непреклонным тоном попросила кассирша, приняв сторону мужчины.
Когда Халтурин вышел из универсама, кадровичка с сыном ждали его у крыльца. Сердце Халтурина защемило: две казанские сироты. Как они живут? Кто их защищает?
– Евгений Станиславович, – дрожащим от обиды голосом позвала Хаустова.
– Да?
Халтурин, не останавливаясь, повез тележку к машине, Женька с сыном семенила следом, совала сотни:
– Мне не надо ничего, возьмите деньги.
– Евгения Станиславовна, перестаньте, я ваш должник.
– Глупости. Возьмите деньги.
– Будете настаивать, я куплю два килограмма шоколадных конфет и скормлю вашему сыну втайне от вас. Вам куда сейчас? – спросил Халтурин, дождавшись бледной улыбки на лице девушки.
– Домой.
– Где вы живете?
– На Тимирязева, возле музея.
– Садитесь, я подвезу вас.
– Нет, спасибо, мы сами.
– Ма, я хочу с дядей Женей поехать, – заныл Тема.
– Решено, – Халтурин захлопнул багажник и распахнул дверь в салон. – Прошу.
Женьке ничего не оставалось, как загрузиться в "Ниву".
Халтурин завел машину, обернулся к Артему:
– Так почему твоя мама плачет?
– Девчонка, – подняв плечи и разведя в стороны руки, объяснил Тема.
– Маму беречь надо, любить.
– Я люблю.
Тема в доказательство заерзал у Жени на коленях, откинул голову и чмокнул ее куда-то в подбородок.
– Вот, если будешь маму жалеть, она плакать не будет.
– Мам, правда?
– Правда, сынок. – Женька прижала сына и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
Тема еще что-то рассказывал "дремучему дяде", но Женька так и ехала, стараясь не смотреть на Халтурина Евгения Станиславовича, неженатого топ-менеджера с внешностью мистера Бонда.
"Выбрось из головы, пока не поздно! Не будет у тебя никогда и никого, кроме Андрея. Никто вам с Темой не нужен!".
– Приехали. Спасибо, Евгений Станиславович, – увидев свою улицу, задушенным голосом попросила обессиленная в неравной борьбе с собой Женька.
– Это вам спасибо, – ответил Халтурин, обошел машину, подхватил Артема под мышки и опустил на землю.
Опять, как в магазине, подставил ладонь, Тема шлепнул свою сверху. Халтурин стиснул детскую ладошку, встряхнул на радость мальчику, кивнул Женьке, коснувшись ее внимательным, сдержанным взглядом, и уехал.
* * *
…Нинка места себе не находила, целый день представляла, как Женька своим видом до основания потрясет босса.
Наряд придирчиво выбирался и комбинировался из гардеробов обеих подруг.
Мелентьева пожертвовала ради такого случая своим любимым жилетом в крупных цветах нежных пастельных тонов, его только пришлось немного укоротить. Пока решали, какой длины должен быть жилет, чуть не поссорились. Женька настаивала, чтобы он прикрывал бедра, Нинка норовила сделать покороче. Была б ее воля, вообще засунула бы Хаустову в обтягивающее короткое платье с декольте – замахнулась, так бей, собралась потрясать, так потрясай! Сколько той жизни?
Нинка в своей брачной конторе каждый день убеждалась, как короток бабий век, как жестоко обходится природа с женщиной, использует фактически как одноразовый контейнер для выращивания саженца. Использовала – выплюнула, следующий контейнер, использовала – выплюнула… И так без конца. Бросовый материал – бабы. Природа плюет, мужчины плюют. Если еще самой на себя плюнуть – на самом деле превратишься в использованный контейнер на перегоне между станциями "роддом" – "погост". На этой дистанции выигрывает тот, кто не сдается.
Нинка уже не рассчитывала увидеть в глазах подруги проблески жизни, а вот, поди ж ты – Хаустова наконец заискрила. Это были еще робкие, первые искорки, но и этих огоньков оказалось достаточно. Они осветили Женьку изнутри, изменили тембр голоса, цвет глаз, походку – все. "Если Халтурин смог проделать такой фокус – уже не зря приехал в наш городок", – рассуждала про себя Мелентьева, набирая номер телефона подруги.
– Ну как твое дефиле?
В ответ по ту сторону провода раздались всхлипы.
– Женька, ты чего? – запаниковала Нинка. – Он что, не приехал?
– Лучше бы не приезжал совсем! Никогда! – прорыдала подруга.
Нинка, не раздумывая, собралась и поехала к Хаустовой.
Проезжая мимо здания "ИнвестТраста", Мелентьева вспомнила, что они с Божко собирались к нефтяникам в бассейн, набрала банкира:
– Сереж, меня не жди, ужинай сам, я у Женьки.
– Опять? А как же я?
– Ты сильный и взрослый, и у тебя все в порядке. Правда ведь в порядке?
– Нет, не в порядке, – буркнул Божко, – у меня все плохо.
– Что – все?
– У меня суд завтра.
Нинка помолчала, собираясь с мыслями. Завтра Сергей разводится. Интересно, это событие как-то отразится на их отношениях или нет?
– Ты нервничаешь?
– А ты как думаешь?
– Но ты же не плачешь?
– Зачем заранее плакать? После суда буду плакать.
– После суда я буду с тобой, – пообещала Мелентьева и отключилась.
Нинке не на что было жаловаться: пусть не миллионы, но брачное агентство приносило доход, в поклонниках отбоя не было. Не первая, но еще вполне убедительная молодость, здоровье и красота были при ней. Божко баловал, не жадничал, не учил жизни, не придирался. Мелентьева усмехнулась: не особенно-то к ней придерешься, тем более, будучи в примаках. Это, скорее, она придирается к Сергею, но он сносит ее придирки стоически. От безысходности, что ли?
Мысль царапнула душу. Мелентьева велела себе заткнуться, обозвала циничной тварью, въехала во двор дома Хаустовой, припарковала "форд" и забыла, о чем думала, но след от царапины в душе остался.
…Вера Ивановна пыталась читать Теме сказку, Тема все время отвлекался и спрашивал:
– Маме больно?
– Поболит и пройдет, – утешала внука Вера Ивановна.
– А что у мамы болит? – Тема чувствовал, что бабушка знает, но не говорит правду.
– Душа, дорогой, болит, душа.
Внук озадаченно помолчал.
– А что такое душа?
В прихожей раздался звонок. Тема соскочил с дивана, понесся к двери.
– Что с ней? – Нинка, как фельдшер неотложки, с порога взяла состояние больного под контроль.
– Да откуда ж я знаю! – с чувством оскорбленного достоинства произнесла Вера Ивановна. – Как привела Тему из сада, заперлась и рыдает, мне ничего не рассказывает. Я же враг.
– Бросьте, Вера Ивановна, это ваша дочь, между прочим, она и мне не все рассказывает.
– Вся в отца, – прошептала Вера Ивановна, когда за Нинкой закрылась дверь спальни, – ни жалобы, ни сочувствия не дождешься.
Женька уже не рыдал – слезы кончились. Лежала на кровати и ненавидела себя изо всех сил. Перебирала, нанизывала бисером воспоминания: Евгений в кабинете, магазине, в машине, Евгений с Темой, Евгений с ней, везде Евгений, Евгений, Евгений… Господи, ну, зачем он такой хороший?
– Дура, – время от времени произносила Женька в нос.
Губу раскатала, вообразила себя любимой женщиной кризис-менеджера Халтурина, неженатого топ-менеджера с внешностью мистера Бонда.
– Жень, я здесь. – Мелентьева вошла и огляделась.
На кровати валялись отглаженные вчера вечером блузка с воланами (ох, и намучилась Нинка с этими воланами!), брюки и гобеленовый жилет в нежных пастельных тонах.
– Жень, объясни, что произошло? Он обидел тебя?
– Он меня не заметил, – прогундосила Женька. – Вообще, я для него пустое место. Ноль. Кадровичка. Нужна, чтобы приказы печатать.
– Что он сказал?
– Спросил, с чего это я так вырядилась.
– Прямо так и спросил? – ахнула Нинка, с трудом представляя, чтобы такой образованный, породистый, интеллигентный мужчина мог так обидеть женщину.
– Ну, не так, но смысл был этот.
– Давай, без смысла. Излагай факты.
– Факты? Тебе нужны факты? Он выбежал из кабинета, точно я превратилась в лягушку! – слезы брызнули из зареванных глаз, Женька уткнулась в подушку под тяжестью обрушившегося горя.
Мелентьева поняла, что без аптечки Веры Ивановны подругу не спасти.
Сгоняла на кухню, вернулась, протянула Женьке стакан с каплями. В воздухе поплыли запахи валерьянки и корвалола.
– Давай хлопни это, а потом все расскажешь в подробностях.
Подробностей было немного – на пару минут хватило.
Услышав Женькину версию событий, Нинка призвала на помощь весь свой профессиональный и житейский опыт и приступила к психоанализу.
– Жень, он не женат?
– Не-ет, – провыла Женька.
– Разведен?
– Нет!
– Значит, бабник.
– Не знаю!
– Он не пристает ни к кому из ваших? Может, у него роман образовался с кем-то?
– С кем? С Дюймовочкой?
– Так, может, он гомик?
Женька села и уставилась на подругу. Слезы высохли. Как было бы здорово, если бы Халтурин на самом деле оказался…
– Нет, он разговаривал по телефону с какой-то Гретой, – с сожалением вспомнила Женька, – заверял ее, что ничего не забыл.
– Так у него пассия в Москве! – чему-то обрадовалась Нинка. – Отлично! Значит, никуда не денется твой шеф, будет нашим.
– Я не могу. Я уволюсь, – в ужасе от необходимости встречаться с Халтуриным, отбивалась от подруги Женька, – напишу заявление и уйду по собственному желанию.
– Куда уйдешь, Жень? Посмотри, что вокруг делается!
– Полы мыть пойду.
– Где ты эти полы возьмешь? Не будь идиоткой. Все полы давно разобрали пенсионерки и многодетные мамаши. Мы промашку допустили, получился слишком резкий переход от лягушки к Василисе Прекрасной, – рассудила Нинка. – Надо было постепенно приручать нашего зверя. Сначала добавить косметики, потом изменить прическу, потом в ход пустить воланы, после этого – шпильки. А то все сразу, вот он и сдулся. Кстати, шоковое начало – тоже неплохо для романа.
– Нина, я люблю его! Я не смогу!
– Сможешь, подруга. Не ты первая, не ты последняя. Твой шеф потрясен переменами. Судя по его реакции, он испугался. Чего может бояться мужчина? Любви. Мужики вообще жуткие трусы. Миром правят не гормоны, а мужская трусость. Они всего боятся. Боятся полюбить, боятся разлюбить, боятся жениться, боятся разводиться. Боятся одиночества и боятся ответственности. Так-то. Хотят комфорта и безопасности в отношениях. Нельзя было радикально менять тебя – моя ошибка. Надо показать, что ты не опасна, что ты такая же Женька, какой была всегда, только улучшенный образец, модифицированный. Давай пока оставим что-то одно: либо косметику с прической, либо наряды.
– Ничего не надо, никто мне не нужен, – убивалась Женька.
Еще неделю назад Жене казалось, что хуже ее вдовьей судьбы нет и быть не может. Неожиданно выяснилось, что Женя использовала вдовство как щит. Оказалось, она чувствовала себя в безопасности в том состоянии, в котором пребывала после гибели Андрея – в состоянии улитки. Возвращаться к жизни было панически, до потери пульса страшно, как человеку, страдающему акрофобией, прыгать с парашютом. Но Женя все-таки заставила себя высунуться из раковины – и вот, получила наотмашь, с разворота.
– Нин, тебе уборщица не нужна?
– Жень, я скоро сама полы буду мыть у себя в конторе, если еще годик протянется в стране этот ужас. Жених обнищал и обмельчал. Платить за встречи не хочет. Понимаешь? Все не очень хорошо. А на заводе у тебя отличная перспектива.
– Это если завод будет работать.
– Будет. Евгений мужик упрямый и сильный, как северо-восточный средиземноморский ветер – греко. Он вытащит завод, – с убеждением произнесла Нинка, чем еще больше расстроила Хаустову.
– Ниночка, – донесся из комнаты голос Веры Ивановны, – у тебя в сумке телефон звонит.
Нина побежала отвечать на звонок, а Женька снова погрузилась в подробности встречи с Халтуриным и снова принялась казнить себя. Опять глаза заволокло от обиды и стыда, Женька представила, как будет выглядеть завтра, и заморгала, стараясь остановить слезы, но совладать с потоком не могла.
Мелентьева вытащила из сумки трубку – на дисплее светился номер Сергея.