Евгения не удивил визит Мелентьевой. В его богатой опытом жизни ликвидатора бывало и такое – подсылали девочек. От всех других связей его спасала одна – связь с Гретой. Теперь его спасет Женя.
– Тебя послал Божко?
– Ой, как верно сказано! Послал, – радостно кивнула Мелентьева, – только не к тебе, а гораздо дальше. Бросил он меня из-за этого вонючего проекта. Ты, паршивец, оказывается, сделал копии и предоставил их суду? На фиг было меня подставлять? Никому верить нельзя!
– Нин, пойми, для меня это был самый быстрый способ получить проект. Но у партнера Сергея тоже есть экземпляр, и я мог договориться с ним, а не с тобой.
– Да, но ты обратился ко мне, а не к какому-то партнеру! Кстати, кто он?
– Его я не знаю, – развел руками Халтурин и опять ощутил неясную тревогу, будто приблизился к краю пропасти, – а тебя знаю. Ты не переживай, Сергей к тебе вернется, вот увидишь. Остынет и вернется. Кто это сказал: "Вспыльчивые, они отходчивые"?
– Брагинский с Рязановым сказали, – мрачно просветила Халтурина Нинка. – Спасибо, лучше не надо. Меня бабуля учила: если мужик один раз руку поднял на женщину – все, будет держать ее вместо боксерской груши. Но ты не уходи от темы, друг мой. Я уже раструбила о свадьбе, так что придется тебе моим женихом стать. Так-то вот.
Нинка накрутила на руку халтуринский галстук и потянула Евгения к себе.
– Нин, брось, не глупи. Я не могу.
– Пф, – фыркнула Нинка и расхохоталась пьяным смехом. – Чего не можешь? Ой, мочи нет! Чего ты не можешь?
– Не могу я с тобой, – Евгений с опаской поглядывал на хохочущую Мелентьеву. – Я… мне нравится другая девушка, так что извини. Не обижайся.
– Та, москвичка стильная? И где она? Не наблюдаю в упор, – Нинка обвела широким, неровным жестом комнату.
Халтурин вдруг вспомнил об инкарнации: как кстати было бы прямо сейчас превратиться в шмеля и вылететь в форточку. Косясь на гостью, он встал с дивана. Нинка повисела на галстуке и тоже поднялась.
– Один поцелуй брошенной невесте, – куражилась Нинка, сверкая хмельными глазами.
– Братский.
Халтурин дотянулся, чмокнул Мелентьеву в лоб.
– Как покойницу, – возмутилась Нинка, – на вечную память.
В пьяной голове что-то щелкнуло, понеслись воспоминание о веренице брошенных невест, Ника уронила слезу и припала к груди Халтурина, прочертив помадой длинную полосу вишневого цвета.
– Перестань, Нин, Сергей вернется, вот увидишь. Он любит тебя. Все забудется, – неумело утешал Халтурин гостью. Как вообще утешать такую… верзилу? Евгению неожиданно стало весело.
– Угу, – гудела Нинка, хлюпая носом.
От звонка в прихожей Мелентьева перестала выть, в ужасе уставилась на Халтурина и прошептала мокрыми губами:
– Не открывай, он нас убьет.
– Елки, – Халтурин стащил через голову галстук, выдернул из брюк полы рубашки, расстегивая на ходу пуговицы, направился в ванную, чтобы переодеться. – Только этого не хватало.
Требовательный звонок повторился.
Евгений раздумал переодеваться, решив, что промедление будет неверно истолковано Божко, открыл дверь и замер в растерянности – за дверью стояла Женя.
…Женьке не сиделось в доме отдыха. Суд состоялся, и Халтурин наверняка получил нужное решение. Он там, а она – за сто километров от событий, и даже не может его поздравить.
Воспоминания о поцелуе и острая тоска по живому, сильному мужчине стучала в висках, сбивала дыхание.
Желая остаться наедине со своими мыслями, Женька вышла погулять, спустилась в парк, окружающий дом отдыха, и тут же наткнулась на молодоженов. Парочка целовалась в беседке. Метнулась назад – да что за эпидемия? – столкнулась с не менее влюбленной пожилой парой.
И Женька не выдержала – через два с половиной часа они с Верой Ивановной и Артемом были дома.
Женька сразу уединилась с телефоном в своей комнате, но оказалось, что телефон отключен за неуплату – за всеми этими событиями она забыла о коммунальных платежах.
Не находя себе места, покрутилась на кухне, где Вера Ивановна на скорую руку жарила оладьи, чмокнула маму в щеку, от чего мама едва не уронила сковороду – так была потрясена поцелуем, и, заискивая, спросила:
– Мам, я к Нинке поеду?
– Поезжай, – от изумления едва выговорила Вера Ивановна. Она не помнила, когда Женька последний раз собиралась в гости, кажется, за последние три с половиной года это был первый случай.
Женька моментально оделась и выскочила за порог, ощущая себя девочкой-подростком, отпущенной строгими родителями на вечеринку к друзьям.
Накануне Дня народного единства город бурлил, и Женя с болезненной остротой почувствовала себя изолированной от всех и всего, и эта изоляция из спасительной вдруг стала обидной. Потянуло в толчею и суматоху праздника.
Нинки дома не оказалось.
Женька плелась на остановку и с завистью наблюдала, как мимо брел счастливый народ, молодежь, сбившись в кучи, пила пиво, взрывалась смехом. Поседевшие мужчины выгуливали молоденьких любовниц, мамаши семейств тащили необъятные пакеты – впереди четыре праздничных дня, попробуй, наготовь и накорми чад и домочадцев. Никому не было до Женьки дела. Жизнь пульсировала и текла мимо.
В ожидании автобуса, Женька загадала: если придет шестерка, она поедет домой. Если восьмерка – поедет к Халтурину.
Пришла восьмерка.
…Халтурин выглядел немного странно, улыбался криво, точно герпес на губе мешал. Женька никак не могла поймать мечущийся взгляд Халтурина. Евгений хмурился и неуверенно топтался в прихожей.
Но Женя так истосковалась и так была рада его видеть, что не сразу обратила внимание на беспорядок в облике: взлохмаченные волосы и вишневую полосу на расстегнутой рубашке.
– Я, кажется, не вовремя? – Женька охрипла от предчувствия.
– Женя, – подтвердил Халтурин, – я не один.
Сердце ухнуло. Женька огляделась и увидела Нинкины ботфорты и куртку с леопардовой подкладкой – ни с какой другой не спутаешь. И запах. Только сейчас Женьке в нос ударил аромат Нинкиных духов – дерзкий и пикантный.
Только сейчас бросились в глаза смущение Халтурина, расстегнутые пуговицы и взлохмаченные волосы, и уличающий след от вишневой помады – любимой помады Мелентьевой.
Из комнаты нарисовалась пьяная Мелентьева с размазанной тушью:
– О, подруга, – качнулась Нинка, – ты откуда взялась?
Женя задохнулась от ужаса потери, как в ту минуту, когда сестричка в роддоме, вот так же, пряча глаза, сообщила, что Женин муж попал в аварию. Все померкло тогда, звуки и краски ушли из жизни, все остановилось, как в кинокадре, на три с лишним года.
Женя сорвалась с места, кинулась вон из квартиры, не помня себя, сбежала по лестнице и рванула из подъезда.
– Женя! – Халтурин в расстегнутой рубашке и в тапках выскочил на улицу, но Женька свернула за угол дома и кинулась в сторону от остановки – в сквер, чернеющий на фоне вечернего неба.
Около часа Женька, трясясь от озноба, сидела на пеньке среди деревьев и кроме холода ничего не чувствовала.
Через час поднялась и пошла, как ей казалось, в сторону остановки. Выйдя из сквера, Женька поняла, что заблудилась: впереди расстилался пустырь, слева высились краны и мертвые высотки, окруженные строительным забором.
Хаустова повернулась, направляясь на другую сторону, но ее остановил пьяный голос:
– Девушка, огоньку не найдется?
Женька шарахнулась от темного силуэта, прижала сумку и кинулась бежать, не разбирая дороги. Топот и тяжелое дыхание настигли, от толчка в спину Женька упала и проехала по земле лицом.
Хаустова пыталась отвоевать сумку, но бандит окончательно обозлился и стал пинать жертву. Победа досталась грабителю, только когда он оглушил девушку ударом кулака в лицо.
– …Ой, батюшки! – заголосила Вера Ивановна, открыв дверь и опознав собственную дочь.
Женька добиралась домой почти два часа. Странно, что ей вообще удалось в таком виде пробраться через кордоны полиции, охраняющей усиленными нарядами покой граждан в праздничные дни и ночи.
– Доченька, – подвывая, причитала мама, бестолково суетясь вокруг, – давай, снимай пуховик, давай, помогу. Да как же это, да что же это? Тебя все обыскались, я просто места себе не находила.
– Мам, тише, Тему разбудишь, – с трудом разлепила Женя запекшиеся губы, – не надо ему видеть меня такой. Кто звонил?
Снимая ботинки с дочери, Вера Ивановна вспоминала:
– Халтурин звонил два раза, Тема с ним разговаривал, Нинка звонила. Пьяная, по-моему.
Дочь еле держалась на ногах – тело болело, голова лопалась.
– Что с тобой, девочка моя? Давай, вызовем скорую, пусть приедут.
– Мам, давай, я вымоюсь, а там видно будет.
Женька не стала закрывать дверь в ванную на случай, если потеряет сознание – земля уходила из-под ног.
Вера Ивановна, продолжая стенать, вошла и ахнула: живот и бедра Жени покрывали огромные лиловые синяки.
– Меня пинали. – Женька заплакала от унижения, обиды и боли.
Осторожно, как младенца, Вера Ивановна мыла дочь и приговаривала:
– С гуся – вода, с Жени – худоба. Женечка, давай вызовем скорую.
– Давай, – уступила Женька, потому что сознание проваливалось, и накатывала тошнота.
Врач скорой помощи – пожилая женщина в очках с мягким, хорошим лицом, ахнула, почти как Вера Ивановна:
– Детка, это криминал, придется вас забирать.
Вера Ивановна затрясла головой:
– Забирайте, забирайте, куда ж ее дома такую оставлять.
Преодолевая дурноту, Женька оделась, взяла пакет, который мама собрала под диктовку фельдшерицы, и, поддерживаемая женщинами с обеих сторон спустилась к машине.
– Мама, – Женька остановилась перед открытыми дверями "Скорой", – не говори ничего Нине и Евгению Станиславовичу. Не звони им, а если будут спрашивать, скажи, уехала к какой-нибудь дальней родне, или…. в общем, придумай что-нибудь. Пожалуйста, очень тебя прошу.
– Хорошо, – рассеянно обещала Вера Ивановна, непривычно соглашаясь с дочерью.
* * *
…Женька исчезла из вида стремительно. Пока Халтурин, теряя скорость из-за шлепанцев, добежал до угла дома, за углом обнаружилась только одна девушка, но это была не Женя, хотя пуховик и ботинки, и рост – все казалось похожим.
Евгений обежал дом и вернулся в квартиру злой и грязный – когда бежал, забрызгал грязью брюки и даже рубашку на спине.
Мелентьева пила водку, плакала, сморкалась в полотенце, и на все плевала, потому что уже перешла в другое измерение.
Халтурин вызвал такси, затолкал почти бесчувственную Мелентьеву в машину, и приплатил недовольному водителю, чтобы доставил пассажирку до порога.
Вернулся домой и стал звонить Хаустовой.
Трубку снял Тема. Мальчик со всеми подробностями, обстоятельно изложил Халтурину, как они с мамой и бабушкой отдыхали, как вернулись из дома отдыха и чем занимаются – испекли оладьи и теперь лепят вареники.
– Артем, пригласи маму к телефону, – попросил Халтурин, получив исчерпывающую информацию обо всех Хаустовых за последние три дня.
– А мамы нет.
– Давно?
– Давным-давно, – печально вздохнул Артем.
Евгений был уверен, что Женя не хочет с ним говорить. Ведь совершенно очевидно, что она подумала на их с Мелентьевой счет… А что еще можно подумать?
"И почему ты так по-идиотски повел себя? – изводил себя Евгений. На самом же деле ничего не было! Если б ты не мямлил что-то невразумительное, а сразу предложил Жене войти, все бы обошлось".
А как было не мямлить, если рубашка расстегнула, в помаде, волосы всклокочены. Спасибо Мелентьевой…Эта красотка успела полбутылки водки почти без закуски выхлестать, и к приходу Жени вообще ничего не соображала.
Халтурин не заметил, как включил утюг и приступил к глажке.
Еще дважды Евгений пытался поговорить с Женей, но всякий раз Тема ему отвечал, что мамы нет.
Завтра Мелентьеву придется притащить за шкирку, пусть подтвердит, что ничего не было. Да и не могло быть! "Эта дылда вообще не в моем вкусе! Пусть радуется, что Божко запал на нее. Ах, да, что-то Мелентьева говорила, будто банкир бросил ее".
Через час все рубашки были выглажены, Евгений посмотрел на часы: одиннадцать… "Почему ты еще дома? – с удивление спросил себя Евгений. – Чего ты ждешь? Надо сегодня, сейчас устранить глупейшее недоразумение. Нельзя все оставлять, как есть. Потом будет поздно. Ты сейчас поедешь и все объяснишь".
…Дверь открыла пожилая женщина с испуганным лицом и пушистыми седыми волосами.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Халтурину показалось, что женщина плакала, но отвлекаться на посторонние мысли не хотелось. Сейчас главное – объяснить Жене, что она ошиблась.
– Вы мама Жени?
– Да, я мама.
Последовал короткий кивок, который живо напомнил Халтурину Женю.
– Вас как зовут?
Раздумывая, женщина оценивала позднего гостя: стоит или не стоит он ее доверия? Сомнения разрешились в пользу Халтурина.
– Вера Ивановна.
– Вера Ивановна, я Халтурин. Извините, что так поздно. Пригласите, пожалуйста, Женю. У меня неотложное дело.
Опять женщина погрузилась в раздумья. Евгений уже еле сдерживался: чего она медлит?
– Женя в больнице, – после паузы, показавшейся Халтурину невыносимой, сообщила Вера Ивановна и зашмыгала носом.
– Как? Что случилось?
– На нее напал грабитель, – всхлипнула Женькина мама и снова поразила сходством с дочерью, – избил и отнял сумку. Женю скорая увезла.
Стены качнулись, Халтурин ухватился за дверной косяк:
– Женя пришла домой после этого?
– Да, пришла. На нее страшно смотреть было! – Вера Ивановна перестала сдерживать слезы.
– А куда увезли Женю? – Натура Евгения требовала действий. Если Женя в больнице, значит, он будет рядом.
– В городскую.
– Вера Ивановна, я сейчас съезжу, все узнаю, потом позвоню вам, расскажу, как у Жени дела.
– Спасибо. Ой, Евгений Станиславович, – спохватилась измученная страхами Вера Ивановна, – Женя просила вам не говорить ничего. Я забыла с расстройства.
– Я вас не выдам.
– А как же вы узнали, что она в больнице?
– Скажу, у меня там друг лежит, – придумал на ходу Евгений, – так что вы останетесь вне подозрений.
Когда Евгений нашел Женьку, она уже спала.
Боясь разбудить девушку взглядом, он дошел до кровати, всмотрелся в разбитое, опухшее до неузнаваемости лицо с напряженно нахмуренным лбом.
Халтурину хватило минуты, чтобы возненавидеть себя. Ужас сжал сердце: вдруг ее изнасиловали? Присев на угол кровати, Евгений уронил голову на руки и сразу понял, что нужно делать: "Я женюсь на Жене, я должен как-то искупить свою вину. Это и будет расплата".
– Идемте, – позвал Евгения доктор, – завтра приходите, сможете поговорить с ней.
Евгений не хотел знать, совершил преступник насилие, или нет: на его решение жениться это не повлияет, но Женя – ей будет неприятно узнать, что Халтурин наводил справки.
– Док, скажите, что у Хаустовой с лицом?
– Да ничего страшного, если не загноится, даже следа не останется. В худшем случае, пятно будет, но в наше время это не проблема.
– Может, какие-то лекарства нужны? Я готов.
– А вы, собственно, кто будете?
– Я ее шеф.
– А-а, шеф! – многозначительно, явно намекая на служебный роман, дернул подбородком доктор, – да, вы не волнуйтесь. Сотрясение легкое, побои. В принципе, девушке повезло. Через пару дней выпишем, дома полежит и будет как новая.
* * *
…Женька проснулась поздно, взяла пакет с мылом, зубной щеткой и пастой, села в кровати, подождала, когда голова перестанет кружиться, и побрела на поиски туалета.
Зеркала в туалете не оказалось, и Женька, осторожно ощупав лицо с марлевыми тампонами на лбу и щеке, поставила крест на всей дальнейшей жизни.
"Все кончено, все кончено, все кончено", – билась испуганной птицей одна-единственная мысль. Женька присела – ноги не держали.
Дверь в туалет распахнулась, Женька тут же услышала крик:
– Больная, что с вами?
Навстречу Жене торопилась медсестра – хмурое существо с внушительными формами.
– Умываюсь.
– Слезами умываетесь? Подумаешь – царапина на щеке. Все до свадьбы заживет. Голова кружится?
– Немного, – пролепетала Женя.
– Лежите больше, чтоб хуже не стало. Кстати, к вам пришли.
– Кто?
– Не знаю, женщина пожилая.
– Мама, наверное.
– Поднимайтесь.
Медсестра подхватила Женьку под локти, легко поставила на ноги.
– Все хорошо?
– Все хорошо, – покорно согласилась больная.
Выдавила пасту на щетку, сунула в рот, повозила, собрала все в пакет и вернулась в палату.
– Женечка, ты как? – Вера Ивановна устремилась навстречу дочери, заглянула в лицо. – Как себя чувствуешь?
– Нормально.
– Что говорит врач?
– Не знаю, я только недавно проснулась, врача еще не видела. Как там Артемка?
– Я ему ничего не говорила, утром в сад отвела. – Вера Ивановна всмотрелась в глаза дочери. – Ты что, плакала?
– Мам, – Женя заморгала, – мне никто не звонил?
– Звонили, Женечка, и Евгений Станиславович звонил, и Нинка звонила.
Вера Ивановна еще по пути в больницу дала себе слово не проговориться, не выдать Халтурина, а заодно и себя.
– И что ты им сказала?
– Как ты и просила: что ты уехала к родне.
…Мелентьева, ни на минуту не поверив в несуществующую родню, набрала рабочий номер Халтурина и, услышав его голос в трубке, простонала:
– Слушай, а что вчера было? Ни черта не помню.
– А, привет, – Евгений усмехнулся. – Не помнишь, как вынуждала меня жениться на себе?
– Врешь!
– Если бы.
– Господи! Жениться?
– Именно.
– Кошмар. А Женька мне приснилась или на самом деле приходила?
– На самом деле приходила.
– И что потом?
– Потом она убежала, нарвалась на грабителя, он ее избил и сумку отнял.
– Ой, ужас, – Нинка ощупала голову – в голове стоял равномерный гул, как в улье. – Ты был у нее?
– Да, ездил, – при воспоминании о Жене желание разговаривать с Мелентьевой пропало.
– Ну?
– Она спала, и меня не видела. Хотя, наверное, к лучшему.
– Я поняла, – проскрипела Нинка, – еще одна проблема. Все, между прочим, из-за тебя.
– Я знаю, – с покорностью согласился Халтурин.
В голове у Мелентьевой все завертелось, как в барабане стиральной машинки, она попыталась угадать причину халтуринского покаяния, но мысли ускользали.
– Что, все так плохо?
– А ты как думаешь? Женя решила, что между нами…, короче, она все не так поняла.
– Думаю, тебя надо депортировать, и все наладится.
– У меня другие планы. Скажи, я нравлюсь Жене? – Халтурин решил привлечь Нинку в сообщники.
– Уже не знаю. У меня сведения недельной давности.
– А неделю назад как было?
– Неделю назад нравился.
В голове выстрелило, Нинка издала тихий стон:
– Халтурин, я не в состоянии разговаривать. Я позже перезвоню, может, вместе в больницу поедем?