* * *
Прогноз погоды обещал дождь и порывистый ветер. Осень выдула все тепло. Отопление еще не включили – власти ждали, когда отрицательные температуры установятся.
Женя планировала заклеить в субботу и воскресенье щели на окнах, но выходные опять провела на работе. Из щелей тянуло так, что шторы качались. Дома было сыро и холодно, и Женька прежде, чем уложить Тему спать, согревала постель грелкой.
– Мам, может, ты заклеишь окно в детской? –зная ответ, не удержалась, зачем-то попросила Женя.
– У меня совсем нога разболелась. Мы с Иришкой погуляли немного, и все – не могу стоять.
– Спасибо, что не отказала, – сорвалась Женя и опять начала увещевать совесть.
"Это твоя мама, пожилой больной человек. Наберись терпения. Что ты будешь делать, когда ее не станет?".
Однако у Жени было чувство, что мама отзеркаливала ее мысли: "Я же мама. Пусть она наберется терпения. Что она будет делать, когда меня не станет?".
Самоугрызаться не было времени. Вообще, как-то получилось, что печалиться о прошлом, тосковать об Андрее и корчиться от жалости к себе времени совсем не осталось.
Женька семь дней в неделю проводила на работе, островки свободного времени посвящала Теме и необременительному хозяйству.
В прошлое воскресенье Женя составляла список людей для работы на заводе с сознанием, что вершит судьбы. "Список Халтурина" – окрестила она эту бумагу.
Вот, например, Клещ Михаил Степанович.
Хаустова помнила Клеща с первого дня работы в кадрах. Он принес заявление на отпуск и попросил посчитать, когда ему выходить на работу. Женька села в лужу, перепутав рабочие и календарные дни.
Хаустова внесла Клеща в "Список Халтурина" под номером сто тридцать и не без самодовольства подумала: "Этот останется на заводе".
Или вот, Иван Лопатюк. Такой шелкограф отличный. Чашку подарил авторскую на Восьмое марта расписанную, под гжель, окисью кобальта. Большие синие цветы на белом и кайма по канту. Талантливый парень. Семья у него, двое детей маленьких. "Остается", – решала Женя.
Список Халтурина, как список Шиндлера, давался слезами и кровью.
Оставить за воротами старых мастеров у Жени тоже рука не поднималась. Не поднималась рука и на молодых. Что они будут делать? Чем заниматься? В небольшом городе фарфоро-фаянсовый завод – одно из крупнейших предприятий. Многодетные семьи и династии заводские – куда им деваться? На улицу? В неоплаченный отпуск?
Женька не представляла, за что взялась. Когда список был окончен, у нее болело все внутри.
А когда она услышала от Халтурина, что надо еще "подсократить", вышла из кабинета директора убитая его равнодушием.
– Евгения Станиславовна, я вас понимаю, – убеждал Женю Халтурин, спустя минуту, – просто по-другому не получится. Верьте мне. Если сейчас мы все сделаем правильно, через год все будет лучше, чем было. Если струсим – ничего не будет.
"MBI в первую очередь, – добавил он про себя. – Если провалю этот проект, мне везде дорога будет заказана".
Сказать по правде, Евгений меньше всего думал о людях. Да, живые, да, жалко. Но, как говорится, ничего личного…
В конце концов, для них все и делается. Просто так случилось, что личные цели Халтурина сошлись с общественными на этом фарфоровом предприятии. Настроение портила недоверчивая и упрямая кадровичка. Устроила представление: обмороки, слезы, вздохи по поводу специалистов.
– С кем же вы останетесь? – билась Женя, пытаясь достучаться до Халтурина. – Кто же будет делать "сервизы для царской семьи", если вы уволите лучших?
– Лучшие потребуют зарплату министра. Мы спасаем предприятие, а не сопли вытираем.
– Вам нужны профи с запросами учеников?
– Вы абсолютно верно подметили! Именно такие мне и нужны.
– Пригласите китайцев или албанцев.
– Понадобится – пригласим.
– Да поймите, – неожиданно для себя заводилась Женя, – никто не будет ждать, пока завод заработает. Разбегутся люди, где искать будете?
– Не преувеличивайте. Свято место пусто не бывает, – цинично заявлял Халтурин, – придут другие.
Недельная война закончилась Женькиной капитуляцией.
Единственное, с чем Женька была полностью согласна – с необходимостью самым беспощадным образом освободиться от прогульщиков и пьяниц. Пришлось поохотиться, чтобы подловить каждого на неоднократном нарушении – хоть какая-то экономия для завода.
Женя даже не заметила, как заразилась идеей кризис-менеджера. А вдруг у него на самом деле получится сберечь их посудную лавку?
Что-то такое было в Халтурине, что не оставляло равнодушным. Да, он смотрел сквозь людей, куда-то мимо, но уже больше месяца работал, как каторжный, без выходных, приходил первым и уходил последним, другие и для себя так не стараются.
Однажды Женя поймала себя на том, что думает об управляющем совсем как о человеке: "Интересно, он живет один? Отсутствие печати в паспорте ничего не значит, наверное, есть какая-то женщина, которая готовит Халтурину, убирает, стирает? Иначе его надолго не хватит".
…Халтурин как раз меньше всего беспокоился о бытовых проблемах.
После драки возле гостиницы Жека переехал на съемную квартиру и купил машину – подержанную, но в хорошем состоянии, с небольшим пробегом "Ниву", которой не страшны были весенняя распутица и снежные заносы.
Раз в неделю, в воскресенье, Халтурин отправлялся на рынок, покупал вырезку, разделывал на порции и замораживал.
"Ничего, парное мясо будет в Англии", – обещал он себе. Утром, перед работой, перекладывал порцию из морозильника в нижнее отделение холодильника (мясо не любит быстрой разморозки) и уезжал на завод.
Вечером оттаявший кусок отбивал, солил, перчил и бросал на сковороду. Иногда лучком приправлял.
Грязное белье Евгений аккуратно засовывал под ванную, постельное и полотенца каждую неделю покупал новые. Пока под ванной еще было место…Хватало забот с рубашками, трусами и носками – неглаженые вещи ворохом лежали на гладильной доске. Евгений гладил одну рубашку, надевал, остальные ждали своего часа и превращались в сухари.
Никакого алкоголя в доме не было: Халтурин был принципиальным трезвенником.
В ресторанах, где, как правило, за сытой беседой решались судьбы, он пил воду.
На первом курсе института Жека мог оттянуться пивком.
Как-то по чистой случайности в руки зеленому студенту попал фильм с лекцией профессора Жданова, и, ошеломленный удручающими фактами, Халтурин решил: все, пока не родит ребенка – ни капли спиртного. С ребенком затянулось, зато получилась маленькая репетиция характера.
Напряжение Жека снимал на тренажерах, в бассейне и верхом на "Ямахе". Теперь, когда ездить на мотоцикле стало холодно, Жека гонял на "Ниве". Быстрая езда успокаивала Халтурина. Дорога на завод обычно была свободна, и Халтурин разгонял "Ниву" до предела, вспоминая гонки внедорожников, в которых он принимал участие еще в студенчестве.
В период сумасшедшей любви к чужой жене, когда Халтурин по всем признакам нуждался в госпитализации, мама упросила сына найти способ уехать из Москвы хотя бы на время. Способ нашелся.
С мамой Жека дружил, между ними все время происходил интеллектуальный обмен. Сын читал книжки по рекомендации мамы, а мама смотрела фильмы, которые он ей подсовывал. Были общие любимые избранные места – эпизоды, цитаты, строчки из стихов. Часто подшучивали друг над другом, бывало, злились друг на друга, но все заканчивалось миром.
Мама давала советы. Иногда – настоятельные советы.
К слову сказать, матушка все время предлагала помощь, рвалась приехать к Жеке, чтобы бытовые хлопоты не отвлекали сына от Великой Цели.
Маму о помощи просить было стыдно, и Евгений попросил Агнессу найти помощницу по дому, чтобы он "не женился на первой встречной".
Агнесса Павловна обещала что-нибудь придумать, чтобы директор не женился. Да еще на первой встречной.
* * *
…Нинка нагрянула, как обычно, без предупреждения. По кухне поплыл запах гриля, деликатесных колбас и фруктов. На столе появилось вино.
Женька с интересом смотрела на дары.
– У меня произошли перемены в личной жизни. Крутые и кардинальные,
– внесла ясность Нинэль, – мне нужно обрести внутреннюю гармонию и освободить скрытую энергию. Или наоборот: сначала освободить, потом обрести. Короче, сейчас мы этим займемся.
– У тебя все перемены крутые и кардинальные, – отмахнулась Женька, – и ты постоянно высвобождаешь энергию, так что скрытой давно не осталось.
– Все это фигня в сравнении с тем, что творится сейчас. Меня лишили привычного состояния покоя и уверенности.
– Это может означать только одно: кто-то ограничил твою тягу к мужчинам.
Нинэль откупорила бутылку вина, наполнила стаканы и предложила тост:
– Все-таки самая плохая женщина лучше самого хорошего мужчины. За женщин.
Пока Женя готовила закуску, жарила картошку, Нинка молча напивалась.
– Что случилось, ты чего такая тихая? – выпроводив сына к маме, затормошила Женя подругу.
– Слушай, я влипла. У меня уже второй месяц живет любовник. Ушел от жены. Точнее, жена его выставила, они делят имущество, и он теперь живет у меня.
– И?
– Это ужасно! – призналась Нинка.
– А кто он такой?
– Банкир.
– Круто!
– Ни фига не круто. Каждый день заказывает в ресторане ужин. Я растолстела, как бегемот, ни в одно платье не влезаю, а он ржет и подсовывает торты и пирожные. И так каждый вечер.
– Может, тебе съездить куда-то?
– Ты что? В такое время оставить бизнес?
Нинка разрезала яблоко, очистила банан, хурму, апельсин, все порезала, перемешала в тарелке и принялась есть, каждой клеткой ощущая, как ее организм насыщается витаминами, глюкозой и клетчаткой вместо белков и жиров, которые предпочитал банкир.
– А где он сейчас?
– Не знаю. На работе, наверное. Кстати, у него какие-то заморочки с вашим заводом.
– С нашим?
– Ага.
– Ты точно знаешь?
– Точно. Он при мне говорил по телефону, сказал кому-то, что еще пару дней, и можно заказывать панихиду по заводу. Я, говорит, этому топ-менеджеру Чубайсу уже объяснил, что он должен делать, так что ни о чем не беспокойтесь, несите в архитектуру план застройки.
– Так и сказал? – На Женьку навалилось предчувствие.
Полгода назад на юбилее Куколева Хаустова слышала, как юбиляр жаловался какому-то чиновнику из местной администрации на банкиров. Ничего определенного, просто в разговоре несколько раз мелькнуло слово "участок". Неужели банкир положил глаз на землю, которую завод арендует у города?
Место на самом деле было сказочным – на холме. Стоило пройти до конца огороженной заводской территории, как трасса, шум больших машин, суета и неприятности оставались позади. Женька знала тайную тропу через лаз в заборе, которая вела прямо в сказку.
Холм спускался к речке с притоком. За речкой начиналась лесополоса.
Женя не любила мрачных, девственных лесов и беспокойных широких рек, а здесь все было на ее вкус: редколесье и ручей вносили в пейзаж легкость.
Женька садилась и разглядывала камни на дне, по которым журчала, перекатываясь, вода, слушала птиц, жевала бутерброд и рассматривала козявок. Мысли становились "простенькими-простенькими, коротенькими-коротенькими", как у Буратино, текли вяло и не причиняли страданий – релакс в чистом виде. Сидела бы и смотрела. День, месяц, годы.
Если бы Женя была директором и если бы ей предложили участие…
Женя бы точно не удержалась от соблазна заработать. Свернула бы к черту посудную лавку, уволила бы рабочих и швырнула к ногам банкиров кусок земли. А ББ? Почему он этого жука-банкира назвал клопом и прохиндеем. Выходит, не устоял ББ? А если устоял? Тогда как у банкиров получилось разорить завод? Или все дело в этом мистификаторе-управляющем?
Хаустова представила, как рушат здание их завода, как бульдозеры сгребают строительный мусор в кучи, оперативно все это грузят и вывозят на свалку. Неделя – и ровное место. Только на чужих кухнях затеряются и какое-то время будут напоминать о заводе тарелки, кофейные и чайные сервизы с эмблемой на обратной стороне – топтыжкой. Потом и эти тарелки с чашками превратятся в черепки.
Женя испытала такую горечь, что сама испугалась. Неужели все напрасно? Неужели зря Халтурин врубился в самую гущу вражеских полков?
В виде вражеских полков Женька представляла долги завода. Халтурин на боевом коне, в рыцарских доспехах с мечом и щитом сражался один против всех. Неужели ничего не выйдет у Евгения (Женька впервые назвала кризисного управляющего по имени), неужели банкир все снесет и расчистит площадку под застройку?
От избытка чувств Женя помотала головой и поняла, что готова сорваться с места и ехать к Халтурину, передавать агентурные данные. Посмотрела на часы – девять вечера. Еще не поздно.
– Нин, мне надо уйти.
– Ты бросишь меня в таком состоянии?
– Во-первых, я быстро, а во-вторых, не такое уж у тебя безнадежное состояние. Вы пока посидите с Темой, почитайте книжки, а я съезжу к одному человеку и вернусь.
Через две минуты острых дебатов Нинка с обреченным видом забрала фруктовый салат и побрела в комнату к Артемке, а Женя собралась за сорок пять секунд, как на армейское построение, и выскочила из дома.
Точный адрес управляющего Хаустова не знала, но знала дом, где он снимал квартиру.
На днях Халтурин подвозил Женю в детский сад. Они засиделись над документами, Женя глянула на часы и пришла в ужас:
– Ой, я за сыном опоздала, – голос у Женьки сорвался, – он там один и уже небось ревет.
– Одевайтесь, я вас отвезу, – распорядился Халтурин.
Всю дорогу Женька с независимым видом рассматривала быстро темнеющие сумерки за окном. Дорога от завода до города почти не освещалась.
Вечер неожиданно показался Женьке томным, она вдруг ощутила свое молодое тело, каждую клеточку. Захотелось плакать.
Халтурин включил радиомагнитолу, поискал радиостанции, остановился на интеллигентной "Семь на семи холмах", и до самого детсада, испытывая неловкость, оба молчали. Только когда проезжали мимо нового микрорайона, Халтурин, показал на окна углового пятиэтажного дома:
– Я здесь теперь живу.
Женя тогда посмотрела на два оконных пятна – единственные темные во всем доме. Кажется, это был третий этаж. Или четвертый. Придется искать.
Хаустовой повезло, автобус ждать не пришлось. Через пятнадцать минут Женька входила во двор одной из новостроек.
Халтуринский подъезд Женя определила сразу: напротив входа стояла "Нива" управляющего. Доехав на лифте до третьего этажа, Хаустова припомнила, на какую сторону выходят окна, сориентировалась по квартирам.
Выбрав правую сторону, прислушалась к шуму за дверью. За одной слышался детский визг, за другой стояла тишина. Интуиция подсказала, что за этой тишиной она найдет Халтурина, и Женя вдавила кнопку звонка.