Очень возможно, что познакомили московитов XVI столетия с этим продуктом западноевропейские или прибалтийские купцы. Во всяком случае, до 1474 года именно немецкие торговцы привозили спиртное в Псков; только в этом году новый торговый договор прекратил эту практику, "и оттоле преста корчма немецкая". Новгородские купцы также покупали вина за рубежом, а когда в 1522 году власти Новгорода потребовали у таллинского магистрата уплатить долг русским купцам, в перечне имущества упоминались и "бочки вина горячего". В XVII веке статьей импорта из Швеции стало оборудование для винокурения - медные кубы и "винокурные трубы".
В начале XVI века появилось и слово "водка", но употреблялось для обозначения спиртовых настоек в качестве медицинского препарата. Такие "водки" в Москве настаивались на естественном сырье, имевшем лечебные свойства. Их готовили в специальном учреждении - Аптекарском приказе, учрежденном в конце столетия, имевшем соответствующую аппаратуру. Страждущие подавали челобитные о пользовании такими лекарствами: "Вели, государь, мне дать для моей головной болезни из своей государьской оптеки водок: свороборинной, буквишной, кроловы, мятовые, финиколевой". Водку как алкогольный напиток в течение нескольких столетий называли "хлебным вином"; во всяком случае, эти названия свободно заменяли друг друга. Официальное признание термина "водка" для продукта винокуренного производства произошло в 1751 году с выходом указа о том, "кому дозволено иметь кубы для двоения водок". Так или иначе, новый напиток быстро вошел в употребление.
Составленный в середине XVI века "Домострой" - свод правил ведения хозяйства и быта зажиточного русского горожанина ("имеет в себе вещи полезны, поучение и наказание всякому християнину") - уже хорошо знал процесс винокурения и давал наставления. Если варить пиво хозяин мог поручить слугам, то мед сытить и вино курить надлежало лично: "Самому ж неотступно быти, или кто верен и прям, тому приказати… а у перепуска (перегонки. - И. К., Е. Н.) потому ж смечать колке ис котла укурит первого и среднего, и последнего". Готовую водку (здесь она называлась и вином, и "аракой") рекомендовалось ни в коем случае не доверять жене и тем более "упьянчивым" слугам, а хранить "в опришенном погребе за замком", а пиво и мед - во льду под контролем самого главы семьи: "А на погреб и на ледник и в сушило и в житницы без себя никакова не пущати, везде самому отдавати и отмерите и отвесити и скольке кому чего дасть, то все записати".
"Домострой" содержит описание технологии приготовления своеобразного "коктейля", подававшегося в домах по случаю церковного праздника, свадьбы, крестин, дней поминовений, посещения игумена или неожиданного приезда гостей: смесь меда, мускатного ореха, гвоздики и благовоний "в печи подварив, в оловеники (оловянную посуду. - И. К., Е. Н.) покласти или в бочечки, в горячее вино, а вишневого морсу и малинового… а в ыной патоки готовой".
Хозяйке дома предписывалось гостей "потчивати питием как пригожа, а самой пьяново пития хмелново не пити". "Домострой" предостерегал и гостей от неумеренного употребления водки, ведь после пира можно было не добраться домой: "Ты на пути уснешь, а до дому не доидеши, и постражеши и горше прежнего, соимут с тебя и все платие и што имаши с собою, и не оставят ни срачицы. Аще ли не истрезвишися и конечным упиешися… с телом душу отщетиши; мнози пияни от вина умирают и на пути озябают".
Пройдет еще сто лет - и этот продукт получит гораздо более широкую известность, и заезжие иностранцы будут называть его "любимейшим напитком" русских.
Явление кабака народу
Посол Герберштейн сообщал, что великий князь Московский Василий III "выстроил своим телохранителям новый город Нали" - стрелецкую слободу Наливки (в районе улицы Большая Якиманка) и разрешил им свободное изготовление вина. Однако право на изготовление крепкого питья недолго оставалось только формой поощрения верных слуг. Теперь власть решила сама продавать водку под старой вывеской "корчмы", а возможно, и использовала уже имевшиеся заведения.
Летописный отрывок XVI столетия донес до нас рассказ о введении таких учреждений в Новгороде в 1543 году: "Прислал князь великий Иван Васильевич в Великий Новгород Ивана Дмитриевича Кривого, и он устроил в Новгороде 8 корчемных дворов". Правда, первые опыты открытия казенных питейных домов не всегда проходили удачно. После просьб новгородского архиепископа Феодосия, обеспокоенного ростом преступности - грабежей и убийств, - московское правительство в 1547 году "отставило" корчмы в Новгороде. Вместо них "давали по концам и по улицам старостам на 50 человек 2 бочки пива, да б ведер меду, да вина горького полтора ведра на разруб", то есть стали распределять спиртное через выборных представителей низовой администрации.
Как внедрялись питейные новшества в других частях Московского царства, мы не знаем, но в итоге государственных усилий появился русский кабак. Многие авторы связывают рождение кабака с учреждением в 1565 году Иваном Грозным (1533- 1584) опричнины и похождениями опричной братии. Однако впервые такое название встречается в документе 1563 года, а к концу века становится традиционным обозначением казенного питейного дома. Не вполне понятно и происхождение самого термина: филологи полагают возможным заимствование и из тюркских языков, и из нижненемецкого диалекта.
Возможно, поначалу открывать кабаки могли и частные лица. Во всяком случае, служивший в России при Иване Грозном немец-авантюрист Генрих Штаден, по его собственному признанию, нажил хорошие деньги, поскольку "шинковал пивом, медом и вином". О том, что кабаки в России "царь иногда отдает на откуп, а иногда жалует на год или на два какому-нибудь князю или дворянину в награду за его заслуги", сообщал побывавший в 1557-1558 годах в Москве агент английской Московской компании Антоний Дженкинсон.
И позднее, в документах XVI-XVII столетий, упоминаются частные питейные заведения, которые, случалось, жаловались царем дворянам вкупе с поместьем или вотчиной. Но со времени Ивана Грозного такое право являлось привилегией и подтверждалось специальной грамотой - вроде той, которую в январе 1573 года получил служилый татарский князь Еникей Тенишевич, пожалованный "за его Еникееву и за сына его, Собак мурзину, к нам службу в Темникове кабаком, что ныне за царем Саинбулатом Бекбулатовичем". Из текста этого документа следует, что род князя владел кабаком "изстари", пока он каким-то образом не перешел в руки другого служилого хана, ставшего в 1575 году по воле грозного царя марионеточным "великим князем всея Руси".
До середины XVII века знатные особы имели привилегию владеть частными кабаками и охотно ею пользовались - как, например, князь Иван Лобанов-Ростовский, выпрашивавший в 1651 году у царя Алексея Михайловича (1645-1676): "Крестьянишкам моим ездить в город далече. Пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, в моих вотчинках устроить торжишко и кабачишко". Обычно такую милость получали лица из ближайшего окружения царя, но иногда за особые заслуги она давалась в награду.
Так получил кабак знаменитый нижегородец Козьма Минин, ставший при Романовых думным дворянином и хозяином нижегородских вотчин. Владельцем нескольких кабаков был его сподвижник воевода Дмитрий Михайлович Пожарский, включивший их в перечень собственности в своем завещании. "Марчюковские кабаки" он отписал своей жене, а сына Петра благословил вотчинами: "в Суздальском уезде селом с кабаком, и с тамгою, и с перевозом, и с мельницею, что ему дано в вотчину из моево ж поместья, да и моя вотчина, что ис тех же Мытцких деревень взято ему. А что осталось в поместье за вотчиною, и то ему ж… Да ему ж в Нижегородцком уезде у Балахны селцо Кубенцово с кабаком, и с тамгою, и с ухватом да на Балахне варница соленая". Однако князь сознавал греховность питейного богатства и перед смертью распорядился "кабацкими доходы меня не поминать; хотя в то число займовать, а опосле платить не из кабацких же доходов".
Но разрешения на содержание частных кабаков скоро стали исключением - особым знаком царской милости. Обычной привилегией служилых дворян было право на винокурение. Вот и просили в 1615 году ливенские дети боярские о разрешении им "вино курить и пиво варить безъявочно и безпошлинно" по причине тяжести своей службы: "А мы, холопы твои, люди одинакие, а места наши украинныя и безпрестанна мы бываем на твоих, государевых, службах и воды пьем из разных степных рек, и от разных вод нам, холопем твоим, чинятца скорби и без питья нам, холопем твоим, быть нельзя". Измученным водой ливенцам разрешили гнать вино, чтобы им "от скорбей вконец не погибнуть", но ни в коем разе не на продажу.
В условиях постоянных финансовых затруднений и необходимости содержать значительную армию правительство стремилось сосредоточить в своих руках все важнейшие источники поступления денежных средств. Едва ли не самым важным из них на столетия стала государственная винная монополия. Кабаки превратились в казенные учреждения и обычно содержались выборными от населения кабацкими головами и целовальниками, присягавшими, целуя крест, исправно нести "государеву службу". Таким образом, содержание кабаков стало дополнительной повинностью населения.
Теперь кабаки уже являлись неотъемлемой частью российских посадов. "В каждом большом городе, - писал английский дипломат и разведчик Джильс Флетчер, побывавший в России в 1589 году, - устроен кабак или питейный дом, где продается водка (называемая здесь русским вином), мед, пиво и прочее. С них царь получает оброк, простирающийся на значительную сумму: одни платят 800, другие 900, третьи 1000, а некоторые 2000 или 3000 рублей в год".
Удивление англичанина по поводу огромных доходов царской казны от питейной продажи вполне понятно. Однако цифры эти - чрезвычайно большие для своего времени и, скорее всего, преувеличенные. Сообщения посла о том, что "бедные работники и мастеровые" пропивали в день по 20-40 рублей, также едва ли соответствовали действительности: на такие деньги в России XVI века можно было приобрести целое село. Однако Флетчер точно подметил быстрое развитие кабацкого дела.
Его не прервали даже разорения и гражданская война. Сохранившийся архив Новгорода показывает, что в самый разгар Смуты в городе функционировали кабаки и винный погреб, исправно снабжавший их питьем. После свержения летом 1610 года царя Василия Шуйского москвичи призвали на трон польского королевича Владислава, чей представитель боярин Иван Салтыков явился в Новгород и привел жителей к присяге "царю Владиславу Жигимонтовичу". Однако уже через полгода Салтыков был объявлен изменником, посажен в тюрьму и казнен; в Новгороде объявились посланцы подмосковного ополчения во главе с чашником Василием Бутурлиным, а воеводой стал князь Иван Никитич Большой Одоевский. Все дворцовые земли, розданные сторонникам королевича Владислава, было указано вернуть в казну. Но скоро к городу подошли шведские войска.
Все эти политические и военные перемены нашли отражение в приходно-расходной документации винного погреба, бесперебойно выдававшего вино по указам любой власти. Сначала его получал и распределял среди новгородских служилых людей боярин Салтыков. Потом его запасы были конфискованы, но "опальное вино" вместе с прочими кабацкими питьями по-прежнему отпускалось дворянам, детям боярским, новокрещеным татарам и монастырским служкам, "которые были против польских людей с воеводою с Леонтьем Андреевичем Вельяминовым под Старою Русою", - кому по кружке, а кому и по ведру. В конце июня - начале июля 1611 года, накануне "новгородского взятия" шведами, вино из государственных запасов выдавалось наиболее интенсивно, в том числе было отпущено 40 ведер для переговоров со шведами: "а вино бы было доброе, чтобы неметцким людем в почесть было".
Однако не помогло и "доброе вино". Переговоры со шведским командующим Яковом Делагарди оказались безуспешными: 16 июля 1611 года Софийская сторона Новгорода была взята штурмом, а через день шведы заняли Торговую сторону. Воевода Василий Бутурлин, разграбив торговые ряды, ушел из города с казаками. Одни представители власти погибли в уличных боях; другие, как боярин князь И. Н. Большой Одоевский, перешли на шведскую службу. Но винный погреб продолжил свою работу, только теперь получателями его продукции стали чины новой шведской администрации: сам Я. Делагарди, М. М. Пальм, Ганс (Анц) Бой, Эверт Горн (Ивер Гор).
В Смутное время бесперебойная кабацкая торговля подчас приводила к трагическим последствиям. Вологодский архиепископ Сильвестр рассказывал, как небольшой отряд "польских и литовских людей" вместе с украинскими казаками и "русскими ворами" сумел в 1612 году захватить большой город: "На остроге и городовой стене головы и сотников с стрельцами и у снаряду пушкарей и затинщиков не было, а были у ворот на корауле немногие люди - и те не слыхали, как литовские люди в город вошли. А большие ворота были не замкнуты… А все, господа, делалось хмелем, пропили город Вологду воеводы".
В этих случаях кабаки российских городов принимали пеструю толпу наемников и "воровских казаков". Псковская летописная повесть о Смутном времени рассказывала о действиях таких незваных гостей: "Начаша многую великую казну пропивати и платьем одеватися, понеже бо многое множество имяху злата и сребра и жемчюгу иже грабили и пленили бяху славные грады, Ростов и Кострому, и обители и лавры честные, Пафнутия в Боровске и Колязин, и многие иные, и раки святых разсекаху, и суды и окладу образного, и полону множество, жен и девиц, и отрок. Егда же та вся провороваша и проиграша зернью и пропиша, начата буестию глаголати и грозити гражаном, что мы убо многие грады пленили и разорили, тако же будет от нас граду сему Пскову, понеже убо живот наш весь зде положен в корчме".
В суматохе измен, появления и гибели самозваных царей и царевичей (только за чудесно спасшегося царевича Дмитрия выдавали себя 15 человек) происходило смещение нравственных ориентиров мирных обывателей. "Сия же вся попусти Господь за беззакония наша, да не надеемся на красоту церковную, ни на обряжение драго святых икон, сами же в блуде и пиянстве пребывающе", - писал келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын. Жития святых и "видения" современников сообщают о нарушениях поста, клятвопреступлениях, осквернении святынь, непочтении к родителям. Представители знати совершали постоянные "перелеты" от одного претендента на трон к другому, а духовные пастыри забыли свой долг: "Кому де мир поучати и наказывати на страх Божий, и те де сами по ночам пьют, и на них де смотря, мир таково же им и обретается".
Один из многих подобных рассказов времени Смуты повествует, как некий грешный поп посетовал Богородице, что она допустила, чтобы некий разбойник-"лях" вынес ее икону из алтаря и на ней "богомерзское проклятое безстудное дело с женою… содея". В ответ "глас бысть от образа: "О презвитере! сей безстудный пес за своя диявольския деяния зле погибнет; тебе же глаголю, яко не толико ми содеа безстудство сей дикий язычник, яко же ты: понеже безстрашием приходиши в церковь мою и без боязни приступивши ко святому жертвеннику в вечеру упиваешися до пияна, а з утра служиши святую литоргию и стоя пред сим моим образом, отрыгаеши оный гнусный пиянственной свой дух, и лице мое сим зело омерзил еси паче сего поганяна: он бо неведением сотвори за сие погибнет; ты же, ведая, согрешаеши"".
На пике кризиса провинциальные города начали движение за возрождение национальной государственности. Посадские и волостные "миры" создавали выборные органы, которые брали в свои руки сбор государственных доходов, занимались организацией обороны, формировали военные отряды. Содержание ополчения требовало немалых средств. Устанавливая свою власть над городами и уездами, земские лидеры сразу же восстанавливали кабацкую систему. "Откупили есте в полкех у бояр, и воевод, и у столника и воеводы у князя Дмитрея Михайловича Пожарского в Шуе на посаде кабак на нынешней 121 год (7121-й от Сотворения мира. - И. К., Е. Н.) за триста рублев, и грамота о том в Шуе к воеводе ко князю Ивану Давыдовичю прислана, что велено вам в Шуе на посаде кабак держати, а откупные вам денги платити на три сроки по грамоте… а откупные денги привозили бы есте в Суздаль воеводе ко князю Роману Петровичи) Пожарскому с товарищи на жалованье ратным людем", - гласила одна из грамот кабацким откупщикам в городе Шуе, данная в сентябре 1612 года во время движения ополчения к Москве.
Второе ополчение под руководством Козьмы Минина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского сумело освободить Москву от польских войск и организовать выборы нового царя Михаила Федоровича Романова. Страна вновь обрела единство и законную власть. Но при этом не произошло обновления системы управления, общественного строя, культуры. Новая династия сразу же стала восстанавливать прежние государственные институты и среди них - систему сбора косвенного налога через кабацкую торговлю.
"Кабацкое строение"
В 1619 году "кабацкое дело" было подчинено особому приказу - Новой четверти, которая ведала теперь сбором питейных доходов на всей территории страны. В еще не оправившейся от разорений Смуты стране в 1622-1623 годах "с сентября по июль в Новой чети в приходе с московских кабаков и гостиных дворов и из городов" имелось 34 538 рублей. А уже в середине XVII века, по словам подьячего Григория Котошихина, их собиралось "болши ста тысяч рублев". Казна стала крупнейшим производителем и оптовым покупателем вина, а также субсидировала виноподрядчиков. К середине столетия основная часть вина производилась на примерно 200 казенных винокурнях, созданных прямо при кабаках. Прибыль, полученная от торговли вином, становится важнейшей статьей государственных доходов.
Выгодой от поставки водки на казенные кабаки пользовалась не только знать, но и царская фамилия. На пяти дворцовых заводах царя Алексея Михайловича выкуривались десятки тысяч ведер вина в год, и часть из них шла на продажу. Сам "тишайший" государь предпочитал квас или - реже - пиво и пьяниц не любил, грозил им "без всякой пощады быть сослану на Лену"; но кабацкое хозяйство при нем неуклонно развивалось и доход от него увеличился в три раза. Правда, при царе Алексее под Астраханью начались первые в России опыты по разведению своего винограда и изготовлению виноградных вин.