- Mon Dieu, папа, какое счастье, что ты вернулся. Мама наверху, у нее настоящий crise. Альберто, маэстро-парикмахер, которого она проклинала каждый день с тех пор, как ты уехал, имел наглость отправиться в Майами-Бич, приняв SOS от Джуди Гарланд, которая один вечер выступает там в кабаре. О-ла-ла, tant pis.
Бенедикт пожал плечами.
- Да неужели нельзя позвать кого-нибудь другого? Я думал, что Альберто - причина ее проблем с прической, а не выход из положения.
- Вчера - да, папа. Aujourd'hui она уже считает его непревзойденным стилистом.
Когда Бенедикт вошел в туалетную комнату жены, Хани рыдала, чем совершенно вывела его из себя.
- Хани, ради Бога, что все это значит? Я приехал на вечер в честь Сьюзен, поступившись многим, и вот, полюбуйтесь, ты ведешь себя как полная идиотка из-за парикмахера, которого, как я полагал, ты ни в грош не ставила. Пора научиться самой ухаживать за собственными волосами.
Вместо того чтобы вразумить ее, его явное возмущение возымело обратное действие: она зарыдала еще громче. О, Господи, как бы ему хотелось оказаться сейчас за тысячу миль отсюда.
Зажужжал зуммер, и он взял телефонную трубку.
- Да? Отлично, соедините. - Бенедикт прикрыл микрофон ладонью. - Хани, возьми себя в руки. Мне стыдно за тебя - нечего выставлять себя такой дурой перед дочерью. И во всяком случае, замолчи, мне звонят из Госдепартамента.
Хани опрометью бросилась в ванную, оглушительно хлопнув дверью, пока Бенедикт ждал, когда его соединят.
- Боже милостивый! - Он тяжело опустился в шезлонг. - Да? Вот так? Никакой надежды? Хорошо, держите меня в курсе.
Положив трубку, он откинулся на спинку. Итак, то, чего он ждал, наконец произошло: коммунистический государственный переворот в Чехословакии. Свободно избранного правительства в стране больше не существовало, там были русские танки, и сбылось предсказание Черчилля - железный занавес плотно сомкнулся на границе Чехословакии.
Милош. Надо сообщить эти новости ему прежде, чем тот услышит их по радио. Он или его жена.
И только теперь, услышав, как Хани хлопает соседней дверью, он вдруг вспомнил, что Милош говорил ему ранее. Его жена - парикмахерша! Ну, более удобного случая ждать не приходится!
- Хани! - Он возвысил голос. - Хани, надень то, что ты обычно надеваешь, когда тебя причесывают. Возможно, я сделаю тебе сюрприз. В конце концов, это лучше, чем ничего.
Жена медленно приоткрыла дверь.
- Ненавижу тебя, - объявила она. - Я думала, ты лучше всех остальных поймешь, почему я так расстроена. Сегодня первый большой прием, который мы даем за весь сезон, и первая возможность познакомить Сьюзен с разными интересными молодыми людьми. Знаешь, Олифанты собираются привезти наследного принца… ну, я забыла, какой страны, но мне сказали, что он безумно влиятельный и хорош собой! Естественно, что мне хочется выглядеть наилучшим образом, а не наихудшим. Я назначила Альберто дату по меньшей мере месяц назад. Он сказал, что я…
- Мне плевать на твоего гомика-парикмахера. По мне, так пусть хоть утопится в Майами-Бич. Послушай, совсем забыл тебе сказать: похоже, жена Милоша Лоретта - парикмахерша. Милош спрашивал у меня, не могу ли я уговорить тебя дать ей шанс показать свое искусство.
- Лоретта? А, ты имеешь в виду Людмилу? Но она прислуга на первом этаже. Ради бога, как я могу ей позволить прикасаться к моим волосам?
Бенедикт в гневе возздел руки.
- По большому счету, мне все это совершенно неинтересно. Поступай, как тебе угодно. Милош, кажется, знал, о чем говорит. Господи, сколько ты стонала, что хочешь иметь личную горничную, которая сумеет тебя причесывать. Возможно, сама того не подозревая, ты уже заполучила именно такую девушку в полную собственность.
- Где Сьюзен? Ох, я не знаю. Где Сьюзен…
Довольно, он сыт по горло. Мало того, что ему вообще пришлось вникать в проблемы с парикмахерами и прическами, пусть теперь его семейство держит совет без него. Он собрался уходить.
- Бен, останься. Прости, но что ты думаешь…
- Решай сама.
Он сбежал вниз по лестнице, закрылся в кабинете и принялся звонить в Вашингтон.
- Папочка, папочка, уже четверть седьмого, разве ты не собираешься одеться для свидания со своей любимой девушкой?
Как она права. Сьюзен, бесспорно, была его самой любимой девушкой. Он не мог поверить, что уже так поздно.
- Иду, дорогая.
Он тряхнул головой. Два последних часа полностью выбили его из колеи. Ему следовало иметь ясную голову, предстояло улыбаться, вести светские разговоры, изображать чудесного отца, каким он действительно старался стать, но после известий из Праги это будет не просто.
Начав подниматься по лестнице, он увидел высокую стройную молодую женщину, которая, прихрамывая, спускалась вниз, придерживаясь за перила. Должно быть, это жена Милоша - Людмила, домашняя прислуга, оказавшаяся парикмахершей. Итак, Хани в конце концов отважилась рискнуть. Оставалось лишь надеяться, что ему не придется заплатить за это, выслушивая новую порцию чепухи.
- Позвольте, я помогу вам, - предложил Бенедикт.
Он протянул руку, но молодая женщина не пожелала воспользоваться его любезностью.
- Благодарю, полковник Тауэрс, я справлюсь.
Ее тон был столь же холоден, как и выражение лица. Тем не менее он снова спустился вместе с ней в холл, желая проследить, чтобы она, не дай Бог, еще раз не поскользнулась.
- Спасибо, полагаю, вы спасли положение. Милош говорит, что вы - очень одаренный стилист.
- Да?
Таких темных глаз, как у нее, он не видел никогда в жизни. Она смотрела ему прямо в лицо, словно ждала, что он скажет еще что-то, нечто особенное. Слышала ли она сообщение по радио?
- Боюсь, у вас на родине произошел коммунистический переворот, который мы предсказывали.
- Я знаю, полковник Тауэрс.
Он чувствовал себя неловко, испытывая потребность как-нибудь утешить ее, однако в растерянности не находил нужных слов.
Сверху послышался голос Хани:
- Дорогой, не знаю, как тебя благодарить. Подожди, сейчас ты увидишь, как Людмила меня причесала - и Сьюзен тоже. Я никогда так хорошо не выглядела в Палм-Бич. Мы открыли настоящее сокровище. Никак не пойму, почему Милош, противный мальчишка, никогда не говорил мне раньше. А теперь поторопись, у тебя меньше часа до того, как соберутся все гости.
- Спасибо, Людмила, - сказал он.
Она не проявляла неуважения, но продолжала смотреть ему прямо в глаза, не говоря ни слова и без малейших признаков смущения или неловкости. Она была высокого роста и… да, он вынужден был признать, что Милош не преувеличивал. Без косметики и убого одетая, она все же была несомненно красива.
Нью-Йорк, 1949
- Это принесет тебе дополнительные дивиденды, Норрис. Твой совет по поводу соевых бобов невозможно переоценить. Поверив в Бойера и его замечательную технологию и профинансировав эти исследования, ты попал прямо в яблочко. Должен признаться, я сам до сих пор с трудом верю, что из соевых бобов можно на самом деле получить муку, в которой содержится девяносто процентов протеинов! Невероятно! Начинай оформление патента. Я согласен с тобой, мы можем кое-что сделать для голодающих орд в Европе, что даст нам большие преимущества в Вашингтоне, а также законную прибыль.
- Мне не нужны дивиденды, Бен. - По утверждению некоторых, Норрис говорил особенно тихо в самые критические моменты переговоров.
Бенедикт ожидал чего-то подобного, но не сказал ни слова в ответ, тогда как его самый ценный заместитель продолжал:
- Я предпочел бы долю пая и место в совете директоров.
Норрис заслужил и то, и другое, они оба знали это. Но оба также понимали, что при существующей структуре компании это невозможно осуществить.
- Извини, Норрис. Прямо сейчас я не могу изменить правила даже для тебя. Мой дед основал "Тауэрс фармасетикалз" как компанию закрытого типа. Только члены семьи могут заседать в совете и быть держателями акций, и никто больше. Мы уже говорили на эту тему раньше.
Норрис во второй раз поднимал этот трудный вопрос. В первый раз более двух лет назад, спустя несколько недель после возвращения Бенедикта из Праги, уладить дело было гораздо легче. Тогда - хотя Норрис, несомненно, доказал, что способен выстоять, наращивая прибыль в период отсутствия Тауэрса, - он был поражен грандиозными планами расширения сферы деятельности, которые Бенедикт немедленно принялся приводить в действие, и жаждал принять в этом участие.
Солидные дивиденды тогда заставили Норриса замолчать, обошлось даже без ехидных замечаний о том, каким бесполезным бременем оказался Леонард, младший брат Бенедикта. Тауэре не винил Норриса за его настойчивые попытки изменить внутренние законы компании. Должно быть, ужасно неприятно знать, что Леонард, который не мог служить в армии из-за болезни среднего уха и не мог послужить на благо "Тауэрс фармасетикалз" из-за отсутствия мозгов, владел частью пая фирмы и заседал в правлении только потому, что в жилах его текла кровь Тауэрсов. Леонард, похоже, до сих пор так и не понял до конца глобальных целей своего брата; но на самом деле никто не осознавал их подлинных масштабов, в том числе и Норрис, а Бенедикт оставил всякие попытки объяснить что-либо даже жене. Временами он с особой ясностью осознавал, насколько одинок в своих чаяниях. Это было странное чувство одиночества, от которого он отмахивался, принимая его за усталость от очень напряженной работы.
Если бы только дети были постарше! Бенедикт не мог дождаться того дня, когда они начнут работать с ним бок о бок, разделив общий груз забот, но им еще нет двадцати пяти лет - возраста, когда они получат все полномочия и станут членами совета директоров; а никто из двоюродных и троюродных братьев, заседавших в правлении, не мог сравниться с Норрисом. Людей такого уровня вообще очень мало.
Что ж, все это довольно скверно. Именно так угасали династии, и мало осталось королёвских фамилий, которым посчастливилось сохранить хотя бы трон, если не власть. Но так как Бенедикт имел и трон, и власть в империи Тауэрсов, то в его планы не входило что-либо менять. Он слишком часто слышал от своего отца: "Только пусти чужака к себе в дом, и за этой ошибкой последуют новые. В бизнесе кровь определенно не водица, и никогда не забывай об этом". Он и не забывал. Он знал, что именно по этой причине его родная мать никогда не избиралась членом правления, хотя она была умной, серьезной, энергичной женщиной. Разумеется, именно поэтому Хани никогда не будет допущена в совет.
При условии, что никто не рассчитывал на большее, чем любой другой член правления, система работала превосходно. Бенедикт позаботился о том, чтобы каждый из совета директоров, даже Леонард, возглавил комитет, состоявший из самых выдающихся талантов, какие можно купить за деньги, и Норрис присутствовал почти на всех заседаниях правления. Некоторые из них вряд ли состоялись бы без него, но тем не менее он оставался аутсайдером, и Бенедикт не намеревался упускать из виду сей факт.
Почему Норрис именно сегодня решил выразить свое недовольство и разочарование? Тщательно скрывая озабоченность, Бенедикт медленно поворачивался в старом любимом кресле своего отца и размышлял, пытались ли уже его переманить Мерк или Апджон, хотя срок контракта Норриса истекал лишь через год. Он решил зайти с другой стороны.
- Потерпи, Норрис. Ситуация, вероятно, изменится. Как ты знаешь, я один могу изменить правила, но время пока не пришло. Обещаю, что подумаю над этим, как только решу окончательно, способен ли Чарльз в будущем вынести на своих плечах тот груз забот и ответственности, что теперь лежит на мне.
Норрис улыбнулся скупой, натянутой улыбкой.
- Когда тебе было девятнадцать, твой отец уже знал. Я думаю, ты тоже уже все знаешь насчет Чарли, не так ли, Бен?
Бенедикт нахмурился. Да, он знал, но не собирался спускать Норрису всякие дешевые инсинуации. Чарльз Бенедикт Тауэрс был его сыном, и никто, даже Норрис, не имел права отзываться о нем с сарказмом.
- Чарльз хорошо справляется в Лондонском филиале. Поживем - увидим.
Его сухой тон ясно давал понять, что обсуждение вопроса закрыто. Норрис согласится на дивиденды, когда узнает, о какой сумме идет речь. Прежде всего жадная супруга Норриса не позволит мужу отказаться.
Бенедикту не терпелось перейти к следующей проблеме, и он толкнул через стол черного дерева большой, цветной рекламный разворот.
- То, что делает этот парень у Ревсона, довольно интересно, а? "Лед" и "Пламя" - новые названия довольно распространенных оттенков помады и лака для ногтей, но они преподнесены таким вот необычным образом, как нечто чувственное и соблазнительное. Во всяком случае, соблазнительное для меня, но привлечет ли это женщин? Полагаю, да. Мне это нравится. Уверен, что успех гарантирован. И все-таки скорее он, чем я.
- Аналитики типа Грейдона и Финстайна, - резко возразил Норрис, - называют производство косметики залогом стабильности, который переживет любой экономический кризис, но меня не проведешь. Женщины слишком непостоянны. Им всегда нужны мыло и стиральные порошки, но я не перестаю изумляться, с какой скоростью они меняют свое мнение насчет всей той дряни, которой они мажут лицо.
- Я тоже, - согласился Бенедикт, обрадовавшись, что Норрис несколько расслабился. - Когда-нибудь они перестанут верить всей этой чепухе, которой их обольщают, и производство пудры и румян не сможет соперничать с производством бобовых.
- Ну, во всяком случае, соевых бобов, - саркастически отозвался Норрис и, прихватив толстую папку, помеченную "Бойер: совершенно секретно", неторопливо вышел из кабинета, похоже, не особенно удрученный.
Бенедикт отметил про себя, что надо бы выяснить, получал ли Норрис какие-нибудь предложения от конкурентов. Поставив перед собой цель и приложив к этому деньги, он мог узнать почти все.
Хотя ему уже было пора собираться на ленч со старинным приятелем своего отца Конрадом Хилтоном, который жаждал похвастаться своим последним приобретением - отелем "Уолдорф-Астория", Бенедикт продолжал сидеть, тупо уставившись на рекламный разворот, изображавший топ-модель сезона Дориен Ли.
Еще утром, едва он прочитал текст, сопровождавший снимок в журнале, другое лицо предстало перед его внутренним взором, лицо Людмилы, жены шофера, холодное лицо служанки, которую Хани теперь повсюду возила с собой, холодное лицо служанки, на котором на одно коротенькое мгновение показался отблеск огня, полыхавшего внутри нее.
Он не понимал, почему думает о Людмиле, вспоминая ее длинные, бледные пальцы, расчесывавшие, заплетавшие, завивавшие и укладывавшие волосы его жены почти так же красиво, как - однажды он случайно увидел - она быстро и уверенно складывает букет.
Лед и пламя. До того дня, на прошлой неделе, Людмила являла собой воплощение льда, когда с холодным, непроницаемым видом красила ногти на ногах его жены, ушивала или расширяла ее платья, или делала Хани массаж и питательные маски - Хани всегда утверждала, что у нее "ужасно, ужасно сухая" кожа.
Когда секретарь сообщил по телефону, что Милош подал машину к подъезду, Бенедикт откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, сосредоточенно размышляя о том, сколько раз он видел, как Людмила оказывает множество разных личных услуг Хани, будучи ее горничной, и сколько раз за последние полтора года он видел ее, в действительности не замечая. Неужели такое возможно! Он до сих пор помнил, как смотрел ей в глаза в самый первый раз на лестнице в доме в Палм-Бич. Он даже помнил, что подумал тогда: "Милош прав; его жена красива". Но потом? Как он мог не осознавать ее присутствия до того случая на прошлой неделе, когда Хани настояла, чтобы он разрешил Людмиле сделать ему массаж головы и шеи: он вернулся домой из офиса с головной болью, настолько сильной, что даже был не в состоянии разумно мыслить.
Он не хотел спорить и желал тогда только одного - чтобы его оставили в покое; он собирался принять новое средство от мигрени, которое они сейчас испытывали, и мечтал отоспаться, но Хани все уговаривала и уговаривала. Позвали Людмилу, и ее длинные, бледные пальцы колдовали над ним, пока он с удивлением и благодарностью не почувствовал, что голова больше не раскалывается. В высоком зеркале на противоположном конце комнаты он наблюдал за ее грациозными движениями, когда от прикосновений целительных рук боль утихала.
Он до сих пор так и не понял, почему в ответ на его замечание она вспыхнула, словно метеор, молнией сверкнувший на безмолвном темном небосводе.
Спускаясь на лифте на первый этаж, он все еще думал об этом. Он попытался сделать ей комплимент, и, да, по какой-то неясной причине ему хотелось увидеть, как она улыбается. Что он тогда сказал? Кажется что-то вроде: "Между нами, ваши с Милошем руки стоят целого состояния. Я в жизни не знал никого, кто мог бы вернуть жизнь машине, как ваш муж, а теперь я нахожу, что вы способны вернуть к жизни и меня. Вероятно, все ваши дети будут маленькими Моцартами. Или мне следует сказать - Дворжаками?"
Она отдернула руки от его шеи так поспешно, что он повернулся и заглянул ей в лицо. Насколько он помнил, немногие за всю его жизнь смотрели на него с такой яростью. По сути, он смог припомнить только одного человека - женщину, которую он отверг много лет назад.
- Я стою большего, я не просто пара рук, полковник Тауэрс. Надеюсь, когда-нибудь в ваших великих Соединенных Штатах Америки я стану знаменитой благодаря своему уму.
Она словно выплюнула в него эти слова, а ее огромные темные глаза полыхали, словно в их глубине неистовствовали ударные инструменты: тарелки, гонги и барабаны.
Он не знал, смеяться ему или просить прощения, но поскольку чувствовал сильную слабость, только-только избавившись от мучительной боли, терзавшей его целый день, он лишь закрыл глаза и сказал ей:
- Пожалуйста, продолжайте действовать сейчас руками, Людмила. Мы поговорим позже о том, на что способна ваша голова.
Он намеревался рассказать Хани, как ее драгоценная Людмила продемонстрировала свой характер, но потом передумал. И он совершенно не понимал, почему сегодня вспомнил об этом снова, как вспоминал несколько раз за прошедшую неделю.
- Твоя жена хорошая массажистка, - неожиданно для себя выпалил Бенедикт, когда "кадиллак" ехал в сторону Пятой авеню.