Благодаря отлично продуманной пиар-кампании многие родители в этом году пожелали презентовать своим чадам эксклюзивные игрушки. Лена уже не сочиняла сказок и юморесок, но ее звери, человечки, принцессы и морские звезды выходили неизменно самобытными и, что особенно важно, живыми. Кроме того, в ход были пущены разные хитроумные технологии, предусмотрительно закупленные фирмой "Август", поэтому Еленины создания обладали разными неслыханными способностями: умели говорить по-русски и по-английски, смешить и конечно же обучать. Некоторые – самые продвинутые игрушки – позволяли детям в непринужденной форме овладеть музыкальной грамотой, алфавитом, счетом, учили различать цифры, цветовые оттенки и геометрические фигуры. Управлялись эти модели с помощью дистанционного пульта, а в отдельных случаях достаточно было простого рукопожатия. Игрушки пели или задавали каверзные вопросы, проверяя таким образом детские знания и эрудицию. И если ответ оказывался правильным, механически восторгались: "Молодец!", "Ура, ты выиграл!", "Я люблю тебя!".
Домой после работы возвращаться не хотелось. Саша по-прежнему пропадал в Перепелкине. На маму жалко было смотреть, и в то же время не ссориться с ней делалось все труднее. Лена часто заходила в кино: посмотреть на настоящую любовь, страсть, смерть и преданность.
Когда в тот вечер Лена входила в поселок таунхаусов, она уже совершенно точно знала, что ей теперь делать. Она будет учиться на факультете психологии. Получит второе высшее образование. "Вторую вышку" – как говорила Вика. Вот только в какое бы учебное заведение поступить?
С порога Лена сразу устремилась к компьютеру и, выйдя в Интернет, набила: "дистанционное обучение на факультете психологии"... Все вузы от МГУ до новоиспеченного негосударственного института, расположенного на окраине Люберец, готовы были распахнуть перед нею двери своих психологических факультетов. Поскольку Лена получала второе высшее образование, этот жест доброй воли автоматически становился платным. А разброс цен кого угодно заставил бы крепко задуматься.
Оплачивать учебу в МГУ она не сможет однозначно. Прейскуранты Российского гуманитарного и Государственного педагогического университетов тоже в общем-то повергали ее в состояние уныния. Зато родная Текстильная академия по довольно сносной цене предлагала получить диплом практического психолога или менеджера по персоналу. Жаль, но творчеством тут не пахло...
На первом этаже надсадно зазвонил телефон. Лене не хотелось прерывать захватывающего процесса поиска, но она вспомнила, что дома по-прежнему никого. Отчим гуляет по старому адресу, мама – на работе.
– Сегодня я видел твою коллекцию, – сообщила ей трубка Бориным голосом.
– Алле! Говорите! – крикнула, не расслышав, Лена, но вдруг смысл сказанного Борей дошел до ее сознания, и она испуганно замолчала.
– И эта коллекция впечатляет, – негромко, но удивительно четко продолжал Боря. – Ты стала мастером.
– Это еще не повод звонить мне в такое время, – ответила Лена холодно.
Неужели и на этот раз сработает схема их первого разговора? Оскорбленная его невозмутимым тоном, она наговорит ему дерзостей. Он обидится... А третьего звонка может и не быть.
– Извини, если я разбудил тебя.
– Дело не во мне! Родители уже спать ложатся.
– Ну что родители – дело молодое! А ты сама-то как?
– А я – в Интернете пасусь. Институт себе подбираю.
– Хочешь вторым дипломом обзавестись? Молодчина! Хвалю. Хотя... нужно ли тебе это?
– Нужно. Мне это даже очень нужно. – В Ленином голосе прослышалась твердость, хотя внутренне она находилась в состоянии близком к панике: вот сейчас разговор про второе образование исчерпает себя, и что? Боря попрощается, положит трубку...
– И что же мы теперь собираемся штудировать?
– Психологию.
– Это еще зачем?!
– Да просто для себя – интересно. Хочу разобраться в психологии творческого процесса.
– Эва куда тебя занесло! – заметил не без уважения Боря. – Ну ладно, валяй... А я тебе чего звоню-то, хочу предложить кое-что. Может, клюнешь?
– Предлагай, может, клюну. – Обмен короткими, сухими фразами напоминал Лене партию в пинг-понг. В ответах было важно все: индифферентная тональность, быстрота реакции. Растеряйся она хоть на секунду, Боря легко просечет ее истинное душевное состояние.
– Надо встретиться – поговорить.
– Зачем? – привычно уже парировала Лена.
– Мне понравились твои кошки. Такие вещи и в салоне не в лом выставить.
– Выставить?
– На продажу.
– Ну... – Она все-таки сбилась с тона. – Ну, выставляй, если тебе они правда понравились.
– Это не так просто, дорогуша. Приезжай завтра в салон к семи часам, озвучим детали.
– Приезжать? – Лена замялась – их разговор подошел к роковой развязке.
– Пиши адрес. – В Борином голосе послышалась откровенная насмешка, но отказаться Лена не смогла.
Борин салон – официальное название Muratoffs Аrt Galery – находился вблизи станции метро "Кузнецкий Мост", на старинной, типично московской улице, соединяющей Лубянскую площадь с Рождественским бульваром. Дома стояли здесь вплотную друг к другу. С одной стороны галерея соседствовала с помпезным банком, выстроенным в прекрасных традициях начала двадцатого века, с другой – примыкала к некоему Государственному комитету (Лена прочитала и сразу позабыла его название).
Она немного задержалась у стеклянной тонированной двери в галерею, делая вид, что всматривается в выставленные на витрине диковинные вещицы.
Смешно... В последний момент выясняется, что к встрече с Борей она совсем не готова, а между тем в последние полгода только и делала, что мечтала о ней. Сейчас, переступив порог, она лицом к лицу столкнется с Муратовым – он мгновенно прочтет на ее лице радость, робость, надежду и укор. Лена задумалась, представив себе эту сцену, машинально потянула дверь на себя и оказалась в выставочном зале.
В самом его центре, под стеклянным куполом потолка, воткнулся в пол фюзеляж немецкого самолета времен начала Второй мировой войны. Фюзеляж торчал под наклоном, на его боку были хорошо заметны остатки черной свастики в белом круге. От фюзеляжа в плитах пола расходились трещины, тоже напоминающие свастику.
Лена подумала, что ошиблась, повернулась к дверям, но ее неожиданно окликнул вкрадчивый женский голос:
– Добрый день, что заинтересовало вас?
– Это галерея Бориса Муратова?
Только теперь, оглянувшись на голос, Лена заметила на серых, обтянутых рогожкой стенах многочисленные картины. Она успела отметить странное соседство чисто декоративных и мудреных, концептуальных полотен. А вот традиционный реализм в Бориной галерее, по всему заметно, не жаловали.
– Совершенно верно! Галерея Бориса Муратова. Так что же все-таки заинтересовало вас? – Из глубины зала к Лене приближалась высокая, гибкая женщина с распущенными по плечам русыми волосами – должно быть, менеджер или администратор зала. Одета она была в длинную широкую юбку и шаль – настоящую униформу сотрудниц художественных салонов. – Да, я вижу, вас заинтересовал самолет! – продолжала администратор, радостно посверкивая крупными сиреневатыми камнями в серьгах и браслетах. – Но, кроме самолета, я могу предложить вам...
– Я приехала к Борису Владимировичу, – перебила Лена. – Он назначил мне встречу на сегодня, на семь часов.
– Так вы Елена?
– Да, Елена Векшина. Дизайнер игрушек.
– Ах! – оживилась менеджер снова. – Да что же вы сразу не сказали-то? Борис Владимирович, к сожалению, отъехал ненадолго. Извините, что заставляем вас ждать... Он вернется в течение получаса.
– Хорошо, я подожду, – согласилась Лена.
– Может быть, кофе?
– С удовольствием.
– Пожалуйста, присядьте. – Администратор указала на рыжее кожаное кресло возле ее рабочего стола. – Я сейчас... А если кто-то зайдет, вы... да я быстро! – С этими словами она устремилась в проем между рогожными стенами.
Почти сразу после ее ухода в салон забрели две посетительницы-блондинки. Лена сидела тихо, ничем не выдавая своего присутствия, поэтому блондинки, уверенные, что они одни в выставочном зале, говорили громко и непринужденно.
– Смотри, Ань! Это точно то, что нам нужно! – хриплым голосом воскликнула одна из них.
– Ну ты даешь, Вер... – жеманно протянула ее приятельница. – Это же Муратов! Тут написано, посмотри. Могу себе представить, сколько она стоит.
– Ну и сколько?! – возмутилась хриплая.
– Если к нашей сумме приписать пару нулей, тогда думаю, нам хватило бы.
– Да кто этот Муратов такой? Тоже мне важная птица! Хозяин галереи?
– И не только. Я недавно по радио слышала: две его вещи купил какой-то музей в Чикаго. Представляешь уровень?
– Жаль, – удручилась хриплая. – А чего вот так, кинем завтра клич на работе: на подарок Валентине Васильевне, не хватает каких-нибудь...
– Шутишь? Они же нас на месте растерзают! Эти-то гроши выцарапали еле-еле...
Интересно, где они работают, прикинула Лена, в Комитете или в банке? Наверное, в Комитете. Банковские не стали бы так насчет денег жаться. Хотя, конечно, куда им до музея в Чикаго...
Вернулась администратор – поставила перед Леной кофе.
– Борис Владимирович звонил только что из машины. Он скоро вернется. Еще раз извините, что заставили вас ждать.
Борис Владимирович... Лена медленно и с трудом осознавала, что это все – о Боре. Она находится в принадлежащем ему салоне, беседует с его секретаршей, за его картины иностранные музеи выкладывают ломовые суммы. А она по старой памяти представляет его невзрачным, небрежно одетым юношей и до сих пор таит на него обиду... А между тем новый Боря, Борис Владимирович – это совершенно неизвестный ей человек. Также и Елена – личность для него незнакомая.
...Даже внешне за три года их разлуки она разительно изменилась. Хаотичной гриве золотистых волос предпочла сдержанную, аккуратную стрижку. Колор тоже сдержанный – лесной орех. И такой же сдержанный макияж: тонкие контуры глаз, пепельные тени, бледную перламутровую помаду.
Да, ей пришлось измениться. Она много работала, существуя исключительно на свою зарплату. А потом у нее появился друг – человек взрослый и богатый. Он распахнул перед Еленой двери роскошных магазинов и ресторанов, фешенебельных отелей, дорогих клубов. Благодаря ему она нашла свой неповторимый стиль в одежде и свой неповторимый аромат, узнала, чем фламандская кухня отличается от австрийской и голландской, побывала в Египте и в старинных замках на берегу французской реки Луары. Но главное, именно с ним она отчетливо поняла, чем истинная любовь отличается от заменителя-суррогата.
Вот тогда-то ей и стало казаться, что Боря и есть тот самый человек, которого она когда-то любила по-настоящему.
И в это время дверь салона распахнулась.
Глава 18
– Ну как, Борис Владимирович? Как съездили? Успешно? – Стройная администраторша встала из-за стола и натренированно-грациозно зашагала навстречу Боре.
Лена смотрела на него во все глаза. Чуть небрежный, обветренный под не здешним солнцем, в нежно-кремовом чесучовом костюме, ловко сидящем на нем, в бело-голубой сорочке, расстегнутой на груди, Муратов выглядел только что вернувшимся с дорогого курорта. Но при этом он остался прежним Борей – быстрым и сосредоточенным. Так он всегда заходил в студийный класс, все три года их совместной учебы.
– Нормально съездил. Уже почти восемь, можешь идти домой.
– Нормально?! Я так и знала! Я даже документы подготавливать уже начала! Правильно сделала?
– Почти правильно, Маша, почти. Документы надо будет еще дорабатывать.
– Какой раздел? – с азартом продолжала девушка. – Условия договора?
– Давай мы это обсудим завтра. – Боря улыбнулся ей устало, как вернувшийся с работы отец улыбается маленькому сыну.
– Я поняла, Борис Владимирович. До свидания, до завтра.
Раздосадованная администраторша скрылась за кулисами из рогожки, а Боря занял ее место за письменным столом.
Ему это шло – сидеть за тяжелым двухтумбовым письменным столом. Сразу было видно – хозяин. На Лену, сидящую слева в кресле, он смотрел чуть-чуть свысока. Как на просительницу, что ли?
Лена вскинула голову, испытующе, но с улыбкой заглянула ему в глаза. И едва заглянула, как почувствовала: все ее обиды остались в прошлом. То есть обиды-то, может, и не в прошлом, но вся беда в том, что их теперь некому оказалось предъявлять. Новый Боря – деловой человек, по достоинству оценивший в ней мастера-дизайнера. Но и только.
– Ну, как твои дела? – спросил Боря – молчание уже начинало делаться напряженным.
– А как твои?
– Как мои, ты, наверно, уже заметила. А вот как ты дошла до жизни такой?
– До какой?
– Как ты докатилась до игрушек?
– Я ни до чего не докатилась!
Лена испугалась, что сейчас сорвется. Достаточно было пяти минут, чтобы убедиться: Боря – он и есть Боря. Прежний. И даже от привычки читать ей эпатажные нотации он избавляться не спешит. Раньше она прощала ему все это, потому что он был ее любимым, ее молодым человеком. А теперь все – баста.
– Я никуда не катилась, – повторила Лена спокойнее, – я работаю по специальности – делаю, что умею. А ты делаешь то, что умеешь делать ты.
– И что же я делаю, по-твоему? – с насмешкой спросил Боря.
– Ты? – Она растерялась. – Да вот это все. – Лена беспомощно обвела рукой салон. – Ты пишешь и потом еще... руководишь салоном...
– Ошибаешься. Сто лет ничего уже не писал.
– Вот как?.. Отчего же?
– Долго рассказывать.
– Как хочешь. Мы собирались поговорить об игрушках. Но не в смысле – как я дошла до жизни такой. Тебя как будто заинтересовали мои звери...
– Да нет, знаешь ли. Твои кошки вряд ли могут кого-то заинтересовать.
– Ты издеваешься?! Да сколько можно-то? – Лена поднялась и направилась к выходу.
– А ты все та же! – в спину отчитывал ее Боря. – Обидчивость и наивность, как у пятилетней девчонки! Где твои бантики?
Лена не оборачивалась.
– Ну, подожди! Твои кошки совсем неплохие. И даже больше того. Но при всем том они всего-навсего детские игрушки.
– Да я и не претендую на большее!
Хорошо было бы не отвечать – молча выйти из проклятого салона, но она не сдержалась. Неправда! Он изменился – стал еще несноснее, еще жестче. Еще капризнее, еще высокомернее, еще заносчивее!
– Игрушки, – усмехнулся Боря, – не есть произведения искусства.
– Ну и пусть!
Чтобы не встретиться взглядом с Борей, Лена уставилась на висящую прямо перед ней небольшую квадратную картину. От волнения она не могла разобрать, в чем тут смысл, но скоро вообще засомневалась, что этот смысл существует.
– А в арт-галерее следует выставлять что? – продолжал между тем он, но Лена промолчала, сосредоточенно глядя на черный фон картины, по которому сверху вниз тянулись обыкновенные пеньковые веревки разной длины. К концам веревок были привязаны широкие стальные кольца, холодно поблескивающие в лучах софита. В правом верхнем углу шедевра желтело внушительных размеров пятно.
– Произведения искусства тут следует выставлять! Ясно? Теперь поняла?
– Поняла! Произведения искусства, по-твоему, это нечто такое, на что посмотришь пять минут и потом непременно захочется удавиться! А если не захочется, это не искусство. Так – поделка! Безделушка! Дрянь!
– Ну-ка, ну-ка. – Боря неожиданно улыбнулся. – Повтори! Что ты говоришь?
– Такое искусство – да кому оно только нужно?! Пока тебя не было, сюда приходили две несчастные лохушки, увидели вот этот твой артефакт, – Лена смачно ткнула пальцем в картину, – забалдели. Это то, что нам надо, говорили. А по мне, так это нужно повесить при входе в клуб самоубийц.
– Ну, скажу тебе я!.. Ты не так уж и не права. Действительно мрачная штуковина.
– И это, по-твоему, искусство?
– Не по-моему! Не по-моему!
– С каких это пор ты стал плясать под чужую дудку?
– С тех пор как стал владельцем салона.
– Стал – и что же?
– Да чего ты вскочила? Садись... Ну вот, и давай говорить спокойно. Если в моем салоне выставлено что-то, значит, я на двести процентов уверен, что это уйдет. За этот, как ты выражаешься, артефакт для клуба самоубийц сегодня утром уже внесли задаток. Вполне нормальные современные люди, а судя по материальным возможностям, даже преуспевающие.
– И ты рассчитываешь, что я вместо обыкновенной кошки приволоку в твой салон какого-нибудь монстра?! Кошку-сороконожку с человеческими пальцами на лапах?
– Отлично придумано! Оторвут с руками! А если она еще будет материться на всех языках...
– А тебе не стыдно выставлять у себя такое? В галерее твоего имени?
Лена откинулась на подлокотник и принялась разглядывать Борю. В сущности, он мало изменился. Только повзрослел. В отличие от женщин мужчинам идет возраст – они делаются значительнее. Им даже морщинки на пользу... У Бори первые морщинки уже собираются легкой сеточкой возле глаз, но глаза от этого становятся выразительнее. В его глазах обаяние и... спокойное, без холодности, чуть ироничное понимание жизни.
– Чего ты спрашиваешь? Абсолютно децельный вопрос!.. Мы можем вписаться в ситуацию или не вписаться в нее. Если хочешь вписаться, надо сделать все зависящее...
– А ты хочешь вписаться? – Елена тихонько усмехнулась.
– Хочу.
– А раньше не хотел.
– Это было раньше. В розовом детстве.
– Так бы и говорил сразу: хочу вписаться! И нечего было орать на меня.
– Сама могла бы въехать! Если бы я не вписался, у меня не было бы никакого салона. И сидели бы мы с тобой в парке на лавочке, как в годы золотые...
– Но это совсем не так плохо.
– А что до орать... Мало я в свое время орал на тебя!
– Как это мало?
– Если бы я не орал, не заставлял выискивать цвет и вырисовывать перспективы, ты не стала бы мастером. Художником.
– Да я и не стала им! Ты всегда говорил: художник и дизайнер – две большие разницы!
– Я приучил тебя к постоянному поиску. – Он прав, кольнуло в сердце у Лены, но Боря не дал ей опомниться, продолжая: – А по поводу нашей сегодняшней разборки я тебе скажу: инвективу нельзя отождествлять с банальным обвинением...
– Что?
– Инвектива не тождественна обвинению.
– Инвектива?
– Это призыв к действию, а не базарная ругань!
– И к какому же действию, интересно, ты призываешь меня?
– Главное в нашем деле не останавливаться. Ты должна нащупать свой путь...
– Борька! – разволновалась вдруг Лена. – Ты сам себе противоречишь. Ну какой у меня путь? Рисовать матерящихся монстров?!
Боря молча вылез из-за стола и сел на подлокотник кожаного кресла рядом с Еленой.
– Пока делай монстров.
– Ты опять издеваешься?