Полицейский автомобиль провыл на подъезде к дому, объехал на скорости вокруг фикуса, который возвышался в центре лужайки так, что гравий разлетелся из-под колес в стороны. Криста слышала сирену, когда он находился еще в миле от нее, и равнодушно подумала, что у кого-то из соседей случился сердечный приступ. Она стояла в дверях, глядя на мигающий синий свет и готовя фразу о том, что они перепутали адрес. Полисмен выскочил, оставив дверцу открытой, и когда направлялся к Кристе, она внезапно поняла, что он не ошибся адресом. Лицо его было бледным, и хотя он ничего еще не сказал, его нахмуренные брови говорили о том, что он обдумывает, какие ему подыскать слова.
- Что случилось?
- Мисс Кенвуд? - Он тянул время. Он знал ее. Он всегда завтракал у "Грина". Холодные и липкие пальцы впились в плоть Кристы. Она почувствовала, как в ее желудке провалилось дно. Она шагнула ему навстречу.
- Произошла авария возле поворота к Кеннеди. Ваша семья…
- С ними все в порядке? Они живы? - закричала Криста. Ее мама, папа… Мери. Они все поехали в гости на ланч. Криста осталась дома. У приглашавших не было детей ее возраста.
- Все плохо, - ответил полисмен, а его лицо сказало, что все было еще хуже. - Ваши родители погибли. Оба. Ваша сестра сидела сзади. Она еще жива. Она спрашивает про вас. Я отвезу вас туда. Нам нужно спешить.
- О Боже… О, Боже! - Криста побежала к автомобилю, спрятав лицо в ладони. Почему-то шок заглушил все ее мысли о родителях. Но Мери, маленькая Мери жива и зовет ее.
Они с ревом пронеслись по Северному Океанскому бульвару. Сирена надрывалась.
- У нее все в порядке? - Голос Кристы раздавался словно издалека.
Полицейский с угрюмым лицом глядел на дорогу.
- Парамедики занимаются ею, - вот и все, что он смог сообщить.
Слева от них солнце проливало свой свет на спокойный океан. Через минуту они прибудут на место происшествия.
- Я боюсь, что там кровь, - предупредил полицейский. Они с визгом затормозили возле патрульной машины, которая уже заблокировала дорогу. Рядом находился многоместный легковой автомобиль, его капот и бок были помяты серебряным "Мерседесом", врезавшимся в него, словно копье. На передних сиденьях виднелись две тряпичные куклы, словно манекены в видеоклипе про ремни безопасности. С той разницей, что здесь виднелась кровь. Они были покрыты ею. Криста прижала руку ко рту. Другой полисмен открыл дверцу.
- Идите, - сказал он, протянув руку, чтобы подбодрить ее. Пошатываясь, она шагнула прочь от машины. Голова работала с трудом, но она знала, что должна держаться. И тогда она услышала.
- Ооооооо! Мне больно! - Стоны ребенка, стоны Мери. Голос донесся из глубины автомобиля, который уже превратился в гроб. И тогда Криста рванулась вперед, оттолкнув старавшуюся удержать ее руку. Она подбежала к той дыре, что осталась от окна, и вцепилась в ее край.
- Мери, о, Мери, девочка моя, милая, это я, - завыла она, и на глазах ее закипели слезы, а голый страх сжал внутренности.
- Криста? Криста! О, Криста, мои ноги.
Искаженное шоком лицо Мери смотрело на нее из полумрака крошечного пространства. Глаза расширились от боли и ужаса. Лицо было белым, как лик Христа. Одна рука была свободной, другая погребена вместе с остальным телом в переплетении искореженного металла.
- Милая, не беспокойся. Я здесь. Все будет хорошо. Верь мне, Мери. Держись, как ты всегда держишься. Это я, милая. Все будет в порядке.
- Меня зажало, - сказала Мери. - Меня зажало и раздавило. Я не могу пошевелиться.
- Мы достанем тебя. Сейчас они придут. - Криста почувствовала, как ужас прошил ее. Она повернулась и закричала во всю мочь. - Помогите, ради Бога, помогите, кто-нибудь. Сделайте хоть что-то.
Потом снова склонилась к сестре.
- О, Криста, я люблю тебя, - проговорила Мери с мудростью ребенка, стоящего в конце жизни. - Я так сильно люблю тебя.
- Дорогая, детка, о, я люблю тебя тоже, так сильно, так сильно.
Крупные слезы появились на глазах у Мери. Они медленно набухли и побежали по ее бескровным щекам.
- Я хотела вырасти и стать похожей на тебя, - прошептала она и свободной рукой потянулась к Кристе, коснулась ее лица.
К Кристе тоже пришли слезы, растопив шок. Она держала руку сестренки в своей, холодную и липкую от пота, прижала ее к своей щеке и уже знала, что все кончено. Эти воспоминания останутся с ней навсегда.
- Помнишь, - спросила Мери, - у Кеннеди, когда ты сказала, что мы можем плакать?
- О, дорогая, не разговаривай. Доктора сейчас приедут. Все будет хорошо.
- Поцелуй меня, Криста.
Криста наклонилась в искореженное окно и прижалась щекой к щеке сестренки. И, собрав всю свою нежность, накопленную во время жизни на земле, поцеловала ее.
- Не оставляй меня, Криста. Мне так страшно, - прошептала Мери, и Криста почувствовала ее дрожь, когда время подошло. - Это так, как я боялась темноты, и ты разрешила мне спать с тобой в одной постели, только не дала мне взять с собой моих мишек.
- Не надо, Мери, не надо! О, дорогая моя, мне так жалко! Я так подло вела себя с тобой, а ведь я так тебя любила. Ты это все, что у меня было. Ты все, что у меня есть.
- Если мне удастся увидеть тебя сверху, я буду смотреть за тобой, - сказала Мери, такая маленькая и в то же время такая взрослая на краю вечности. Это было все, что она когда-либо хотела… стать равной Кристе, войти в круг ее друзей, добиться любви старшей сестры, которую боготворила.
- Мне холодно, - вновь заговорила Мери, - и я не чувствую своего тела.
- Не сдавайся, Мери, ради Бога, не сдавайся. - Криста крепко держала ее и старалась влить свою решимость в разбитое тело сестренки. Но глаза Мери уже закрывались, как закрывались они всегда после третьей истории, когда она ложилась спать, потом открылись снова, надолго перед бесконечным сном. Бывали такие прекрасные минуты, когда усталость и плохое настроение проходили, а впереди сияло утро нового дня. Но теперь не будет никакого завтра, а сон стал страшным врагом, а не другом.
- О, Боже, милый Боженька, спаси ее, - произнесла Криста. И почувствовала, как голова сестренки склонилась в ее сторону и жизнь отлетела от нее… руки Иисуса приняли ее наконец. Криста отпрянула назад, дикая печаль обрушилась на нее. Именно там, на жаркой дороге, под палящим солнцем, завязалось ее знакомство с одиночеством.
Стив, не замечая печальных мыслей Кристы, углубился в свои собственные воспоминания.
- Какое замечательное место. Вот где хорошо жить, - сказал он, вдыхая носом соленый воздух и вспоминая отвратительную, дымную вонь манхеттенского лета. - Здесь, должно быть, всегда был рай для малышей. Все равно что иметь на собственном заднем дворе огромную песочницу.
Криста вздохнула.
- Да, это было великолепно. - Жизнь продолжалась. Она вернулась к действительности. - Мы любили все это, особенно Мери. Знаешь, всякие там бесконечные пирожки из песка, замки, плаванье с маской и трубкой, в лодке под парусом, серфинг… Взрослые никогда не подходили к океану. Считалось дурным тоном иметь загар. Мы обычно проводили там время вместе с дикими и лохматыми ребятами из Уэст-Палм, которым не полагалось там быть. Городок старался держать их подальше от острова, не разрешая им парковаться, но мы сообщали им, кто в это лето не приехал на дачу, а всегда кто-то не приезжал, и поэтому они могли оставлять свои машины на подъезде к пустующему дому и потом приходили к нам на пляж.
Они поравнялись с домом, возле которого собралась небольшая толпа. Там был натянут полосатый тент, люди носили белые ящики-холодильники "Иглу" и подносы с едой к раскладным столикам, накрытым под парусиной. Красивая девушка в крошечном "бикини" и с загаром, как в Рио, крикнула им что-то через пляж.
Криста и Стив остановились.
Криста хлопнула себя ладонью по лбу.
- Эй, Стив, я совершенно забыла. Это же День Памяти. Дайна?! - крикнула она в ответ.
Дайна Хаттон бежала по песку, улыбаясь, и обрушилась на Кристу, сжав ее в своих объятиях.
- Криста! Криста! Как здорово! Я и не знала, что ты в городе. Ты, свинья! Почему не позвонила? У нас ведь пикник. Ты должна пойти к нам на пикник! Ты как раз то, что нам требуется. И не говори, что ты работала! - Ее загорелый нос нахмурился, изображая деланое неодобрение.
Криста виновато улыбнулась. Полный грим выдал ее. Палм-Бич был единственным местом на земле, где работа ставилась в один ряд с подрывной деятельностью.
- Дайна, это Стив Питтс, он почти такой же мой старый друг, как и ты. Стив, это Дайна. Она тратит часть денег, которые ее предки сделали из маленькой компании "Е. Ф. Хаттон", устраивая самые знойные пляжные пикники в честь Дня Памяти, какие только знала христианская цивилизация.
- Как замечательно. Незнакомец в городе. Свежая кровь. Сейчас ты мне начнешь рассказывать как он знаменит и что он делает потрясающие вещи, прямо как ты, Криста. Я уже падаю в обморок от восторга. Ну, кстати, у нас отличнейший рег-бенд, который Давид привез прошлой ночью на своей посудине с островов. Ни у кого из них нет ни паспортов, ни разрешения на работу, ничего подобного вообще. Так что завтра утром они влипнут в историю, если не уедут, либо нам всем придется отсидеть срок, согласно всем этим старым мочалкам, которые изображают из себя прокуроров. - Она не удержалась и хихикнула при мысли, что на бумаге законы применяются к таким людям, как она. - И действительно, посидеть за решеткой будет таким хорошим отдыхом после напряженного сезона. Мистер Терлидзес попросил Мими обдумать дизайн единственной тюремной камеры на Палм-Бич. И она получилась вполне комфортабельной. А подумай, как там спокойно. Такой отдых от телефона.
- Как ты думаешь, Стив? Сможем мы выкроить пару часов? - спросила Криста.
- Ром и рег-бенд. Конечно сможем.
- Ну, я уверена, что здесь найдется немного "Маунт Гей". Нам часто не хватает закуски, но я не помню, чтобы у нас кончалось когда-нибудь вино.
Дайна рассмеялась от такого нелепого предположения, и Криста сразу же узнала легкомысленность избранного класса. Палм-Бич и его обитатели не изменились. "Маунт Гей" или, как допустимое исключение, "Майерс", был "единственным" ромом. Его пили из бумажного стакана с тоником или клубной содовой и ломтиком лимона; на пляже не признавались ни стеклянные, ни пластиковые стаканы. Он никогда вообще не смешивался ни с чем, отдаленно напоминающим фруктовый сок, гранатовый сироп или ангостуру. Те подходили для путешествий под парусами на острова, но никогда для "дома". И это было еще не все. В словах Дайны - "немного "Маунт Гей"" - скрыто присутствовал мягкий упрек, поскольку излюбленным питьем на пляжных пикниках в Палм-Бич были "Миллер Лайт", импортное пиво и дешевое, но очень холодное, предпочтительно итальянское белое вино. Марка пива никогда не обсуждалась. Вино могло быть любым, только не калифорнийским. Единственное условие, оно должно быть недорогим и охлажденным до предела. Завзятым алкоголикам разрешалось приносить помятые серебряные карманные фляжки, полные "шотландским", которым они не обязаны были делиться. Чужакам было трудно уследить за этими правилами, что в основном и обусловливало их создание. Можно было простить парвеню их заблуждение, что очень богатые станут пить очень хорошо, и что там будет embarras de richesses, дорогостоящее и экзотическое питье на пляжных пикниках, которое будут разносить внимательные слуги. Куда там! Наиболее впечатляющей вещью в потреблении алкоголя на подобном пикнике было его количество, а не качество. Умеренность была классовым врагом; здоровый калифорнийский лозунг "Я не пью слишком много, потому что всегда занимаюсь бизнесом", считался вражеской позицией, агрессивное трезвенничество находилось под крепким подозрением, если только не было всем известно, что ты записной алкоголик, проходящий очередной курс лечения.
Дымовые информационные сигналы Дайны Хаттон пролетели над головой Стива, однако Криста, все детство которой было упражнением в их чтении, поняла их без всяких усилий. Она громко рассмеялась, припомнив беззаботный, бездушный снобизм тех далеких дней. Выскочкам, штурмующим социальную лестницу, никогда не удавалось пробраться через минное поле здешних манер. Они просто не понимали, что слово "саммер" было глаголом, что правильное первое имя было вторым именем твоей матери, что "Кримсон", "Олд Насау" и старый добрый "Эли" были заросшими плющом вселенными, где ты постигал самый твой важный урок… как надо пить.
Подошел толстяк. На нем была помятая соломенная шляпа с двумя лентами - кирпично-красной и цвета морской волны, пара стоптанных, горбатых шлепанцев от Гуччи и белая майка с надписью:
"МИЛЛИОНЕРЫ ТОЖЕ ВИД,
НАХОДЯЩИЙСЯ ПОД УГРОЗОЙ ВЫМИРАНИЯ".
Еще на майке виднелись инициалы в виде монограммы Дж. Е. В. III, сделанные простой коричневой краской, чуть ниже надписи, слева. Шорты цвета хаки дополняли его ансамбль.
- Прибыл фургон со льдом, - сообщил он Дайне.
- А, - сказал Стив. - Се грядет морозильщик.
- Что? - опешил толстяк. Дайна поглядела пустыми глазами.
- Юджин О'Нил, - пояснила Криста.
- А он что? Придет? - спросила Дайна, слегка растерянным тоном.
- Он собирается немного опоздать на пикник, - злобновато отрезал Стив. Он быстро понял, с кем имеет дело. Для литературных аллюзий Палм-Бич был каменистой почвой.
- Данфорт Райтсман, - грубо сказал жирный плутократ в отместку. Он выбросил руку вперед, направив ее в Стива, словно сожалея, что у него не острые пальцы. Его воинственно поднятый подбородок сообщил, что он дожидается веселой шутки, которая прозвучала бы как имя чужака.
Криста поспешила обезвредить бомбу.
- Привет, Данни, - сказала она. - Помнишь меня, Кристу Кенвуд? Я играла ангела в пьесе о Рождестве, где ты играл мудреца.
- Кто-то понимал толк в сценарии, - заметил Стив с саркастическим смехом. Было ясно, что он метит скорей в отсутствие мудрости у толстяка, чем в недостаточность ангельских качеств у Кристы. Однако двусмысленность этого замечания уберегла его от открытой враждебности.
Данфорт Райтсман запыхтел, узнав ее.
- Конечно же это ты, - сказал он. - Точно, ты играла. На тебе еще были желтые штаны. - Внезапно он показался страшно сконфуженным. Чужаков следовало использовать и уничтожать. Братья и сестры по классу имели одинаковый ранг. Криста должна была помнить время, когда у него обнаружили вшивость второй степени, а еще вулканические извержения на лице, испортившие его юность, а еще вспышку нехарактерной для него дерзости, когда он устроил в школе пожарную тревогу.
Криста рассмеялась аристократической неуклюжести. Ты так и не научился, как нужно обращаться с красивыми женщинами в "Порселлан", "Скролл" и "Ки", или в "Коттедж".
- А я не могла носить что-нибудь более романтическое? Ну, вроде желтой ленты? - поинтересовалась Криста насмешливо-заунывным голосом.
- Нет, штаны, - настаивал Райтсман с упорством, присущим его породе. - А теперь ты разве не модель, или что-то в этом..?
Слово "модель" было упаковано в тона вкрадчивого упрека. Моделями были те, с кем твои друзья по касте знакомили тебя во время бурных и утомительных вечеров в Нью-Йорке, когда твоя жена лежала в госпитале, произведя на свет ребенка. И тех, кто заслуживал чести говорить с тобой, можно было захватить с собой в "О Бар".
- О, Данфорт, будь ангелом и принеси мне стакан вина, ладно? - прошептала Дайна. Она закатила глаза к небу, поскольку он медлил выполнить ее просьбу.
- Благодарю, - засмеялась Криста. - Я уж и забыла, что из себя представляет Палм-Бич.
- Первый раз в жизни я испытал желание уничтожить представителя враждебного вида, - сообщил Стив.
- О, не верьте подписи у Данфорта на майке, - сказала Дайна, кокетничая с чужаком. - Здесь каждый миллионер… по меньшей мере! - Она засмеялась, чтобы разрядить всякую возможность неприятного впечатления. - Включая тебя, Криста. Должно быть, это восхитительно чувствовать себя женщиной, которая сама устроила свою судьбу. Все равно что выработатьсамоуважение, вместо того чтобы иметь его с рождения.
- Или, пожалуй, иметь его, а не делать вид, что имеешь, - резко сказал Стив Питтс.
- Да… Ну, впрочем, мне очень приятно видеть тебя, Криста, и вас, Стив, однако мне, пожалуй, нужно удостовериться, что ледяная персона понимает, куда положить все необходимое. Иначе все захотят совершить переворот, либо быть перевернутыми, либо еще чего-нибудь…
Она скрылась в толпе.
- Стив! - насмешливо упрекнула Криста. - Какая жестокость к неразумному животному!
- Шкура у этого животного такая толстая, что оно ничего не почувствовало.
- Да-а, по-моему, ты понял, что такое Палм-Бич. Вообще-то, они не такие уж и плохие. Просто они немного привыкли к… ну, примерно к двадцати годам жизни впереди, как минимум.