Детектив немного помолчал, записывая в блокнот показания.
– Итак, пока мы не разберемся в этом, я требую, чтобы все вы были осторожны и внимательны ко всему необычному на студии, а также немедленно сообщали мне о любой подозрительной мелочи. И, мистер Макей, если об этом изменении в сценарии никто не знал, существует вполне реальная возможность, что мишенью были вы, а не мистер Бенджамен. У вас есть враги?
Дилан резко вскинул голову, глядя в серьезные глаза детектива Брайса.
– Я часто получаю самую различную почту от поклонников. Ее читает секретарь. Но она ничего не говорила об угрозах.
– Может, вам следует справиться у нее о деталях и поискать в почте что-то необычное. А вдруг вы узнаете то, что ускользнуло от нее.
– Неужели вы действительно верите, что Дилан был мишенью? – удивился Мори.
Детектив пожал плечами:
– Следует принимать в расчет все возможности.
После допроса Дилан вернулся к съемкам следующей сцены, все еще пытаясь осознать услышанное. Он не мог поверить, что кто-то пытался его убить. Пусть у него наверняка есть несколько обиженных подружек, но с большинством он в хороших отношениях.
Он пытался вспомнить врагов, тех, кто хотел причинить ему зло, но ничего не получалось.
Взвинченный и нервный, он уехал со студии и по пути домой позвонил своей охране, чтобы организовать круглосуточное патрулирование дома. Обычно Дилан выезжал на интервью или в студию вместе с телохранителем.
Позаботившись обо всем, он позвонил Эмме. Она немедленно ответила:
– Алло!
– Привет, это я.
– Привет, Дилан.
– Как ты себя чувствуешь сегодня?
– Лучше. Сегодня ездила в офис и работала. Приятно снова чувствовать себя в гуще событий.
– Хорошо, – улыбнулся он. – Представь, если бы я сказал тебе, что у меня был плохой день и нужен друг? Поужинаешь со мной сегодня?
Она так долго молчала, что у него сильно забилось сердце. Он никак не мог понять, почему так хочет, чтобы она согласилась.
– И это чистая правда?
– Чистая.
Эмма вздохнула, сдаваясь. Ей не нравилось, что Дилан на нее давит и пользуется ее покладистым характером.
Но сегодня он действительно нуждается в друге. Он не мог рассказать ей о сегодняшнем визите детектива Брайса, а если бы и мог, не хотел беспокоить. Если увидит ее сегодня, зная, что она носит его ребенка и даже в выпавшем из памяти времени есть что-то хорошее, наверняка настроение поднимется.
– Тогда я согласна, конечно.
– Спасибо.
Только сейчас он смог свободно выдохнуть:
– Через полчаса я за тобой заеду.
Эмма сидела напротив Дилана в отделанной белой кожей кабинке ресторана "Ромас".
Конечно, глупо с ее стороны, но после его звонка она порылась в шкафу и нашла самое красивое платье: мягкий сапфирово-синий хлопок с множеством складок и красивой, скроенной по косой американской проймой.
Оглядывая зал, Эмма заметила, что столики не покрыты скатертями в красно-белую клетку, на них нет пластиковых цветов, а на полу кремового мрамора ни следа опилок. Дилан привык к самому лучшему и считал дорогие рестораны нормой. Эмма не привыкла поглощать пиццу из шикарной итальянской посуды и слушать при этом скрипача, игравшего нежную утешительную музыку, переходя от столика к столику.
– Здесь готовят прекрасные баклажаны с пармезаном. И пицца традиционная, как у нас дома, – пояснил Дилан.
– Баклажаны – совсем неплохо, – заметила она, складывая меню. – Я бы заказала.
Дилан кивнул официанту:
– Баклажаны два раза, Тони, и два стакана воды с газом.
После ухода официанта Эмма взяла кусочек тонкого, как вафля, хлеба с розмарином и чесноком. Ей почему-то не хотелось портить строгий геометрический дизайн в корзинке.
– Закажи вино или что захочешь, Дилан. Тебе вовсе ни к чему пить воду из-за меня.
Боже, сегодня он выглядел так, словно ему не мешало бы выпить. Он хороший актер, лучший, но сегодня явно не играет. Растерял все свои барьеры, разрушил линию обороны, она видела это по бледности его лица, запавшим глазам и искривленному рту.
– Спасибо, – кивнул он. – Может, позже закажу бокал вина.
– Настолько плохой день?
Он принялся разглядывать жемчужно-белую скатерть.
– Полагаю, да. Пришлось снимать сцену на том месте, где погиб Рой. Это был трудный день для всех.
– Особенно для тебя, как я поняла.
– Да. Все было так странно и грустно.
– Мне очень жаль.
– Спасибо. Ничего не поделаешь. Шоу должно продолжаться, – заключил он с напряженным смешком, едва пошевелив губами.
Ей так хотелось потянуться к нему, подержать за руку, а может, обнять. Он выглядел немного растерянным. Эмма знала это чувство и неожиданно обрадовалась, что приняла приглашение на ужин.
– Довольно обо мне, – сказал Дилан. – Как ты себя чувствуешь?
– Сижу здесь в ожидании баклажанов с сыром и соусом, и при мысли об этом желудок не переворачивается. Так что, думаю, все в порядке.
– Никакого токсикоза?
– Я так не сказала. Иногда бывает нехорошо, но быстро проходит и случается только по утрам.
– Ты звонила доктору?
– Да, он назначил визит на следующий четверг, в десять утра.
– Вот и хорошо.
Похоже, Дилан доволен.
Он сказал, что в четверг не будет сниматься, и ей повезло записаться к акушеру-гинекологу именно на этот день.
– Если возникнут сложности и ты не сможешь, никаких проблем, я сама доберусь.
Пусть он ничем не будет связан. Если не сможет, у нее есть другие способы.
Она вдруг перенеслась мыслями в прошлое. В то время, когда была объектом благотворительности, нелюбимым маленьким бременем для окружающих. Ребенком, боявшимся будущего. Сейчас все изменилось. Теперь она цеплялась за обретенную независимость, нуждаясь в ней как в воздухе. Матери-одиночки в наши дни встречаются достаточно часто. Многие женщины рожают детей без мужей. Она не смотрит на Дилана как на спасителя.
– Сложностей не возникнет, – твердо выговорил Дилан сквозь зубы. И действительно был в этом уверен. Он достаточно большая звезда, чтобы расписание составлялось в зависимости от его дел, а не наоборот. Правда, и она не рассыплется, став одинокой матерью.
– На второй визит к доктору вместе со мной хочет пойти Брук, – сообщила Эмма. – Желает быть частью происходящего.
– Вот и прекрасно. Она будет замечательной теткой.
Эмма улыбнулась. Она согласна с Диланом.
– Брук во всем меня поддерживает.
Дилан кивнул:
– Что ты думаешь об этом Ройсе, с которым она встречается? Это серьезно?
Ага, наконец он сменил тему.
Я с ним еще не виделась, но букет красных роз на ее рабочем столе вроде бы доказывает, что с ним все в порядке. Кстати, сегодня у них свидание. Она безумно скучает, пока его нет рядом.
Дилан хмыкнул, прежде чем отпить воды.
– Это всегда меня пугает.
– Почему?
Он пожал плечами:
– Хочу видеть ее счастливой. Ей раньше приходилось разочаровываться.
– Как и всем нам, – выпалила Эмма и тут же зажмурилась, но не раньше, чем увидела, как Дилан вопросительно поднял брови.
– Знаю.
Должно быть, ее взгляд выражал неподдельное изумление, потому что его синие глаза мгновенно смягчились.
– Брук рассказывала мне о том парне из колледжа, с которым ты встречалась.
– Когда рассказывала?
Сварливый тон собственного голоса заставил ее мысленно сжаться. Не хотелось, чтобы он подумал, будто она оправдывается.
– Довольно давно. Я не вмешиваюсь в твою жизнь, Эмма. И не поставил бы Брук в такое положение. Если бы хотел что-то знать о тебе, прежде всего спросил бы у тебя. Сестра упомянула об этом несколько лет назад, но я не забыл. Считал, что ты заслужила лучшего, чем подонок, который тебя оскорблял. Думаю, это навсегда останется со мной. Честно говоря, мне хотелось бы выбить из него дух.
Эмма представила, как Дилан сбивает с ног Дерека Парди, и ухмыльнулась:
– Ты всегда защищал нас с Брук.
– Нет ничего плохого в том, что друг защищает друга.
– Я всегда это ценила.
Она говорила правду. Дилан неизменно становился ее защитником, когда оказывался рядом. Он всегда на стороне обездоленных. Прекрасное качество, но сейчас, когда у нее будет ребенок, она вовсе не хотела считаться обездоленной и лишенной чего-то.
– Это уже устаревшие новости, Дилан. Я уже забыла о нем.
Подали ужин, и эта часть беседы закончилась. Эмма ела осторожно, помня о состоянии желудка и тошноте, готовой поднять уродливую голову в любой момент. Она не доверяла собственным внутренностям и только начала привыкать к возможности съесть полный ужин и не заплатить за это.
– Восхитительно, – заметила она.
От расплавленного сыра поднимался аппетитный пар. От чесночного запаха текли слюнки.
– Для тебя это не слишком выпендрежно?
– Баклажаны?
Его глаза лукаво блеснули.
– Ресторан.
– Посмотрим. Я ем из тарелок "Интрада" ручной работы под серенаду скрипача. Уотерфордский хрусталь и аранжировка из белых роз. Очаровательное дополнение к общей обстановке. Ну в точности как в "Вителло" у нас дома.
Он вытер рот льняной салфеткой. Глаза заблестели еще ярче от ее сарказма.
– Откуда ты знаешь такие тонкости?
– Ты забываешь, чем я зарабатываю на жизнь. Это моя работа – все знать о посуде, хрустале и сервировке стола.
– Верно. Я не догадался. Ты прекрасный специалист. Но тебе здесь неловко, верно?
– Все хорошо, Дилан. Я не жалуюсь. Если у тебя от этого поднимается настроение, я только за.
Улыбка Дилана немного померкла. Он потянулся к ее руке:
– Это ТЫ поднимаешь мне настроение. Мне нравится находиться с тобой, Эм. И я привез тебя сюда не для того, чтобы произвести впечатление, а потому, что здесь превосходная еда.
В ушах отдавался стук собственного сердца. Эмма снова потерялась в его глазах. И немудрено не утонуть в них. Ни одна женщина не устояла бы. Что уж говорить о ней!
Их ясность поражала. Дилан знал, что делает, несмотря на амнезию. Пределов его уверенности тоже не существует, однако нельзя назвать его самоуверенным или чванливым. Он просто идеал.
И это ужасно ее пугает.
– Может быть, тебе выпить вина?
Она бы выпила, если бы могла.
Он покачал головой, продолжая смотреть ей в глаза:
– Не обязательно.
– Излечился от пьянства?
Он широко улыбнулся:
– Во всяком случае, пока.
Он немного сжал ее пальцы, и заряд адреналина прострелил ей руку, распространившись по телу со скоростью лесного пожара. Что он с ней делает? Она пришла сюда поднять ему настроение. Не поддаваться его чарам.
Он глянул на ее недоеденную еду:
– Заканчивай ужин, милая.
И выпустил ее руку, оставив взамен горячую волну восторга. Она была переполнена гормонами счастья.
– Поговорим о десерте, когда закончишь.
Десерт? Казалось, она уже съела огромную порциюшоколадного мороженого с вишнями.
Дилан Макей. Специальный сорт.
И нет на свете ничего слаще.
Когда они вернулись к ней домой, Эмма предприняла слабую попытку войти, сохранив некое подобие грации и достоинства.
– Дилан, тебе вовсе ни к чему провожать меня до квартиры, – уверяла она, сжимая дверную ручку.
Он вскинул брови. Прядь прямых выгоревших на солнце волос упала на лоб. Ей так хотелось коснуться этой пряди, вернуть на место и зарыться пальцами в волосы.
– Я никогда не оставлял леди на обочине, Эмма. И не собираюсь делать этого с тобой. Ты ведь знаешь.
Она знала. Но не могла пригласить его в квартиру. У нее нет сил. Но она точно знала, что он хочет именно этого.
– Но теперь, когда ты заработал еще одну золотую звезду…
– У меня их много.
Эмма представила черно-белый альбом со страницами, заполненными золотыми звездами.
Однако нужно быть доброй и вежливой в ее не слишком замаскированной попытке отшить Дилана.
– Еще раз спасибо за ужин. Должно быть, ты очень устал. Надо поехать домой и лечь спать.
– Скоро поеду. Как только провожу тебя до дверей.
Он взял ее за руку и вынул ключ из пальцев:
– Позволь мне.
Эмма едва не подскочила от прикосновения его руки. Дилан взял ключ, она отодвинулась от двери, позволив ему открыть дверь.
Дверь открылась.
– Спасибо, – выдохнула она, снова прижимаясь к ней спиной.
Он наклонился так близко, что она уловила легкий аромат мускусного афтершейва, пьянящей смеси, которая будоражила ее эротические инстинкты. О боже, быть беде!
Эмма прислонилась головой к двери, отступая от Дилана и глядя на его губы, оказавшиеся слишком близко.
– Что ты делаешь?
– Благодарю тебя как следует, милая.
– Баклажаны были достаточной благо…
И тут он завладел ее губами. Не грубо, не агрессивно, хотя и не слишком нежно. Этот поцелуй мог иметь десяток значений, причем не обязательно сексуальных. И все же, когда она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, поцелуй стал более требовательным и страстным, и равновесие, на которое она надеялась, постепенно пошатнулось. Ее руки упали, не успев упереться ему в грудь. Как она могла думать о том, чтобы закончить нечто столь замечательное?
Его рука уперлась в дверь, и чертова штука стала открываться, заставляя ее неуклюже отступить на шаг, потом другой. Дилан последовал за ней, конечно, так и не прервав поцелуя. Эмма опомнилась, когда они оказались в ее темной квартире.
Она тяжело дышала. Он немедленно прервал поцелуй, повел ее в глубь комнаты и пинком захлопнул дверь.
– Представь только, – прошептал он, – мы в твоей квартире.
– Угу. – Блестящий ответ. Эмма, завороженная его губами, языком и умением ими пользоваться, не могла думать связно.
И потом она ощутила его руку на своем животе. Только тот, кто знал ее интимно, заметил бы легкий бугорок над талией.
Дилан расставил пальцы, обхватив ее живот. Из его груди вырвался гортанный звук.
– Я хочу коснуться тебя там, Эмма. Ты не возражаешь?
Она кивнула, не доверяя собственному голосу.
– Я знаю, это не идеальное решение. Но если какой-то женщине из всех, с кем я был, и суждено носить моего ребенка, я рад, что это именно ты.
Это было нечто вроде комплимента. Эмма понимала, что он имеет в виду, но проблемы по-прежнему существовали. Множество проблем.
Она отстранилась:
– Я включу свет.
Но прежде, чем она сумела ускользнуть, он сжал ее запястья и притянул к себе. Она ударилась ему в грудь. Смотрела в его лицо, погруженное в тень.
– Не нужно, Эмма. Со мной ты в безопасности. Не бойся.
Она боялась. Того, к чему это вело.
– Чего ты хочешь, Дилан? – тихо спросила она и услышала в своем голосе нотки поражения, словно не могла состязаться, отказать, защититься от него.
– Если честно, сам не знаю. Ты благотворно на меня действуешь, Эмма. Мне нравится, каким я становлюсь рядом с тобой. И я не хочу уезжать. Пока не хочу.
Почти отчаянные нотки в его голосе приковали ее к месту.
А потом легкое прикосновение пальцев к ее лицу. Ласка, о которой она всегда мечтала. И поцеловал снова. Нежно и медленно, как нечто священное. Но это не она священна. Это ребенок. Она понимала. И уже чувствовала то же самое к жизни, растущей внутри. Она не винила малыша за приступы тошноты, не сожалела о том, что он вообще существует.
И все же что-то не так. Его поцелуи внове для нее. Прикосновения возбуждают, и совсем не так, как она думала. Они уже делали это раньше. Целовались, ласкали друг друга, когда зачали ребенка, но она не помнила ЕГО.
– Дилан, – тихо напомнила она, – мы ведь друзья.
– Но могли быть чем-то большим.
Он нежно прикусил ее нижнюю губу, и взрыв жара раскрутился в животе. Она закрыла глаза, впитывая сладостную пытку, пытаясь сдержать горящий ад, который все нарастал и нарастал.
Жар Дилана стал ее жаром.
Эмма едва заметила, что он уже сидит на диване, а она у него на коленях.
Их языки сплелись в чувственном танце, когда он прижал ее к подушкам дивана. Его губы нашли ее лоб, щеки, подбородок и неспешно двинулись к иссохшим губам. Она изголодалась по нему. И было почти бесполезно пытаться бороться с этим чувством. В ее подростковом воображении, еще до своей славы и удачи, Дилан всегда принадлежал ей. Она поддалась этим чувствам сейчас и застонала, когда его рука скользнула под подол платья и погладила ее бедро, стремясь к той части тела, которая ныла сильнее всего.
Но Дилан обошел это место, его рука вновь легла на ее живот. Он осторожно погладил его, и Эмма мельком увидела его макушку, когда он осторожно поцеловал ее над пупком, где спал их ребенок.
В этот момент Эмма растаяла. Глаза наполнились слезами. Она закусила губу, чтобы из горла не вырвался глупый обличающий звук. Но сердце говорило о своем больше, чем всегда. И это мучило так, как она никогда не считала возможным.
– Дилан.
Он поднял голову, и их взгляды скрестились в полумраке. Блеск его глаз говорил о любви к их общему ребенку. Он улыбнулся, и ей стало не по себе. С таким Диланом она никак не могла бороться.
Не успела Эмма оглянуться, как рука Дилана снова оказалась на ее бедре, растирая, лаская, снова принося напряжение.
– Ты такая мягкая, Эмма. Повсюду.
О боже. Зато он не мягкий, судя по давлению его чресл на ее бедро. Они ступили на опасную почву, а она слишком очарована, чтобы положить этому конец.
Он целовал ее снова и снова, его рука творила чудеса на ее горле, плечах, крутых склонах грудей. Его пальцы тронули ее соски, и она подскочила, словно ее ударили электрическим током.
Стон вырвался из глубин его груди. Пальцы сжали чувствительный холмик сквозь ткань платья, губы осыпали ее ключицы влажными поцелуями. Она была в огне. Горела. Горела. Жар пожирал ее.
И тут зазвонил телефон.
Стационарный. Им пользовались в случае срочных вызовов, и только очень немногие люди знали номер.
Немедленно включился автоответчик. Послышался голос Брук:
– Это я, Эм. Ищу Дилана. Никто из вас не берет сотовый, а дело важное. Он, случайно, не у тебя?
Дилан немедленно сел.
Эмма кивнула ему и, вскочив, поспешно поправила платье. Метнулась к выключателю и сняла трубку на кухонной стене.
– Привет, – задохнулась она.
– При-и-и-ивет, – протянула Брук. – Я помешала?
– Ничуть. Мы только что вернулись с ужина. Дилан меня подвез. Он еще здесь. Сейчас позову.
Но в этом уже не было необходимости. Он стоял у нее за спиной, держа за талию, и успел поцеловать в плечо, как настоящий влюбленный, прежде чем взять трубку.
– Привет, сестренка.
Эмма вышла, чтобы не мешать разговору. Но по-прежнему могла видеть его и слышать голос. Любопытство не позволяло ей отвернуться.
– Рене?
Он тяжело вздохнул, послушал и наконец сказал:
– Ладно, я об этом позабочусь.
Повесив трубку, он на секунду зажмурился и потер шею, прежде чем повернуться к Эмме. Их взгляды снова встретились. Он подошел к ней и сжал руки.