– Мне нужно ехать. Но я хочу, чтобы ты пообещала подумать насчет переезда ко мне. У нас будет много таких ночей, как нынешняя. Я хочу, чтобы ты была со мной, солнышко.
Все это слишком скоро, и голова ее до сих пор шла кругом от сознания того, что они едва не занялись любовью.
Прерывисто вздохнув, Эмма покачала головой:
– Обещать не могу, Дилан. Я еще не готова к такому шагу.
Он кивнул и встревоженно нахмурился:
– Ладно, но я бы хотел снова видеть тебя. Скоро.
– Нечто вроде свидания?
– Да. – Лицо его прояснилось, будто действительно понравилась идея.
– Думаю, мы не будем торопиться. Шаг за шагом. Сначала свидания. На это ты согласна?
– Думаю, да.
– Только со мной?
Только с Диланом Макеем?
Ей это понравилось. Не то чтобы она когда-нибудь попадала в ситуацию, где бы приходилось встречаться с двумя мужчинами одновременно.
– Только с тобой.
Он довольно кивнул, наскоро чмокнул ее в щеку на прощание и убежал, оставив Эмму гадать насчет его бывшей девушки Рене. Что это за звонок?
Или она исключение в правилах Дилана никогда не встречаться одновременно с двумя девушками?
Глава 6
Дилан уселся за письменный стол. В окно дул утренний ветерок, свежий океанский воздух куда сильнее кофеина пробудил его от утренней дремоты. Каждое утро он ломал голову, пытаясь восстановить в памяти потерянное время. Надеясь, что память вернется.
Только не сегодня.
Он открыл ящик стола, вынул чековую книжку и выписал сумму большую, чем обычно посылал Рене в последний год. Ежемесячные чеки не были состоянием, но помогали ей существовать, кормить, одевать двоих детей и иметь крышу над головой. Она в худшем положении, чем мать-одиночка. Ее никчемный бывший муж постоянно угрожал отнять детей, и Рене приходилось как-то пополнять свои ничтожные заработки официантки, чтобы содержать семью.
Похоже, она находится в постоянном кризисе.
Дилан давно простил Рене свое разбитое сердце. Но вина не только на ней. Он позволил убедить себя сбежать с ней. Был безумно влюблен, молод, порывист, готов исполнить любое желание, только чтобы она была счастлива. В старших классах школы они вместе занимались в театральном кружке и имели весьма самонадеянные надежды на успех. Позже, в девятнадцать лет, Рене убедила его перебраться в Лос-Анджелес и начать карьеру актера. Он последовал за ней с широко открытыми глазами, понимая степень риска. Успех пришел к ней недостаточно быстро, а так называемые контакты в Лос-Анджелесе иссякли, и с разочарованием оказалось трудно ужиться.
Как-то он обнаружил Рене в объятиях другого, режиссера маленького театрика, человека гораздо старше, с колоссальным самомнением, убедившего ее, что они в одном шаге от славы. Этого не произошло, и она принимала одно неверное решение за другим. Дилан терпением и настойчивостью добился взлета карьеры, а она отказалась от своей мечты, стала циничной, полной горечи и вышла замуж за человека, имевшего отношение к театру. Дилан полностью потерял с ней контакт до прошлого года, когда она обратилась к его сестре и попросила дать номер его телефона.
Разговор вышел болезненным и неприятным. Но Рене коснулась чего-то глубокого и нежного в сердце Дилана, когда он вспомнил молодую, живую, энергичную девушку, которой она когда-то была. Она умоляла его о прощении, и он охотно простил ее. Она ни разу не попросила у него денег, но, узнав о ее жизни с буйным алкоголиком-мужем и представив страдания детей, он стал посылать ей чеки.
– Тук-тук.
Он поднял голову, увидел стоявшую на пороге Брук в голубом эластичном спортивном костюме и улыбнулся:
– Привет, детка. Входи.
Раз в неделю они с Брук тренировались в его спортивном зале, где окна выходили на Тихий океан.
– Доброе утро, братец. Готов упражняться?
– Почти.
Он положил чек в конверт, написал на нем имя Рене и запечатал.
– Тебе не обязательно делать это, Брук. Я могу отправить его почтой.
– Не проблема, Дилан. Я знаю, где живет Рене.
– В получасе езды от города.
– Послушай, я не поклонница Рене, но если нужно быстро получить деньги для ребятишек, мне несложно опустить чек в ее почтовый ящик. Таким образом, она получит их раньше.
Дилан потер ладонью подбородок:
– Ее дочь нуждается в коррекционной операции на глазу. Она в панике из-за этого.
– Ты делаешь доброе дело.
Он делал это не ради похвал, и никто, кроме сестры, об этом не знал. Рене была частью его прошлого. Бывший друг и возлюбленная. И она нуждалась в помощи. Разве это не лицемерие – помогать другим обездоленным, а не той, которую он знает лично? Почему не протянуть ей руку?
– У тебя большое сердце, – улыбнулась сестра.
– Я могу себе это позволить.
– Да, но она тяжко тебя ранила, а я не прощаю так легко, как ты.
– Я очень долго не прощал ее.
– Но все же простил. Она причинила тебе много боли. Это было предательство самого худшего сорта.
– Теперь я вряд ли стану плакать об этом.
Но он потерял веру в людей и любовь, и теперь ему трудно было кому-то довериться. Со времени последнего счастливого дня с Рене он больше ни к одной женщине ничего не испытывал.
Но тут перед глазами появилось лицо Эммы. Ему всегда нравилась она, кроме того, она – мать его ребенка. Если он начнет с ней встречаться, это станет средством к достижению цели. Он собирается жениться на ней и дать ребенку свое имя. По крайней мере, ей он доверяет. Как другу.
Брук сунула конверт в огромную парусиновую сумку-торбу.
– Пойдем сожжем несколько калорий.
Час спустя она пила холодную воду из бутылки. Полотенце висело на шее.
– Вдохновляюще, как всегда, – заявила Брук, глядя в окна, за которыми плыли низкие облака, начинающие постепенно подниматься. Скоро небо будет синим и безоблачным.
Дилан положил на пол штангу и промокнул лицо полотенцем.
– Все не так плохо.
– Готов поговорить со мной об Эмме?
– Эмме?
Он уселся на скамью, вытянул ноги и осушил половину бутылки одним глотком.
– Что насчет Эммы?
Брук шлепнула его полотенцем и ухмыльнулась, чем заставила его тоже улыбнуться.
– Ну.
Она села рядом с ним:
– Что происходит между вами?
– Вечно суешь свой нос в чужие дела, верно?
– Я тревожусь. Потому что люблю вас обоих.
Дилан вспомнил последнюю ночь, когда был с Эммой, и поразительную страсть, с которой она ему отвечала. Он допустил вольности, но ничего такого, чего она бы не хотела. И ощущение ее кожи, такой атласно-мягкой, вкуса губ и роскошного тела заставляло его много раз вспоминать о ней.
– Я просил ее переехать ко мне, Брук. Она отказалась.
– Трудно ее винить, – вздохнула Брук. – Ей тоже нелегко. И ты знаешь ее историю. Она…
– Упряма?
– Скорее независима. И если ты знаменитость, это еще не значит, что каждая женщина на планете хочет с тобой жить.
Я не прошу об этом каждую женщину на планете, Брук. Я прошу об этом женщину, которая носит моего ребенка.
– Знаю. – Брук смягчилась. – Дай Эмме немного времени, братец.
– Я не давлю на нее.
– Разве?
– Мы встречаемся.
– Правда? – рассмеялась она. – То есть цветы, конфеты и молочные коктейли?
Иногда сестра может быть настоящим чирьем в заднице!
– Молочные коктейли. Об этом я не подумал. Кроме того, сестрица, разве не то же самое ты делаешь с Ройсом?
На раскрасневшемся лице Брук снова мелькнула улыбка.
– Мы с Ройсом люди куда более утонченные. Ходим на выставки, книжные фестивали и…
– Интеллектуалы, верно?
– Пока что да. Мы все еще на стадии узнавания друг друга.
– Вот и хорошо, не торопитесь.
– И это говорит человек, просивший женщину, с которой никогда не встречался, переехать к нему.
– Ты забываешь, что мы…
– Сделали ребенка? Ну, поскольку ни ты, ни она почти ничего не помните о той ночи, скажу одно: хорошо, что вы начали со свиданий. МЕД-ЛЕН-НО и упорно. Именно это помогает выиграть гонку.
Но Дилан не собирался двигаться медленно. Ни за что. Только Брук не обязательно это знать. Она вечно стремится защищать Эмму, и ему это нравится. Брук предана друзьям, но на этот раз на карту поставлено слишком многое, чтобы Дилан согласился отступить. Он не даст Эмме шанса убежать от страха или разыгрывать независимую феминистку. Не хочет, чтобы его сын рос без отца!
У него есть средства добиться хорошей жизни для Эммы и ребенка. И чем скорее она поймет это, тем лучше.
Эмма бросила в рот зернышко попкорна и откинулась на спинку бордового кожаного кресла, одного из двадцати в личной просмотровой комнате Дилана.
– Должна признать, когда ты сказал, что ведешь меня в кино, я гадала, как у тебя это получится. Не можешь же ты просто войти в кинотеатр так, чтобы тебя не заметили.
– Боюсь, все зависит от места действия. Жизнь для меня изменилась, но я не из тех, кто жалуется на судьбу. Я знал, на что шел, когда стал актером. Если мне повезло добиться успеха, я не собираюсь плакать из-за того, что никуда не могу пойти незаметно. Я лицо узнаваемое, так что пришлось кое-что поменять в жизни.
– Вроде невозможности войти в бакалейную лавку, или путешествовать инкогнито, или любоваться магазинными витринами?
– Или повести девушку в кино.
Эмма рассмеялась:
– Но ты прекрасно приспособился.
– Рад, что ты так считаешь. Итак, какой фильм ты предпочитаешь? Драму, триллер, вестерн, комедию, мелодраму?
Я в твоих руках. Тебе решать. Ты у нас ценитель фильмов.
Дилан выбрал фильм о взрослении мальчика, номинированный на "Оскар", и уселся рядом с Эммой. На пристенном столике стояли мисочки с шоколадками, кислым жевательным мармеладом и кешью. Рядом с ее стулом в специальном держателе находилась голубая бутылочка воды за баснословную цену.
– Все в порядке?
Она кивнула:
– Я готова, если готов ты.
Дилан нажал кнопку пульта, и верхнее освещение погасло. Экран, наоборот, осветился. Они ели попкорн из одного пакета, и к тому времени, когда добрались до дна, глаза ее были полны слез, а несколько капелек ползло по щекам, настолько трогательным показался фильм: описание сердечных радостей семейной жизни, борьба, минуты счастья и все остальное.
Уловив ее настроение, Дилан сунул ей в руку бумажный платок. Эмма благодарно кивнула, вытерла мокрые глаза и сосредоточилась на экране. На этот раз дело не в гормонах. Всякий раз, когда наблюдала жизнь настоящей семьи, ее беды, радости, любовь и верность, связывающие людей, она понимала, сколько всего ей недоставало в детстве. Хотя она гордилась тем, что это не помешало ей строить жизнь и карьеру, все же только укрепляло решимость искать для себя лучшей жизни. А теперь и для своего ребенка.
Дилан потянулся к ее руке. Эмма глянула на их переплетенные пальцы. Его – загорелые и сильные, ее – тонкие и хрупкие. Какое утешение в том, что они могут сидеть здесь вместе и смотреть кино, держась за руки.
Конец фильма был счастливым, и Дилан снова сжал ее руку, не отпуская. Они оставались в темноте, если не считать желтых, встроенных в пол светильников, освещавших дорожку по комнате.
– Тебе понравилось? – прошептал он.
– Очень.
– Я и не знал, что ты так сентиментальна.
Дилан легонько растирал ее руку круговыми неспешными движениями.
– Только когда речь идет о фильмах.
– Трудно поверить. Ты такая мягкая.
При взгляде в его глаза, растопившие сердце, у нее перехватило дыхание.
– ВЕЗДЕ.
О боже.
Он повернулся и прижался к ней. Его губы находились в дюйме от ее губ.
– Я думал о недавней ночи. Если бы нам не помешали, что случилось бы?
Это был не совсем вопрос. Он не ожидал от нее ответа.
Тут его губы прижались к ее губам. Но он терпеливо ждал ее реакции. Ждал, чтобы она сдалась.
– Дилан.
– Это всего лишь поцелуй, Эм.
В его устах все так просто.
– Не всего лишь поцелуй, – настаивала она, однако не могла отрицать, насколько соблазнительно поцеловать его в ответ, ощутив вкус и вдохнув восхитительный аромат.
– Именно это делают люди, когда встречаются, – прошептал он, почти не отнимая губ.
– Неужели?
Целоваться с Диланом – вещь далеко не ординарная. По крайней мере, для Эммы. Это скорее относится к мечтам и грезам.
– Так и есть. Я хочу, чтобы мы были больше чем друзьями, Эм.
Интересно, почему. Дело в ребенке? Или он каким-то чудом после стольких лет внезапно нашел ее привлекательной и желанной? Вопрос вертелся на кончике языка, но Эмма струсила. Не посмела. Потому что в глубине души знала правду.
Он провел ладонью по ее шее, погладил чувствительное местечко за ухом. Она закрыла глаза от удовольствия и глубоко вздохнула, впитывая ласку. Его нежное прикосновение и сила убеждения не позволяли противиться. Она могла сидеть так часами, не спеша, наслаждаясь тем, что стала единственным объектом его внимания.
– Думаю, мы уже больше чем друзья, Дилан. Я ношу твоего ребенка. Это ставит нас на более высокий, чем дружеский, уровень.
– Может, этого недостаточно, – выдохнул он и притянул ее к себе так, что губы почти соприкасались.
– Может, нам необходимо быть чем-то большим, чем просто друзья.
И он поцеловал ее.
– Что, если этого недостаточно?
Вместо ответа он снова стал целовать ее. Его язык творил чудеса, пока ее тело не налилось теплом. Соски превратились в крошечные камешки. Эмма задыхалась, пытаясь втянуть в себя воздух.
– Это возможно, – настаивал он, вставая и протягивая ей руки. Похоже, очень точно уловил тот момент, когда тело ее предало. Осторожно потянул ее на себя, и она встала, глядя на него в мягком свете.
– Позволь показать тебе.
Дилан мастер обольщения, и то, что он делал с ней сейчас, было мощным доказательством. Он сжал ее лицо, заглянул в глаза и снова поцеловал. Долгим поцелуем. Пока ее сердце не забилось со скоростью мчавшегося по шоссе автомобиля. Пока колени не подогнулись. Пока не заныло местечко в развилке бедер.
Это было слишком много и все же недостаточно. Когда он отстранился, у нее голова пошла кругом. Она хотела большего.
– Это твой выбор, милая Эмма, – сказал он, целуя ее в губы, гладя, допуская вольности, которые она с радостью принимала.
Эмма тихо застонала, когда Дилан коснулся ее груди, и тут же ахнула, когда он сжал ее ягодицы и прижал к своему возбужденному телу так, чтобы не оставалось сомнений в его намерениях.
– Мы можем прогуляться по берегу, чтобы охладиться, – прошептал он, – или подняться в спальню, чтобы разгорячиться. Ты знаешь, чего я хочу. Но я подчинюсь твоему решению, каким бы оно ни было.
Она не могла дышать. Окутанный туманом мозг приказывал тянуть время. Какими бы пылкими ни были поцелуи, Эмма не могла представить, что Дилан хочет заняться с ней любовью. Когда-то это было ее самой безумной мечтой. И хотя они ее уже осуществили, та ночь не отложилась в ее памяти. Да и в его тоже.
– Именно это обычно происходит на твоих первых свиданиях?
Он рассмеялся, обнял ее и крепко сжал, как ребенка, задавшего забавный вопрос.
– Ты знаешь меня, Эм. И понимаешь, что на такое я не способен.
Собственно говоря, не знает. Она никогда не расспрашивала его о способах обольщения. Откуда ей знать, как легко или часто он укладывал своих дам в постель? Он появлялся в таблоидах так часто, что страницами с историями о его похождениях можно было оклеить все стены особняка. Правда, сестра защищала его на всех фронтах. Он даже подал в суд на несколько газет, преступивших границу, и выиграл иски.
Так что, если верить Дилану, его искренне влечет к ней.
– Я никогда не видела твоей спальни, Дилан.
Он улыбнулся и кивнул. Не успела Эмма опомниться, как он подхватил ее на руки и понес из комнаты.
Она обхватила его шею и положила голову на широкое плечо, пока он шагал к дверям спальни. Эмма чувствовала себя легкой как пушинка в его надежных объятиях.
Он толкнул дверь ногой и вошел в огромную комнату с такой же огромной кроватью напротив окон, выходивших на Тихий океан. Сейчас ночное небо освещали только звезды и полумесяц. Но Эмма слышала рев волн и ощущала соленый морской запах, доносившийся через открытую дверь, ведущую на террасу.
Она не была ни в чем уверена, но вожделение и любопытство в этот момент победили остатки здравого смысла. У них это уже случилось. Раньше. Правда, оба сейчас в полном сознании и запомнят все. Это главное. Основное. Дилан, так или иначе, навсегда останется в ее жизни, и она хотела этих воспоминаний. Пусть это безумие, пусть она потом пожалеет, но у нее нет сил, чтобы отказаться от этой ночи.
К тому же она к нему неравнодушна.
Дилан опустил Эмму на пол. Ее тело пылало. Он снял рубашку. Его торс был бронзовым от загара и мускулистым, плечи широкими, на руках бугрились мышцы. Он тяжко работал ради роли спецназовца, и недаром!
– Не будем спешить, – прошептал он.
Не будем? Она на первом официальном свидании и вот-вот окажется обнажена.
Он положил ее руки на свою каменную грудь. Дыхание на мгновение пресеклось, и Эмма, подняв веки, заметила яркий и голодный блеск в его глазах. Она медленно провела рукой по его упругим мышцам. Крохотные грубые волоски щекотали пальцы.
Она почти не верила себе. Прикосновение к нему было почти нереальным.
Эмма никогда раньше не была с таким мужчиной, как Дилан. Его совершенство пугало.
Есть ли у него вообще недостатки? Они есть у всех, но сейчас она не могла обнаружить ни одного.
Он взял ее другую руку, положил себе на плечо, словно поощряя к дальнейшим исследованиям. Она так и сделала, проведя ладонями по его плечам и спине, вернувшись к торсу. Задела пальцами соски, и они мгновенно окаменели. Эмма возбуждалась, видя, как ее прикосновения действуют на него.
Дилан стоял неподвижно, позволяя ей лучше его узнать, ощутить кожу, впитать жар. Она не торопилась, изредка встречаясь с ним глазами. Но чаще – любуясь его телом.
Он поцеловал Эмму, втягивая в рот ее губы, безмолвно выражая желание идти вперед. Сделать следующий шаг.
– Мне раздеться совсем? – выдохнул он ей в рот. – Или сейчас твоя очередь?
Что же. Все справедливо.
Она повернулась к нему спиной. Он немедленно расстегнул длинную золотистую молнию на маленьком черном платье. Молния прошуршала, распадаясь на половины до самой талии. Холодный ветерок овеял ее кожу, пока он стягивал платье. Освободившись от ткани, легшей у ее ног, он стал осыпать поцелуями ее шею. Медленно повернул ее к себе лицом, прежде чем оглядеть тело, холмики полных грудей, упрятанных в черный кружевной лифчик, слегка выступающий живот и черные кружевные трусики. Провел руками по ее голым бедрам. Их глаза снова встретились. Слабый стон сорвался с ее губ.
– Ты везде мягкая, милая, – выдохнул он, гладя ее живот. Встал на колени и поцеловал его.