Когда она вернулась к столу, там уже вертелась осмелевшая Сюсенька. Шура испытывала большое желание уж если не убить Эльвиру Викентьевну, то стукнуть чем-нибудь тяжелым обязательно. На Пьетрофича Шура не злилась. Что с него взять? Он инструмент. Можно сказать марионетка. А вот кулацкого подпевалу Сюсеньку можно было бы и вовсе прибить! Мало того, что поговорить толком с Федькой не дали, так еще и допрос с пристрастием устроили.
– Ну, и зачем тебе этот Жигурда? – язвительно поинтересовалась Эльвира Викентьевна. Сюсенька уловила язвительность в голосе хозяйки и добавила к ней немного визгу.
– Эля! Ну, зачем ты так! Ты ж его толком не знаешь, а вдруг он хороший парень вырос? – вступился за Федьку Пьетрофич.
– Вырос-то он вырос! Это я насчет Джигурды еще ему комплимент сделала! Актер он, видите ли! В кино снимается! А такие дуры, как наша, – Эльвира Викентьевна кивнула в сторону Шуры. – Уши развесят, а потом матерями-одиночками всю жизнь болтаются.
– Неграмотные что ли? Про противозачаточные средства никогда не слышали? – решила уточнить Шура.
– Кто? – не поняла Эльвира Викентьевна.
– Дуры эти, матери-одиночки которые.
– Нет! Они, видишь ли, от любви сами не свои делаются.
– Тогда понятно. – Шура вспомнила про то, что еще недавно она сама подумывала стать матерью-одиночкой. Действительно сама не своя от любви к Кирсанову была. Она спустила кота на землю и полезла в сумку за сигаретами.
Кот Фёдор заорал свое боевое "Мррр-э-о!" и кинулся к Сюсеньке, та заверещала и со всех ног рванула к бассейну.
– Дурдом! – возмутилась Эльвира Викентьевна.
– Согласна. – Шура, наконец, нашла сигареты и закурила.
– Ты куришь?!!!! – Казалось, что с Эльвирой Викентьевной сейчас сделается удар.
– Да, мама, – рявкнула Шура. – Курю! И пью! – Шура взяла бокал с вином, который в присутствии матери скромно пригубливала весь вечер и залпом опрокинула в себя его содержимое. – И матом ругаюсь, и сплю с мужчинами. С женатыми!
При этих Шуриных словах Пьетрофич подхватился и тоже исчез в направлении бассейна.
– Он что еще и женат?
– Кто?
– Федя Моргунов.
– Не знаю, я с ним еще не спала. Не успела.
– Шурка! Ты вгонишь меня в гроб. – Эльвира Викентьевна взялась за сердце.
– А нечего тут представления устраивать! У меня за всю жизнь только один друг и был – Федька! Остальные все полное барахло. Тебя когда-нибудь "недомерком" или "жиртрестом" обзывали? Так вот, когда меня называли "жиртрестом", "недомерок" Моргунов бился за меня, невзирая на габариты обидчиков. Может он и Жигурдой такой вот выступает, чтобы уж никому никогда не пришло в голову его "недомерком" обозвать! Может, комплексы у него с детства, как и у меня. Вот и доказывает всем, что самый крутой. Уже и доказывать не надо, а он все остановиться никак не может!
– Ну, тебе-то уж точно никому доказывать не надо, что ты не "жиртрест"! – справедливо заметила Эльвира Викентьевна.
– Доказывать не надо, а страх остался.
– Какой страх?
– Такой. Что никто замуж не возьмет, и останусь я никому не нужная одна одинешенька с котом Федей. – У Шуры даже слеза навернулась от жалости к себе и коту.
– Но это же не означает, что надо бросаться во все тяжкие.
– Правда? А что это означает? Как ты думаешь, что происходит в голове у "жиртреста", на которого вдруг обратили внимание?
– Ха! – Эльвира Викентьевна всплеснула руками. – На бывшего "жиртреста" обратил внимание бывший "недомерок" и стали они жить долго и счастливо и умерли в один день!
– При чем тут Федька? Я его только сегодня встретила. А, кроме того, он на меня внимание обратил давно еще в школе, когда я "жиртрестом" была.
– Тогда, про что это ты? – Эльвира Викентьевна явно насторожилась.
– Я про то, что ты представления не имеешь, как я живу!
– И как?
– Плохо. Конечно, спасибо вам с Пьетрофичем, у меня есть и квартира и машина. Но я же одна совершенно! Ну, кроме кота, разумеется. Вот и закрутила роман с главврачом. Дура, конечно, кто ж спорит. Я ж не знала, что он женат. А он женат, да еще жена его на меня похожа. И прическа, представляешь, точно такая же! Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-, чего-то там месье и мадам, – пропела Шура противным голосом. – Я волосы и состригла, чтоб от нее сильнее отличаться. – Шуре было просто нестерпимо себя жалко, она вытерла слезы и налила себе еще вина.
– Деточка моя! – Эльвира Викентьевна вскочила, обняла Шуру и погладила ее по стриженой голове. – А что? Можно даже сказать вполне себе элегантно! – Она тоже плеснула себе вина. – Гони этого мудака в шею! Или пусть женится.
– Уже послала. Вот теперь работу ищу. Боюсь, выдавит он меня или подставит. Вон на следующий месяц он мне уже приемные часы сократил!
Шура всё рассказала матери, и ей стало гораздо легче. Ведь всегда легче, когда с кем-нибудь поделишься. Уже и не так страшно становится.
Эльвира Викентьевна задумалась. Об этом свидетельствовала дробь, которую выбивали ее идеальные ногти на мраморной столешнице.
– Слышала я про одну бабу, – наконец, произнесла она торжественным голосом. – Она клинику под Питером открывает. Недалеко у нас здесь. Ищет врачей-косметологов. Вот только не могу вспомнить, кто мне об этом рассказывал…
После этого Шура поняла, что может не только простить Эльвире Викентьевне ее безобразное поведение сегодняшним вечером, но даже и помиловать ее бесценную Сюсеньку.
На следующий день у Шуры был вечерний прием. Когда она приехала на работу, машины Кирсанова у клиники уже не было. Шура облегченно вздохнула. Ей совершенно не хотелось встречаться с бывшим любовником. В ординаторской Шура столкнулась со старейшим косметологом клиники Татьяной Алексеевной Ярцевой. У той как раз только что закончился прием. Ярцеву Шура уважала за опыт и обширные знания и всегда советовалась в трудных случаях.
Ярцева носилась по ординаторской из угла в угол и была, похоже, чем-то до крайней степени возмущена. Приходу Шуры она явно очень обрадовалась. Наверное, ей тоже не терпелось с кем-то поделиться своими проблемами.
– Шурочка! Вы слышали о наших нововведениях?
– Нет, а что такое?
– Кирсанов взял двух молодых девиц с дипломами, но без опыта и отдал им часть моих приемных часов! Моим клиентам, которые звонят записаться, на рецепции, оказывается, вежливо, но настойчиво предлагают других врачей.
Шура, количество приемных часов которой в следующем месяце тоже резко уменьшилось, насторожилась.
– Чем объясняет, – поинтересовалась она у разъяренной Ярцевой. Ярцевой-то за что такое наказание? Уж она-то вряд ли прелюбодействовала с Кирсановым и дала ему отставку. Это у Шуры рыльце было в пушку. Можно сказать, все лицо у нее пуховое было.
– Тем объясняет, что у меня нету высшего медицинского! Биофак мой университетский, а главное тридцать пять лет непрерывного стажа, выходит, теперь уже ничего не значат! – Татьяна Алексеевна стукнула кулаком об стол. – Говорит, видите ли, что мне законом запрещено заниматься врачебной косметологической практикой. То есть, остается мне только жопы гладить на массаже или волосы воском со всех мест у клиентов выдирать. Ну, или, в конце концов, в подполье уходить, а это риск и уголовка. Не хочу я, Шура, в подполье. Не мое это. Я в клинике люблю работать.
– Вот так дела! – удивилась Шура. – Так мы же раньше закон этот обходили, его не вчера приняли. Делали вид, что вы назначения другого врача выполняете. Дипломированного. И все довольны вроде бы были. И клиенты, и Кирсанов.
– Ну, да! А теперь Кирсанов не хочет. Говорит, зачем ему, главному врачу и руководителю из-за меня рисковать, когда дипломированных врачей на каждом углу сто голов на рубль. Их Академия последипломного образования теперь быстро штампует. Бедные мои клиентки. – Ярцева горестно покачала головой. – Им теперь молодые специалисты гематом понаделают.
– А диплом получить никак нельзя? – спросила Шура. – Хотя в вашем возрасте учиться уже тяжело, наверное.
– Да ничего не тяжело, я ж все знаю. – Ярцева махнула рукой. – Не берут. По возрасту ограничения, оказывается, при приеме есть. Только в медицинском такая фигня.
– Я думала за деньги у нас все можно, – удивилась Шура.
– За деньги молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас – расчет. Так что всё, иди на фиг, гражданка Ярцева, и вряд ли кто решится меня взять косметологом. Это ж надо знать, что я хороший специалист.
– Но сейчас-то пока Кирсанов вас не увольняет?
– Нет, но готовится, подстраховывается. Клиентов-то моих терять не хочет. Вот всех по другим врачам распихает, тогда и даст мне ускорительного пинка на выход. – На глазах Татьяны Алексеевны заблестели слезы.
– Думаю, ваши клиенты, Татьяна Алексеевна, от вас никуда не денутся. – Шура поцеловала расстроенную Ярцеву в щеку. – Побегу, у меня прием начинается.
Однако слова Ярцевой засели у Шуры в голове, и после окончания последней процедуры она кинулась на рецепцию, где успела застать девушку администратора. Девушка была Шуре незнакома, администраторы в "Космосе" менялись часто. На бэйджике у девушки было написано "Екатерина".
– Скажите, Катя, сегодня кто-нибудь из пациентов Животовой звонил записываться? Животова это я, – на всякий случай пояснила Шура.
– Да, Александра Геннадиевна, я вас знаю, ваш портрет на сайте видела. – Девушка Екатерина стала задумчиво изучать журнал для записи в своем компьютере. – Кто-то точно звонил. Ага, вот! Семенова Ирина Леонидовна.
– Ботокс? – догадалась Шура. – Ей пора уже.
– Точно ботокс.
– И на какой день вы ее записали?
– Так я ее по вашей просьбе к Любимовой записала.
– Какой Любимовой? По какой просьбе? – Шуриному изумлению не было предела.
– Так вы же в отпуск уходите! У нас строгое указание от Кирсанова всех ваших пациентов к Любимовой записывать. Любимова – это наш новый доктор.
– Ах, от Кирсанова указание, тогда понятно. – Шура вернулась к себе в кабинет, включила компьютер, глянула на свое урезанное рабочее расписание и стала аккуратно переписывать в записную книжку телефоны своих постоянных клиенток.
Вечером, когда Шура лежала в ванной и вспоминала Федьку Моргунова, его электрический поцелуй и мягкую бороду, ей позвонила Эльвира Викентьевна. Она сообщила Шуре, что женщина по имени Вера Алексеевна Тихонова будет ждать ее в три часа дня в клинике "Вечная молодость". Название клиники Шуре понравилось, и она радостно захихикала.
* * *
– Ну, чо? – поинтересовалась Ленка, едва открыв дверь младшему лейтенанту Петрову. Даже не поздоровалась.
– Через плечо! – стихами ответил Петров, швырнув в Ленку своей форменной шапкой. Шапку Ленка поймала и кинула обратно в Петрова, обозвав его "Скотником".
"Вот ведь баба с характером", – подумал Петров и пристроил шапку на вешалку. – "Жаль только лахудра. Хоть бы принарядилась. Никак мужик в гости пришел".
Бабы с характером младшему лейтенанту Петрову нравились всегда. Можно сказать с детства. Он терпеть не мог разных там ширли-манирли. В представлении Петрова баба всегда должна была уметь постоять за себя. Если что и засандалить чем-нибудь тяжелым. Портфелем, например, ну это если в школе, или там сковородкой. Сковородка в глазах младшего лейтенанта Петрова являлась чуть ли не символом домашнего уюта.
Ленка как всегда была в засаленном махровом халате ядовитого розового цвета и в таком же засаленном кухонном фартуке. Фартук, правда, был в синий цветочек. От этой цветовой гаммы в глазах у Петрова слегка рябило.
"На фига, спрашивается, фартук надела? Чтоб пельмени варить, не иначе" – продолжал свои мысли Петров, отыскивая местечко для своей форменной куртки на вешалке заваленной разными Ленкиными шмотками. – "Боится, наверное, халат пельменями испачкать!"
Выросший в семье чистоплотных родителей младший лейтенант Петров, наоборот, боялся за пельмени. Как бы они не вошли в соприкосновение с Ленкиным замызганным фартуком.
Обычно Ленка потчевала Петрова исключительно пельменями. Да и сама, наверняка, ими питалась. Против пельменей Петров ничего не имел. А чего? И вкусно и полезно. Неизвестно еще, что лучше. Пельмени из магазина или какая-нибудь Ленкина стряпня. Вон, Сашку Агапова девка все время с разносолами встречает. Видать, замуж за него сильно хочет. Так тот о пельменях мечтает, потому как разносолы эти все, как один, стрихнин напоминают. Конечно, ни младший лейтенант Петров, ни Санька Агапов стрихнин никогда не ели, но представить могут, что это за вкуснятина. Так что, от добра добра не ищут. Пельмени так пельмени, нечего кочевряжиться. Зато потом…
Наконец Петров пристроил форменную куртку между грязно-голубым пуховиком и какими-то ватными штанами, достал из карманов две бутылки водки и пошел вслед за Ленкой в кухню. Там на плите уже стояла большая кастрюля, в которой кипела вода для пельменей. Было жарковато, аж окна запотели. Петров поставил бутылки на стол и уселся на табуретку.
– Опять водка? Хоть бы цветок, когда принес, – возмутилась Ленка. – Розу-мимозу. Завтра никак праздник, восьмое марта. Международный женский день, между прочим.
– Слышь, Ленк, зачем тебе роза-мимоза? Ты ж не Клара Цеткин какая-нибудь и не в городе живешь. – Младший лейтенант Петров гыкнул и шлепнул Ленку по широкой заднице. Задница у Ленки была, что надо. Крепко сбитая. – Погодь, вот травка зазеленеет, солнышко заблестит и ласточка с весною…, как там дальше? Неважно! Будет тебе, Ленка, цветков разных, хоть косой коси. – Петров рукам изобразил, целое цветочное поле. Хорошо так изобразил, прям сам увидел, как Ленка на нем в своем халате с фартуком, цветы косит. – А зимой бабе можно и водочки, потому что мороз! – Петров поразился логичности своих умственных построений и поднял кверху указательный палец. Сам себе Карлом Марксом показался. Никак не меньше.
– Ты чо приперся-то, скотник? Ты про дело, давай говори. – Разрушила Ленка созданный Петровым великий образ вождя мирового пролетариата и кинула пельмени в кастрюлю. – Ласточка у него с весною!
– Слышь, у меня до тебя, Ленка, завсегда только одно дело. Сугубо мужское. – Младший лейтенант Петров чмокнул губами, ухмыльнулся и ущипнул Ленку за бок. Он понимал, что Ленка от любопытства сгорает, но так как ничем не мог ее порадовать, решил информацию пока попридержать. Разорется баба, чего доброго, да и выпрет его на ночной мартовский мороз. А на морозе ни тебе пельменей, ни водки, ни крепкой Ленкиной задницы. Одно сплошное дежурство.
Ленка от нежностей младшего лейтенанта Петрова вдруг странным образом покраснела и захихикала. Она достала большую тарелку и стала накладывать туда пельмени из кастрюли. Запах по кухне шел одуряющий, аж слюни у Петрова навернулись. А может это у него не от запаха пельменей, а от воспоминаний о Ленкиных прелестях слюни потекли? Скорее всего, и от того, и от другого. Петров сглотнул и посмотрел на Ленку с вожделением. И чего, спрашивается, прятать под замусоленным халатом такую красоту несусветную? Ленка не только задницей богата, у нее и сиськи офигенные. Нет, не офигенные, – офигительные! Вот поет же мужик в песне про то, как баба у него голая по дому ходит, а ему так больше ничего в жизни и не надо. Младшему лейтенанту Петрову, может, тоже было бы ничего не надо, если б Ленка тут голая по кухне разгуливала. Без халата этого сраного. Хотя нет, врет тот мужик, уж одно бы ему совершенно определенно было бы надо! То самое.
Ленка тем временем поставила на стол стаканы, тарелку с пельменями, плюхнула сверху сметаны, достала вилки себе и Петрову и уселась напротив гостя.
– Ну? Наливать-то будешь? Наливай уж, раз принес, – милостиво разрешила она.
Младший лейтенант Петров встрепенулся, открыл водку и налил себе и Ленке.
– Будем здоровы, – сказал он, поднимая стакан.
– И богаты, – добавила Ленка, чокаясь с ним.
Выпили, закусили пельменями.
– Не томи, рассказывай, – приказала Ленка, и младший лейтенант Петров понял, что риск отправки его на мороз резко увеличивается. Он изо всех сил тянул время и задумчиво жевал пельмени, наконец, сказал:
– Слышь, ничего не выйдет!
– Как?! – ахнула Ленка.
– Чучмек и собака на месте.
– Ты ж говорил, хозяин сменился?
– Сменился. Баба там хозяйка теперь. Стерва. – Петров вспомнил орущую на него хозяйку пансионата и подумал, что та баба тоже с характером. – Из образованных. Хотя так, вроде бы ничего себе. Аккуратненькая. И как этим бабам образованным мозги жить мешают? Сидела бы себе тихо, где бабе положено. Так нет выперлась. Даже наперед чучмека выперлась и орать, и орать! Сука.
– А ты бабу, что ли испугался? – ехидно поинтересовалась Ленка.
– Ленка! – Младший лейтенант Петров постучал пальцем по столу. – Ты мне это ехидство брось. Слышь? Тебе говорю – чучмек с собакой на месте. Баба эта при нем.
– Может пристрелить?
– Кого? Бабу? – От смелости и коварства Ленкиного предложения Петров даже слегка привстал с табуретки.
– Бабу-то зачем? Собаку. – Ленка закинула в рот очередную порцию пельменей.
– Я собаку стрелять не буду. – Петров опустился назад на табурет. Собак младший лейтенант Петров любил и уважал. – Ты стреляй, если хочешь. У тебя вон язык, как пистолет.
– И чего я Костику теперь скажу? – Ленка вскочила и уперла руки в бока. – Он же нацелился уже.
Костик Ленкин двоюродный брат. Он, конечно, псих отмороженный. Может между делом и собаку пристрелить. Только кто ж ему оружие доверит? Психу этому? Он, правда, и из мелкашки сможет пса порешить, только для этого подойти к нему вплотную надо. А Петров того пса видел, в прошлом году Санька Агапов из-под того пса еле ушел. Пес Саньку в яму какую-то загнал, тот упал, а в результате рукой напоролся на что-то и сложный перелом ноги поимел. Руку аж зашивать пришлось. И кто теперь знает, если б чучмек тогда пса не отозвал, отделался бы Санька только рукой да ногой? Пес-то по всему видать необычный, ученый. Санька потом в газете читал, что это маламут, а они используются на охранно-сторожевой службе только в редких исключительных случаях, ввиду высокого интеллекта. Мол, пес этот всегда делает только то, что хочет, и дрессировке не подлежит. В смысле, за палочкой, как дурак, не бегает. Да и чучмек тот очень непростой. Паспорт-то у него российский. Хорошо, хоть сейчас увидеть довелось. Нет, младший лейтенант Петров, похоже, из мероприятия выходит. Одно дело под шумок пока хозяева меняются, залезть да пограбить, и совсем другое дело, когда там народ да охрана вся на месте.
– Костику скажи, что ничего не выйдет! – решительно заявил он Ленке. – Как нацелился, так и расцелится.
– Сейчас! Не выйдет! Это у тебя не выйдет! Там одна плазма – во! – Ленка раскинула руки в стороны. – Там чего только нет в коттеджах этих. Даже посудомойки и стиралки. Сама видела.
– Да, рассказывала уже, как ты на уборке там убивалась. Все. Забудь.
– Как забудь? Ты чо? О светлом будущем забыть? Или мне до старости лет в этой халупе сидеть? – Ленка повела плечами, окидывая взглядом кухню.