- Серьезно? Телевизионщицу? Ты ведь, кажется, говорил, она потом куда-то исчезла?
- В монастырь.
- И что?
- Сейчас вернулась. Похоронила мужа. Совсем не изменилась… Даже лучше стала.
- Галка - хорошая девчонка, - заметил Борис. - И любит тебя. - Он вспомнил, как здорово тогда запал на эту Василису его друг.
- Борис Андреич, дорогой, мы с тобой еще не чокались! - К ним подошли Попов с Иванычем. - Не помешаем?
- Нет, конечно! - обрадовался Глебов. - Присаживайтесь и знакомьтесь. Это - мой друг, профессор Сергей Яблоков. А это - наш спаситель и мастер "золотые руки". Иван Иваныч знает каждый винтик в каждом приборе. Без него мы что дети малые.
- Да будет тебе! - ответил польщенный мастер, усаживаясь на освободившийся стул.
- Привет медицине! - Попов и Яблоков были давно знакомы. - Давайте, друзья, выпьем за Иваныча. Без него мы, правда, как без рук.
- Охотно! - подхватил Борис. - За вас, Иван Иванович, за ваше здоровье!
- Спасибо. - Старик с достоинством принял из рук Сергея рюмку, осушил ее одним глотком и поискал глазами, чем закусить.
- Прошу! - Сергей подал ему на вилке соленый корнишон.
- Благодарствуйте! Эх, ребята, гляжу я на вас - молодые, красивые, умные - душа поет! Я ведь тоже был таким. Диссертаций, правда, не писал, но обо мне писали, было дело.
- Серьезно, Иваныч? Расскажите! - попросил Борис.
- Было это в пятьдесят пятом, я только "капитана" получил, почти четыреста метров с нераскрытым парашютом летел. Заметка называлась: "Воздушное счастье". Дурацкое название, - фыркнул Иваныч.
- Сколько?! - вытаращились на старика "ребята".
- Четыреста, даже с гаком. Парашют, мать его за ногу, не раскрылся! Я туда, сюда - заклинило кольцо, хоть ты плачь. Ну, все, думаю, конец. А помирать-то неохота, тридцатник только разменял. Что делать? Богу молиться - веры нет, да и молитв не знаю, отучен советской властью. Глаза закрыл, вспомнил вдруг бабкино "на все воля Божья" и - упал.
- Куда?! - обалдели слушатели. ¦
- В стог сена, - рассмеялся Иваныч. - Точным попаданием в центр.
- И что потом?
- Отделался компрессионным переломом. Провалялся два месяца в больнице и снова как огурец. Но в строй, правда, не вернулся. Комиссовали.
- Вот и не верь после этого в Бога, - заметил Сергей.
- Бог-то Богом, а сметали тот стог колхознички человечьими руками, - ответил польщенный вниманием старик. - От така правда, ребятки, ускочив, як жаба в жар.
- А вот и мы! Уже не ждали? - Легкая рука ласково Шлепнула Бориса по макушке. Глаза жены сияли, на щеках горел румянец.
- Садись, Аллочка, - засуетился Иваныч, - место твое занял, прости старика.
- Сидите, бога ради!
- Нет, пойду. Я и так разбалакался, як свыння з гускою. Пошли, Семеныч?
- Ну дела! - Ошарашенный Борис смотрел им вслед. - Сталкиваешься нос к носу с человеком каждый день и даже не подозреваешь, какие чудеса были в его жизни.
- Судьба! - философски заметил Сергей.
- Разрешите?
Над Аллой склонился молодой брюнет. Высокий, подтянутый, хорошо одетый, с темными миндалевидными глазами. Лощеный хлыщ, на которого западают бабы. С холодным взглядом и хорошими манерами. Каким Макаром этого чужака сюда занесло?
- Моя жена не танцует, - холодно ответил Глебов. Миндалевидные глаза прошили шилом.
- Извините. - Ледяная улыбка тронула тонкие губы, и незнакомец неспешно удалился.
- Ты его знаешь? - спокойно спросил Аллу. - Кто это?
- Понятия не имею, котик! Один раз всего станцевала.
Бориса передернуло - опять этот идиотский "котик".
- Потанцуем?
- Конечно, милый! - обрадовалась она.
Музыка, как всегда, грохотала, но играли неплохо - плавную мелодию, под которую приятно двигаться. Где-то среди танцующих мелькнула темная голова с идеальным пробором. Остаток вечера, слегка смазанный хлыщом, прошел весело. Первый танец потянул за собой остальные, напрасно он сидел, как приклеенный к стулу. Народ полностью расслабился и выдавал тосты, что Овидий - поэмы. Колючий взгляд подзабылся.
- Серега, может, исчезнем? По-английски.
- Согласен.
- Девчонки, встаем и незаметно уходим. Довольный квартет вышел на освещенную улицу.
Поздний июньский вечер был тихим и теплым, небо расщедрилось на звезды.
- Красота! - вдохнул свежий воздух Борис. - Ал, двигайте к машине. Мы перекурим. - Он достал из кармана пиджака ключи и протянул жене. - Через пару минут подтянемся. Найдешь машину? Я ее здесь, в переулке оставил.
- Борь, сколько можно дымить? Не надоело?
Он молча смотрел на жену, ожидая, пока та возьмет из протянутой руки ключи. Алла вздохнула.
- Упрямый ты, Глебов!
- Борька, а я ведь где-то видел этого типа, - задумчиво сказал Сергей, когда Алла с Галиной направились к машине. - Что-то вертится в голове, с ним связанное. Неприятное что-то… Нет, не вспомню, заклинило.
Покурили, обсуждая везение Иваныча, и не спеша двинули к машине.
- Далеко оставил, - заметил Сергей, когда они вошли в тихий переулок.
- Забито все, не припарковаться.
И тут раздался тихий свист, их обступило четверо.
Били молча, методично, беззлобно, словно выполняли привычную работу. Под дых, по почкам - жестоко и со знанием дела. Напали беспричинно, внезапно, а потому застали врасплох. Но не испугали. И двое так же молча защищались. Наносили ответные удары, стараясь держаться вместе и не поворачиваться к противнику спиной.
- Помогите! - раздался женский крик, и Галина ринулась к дерущимся, храбро размахивая туфлей с каблуком-шпилькой.
- Сука! - коротко бросил чей-то злобный голос.
И тут Борис испугался - за Галку, за Сергея. От сыпавшихся на него ударов было не больно - противно. И еще злила непонятная беспричинность этой тупой бессмысленной драки. Боковым зрением он вдруг увидел спокойно стоявшую в сторонке высокую мужскую фигуру с идеальным пробором. Негромкий свист - и нападавшие растворились в темноте.
- Сереженька, милый, за что они вас так? - Галина всхлипывала, вытирая прозрачным рукавом блузки кровь с разбитой губы Сергея. - Ты видел, как я долбанула одного каблуком по башке? - похвасталась она сквозь слезы.
- Борь, а я ведь вшпомнил его! - прошамкал Сергей, выплевывая зуб.
- Кого? - не понял Борис.
- Хлыща, который приглашал твою Аллу.
Январь, 2003 год
"4 января.
Вчера - по предварительной договоренности - встречалась с киношниками. Клялись-божились уложиться в полчаса, проговорили сорок минут. Забавные.
Милые. Интеллигентные. Совсем не похожие на моих заполошенных экс-коллег. Пунктуальные, что приятно удивило: явились минута в минуту. О режиссере и говорить нечего, известен всем: умница, море обаяния, в жизни гораздо интереснее, чем на экране. Тамара, подавая чай, пылала маковым цветом - давняя поклонница и фанатка вересовских фильмов. После их ухода все сокрушалась, что сейчас таких режиссеров нет, а потому она и в кино не ходит: смотреть нечего. Оставшиеся полдня моя помощница бродила сомнамбулой, со счастливой улыбкой - автограф взяла. Смешная! Народ сразу просек, что "цербер" сегодня явно не в себе. Актриса - скромна, вставляла робкие вопросы, тихо попивая чаек. Чем-то напомнила меня, десятилетней давности. Такая же молчальница и даже внешне чуть похожа. Вересов пытал, как отношусь к жизни, любви, собственной карьере. Но делал это деликатно, не переступая черту. Интересовался: читала ли сценарий. Я ответила, что без росы трава не вырастет. Озадачился, но виду не подал. Потом ухмыльнулся и смешно почесал нос. Кажется, мы друг друга поняли. Интересно будет поглядеть, что у них вылупится?"
Глава 3
19 августа, 1991 год
- Доброе утро, баба Люся!
- Здрастуй, Василисушка! Ты куда это ни свет ни заря? На работу?
- Ага.
- Молодец! Заря деньги родит, а без них, проклятых, в наше время никуда.
Метла бабы Люси исправно делала свое дело, маятником раскачиваясь туда-сюда и беспощадно загребая окурки, бумажную рвань, огрызки и прочую дрянь, беспечно созданную человеком. Очищенная земля была метле благодарна, расцветала зеленью, охорашивая каждую травинку, выметенный асфальт с наслаждением вытягивался вдоль домов, приглашая людей и машины помассировать собой чистое, гладкое, серое тело.
- Как здоровье, баба Люся?
- Это лодырю, милая, всегда нездоровится, а мне работать надо. Какое здоровье в мои годы? Хожу - и слава богу.
- Баба Люся, - Васса пристроилась хвостом, не спуская глаз с ритмичных движений метлы, - вам дворники не нужны?
- Нет, милая. А тебе зачем?
- Подработать хочу.
- Да ты что, Василисушка! Молодая, красивая, ученая - куда тебе к нам? Хотя, - баба Люся вздохнула, - и ученый у нас есть. Вчера приткнулся. То ли спирант, то ли кто - бог его знает. Я-то сама не видала, а Машка сказывала: молодой, в очках.
- Ага, - невпопад поддакнула "молодая и ученая". - Ладно, баба Люся, пойду я.
- Иди, милая, с Богом!
Робкая попытка приобщиться к дворничьему клану провалилась, и, попрощавшись, Васса зашагала на работу. Шаги эскортировали назойливые мысли. Вот уже почти три месяца, как вернулась, а похвастать нечем. И дело не в том, что моет грязную посуду в кафе - всякий труд в почете, а без сохи да бороны, как известно, и царь хлеба не найдет. Тяжелой работой ее не испугать. Коробило другое: сальные глаза и вороватые руки шеф-повара. Владислав Палыч сразу решил показать свою власть над непохожей на других судомойкой. Его раздражали молчаливая обособленность и невозмутимость новенькой. Казалось, она находится в другом мире - непонятном и недоступном. И это настораживало, злило и притягивало. А уж когда ему стало известно, что Василиса прежде работала на телевидении, и вовсе житья не стало. Он не грубил, не хамил и даже не делал замечаний - был подчеркнуто вежлив и обращался на "вы", называя "звездой экрана". Вот только издевательская усмешка кривила толстые, вечно мокрые губы, когда "нечаянно" задевал локтем гору посуды в ее руках. И "искренне" сокрушался потом над грязными или вымытыми черепками. Высчитывали, естественно, из зарплаты судомойки. Но бедный шеф-повар напрасно старался: унизить Вассу было не под силу обрюзгшему толстяку. Она его жалела и от всего сердца желала поменьше испытаний на жизненном пути. А что-то ей подсказывало: будут.
На работу, как обычно, Василиса заявилась первой - монастырская привычка подниматься чуть свет. Кроме того, ей нравились эти ранние утренние часы: тихо, чисто, спокойно. Ни грохота посуды, ни криков поварих, ни бесконечных объедков. Открыла ключом дверь служебного входа, вошла в узкий коридор. Еще одна дверь - и оказалась в крошечной комнатенке, бывшей подсобке. Директор кафе решил проявить заботу о мелкой сошке и выделил им этот закуток. Васса достала из обшарпанного пенала рабочий халат, клеенчатый фартук, разбитые туфли и не спеша переоделась. Как хорошо, что Михал Семеныч доверил ей ключ, к тому же и доплата за уборку очень кстати.
С улицы послышался странный гул и непонятные лязгающие звуки. Она выглянула в окно и - не поверила своим глазам. Что это?!
По улице шли танки. Настоящие, с длинными толстыми стволами, наглыми сигарами, торчащими из башенных щелей, с безобразными гусеницами, тяжело ползущими по вымытому летним ночным дождиком асфальту. Невпопад подумалось: "Жалко асфальт. Разобьют". Вторая мысль по глупости немногим уступала первой: "А баба Люся только что двор вымела. И улицу". И только третья отличилась здравым смыслом: "Слава богу, Ларисы со Стаськой нет в Москве". Но поверить в реальность было невозможно. Она ущипнула себя за нос - больно, значит - не сон. А танки шли - не один и не два. Гораздо больше. "Да что же это, Господи?! Может, на нас напали? Опять - без объявления войны?" Выскочила в зал, к маленькому настенному приемнику. Включила. Из небольшой коробки полилась спокойная мелодия. Ничего не понять. Бред какой-то! Опять прилипла к окну. Танки прошли, гул и звяканье уступили место беззаботному чириканью птиц. За окнами кафе - привычная картина. Важняком расхаживают голуби, воровато "стреляют" халявные крошки воробьи, чуть поодаль топчется пара ворон. Место здесь зеленое, не загаженное выхлопными газами, сытое - отрада пернатых. Заоконная жизнь шла своим чередом, и танки, бредовой колонной пролязгавшие мимо, не смогли нарушить ее естественный ход. Она налила в ведро воды, деловито намотала тряпку на швабру и занялась привычным делом.
- Васса! - В дверях застыла столбом испуганная повариха.
- Доброе утро, Марья Иванна!
- Какое, к черту, "доброе"?! Танки в Москве! - Пожилая женщина тяжело опустилась на стул, держась рукой за сердце. - Что творится, скажи?
- Не знаю, - честно призналась Васса.
- Ты видела?
- Да.
- Что творится-то, Господи? - повторила вконец растерявшаяся.
- Может, учения?
- В Москве?! Я в метро сейчас ехала. Все, как обычно, народ - ни сном ни духом, все спокойны. А тут подхожу к работе - батюшки, танки! Да что ж они, ироды, удумали опять?! Радио слыхала?
- Да.
- И что?
- Музыка.
- Не приведи Бог - война. - Повариха перекрестилась. - Спаси и сохрани, Господи!
Танки танками, а голодные желудки утренних посетителей требовали свое: чаю, кофе, бутербродов, салатов и прочих маленьких радостей жизни, помогающих выжить трудовому народу. Опять пошла потоком грязная посуда, полилась из крана вода, закипели котлы на плите.
Позже все прояснилось. В директорском кабинете, куда они набились растерянной кучкой, на черно-белом экране вещал Ковеленов. Стыдливо бегающие глаза и механический голос сообщили о создании в стране ГКЧП и введении в Москве чрезвычайного положения. Чвакающая аббревиатура навязчиво лезла в уши, перекрывая доступ к сознанию. Допустим, Горбачев заболел, а при чем здесь танки? Потом на экране появилась пятерка неуверенных людей, у одного из них предательски тряслись руки. "Облом! - подумала Васса. - Есть большая вероятность, что такими руками эту страну не удержать. Не по Сеньке шапка. Точнее, не по сенькам". Экранные сеньки словно прочитали недоверчивые мысли: угрожающе задвигались и активно закивали седыми головками.
Плутоватую пятерку сменили печальные лебедицы в белых пачках и принц в обтягивающем трико. Народ, полностью сбитый с толку невразумительным сообщением, двинулся к дверям. Растерянные лица начала прояснять робкая мысль, что без поллитры здесь не разобраться.
- Товарищи, задержитесь на минутку! - Директорский голос звучал бодро и призывал брать с себя пример. - Обстановка в стране, как вы слышали, сложная. Бояться не надо, наверху разберутся. Но бдительность проявить не мешает. А потому ко всем вам убедительная просьба: спокойно делать свое дело, не поддаваться на провокации и не бродить без надобности по улицам. Закрываемся в пять часов. Сейчас позвоню в райком. Уверен, там все объяснят.
- Так объяснили уж, - буркнула буфетчица, - куда яснее!
- Михал Семеныч, а у нас опять украли четыре солонки, - доложила официантка Зоя.
- И три перечницы, - добавила Надежда.
- Уже и соль в магазинах давно появилась, а все воруют и воруют, - обрадованно подхватил шеф-повар. - Всю Россию разворовали!
- Хорошо, товарищи, успокойтесь! Разберемся. А сейчас давайте работать. Наш перерыв закончился. Клиент не ждет, кушать хочет, - коряво пошутил директор и выключил телевизор. Дескать, рабочее время ценим на вес золота.
Народ, оживившись из-за украденных приправ, потянулся к выходу. И снова: тарелка-мочалка-вода. Она взяла с тележки очередную гору грязной посуды, и тут под локоть внезапно кто-то толкнул. Хотя почему "кто-то"? Ясно - кто. Раздался грохот, пол усыпали фаянсовые осколки в гарнире с объедками. На нее, невинно ухмыляясь, смотрел толстогубый шеф-повар.
- Я, конечно, понимаю, что для звезды экрана тарелки мыть - непривычное дело. Но все же надо быть порасторопнее. В конце рабочего дня зайдите ко мне. Я буду в кабинете директора.
Она молча наклонилась подобрать черепки. Остаток дня прошел как обычно. По сюрпризам дневная норма была явно перевыполнена. Ровно в пять нерадивая судомойка, постучавшись, открыла дверь. Солнечный свет приглушали шторы, задернутые на окнах. С телевизионного экрана лился печальный музыкальный привет, а за директорским столом восседал шеф-повар. Спокойный, наглый, уверенный в своей безнаказанности.
- Вы просили зайти.
- Приказал! - Он не предложил присесть. Видно, решил, что для новенькой уже сама возможность побывать в этом кабинете - большая честь. - Сколько вы у нас работаете?
- Три месяца.
- Что же вы такая небрежная, Василиса Егоровна? Еще три месяца - и у нас не останется ни одной тарелки, - добродушно попенял "большой человек", развалившись по-хозяйски на чужом стуле.
Она не ответила.
- Молчите? Гнушаетесь со мной разговаривать? Конечно, мы не дикторы и не режиссеры. Мы для вас - черная кость. - Встал, обошел стол и приблизил к ней толстое, красное, мокрогубое лицо. - А вот я тебя, подстилка телевизионная, трахну сейчас - и пикнуть не посмеешь. А жаловаться вздумаешь - не поверят. Кто ты? И кто я! - И, жарко дыша луком, схватил ее больно за грудь.
- Владислав Палыч, - спокойно ответила "подстилка", - можно мне взять макароны с кухни?
- Что?! - обалдел шеф-повар.
- Я макароны люблю, - доверчиво сообщила она. Толстяк подозрительно вгляделся в ясные безмятежные глаза. - Перекусим сначала, - с улыбкой разъяснила непонятливому: - Расслабимся. - И подмигнула.
Самодовольная ухмылка растянула толстые губы.
- А-а-а, ну давай, неси! - Он игриво шлепнул ее по заду и подтолкнул к двери. - Давай, звезда, одна нога здесь, другая там. И проверь: все ушли?
Васса ласково улыбнулась и согласно кивнула. Прошла в кухню. У плиты сливала в большой котел остатки борща Марья Ивановна.
- Ты еще здесь? - удивилась она при виде Вассы. - Я думала, ушла. Не придержишь котел? Трудновато одной, все уж разбежались, нет никого.
Василиса помогла добросовестной поварихе и только потом сообщила:
- Марья Иванна, меня Владислав Палыч за макаронами послал.
- Господи, зачем ему макароны? - проворчала женщина, протягивая тарелку. - Насыпь, вон они, в кастрюле на плите. Теплые еще.
- Владислав Палыч кастрюлю просил.
- Что?! - вытаращилась на нее повариха. - На кой ему кастрюля?
- Собаку кормить, - пояснила посланная. - Овчарку.
- Вот бугай, прости Господи! Что ж он тебя-то прислал? Сам взять не может?
- Занят.
- Ну бери.
Васса ухватила алюминиевую емкость (тяжелая!) и поволокла к двери.
- Держалась бы ты от него подальше, милая, - услышала мудрый совет.
- Ага, - кивнула она и толкнула ногой дверь.