На директорском столе красовалась бутылка "Столичной" и две граненые стопки, рядом, на тарелке - соленые огурцы и черный хлеб. А на чужом стуле, в трусах и майке, открывающей жирную безволосую грудь, - шеф-повар.
- Ну, звезда, у тебя и аппетит! - осклабился оккупант кабинета.
Она деловито подтащила кастрюлю к столу и молча надела ему на голову.
Январь, 2003 год
"2 января.
Ну вот! Метили в ворону, а угодили в сук. Улетела сегодняшняя съемка, а за ней, судя по всему, помашет крылышками и завтрашняя. Хорошо начинается новый год - лучше не придумаешь.
Выбыл из строя Олег. Он же - герой, он же - мой партнер. Выскочил, бедолага, в магазин за хлебом. Хлеб не купил, зато принес "добрую" весть - перелом собственной ноги. Интересно, в курсе ли Андрей Саныч? Наверное, уже "осчастливили". Он всегда все знает, а здесь и стараться особо не нужно: дурная весть сама найдет. Что ж, остается надеяться, что Вересов отыщет выход. Это - новость плохая.
Но есть и хорошая. Известно же, худо и добро парой ходят. Сегодня навещала "переломанного" и с удивлением поняла: он не так плох, как кажется, вполне пригоден для общения. Видать, сломалась не только кость - лопнули хамство, занудство и снобизм, которые из него выпирали. Начну по порядку. Во-первых, он не женат, несмотря на слухи. Меня сей факт, конечно, не волнует никак, но благодаря этому я познакомилась с его мамой, которая опекает известного сынулю в небольшой двухкомнатной квартирке. Опять же странно: популярный актер, снимается много, деньги есть. Мог бы отхватить себе приличную площадь в элитной новостройке или домик загородный, как это делает наша попса. А он живет в непрестижной пятиэтажке, где соседи здороваются друг с другом, у дверей выставлены совочки с веничками (и никто не ворует!), чистые площадки да вымытые поочередно жильцами и не охаянные матом стены. Место, правда, великолепное - тихий переулок в центре. Но знаменитости предпочитают сейчас ворковать с птичками за московской кольцевой, а не сталкиваться ежедневно нос к носу с осточертевшими соседями. Так вот, продолжаю. Мама Олегова - прелесть, реликтовый цветок, жемчужина, божий одуванчик. Всю жизнь проработала в школе, преподавала в младших классах. Как в той песне: учительница первая моя. От нее исходят удивительная гармония, покой и ласка. Чувствуешь себя упакованной в атласную коробочку, пахнущую ванилью и корицей. За чаем разговорились. Анна Даниловна незаметно исчезла после первой чашки, а мы с Олегом увлеклись и проболтали без умолку четыре часа. Яне поверила своим глазам, когда увидела, сколько времени. Говорили, естественно, о фильме. О чем же еще? Признаться, он хорошо видит своего героя. Особенно Олегу понятен его фанатизм ученого.
- Я же здорово увлекался химией в школе. Собирался даже подавать документы в МГУ. И поэтому азарт исследователя хорошо помню и понимаю. Все ученые одним миром мазаны. - Греков, кряхтя, перебрался на диван. - Да этому Виктору и в жизни было потому так трудно, что фактически он был отгорожен от нее своими формулами. Фанаты в науке - особая статья. К тому же в его мировоззрении сплошные "не": не укради, не предай, не лги, не возжелай жены ближнего. Таких обмануть - раз плюнуть, ибо порядочных и бесхитростных всегда легко обвести вокруг пальца. А потом, ты не забывай: сценарий основан на реальных событиях, эти люди живут рядом с нами и сейчас. Они - не придумка, а такие же реальные, как и мы. Просто - другие.
В том же духе Олег высказывался часа два, обо всем писать - бумаги не хватит. Потом пообсуждали любовную линию. Я никак не могла понять, как можно полюбить такого мрачного молчуна, а главное, как он сам способен на любовь, когда она для него - отвлекающий фактор.
- Ты пойми, - доказывал Олег, вытянув на диване загипсованную ногу, - сильный мужской характер. Никогда не разливается соловьем, и чем больше любит - тем крепче молчит. Его надо понимать и принимать как есть. Или же не приближаться ближе чем на километр. А переделывать или подстраивать под шаблоны смазливых юнцов - тухляк. Мой герой - очень цельная и глубокая натура. Такие любят редко, но метко, однажды - и навсегда.
- И что? Всю жизнь - никого, кроме одной? Чушь! Не верю!
- Ну почему? - снисходительно улыбнулся Олег. - Мы же, как я понимаю, говорим о любви, не о сексе. Есть еще и простая физиология. Но это - потребность организма, не более того. Поел, рот прополоскал - и забыл, что ел.
Как вам "мужское" прочтение любви? No comments! В общем, проспорили четыре с половиной часа. Надеюсь, не без пользы. Во-первых, лучше поняли друг друга мы сами, во-вторых, кое-что в мыслях Олега мне показалось интересным, есть над чем посоображать. Скоро я вообще ни о чем не смогу думать, кроме как о своей роли. Кстати, очень интересно, что даст завтрашняя встреча? Выберу минутку - обязательно опишу ее. По горячим следам, чтобы не забыть".
Глава 4
Весна, 1992 год
Карьера явно претендовала на чемпионство. Мало того, уже рвала финишную ленту. Видит Бог, он не подталкивал ее сзади, не было толкачей и сбоку. Просто спокойно делал свое дело - вот и все.
Не успели разменять третий месяц с того банкета в "Праге", как его назначили замом директора по науке. Новая должность имела свои преимущества и недостатки. В плюсе - неплохие деньги, больший масштаб работы и соответственно больше свободы для творческого самовыражения. Минусы притягивали обиду, все яснее читаемую в глазах жены, и ее неприкаянность: Алла теперь гораздо чаще бывала одна. Но она сама выбрала этот жизненный модус - знала, за кого замуж шла. А у Бориса сейчас столько нерешенных задач, что заниматься еще и проблемой женского досуга он просто не имеет права. Да и на что ей обижаться? Деньги есть, муж в сторону глазом не косит, раз в месяц в кино водит, раз в квартал - в ресторан. Много ли баб так живет? Но говорить об этом - нервы себе трепать. Надует губы, отвернется к стене и глаза закроет - дескать, спит. А как дневное напряжение снимать? К бутылке прикладываться он не мастак. Раздался разовый стук, и в дверной проем просунулась озабоченная физиономия.
- Борь, я не приду на собрание, а?
- Александр Семенович, не злоупотребляй внеслужебными отношениями: на то они и вне, что работы не касаются.
- Товарищ замдиректора, ты же по науке зам - не по хозчасти, не будь занудой. Лучше признайся: будешь выступать сегодня или нет? Меня народ уже достал: когда озвучится Борис Андреич? Если будешь - приду. Как говорится, не до жиру - быть бы живу.
- Буду.
- Лады, тогда и я буду. Но при любом исходе я с тобой. Не разлей вода, так сказать. - И весело подмигнул: - Один за одного и двое за дуэт!
- Когда шутить научишься удачно? - поддел друга Борис. - Кустарщиной за версту несет.
Попов проигнорировал мелкий укол и, развернувшись на сто восемьдесят, выдворился из кабинета. Борис задумался: а ведь Сашка прав - быть бы им живу. И поводы сомневаться в этом, к сожалению, есть.
Ноги у сегодняшнего собрания выросли месяц назад, когда появилось открытое письмо зама директору, где Глебов высказал некоторые идеи о выживании ученых в новых условиях. Ситуация складывалась не простой. Полгода прошло после августовского путча, и пока народ радовался победе демократии, новые политики начали потихоньку "кидать" тех, кому совсем недавно клялись в верности. НИИ, работающие на оборонку и предоставленные сами себе, хирели, происходил отток научных кадров. Оставались такие фанатики, как Попов, как Иваныч, который отдал институту больше тридцати лет, и женщины, генетически настроенные против любых крутых перемен. Эти люди не спешили покидать институтские стены. Зачем? Чтобы вне этих стен слышать, как неправильно жили? Да и альтернативы, если честно, особой не было: отработанный материал, кому он нужен? В коридорах стали поговаривать о штатном сокращении, в воздухе запахло предательством и безразличием. Чтобы уцелеть, требовались перемены. О них и шла речь в открытом письме. Реакция директора оказалась банальной: Филимонов намекнул, что незаменимых нет, а спустя пару дней и вовсе прекратил общение со своим замом. Однако Борис был не одинок. Открытое письмо цитировалось в лабораториях и курилках. Глебова поддержали в Комитете. Но и противоборствующая сторона не дремала. В общем, сегодня этот фурункул должен прорваться, неизвестно только, куда потечет гной. Зазвонил телефон.
- Слушаю!
- Глебов, - голос жены был веселым и ласковым, - я готовлю мясо по-голландски, твое любимое. Ты когда придешь?
- Не знаю, скорее всего не скоро. У нас собрание.
- Сократи, ты же начальник!
- Алла, я работаю, а не лимитирую время. Пора бы к этому привыкнуть.
Трубка вздохнула и зачастила возмущенными гудками. Ну вот, опять обиделась! Занялась бы чем-нибудь, что ли? Работать бы пошла, хорошая медсестра - нужное для народа дело. И рука у Алки легкая: не укол - поцелуй бабочки. Он вспомнил, как познакомился со своей будущей женой. Двусторонняя пневмония свалилась как снег на голову. Да еще в мае, да еще в одночасье, и в запарку, когда от работы не продохнуть, а каждая минута на вес золота. Издеваясь, скалилась, подлюга: отдохни, дескать, а я тебя пригрею. Пригрела! Температура под сорок, Серега в отпуске, Попов из лаборатории носа не кажет. На звонок в дверь пошел как в тумане. Вспомнив, кого увидел тогда на пороге, Борис ухмыльнулся. До сих пор пульс дает легкий сбой. Наверное, его легкие и задышали тогда, как жабры в воде, при виде Аллы. Ноги - от шеи, узкие щиколотки, тонкая талия и высокая грудь - одного этого достаточно для улета. А ведь были еще огромные голубые глаза, потрясающая улыбка и забота. Немудрено, что не заметил, как оказался окольцованным. Медсестра из поликлиники метила иглой в задницу, а попала в сердце. Глебов досадливо поморщился: черт, куда его занесло! Мысли - как у директорской Инны, такие же надушенные и жеманные. Тьфу! Он потянулся за сигаретой и уткнулся в наброски своего предстоящего выступления, потолкуй предстоит серьезный - не до соплей.
Разговор действительно вышел непростой. Но и результат ошарашил филимоновцев: идеи зама поддержали почти единогласно, а семьдесят пять процентов трудового коллектива проголосовали за нового директора - Бориса Андреевича Глебова.
- Старик, это виктория! - ликовал Попов, выходя с Борисом на заснеженную улицу. - С тебя причитается пятьсот капель чистенького, как слеза ребенка! И для этой слезы я с удовольствием выделю часок своего драгоценного времени.
- Остынь! - охладил его пыл Борис. - Ты же знаешь, я совсем не стремлюсь в главное кресло, меня вполне устраивает мое - это во-первых. Во-вторых, мы только в начале пути, и он не будет легким, уверяю тебя. Так что пить пока рановато.
- Нэ кажи, кум! - не сдавался завлаб. - Сегодня мы одержали полную победу! С меня под капли - пирожок с капустой. Здесь такой кадр объявился! Представляешь, пирожками торгует, собственной выпечки. Не женщина - омут! И чует мое холостяцкое сэрдэнько - утону.
- Не потонешь, не стони! Упаковал ты свое "сэрдэнько" в мощный спасательный жилет, - оборвал ахи друга Борис. - Вспомни, сколько раз тонул? И ничего, по суше топаешь.
- Не видал ты, старик, этих серых глаз, не едал ее пирогов - нирвана!
- Тебя подвезти? До метро - без проблем.
- Не-а, - ухмыльнулся Попов, - я пешочком пройдусь. Меня ждут.
На углу призывно размахивала рукой стройная женская фигурка в дубленой куртке и обтягивающих брючках.
- Ну-ну, - хмыкнул Борис, открывая дверцу машины, - это, что ли, твои серые глаза?
- Если бы! - мечтательно вздохнул лирик. - Их еще завоевывать да завоевывать. - И устремился вперед, бросив на ходу: - Пока, старик! - По тихому переулку полетел веселый баритон: - Оленька, прости, что заставил ждать! Не по собственному разумению, а токмо волей пославшей мя науки украл у нас двадцать минут!
"Как говорится, с одной ягоды сыт не будешь", - усмехнулся Борис, проезжая мимо нежной парочки.
А ведь как в воду глядел, предсказывая трудный путь! После институтского собрания события понеслись снежной лавиной. Как и полагается по закону Ньютона - вниз. Чтобы похоронить под собой наивные мечтания. Министерство, естественно, переназначило прежнего директора, то есть Филимонов остался в своем кресле, даже задницу приподнимать не надо, чтобы приудобиться. Те, кто прежде подталкивал Глебова к активным действиям, обещая поддержку, теперь сокрушенно разводили руками.
- К сожалению, система пока еще очень сильна, Борис Андреевич. - Подбадривали. - Ваши идеи весьма перспективны. Время работает на вас. Кто не умеет проигрывать, тот не умеет побеждать. - Несли ахинею, отводя глаза. - Лучше проиграть сражение, но выиграть войну.
Он ученый - не армейский курсант. На кой ляд ему этот военный ликбез! Бросалась в глаза характерная особенность речи: местоимение "вас" напрочь вытеснило "нас", прежде было наоборот. Оно и понятно, стая изгоняет побежденных, хорошо - не загрызает, и на том спасибо. Удивил Филимонов: прямо Соломон, разводящий на досуге кур. Сомнительно, правда, что сам додумался (наверняка старшие товарищи подсказали), но решение было мудрым, не поспоришь: на должность зама по науке назначил самого ярого своего оппонента. Прежний рупор глебовских идей, клявший реакционера-директора на каждом углу, вечерком тихонько въехал в новый кабинет, сменил на двери табличку и старательно избегал своего предшественника-бунтаря. При редких встречах Борис брезгливо морщился: идиоты, не понимают, что плевать ему на эту мышиную закресельную возню! За науку обидно, за людей: будут перебиваться за счет сдачи площадей в аренду. Верхушка станет "зеленеть", народ - сереть, тем и кончится. Придумали новую должность - главный физик. Это надо же! Как будто прочертили мелом цирковой круг. Но на этой арене он выступать клоуном не собирается, профессия не та.
Заболел Иваныч, у бедного старика прихватило сердце. Борис навестил его дома. Степенно беседовали, пили чай с домашними пирожками, мастер вспоминал молодость. Провожая Бориса, признался:
- Уйду я, Андреич. Отболею - и уйду. Оно, конечно, тридцать два годка легко не переступишь: душой к стенам прикипел. Но из меня сейчас работник что с собачого хвоста сыто. Да и душок тухловатый у нас в институте появился. А у меня дыхалка прокурена, мотор барахлит. Я уж лучше к земле-кормилице поближе. Дачкой займусь, баньку, даст Бог, срублю. Хочется под конец жизни чистого воздуха, покоя. А ты молодой, умный, твое время идет. Не сдавайся! Как говорится, и в нич найтэмнйшу про солнце па-мьятай.
Хороший мужик Иваныч, его будет недоставать. Но сдается, что и Борис не выдержит, уйдет. Не умеет он прогибаться. А похоже, что его гнут. Должность дали, будто шутовской колпак натянули: ни ученый, ни администратор. Не пришей кобыле хвост! Дома напряженка: Алка то сияет и мурлычет под нос, то куксится и молчит.
Раздался телефонный звонок.
- Слушаю!
- Борис Андреич, вас Филипп Антонович просит зайти. - Голос секретаря Инны попискивал страхом.
- Что, прямо сейчас?
- Если можно, - испуганно попросила трубка. "Господи, и что трясется? Боится не найти другое место чаи подавать?"
- Хорошо.
При виде Бориса сановные веки за толстыми стеклами в роговой оправе сонно моргнули, мясистые губы искривила вежливая улыбка.
- Присаживайтесь, Борис Андреевич! - Филимонов выдержал многозначительную паузу. - Что скажете?
Главный физик вопросительно посмотрел в директорские стекла.
- Я спрашиваю, чем вы объясните свое поведение на совещании у замминистра?
- Филипп Антонович, - голос невозмутим и тон подчеркнуто вежлив, - я вам не мальчик для битья. И не позволю латать собой прорехи вашей некомпетентной деятельности. Институт уже не катится - летит в пропасть. Научные направления сворачиваются, люди увольняются. Но вас это не волнует. У вас - свои заботы, и они никоим образом не перекликаются с проблемами института. - Директорский лик вытягивался, из-за стекол сверлили злобой выцветшие глаза. - Не говорить надо об этом на совещании - кричать, бить тревогу во все колокола. Пока есть хоть малейшая надежда, что институт можно спасти, а научный коллектив сохранить.
- Нам с вами трудно ладить, товарищ Глебов. Боюсь, невозможно.
- Я не прилаживаюсь к личностям, а служу науке.
- Если надумаете уйти, не смею задерживать. У моего секретаря всегда найдется чистый лист и ручка.
- Не привык одалживаться. Все, что мне необходимо, всегда со мной. - Борис достал из внутреннего кармана заявление об уходе.
Филимонов небрежно взял протянутый лист и впился глазами в текст.
- Нам будет недоставать главного физика, Борис Андреевич. - Лицемерно вздохнул.
Борис поднялся со стула.
- Мне вас жаль. - И вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь, словно там оставался покойник.
А у дома зашел в магазин, купил бутылку "Белого аиста" и тепло побеседовал с ней в славном московском дворике. Беседовали часа два, до последней капли. Помянули ВНИИКП, порассуждали о будущем. Потом, оставив безмолвную собеседницу на крышке мусорного бака, отправился домой. Долго звонил, не отрывая палец от черной кнопки, почти сроднился с ней за те минуты, что не открывалась дверь. Наконец на пороге возникла испуганная жена в махровом тюрбане и банном халате.
- Господи, Глебов, у тебя же ключ есть! А я ванну принимала, вода шумит - ничего не слышно.
Он развернул дурацкую чалму и уткнулся носом в мокрые, пахнущие лавандой волосы.
- Начинаем новую жизнь, Алка! Будем трахаться, как кролики, и спать, как сурки. Тащи свое мясо по-голландски!
Январь, 2003 год
"3 января.