Ритуал чаепития всегда проходил одинаково и немного торжественно. Наташа заваривала чай сама, никому не доверяя этого ответственного дела. Она заваривала его как-то по-особенному, долго подготавливала заварочный чайник, мыла, ошпаривала, грела его над паром, потом переворачивала вверх дном, потом сыпала заварку, тщательно отмеряя количество, добавляла щепотку сахара, заливала кипятком в строго определенный момент, ставила на край плиты, снова доливала воду и никогда не накрывала сверху полотенцем. Настя в это время расставляла блюдца и чашки, ставила на маленький столик вазочку с конфетами и печеньем, тонко нарезала лимон. А иногда разворачивала полиэтиленовый пакет и выкладывала на стол очередной кулинарный шедевр собственного приготовления - торт, пирожные или печенья. По части выпечки Насте не было равных.
- Насть, ты - волшебница. - Наташа сделала вывод, откусив внушительных размеров кусок пирога, даже еще не прожевав его до конца.
- Едва ли, - грустно усмехнулась Настя. - Будь я волшебницей, в моей жизни было бы, наверное, гораздо меньше проблем.
- Ну, я имею в виду по части кулинарного творчества. Ладно, не вешай нос. Не хотела тебя расстраивать. Доставай сигареты.
- Наташ, может не будем? - засомневалась Настя. - Вдруг Светлана Петровна?
- Да нет никакой Светланы Петровны, она же с утра в администрацию уехала. Вряд ли появится. А курить охота.
- А если дети?
- Ой, ну не ворчи ты. Давай одну на двоих передернем.
Закурив, они некоторое время помолчали. В этом молчании чувствовалась тревога - так было всегда, когда на душе у одной из них было тяжело. Потому что Настя и Наташа были не только коллегами. Они были настоящими, близкими подругами. Им часто приходилось курить одну сигарету на двоих.
- Ну, так что у нас сегодня? - прищурившись от сигаретного дыма, спросила Наташа.
- Четверг.
- Не делай из меня идиотку. Я спрашиваю, что случилось?
- Тогда так и спрашивай - что случилось? Ничего не случилось. Просто…
Настя молчала. Так было всегда - вечно Наташе приходилось из нее чуть ли не клещами вытаскивать все то, что ее мучает. Наташа делала это не из любопытства - просто знала, что подруге необходимо выговориться, как знала и то, что ей всегда тяжело начать говорить о чем-то сложном, серьезном и неразрешимом.
- Просто тебе в троллейбусе наступили на ногу? - с большим сомнением в голосе предположила Наташа. - Или, может быть, тебе голубь на плечо нагадил и не извинился?
- Да ладно тебе, Наташка. - Настя опустила глаза и медленно затушила о край пепельницы тлеющий окурок, а потом принялась водить этим окурком по гладкой черной поверхности, разгребая дорожки среди серого пепла и вычерчивая хитрые узоры на донышке пепельницы.
- Но я же вижу, что что-то не так. Ты с самого утра - как в воду опущенная. Как приговоренный к смертной казни в день накануне повешения. Да брось ты этот бычок!
Наташа резко поднялась, забрала пепельницу из рук Насти, вытряхнула все содержимое на газетный обрывок, свернула, смяла и сунула в ведро.
- Не забыть потом вынести, чтоб запаха не было. Настя!
Настя подняла глаза, стараясь не моргать, чтобы не стряхнуть слезинок, грозивших стать первыми каплями настоящего потока слез. И все-таки не сдержалась.
Наташа тут же подлетела, прижала ее к себе, принялась молча гладить по волосам, изредка касаясь губами.
- Ну перестань, слышишь. Что-то с тобой случилось, я знаю. Причем не сегодня и не вчера, Настька. А гораздо раньше. Что-то, о чем ты не хочешь говорить. Не хочешь или не можешь - не знаю. И я понятия не имею, что это. Успокойся, прошу тебя. Не надо плакать. Лучше расскажи.
Наташа осторожно сжала ладонями ее лицо и подняла его, заглянула в глаза. У Насти были серо-зеленые глаза в мелкую крапинку. Наташа вздохнула - в этот момент она поняла, что и в этот раз подруга ничего ей не скажет.
- Не могу, Наташа. Я не могу тебе этого сказать. И никому не могу. Прости, но это правда.
- Да ладно, я тебе верю. Может быть, потом, когда-нибудь, скажешь… Не буду настаивать. Ты только скажи - может быть, я могу чем-то тебе помочь?
- Нет, Наташка, - Настя добела закусила нижнюю губу, - не можешь. Я, наверное, поеду домой пораньше. У меня завтра тренировка. И вообще… Хочется немного пройтись, воздухом подышать.
Некоторое время они молчали, слушая, как бьются в окно мелкие снежинки.
- Послушай, - Наташа наконец нарушила молчание, - пойдем лучше ко мне. Ты помнишь, я тебе рассказывала про Олега. Приятеля моего Кости, журналиста, помнишь?
- Помню, - с неохотой подтвердила Настя, смахивая рукой крошки со стола в подставленную ладонь.
- Господи, ну сколько раз тебе говорить - не смахивай ты так крошки! Нельзя! Денег не будет! Ну неужели трудно тряпку взять!
- Да ну тебя с твоими приметами, - отмахнулась Настя, - не верю я в них. Ни в одну не верю.
- И напрасно.
В этот момент Настя уронила со стола нож, чем и спровоцировала очередной всплеск эмоций со стороны подруги.
- Вот видишь! - торжественно произнесла она. - А ты говоришь - не верю! Кто-то к нам придет. Может, это твоя…
Наташа не договорила. Именно в этот момент ручка на входной двери зашевелилась, скрипнула, повернулась - дверь тихо, медленно приоткрылась, и вот в дверном проеме показался силуэт мужчины. Мужчина был в шапке-ушанке из меха кролика, темно-синей телогрейке и валенках. Лицо багровело от мороза, глаза, окруженные бесчисленным количеством мелких лучиков-морщинок, смотрели с оптимизмом.
- …судьба! - договорила Наташа и прыснула в кулак. - Дядь Миш, вам чего надо-то?
- Да у меня тут… это… заначка была, девчонки. Уж больно холодно, не могу, согреться охота. Душа просит. Там, за батареей, в нижнем углу. Достань, Наташ, а?
Теперь уже Наташа и Настя смеялись вместе. Не долго думая присоединился к ним и дядя Миша, детсадовский дворник, потому что от природы был человеком веселым.
- Ну, девчата, за вас. Женихов вам хороших. Чтоб все у вас было.
Он опрокинул рюмку, крякнул, выдохнул - и снова покинул помещение, удалившись во двор разгребать снежные завалы. Наташа молча закурила еще одну сигарету, откинулась на спинку стула.
- Ну, так о чем мы с тобой говорили? Ах да… Олег. Помнишь, я говорила тебе про Олега?
- Помню. Он журналист, замечательный парень, умный, красивый и веселый, отлично зарабатывает, а главное - холостой. Ты решила нас сосватать.
- Не нужно быть такой циничной, Настя. Я решила вас просто познакомить. И вообще - почему бы и нет? Ты молодая, симпатичная, тебе мужик нужен. А сыну твоему - отец.
- У моего сына есть отец. Вернее, был… И ты это знаешь. Только прошлого уже не вернешь. Конечно, Никитке нужен отец, но я сильно сомневаюсь в том, что кому-то нужен такой вот сын, Наташа. Ты же знаешь - он болен.
- Да брось ты, Настя! Ты зациклилась на этой мысли. Твой ребенок никому не нужен, ты никому не нужна… Жизнь-то идет, оглянуться не успеешь - уже тридцатник. Вот тогда ты точно никому не будешь нужна.
- Ну и пусть. Не хочу, Наташа. Не хочу ни с кем знакомиться, не хочу ни на что надеяться.
- Глупая ты. Не хочешь себе помочь. А ты ему, между прочим, понравилась. Он твою фотографию видел. Ту самую, летнюю, на которой ты волосы распустила по плечам…
- Ты мне это уже говорила. Знаешь, я многим нравлюсь. Что с того?
- Ладно, - Наташа махнула рукой, нахмурила брови, - живи как знаешь. Пойдем, детей пора спать укладывать. Надумаешь - приходи сегодня ко мне, часов в семь вечера. У нас сегодня небольшое торжество - год со дня знакомства. Из приглашенных только ты и Олег. И еще одна полусемейная пара… Алена, ты ее знаешь, и ее бой-френд Женя. Веселый парень. Просто уморительный!
- Нет, Наташа… Не обижайся, я как-нибудь в другой раз зайду вас поздравить. Идем, правда засиделись уже.
Через час, когда все дети наконец заснули, Настя прошла по спальне, поправила одеяла, подняла с пола и положила на подушку спящей Иришке плюшевого зайца - она всегда засыпала с ним в обнимку, осторожно задвинула шторы. Андрей во сне улыбался, и она улыбнулась ему в ответ. Потрогала лоб у Аленки - та с утра была какая-то раскрасневшаяся, Настя беспокоилась - не заболела ли? Но лоб был холодный, Аленка дышала неслышно. Вышла из спальни, аккуратно развесила на доске детские рисунки - сегодня дети рисовали свой дом. Почти на каждом листочке рядом с прямоугольным домиком были нарисованы три фигурки - мама, папа и я. Хорошо, когда у ребенка есть папа…
Она постаралась отвлечься, разобрала папки на столе, в десятый раз пересмотрела план предстоящего утренника. Потом она некоторое время разбирала методические пособия, набросала приблизительный план занятий на следующую неделю… Все как обычно, только на душе у нее в тот день было слишком тяжело. Дети проснулись, поели, разбрелись по углам - день подходил к концу, сейчас, как обычно, придет самая первая мама за Стасиком Петренко, потом придет отец Оли Головиной.
- Настя, можно мне пойти домой с папой?
- Можно, Оленька. Иди. До свидания.
- Настя, как она сегодня? Не кашляла?
- Да нет, я не слышала, чтобы она кашляла.
- Ну слава Богу. А что ела?
- Кашу утром поела, в обед от супа отказалась, зато целую тарелку макаронов по-флотски съела, еще добавки попросила. Макаронная душа. Вечером тоже хорошо поела, сладкий плов, кисель…
Настя все знала, все помнила - что они ели, как они спали, кто кашлял, кто из-за чего плакал. Как будто все они были ее детьми.
Наташа ушла пораньше - ей нужно было кое-что приготовить, накрыть стол для предстоящего, хоть и скромного, торжества. Вскоре ушла и Настя - к шести часам всех детей уже разобрали, комната опустела, стала тихой и неживой. Едва оказавшись за порогом трехэтажного панельного здания детского сада, Настя поняла, что погода явно не располагает к далеким путешествиям. Острые, колючие снежинки били в лицо, ветер был каким-то сумасшедшим - невозможно было понять, откуда он дует. Было такое ощущение, что она находится в самом центре какого-то дикого смерча, грозившего с минуты на минуту подхватить ее и унести черт знает куда. Ветер не давал дышать, она захлебывалась. На улице уже почти стемнело. На самом деле погода к прогулкам не располагала.
Но домой идти тоже не хотелось. Дома было пусто и тихо, и она знала, что ей снова станет страшно. Куда же деваться? К Наташке идти категорически не хотелось, К тому же у нее нет подарка, а без подарка идти неудобно.
В своих раздумьях она не заметила, как дошла до остановки. Подошел трамвай - десятый маршрут, самый длинный в городе, он едет далеко, почти за черту города, конечный пункт - какие-то дачные массивы… И она прыгнула на подножку - в тот самый момент, когда двери уже закрывались.
Настя часто предпринимала такие вот путешествия в детстве - точнее, не в детстве, а в ранней юности, в четырнадцатилетнем возрасте, может быть, чуть позже. Когда ей было тоскливо и одиноко, когда хотелось остаться одной и вместе с тем одной оставаться было страшно, она садилась в трамвай, выбирая самый длинный маршрут, и ездила кругами. Садилась тихонечко в уголочке, смотрела в окно, рассматривала людей. Она была среди них - но в то же время ее одиночество ничто не могло потревожить. Мерный стук колес по рельсам успокаивал, убаюкивал мечущуюся душу, мелькающие за окном деревья отмеряли не только расстояние, но и время, и она чувствовала, как боль отступает.
Так было и в этот раз. Сиденья в трамвае оказались с подогревом, и Настя быстро разомлела, ей даже стало жарко. В окно смотреть было невозможно - как-то быстро и резко стемнело, и только порывы ветра бросали в стекло россыпи колючего снега. Она стала смотреть на людей.
Люди были разными - хотя, если приглядеться и немного задуматься, у всех было что-то общее. Половина седьмого - все едут с работы, у каждого за плечами - трудный день, а впереди - тихий, уютный, домашний вечер. И все же окружающие Настю лица были хмурыми, а не радостными, глаза - уставшими, без блеска. Редкие фразы кололи слух ощутимым раздражением. Где-то в самом начале вагона две пожилые женщины оживленно обсуждали молодежь, не пытаясь понизить голос, видимо, рассчитывая втянуть в разговор побольше людей. Кондуктор спорил с каким-то парнем, почти подростком, - тот предъявил льготный проездной билет без подтверждающего право на льготы документа…
- Пятьдесят три рубля - только за квартплату. - Позади Насти сидели две пожилые женщины, жалуясь одна другой на свою судьбу. - Да куда же это, с моей-то пенсией… Мясо не помню когда последний раз покупала, все на картошке, хорошо, со своего огорода на всю зиму запасла…
Настя попыталась отключиться, но ей никак не удавалось. С каждой минутой она чувствовала, как ей становится тесно в этом вагоне, почему-то вдруг стало трудно дышать… Поднявшись, она вышла на первой же остановке.
Трамвай, громыхая железными колесами, медленно, словно железная гусеница, уполз вперед, и она осталась одна посреди совершенно незнакомой местности. Ветер немного утих, снег пошел уже крупными хлопьями. Вокруг было темно - один-единственный фонарь светил метрах в десяти, все остальные почему-то были темными. Где-то вдалеке залаяла собака, ее лай тут же подхватила вторая, третья… Словно из ниоткуда, вынырнула машина, с шумом проехала мимо, и снова наступила тишина. Настя огляделась по сторонам - черт знает что такое! Где она находится, хоть бы спросила, что за остановка, прежде чем выйти!
В принципе этот вопрос ее сильно не беспокоил. Полоса трамвайных рельсов гарантировала ей, что она сможет вернуться туда, откуда приехала, просто перейдя дорогу и сев на трамвай, который идет в противоположном направлении. Она решила пройтись. Ветер успокоился. Снег падал мягко и тихо, скрипел под ногами, приминаясь, охотно и податливо принимая форму причудливых геометрических рельефов на подошве ее ботинок. Она шла вперед, вдоль дороги, абсолютно не задумываясь о том, куда идет. По обе стороны дороги - теперь фонарей стало больше, и она сумела рассмотреть окружающую местность - тянулись пятиэтажные дома, "хрущевки", традиционные в отдаленных уголках города. Свет в окнах горел равномерными столбиками, и Настя подумала, что эти столбики - кухни, находящиеся друг над другом. Семь часов - время, когда вся семья собирается вместе, чтобы поужинать и обсудить прошедший день. Семья…
Впереди Настя заметила машину, стоящую прямо на дороге. Свет фар бил в лицо, и она зажмурилась. Несколько шагов она шла вслепую, и вдруг, вздрогнув от неожиданности, услышала голос:
- Девушка, помогите толкнуть машину.
Она прикрыла глаза ладонью, попытавшись рассмотреть своего неизвестно откуда появившегося собеседника. Сделала шаг в сторону и наконец увидела его.
Молодой парень - на вид лет двадцать восемь, может, чуть больше, в широких брюках, толстом самовязаном свитере и небрежно расстегнутой короткой дубленке. Светлые волосы длинными, прямыми и влажными прядями спадают на высокий лоб, а сзади, на затылке, сбриты почти под "ноль". Со лба стекают капли пота, утопая в густых и широких черных бровях. Глаза - глубоко посаженные, серые, пристальные, узкие губы растянуты в улыбке. В улыбке, а не в усмешке - Настя сразу это поняла, а потому не стала возмущаться, почувствовав, как нарастающая волна раздражения быстро спадает, уступая место привычному равнодушию.
- Вы бы хоть фары выключили. Так и ослепнуть недолго. Где это вы видели, чтобы девушки толкали машины?
- Нигде. Только если вы не поможете мне толкнуть машину, мне придется торчать здесь всю ночь. А может быть, и весь следующий день. За прошедшие полтора часа вы единственный человек, который прошел мимо меня. Согласитесь, мои шансы призрачны. У меня двигатель не заводится, и если вы меня не подтолкнете, то я замерзну. Умру, и моя смерть будет на вашей совести.
Он улыбнулся еще шире, обнажив ряд удивительно белых, плотно посаженных зубов, и вытер рукавом капли пота со лба.
- Ну, так что вы решили? Моя судьба - в ваших руках. Кстати, если машина заведется, обещаю довезти вас куда надо. Бесплатно. Отвечу, как говорится, добром на добро. Ну так что, толкнете?
- Послушайте, - Настя слегка смутилась, - я не уверена… Я никогда не толкала машины.
- Ничего страшного, все в жизни бывает первый раз. Хотя я абсолютно точно уверен в том, что у вас ничего не получится.
Настя пожала плечами:
- Зачем же тогда пробовать?
- Я обязан использовать свой последний шанс. Умру с чистой совестью. Перед Богом и людьми.
- Вы что, проповедник?
- Нет, а вы?
- Что - я? - не поняла Настя.
- Вы - проповедник?
- Нет…
- Ну вот, кое-что мы уже узнали друг о друге. Начало положено - а это самое главное.
- Послушайте… - Глупый диалог про проповедников, видимо, показавшийся ее собеседнику смешным, вызнал у нее раздражение, и она решила больше здесь не задерживаться. - Вы извините, но мне пора. Всего хорошего. Считайте, что вы использовали свой последний шанс.
Она быстро зашагала вперед. Но не успела пройти и десяти шагов, как услышала за спиной его голос:
- Девушка, подождите, пожалуйста.
Настя обернулась. Он догнал се, взял за мокрую варежку, улыбнулся чему-то.
- Давно я не видел, чтобы девушки ходили в варежках - как дети… Послушайте, я не хотел вас обидеть.
- Да с чего вы взяли, что обидели меня? - Настя выдернула руку из его ладони.
- Тогда почему вы уходите?
- Почему я ухожу? Но ведь вы сами сказали, что я вряд ли сумею толкнуть вашу машину. Значит, я не могу ничем быть полезной. Зачем же мне оставаться?
- Но вы не можете меня бросить - одного, посреди дороги, в холодной машине.
- Мне вас очень жаль, но, кажется, я ничем вам не обязана, - отрезала Настя.
Он нахмурился. Странная девушка, слишком серьезная, все воспринимает в штыки. И все-таки ему не хотелось ее отпускать.
- Не обязаны. Но, знаете, есть такое чувство - милосердие. Оно вам знакомо?
Настя вздохнула, но не сказала ни слова, предоставив ему возможность завершить свой монолог.
- Пожалуйста, не бросайте меня. Я уже почти два часа бьюсь с этой грудой металла, я истекаю потом и кровью, у меня ужасно замерзли ноги, меня пригласили на вечеринку, меня ждут друзья, а я не могу сдвинуться с места. Мне показалось, что вы не торопитесь. Ведь не торопитесь? - Он снова окинул Настю пристальным взглядом прищуренных серых глаз.
- Не тороплюсь.
- Побудьте со мной. Хотя бы полчаса. Кто знает, может быть, мне все-таки удастся завести этот гроб на колесах. И тогда я подвезу вас до дома. Пожалуйста.
- Мне бы не хотелось ехать домой в гробу… На мой взгляд, у вас вполне приличная машина. Кажется, десятая модель "Жигулей"?..
- Мне иногда тоже так кажется. И в паспорте вроде бы то же самое написано. Только почему-то ломается она чаще, чем "Запорожец". Странная, загадочная, капризная машина. Как женщина. Не хотите осмотреть салон?
Настя улыбнулась.
"Растаяла", - подумал он, галантно приоткрывая дверцу.
- Курите? Угощайтесь! - Он протянул ей пачку сигарет, и она с удовольствием затянулась. Почувствовала, как дым наполняет легкие, как постепенно отступает тоска…