Он наклонился к ней и обнял ее своей мощной рукой за плечи. Затем его левая рука скользнула по ее предплечью и легла на грудь.
- Нет, Майк, не надо, - сказала она и легонько оттолкнула его руку.
- Почему нет? - прошептал он, прижимаясь лбом к ее волосам. - Тебе всегда это нравилось. Ты всегда позволяла мне делать это. К тому же мы встречаемся уже достаточно давно. Два полугодия. Брось, Мария, все это делают.
Она слегка покачала головой.
- Не все, Майк. И я не хочу делать то, что хочешь ты. Мы ведь уже обсуждали это. Это неправильно. Мы не должны заниматься этим, пока не поженимся.
Он немного напрягся, но тут же расслабился.
- Я говорил не об этом, Мария.
Его голос был мягким и убеждающим, его губы касались ее уха.
- Я имел в виду, ну, ты понимаешь, наши с тобой обычные делишки.
Взяв ее за подбородок и развернув ее лицом к себе, Майк поцеловал ее, сначала очень деликатно, потом более страстно. Когда он попытался раздвинуть языком ее губы, она отстранилась.
- Нет… Майк, не надо.
- Хорошо, - выдохнул он.
Спустя несколько секунд его рука снова начала двигаться вверх, на этот раз под блузкой. Почувствовав, что у нее перехватывает дыхание, Мария закрыла глаза. Однако, когда его рука начала блуждать по ее телу под эластичным бюстгальтером, она снова оттолкнула его руку.
- Не сейчас, Майк, пожалуйста…
- Ну, почему нет? Тебе всегда это нравилось.
- Сейчас они очень чувствительны, они болят, Майк. Пожалуйста. - Ее глаза изучающе смотрели на него. - Не сегодня.
На долю секунды Майка захлестнула злость, но уже через мгновение его взгляд оттаял и он смягчился.
- Мария, - спокойно сказал он, притягивая ее к себе, - я безумно хочу тебя. Ты это знаешь. Через две недели я уезжаю. Кто знает, может быть, моему отцу взбредет в голову оставить нас в Бостоне навсегда, и мы больше никогда не увидимся.
- Майк! - резко сказала она.
Он впился в ее губы пламенным поцелуем, раздвигая их и просовывая между ними язык. Какое-то мгновение Мария отвечала ему: из ее горла вырвался стон, но затем она отвернулась.
- Я хочу пройти с тобой весь этот путь до конца, - с хрипотой в голосе произнес он. - Прямо здесь. Прямо сейчас.
- Нет, Майк…
- Тебе понравится, точно понравится. Тебе не будет больно. Мы сделаем это так, как захочешь ты.
- Нет.
- Тебе даже не придется снимать с себя одежду.
Когда она внезапно расплакалась, закрыв лицо руками, Майк тяжело и протяжно вздохнул и убрал руку с ее плеч. Несколько минут Мария плакала, когда же ее рыдания стихли, Майк сказал:
- Слышишь, извини.
Она всхлипнула и вытерла слезы тыльной стороной ладони.
- Я тоже хочу этого, Майк, но мы не можем, не можем до свадьбы.
Он посмотрел на нее.
- Мы можем больше никогда не увидеться. Я люблю тебя, Мария, а ты любишь меня?
- Да, - сказала она и снова разрыдалась.
Майк завел мотор, и они поехали домой в мертвой тишине.
- Мистер Холленд, если вы не возражаете!
На стол мистера Слокума с грохотом опустилась указка. Подпрыгнув от испуга, Майк одним махом развернулся к учителю.
- Я не виню вас, мистер Холленд, в том, что вам больше нравится смотреть на юных леди, а не на меня. Но мне очень бы хотелось, чтобы вы по крайней мере слушали то, что я вам говорю. Будьте любезны ответить на заданный вопрос!
По рядам учеников снова пронеслась волна радостного возбуждения.
- Извините, сэр, я не слышал вопроса, - хмуро глядя на свои руки, ответил Майк.
Мистер Слокум снова вздохнул, на Майка Холленда он также сердиться не мог. Этот светловолосый, коротко стриженный, симпатичный паренек с широкими плечами, проступающими через ткань рубашки, был не только капитаном футбольной команды и президентом класса, но и одним из лучших учеников школы.
- Скажите нам, пожалуйста, в чем заключается разница между венами и артериями? Бросив быстрый, безотчетный взгляд на Марию, Майк с блеском процитировал параграф учебника. Мистер Слокум, слушая ответ ученика, позволил себе снова перевести взгляд на Марию Мак-Фарленд, которая тут же одарила его обезоруживающей улыбкой.
Учитель биологии знал таких людей, как она: прирожденный лидер, "первая леди" класса. Казалось, все внимание класса концентрировалось на ней и расходилось от нее лучами наподобие спиц на колесе телеги. В поисках правильного решения взгляды всех детей неосознанно устремлялись к Марии, а затем от нее. Такой человек был практически в каждом классе: иногда им был какой-нибудь хулиган или весельчак, а иногда законодатель мод, образчик, на который равнялись все остальные члены коллектива. Они ходили кучками, так как стадный инстинкт в их возрасте был развит до невероятных пределов, и выбирали, сознательно или бессознательно, лидеров, которые бы вели их за собой сквозь трудности и превратности переходного возраста. Невольно они выбирали самых красивых, самых интересных людей, у которых великолепными были не только внешние данные, но и умственные способности. Мария Анна Мак-Фарленд могла похвастать и тем и другим. Вешая на доску очередную таблицу, мистер Слокум думал о том, знала ли Мария о том, какое влияние она оказывала на других детей. Внезапно он почувствовал, как у него под мышками выступил пот.
- Кто может назвать крупнейшую артерию и вену тела?
Когда на доске появилась таблица и несколько рук взметнулись в воздух, мистер Слокум с грустью подумал: "Какое ханжество". Он рассказывал им обо всех системах человеческого тела - сегодня они изучали систему кровообращения - за исключением одной: запрещенной, отчасти даже незаконной, чтобы говорить о ней в классе. Они могли говорить о генах и хромосомах, белых мышах и черных мышах, о размножении, спаривании и воспроизведении потомства, но только не о том, как эти гены передавались от одного живого существа к другому. Он снова зафиксировал свой взгляд на Марии, думая о перспективе рассказывать ей и ей подобным о репродуктивной системе человека, затем отвел от нее взгляд и прочистил горло.
- Артерии несут кровь от сердца, вены - к сердцу…
В то время как весь класс записывал слова учителя в тетради, Майк Холленд вновь думал о том, что произошло вчера вечером в его машине. Он бросил взгляд на Марию, которая была всецело поглощена лекцией Слокума, и понял, что она уже давным-давно забыла о вчерашнем происшествии. Почему девчонки были так устроены? Как они могли плакать и рыдать, как будто наступал конец света, а спустя мгновение хихикать, смеяться и строить глазки толстым малорослым учителям биологии?
Последним был урок физкультуры, и хотя сегодня планировалась только лекция, посвященная вопросам женской гигиены, девочки все равно вынуждены были переодеться в спортивную форму. Двести девушек сидели по-турецки на полу гимнастического зала, изнывая от жары и переминаясь с одной затекшей ягодицы на другую. Они смотрели наискучнейший фильм про менструацию, который им показывали уже, начиная с пятого класса, по меньшей мере раз десять. Потом в раздевалке, переодеваясь в уличную одежду, Мария слышала вокруг себя привычную болтовню.
Девочки обсуждали недавно увиденный фильм.
- Представляешь, заниматься этим с Уорреном Битти? - раздался визгливый голосок девушки по имени Шейла. Будучи одной из тех немногих, кто не считал нужным прятаться во время переодевания за дверку шкафчика, она стягивала с себя черные спортивные шорты и натягивала узкую юбку.
- Я видела этот фильм уже три раза и готова посмотреть еще столько же!
Мария сидела на узкой лавочке, которая тянулась практически вдоль всей раздевалки, и рассеянно снимала с себя безупречно чистые спортивные туфли.
- Натали Вуд правильно сделала, что отказала ему, - сказала девушка с пышным начесом.
- Я бы не отказала, - сказала Шейла, - кто бы смог устоять перед ним! К тому же посмотри, к чему привел ее отказ. К дурдому!
Мария посмотрела на Германи, которая поспешно переодевалась, и улыбнулась. Лучшая подруга Марии занимала соседний шкафчик и редко принимала участие в "раздевалочных" разговорах. Тихая, любящая заниматься самоанализом, имеющая весьма радикальные взгляды на жизнь, Германи Мэсси, как правило, озвучивала свои мысли только Марии.
Медленно раздевшись, Мария аккуратно свернула футболку и шорты до размеров небольших квадратиков и положила их в спортивную сумку.
- Они говорят о фильме "Страсть среди зеленых трав", - тихо сказала она.
- Я знаю, - сказала Германи, рассеянно запихивая грязную спортивную форму в папку с бумагами.
- Прямо прошлый век какой-то! Они говорят о сексе как о чем-то особенном.
Германи с грохотом закрыла шкафчик и начала расчесывать длинные черные волосы, которые ниспадали по плечам до самых бедер.
Мария улыбнулась и стала натягивать через голову платье.
- Все, о чем я могу сейчас думать, - сказала она, - так это об этой паскудной "четверке", которую я получила за доклад по французскому. Из-за того, как сказала эта подлюга, что я мало использовала сослагательное наклонение. А какое может быть сослагательное наклонение, черт подери, в докладе про соборы?!
Германи пожала плечами.
- Ничего, исправишь на экзамене. Тебе ли беспокоиться.
Пока Мария аккуратно наносила на веки свежий слой черной подводки, глядясь в зеркало на дверце ее шкафчика, Германи ждала ее, сидя на лавке.
Толпа в раздевалке начала потихоньку рассеиваться. То тут, то там с лязгом закрывались металлические шкафчики, и девочки торопливо расходились по домам. Уроков больше не было, поэтому многие ученицы задерживались, чтобы поправить прически и нанести капельки прозрачного лака для ногтей на "стрелки" чулок. Большая часть разговоров касалась предстоящего вечера и пятничных планов, которыми они делились между собой.
- Ты только послушай их, Мария, - сказала Германи, бросая в расшитую бисером кожаную сумочку расческу, - они все говорят о всяких там шманцах-обжиманцах в машине, как об огромном достижении. Держу пари, ни одна из них еще не рискнула дойти до конца. Они же трусихи. Держу пари, все они девственницы.
Мария бросила быстрый взгляд на подругу и вернулась к своему занятию. Германи Мэсси была прогрессисткой и битником, посещала вместе со своим молодым человеком, студентом-политологом, подвальные кафешки, чтобы послушать лишенные рифмы стихи, участвовала в политических митингах и экспериментировала в том, что она называла свободной любовью. Сидя на лавочке в своем объемном вязаном свитере, плиссированной юбке и черных колготках, Германи пролистывала страницы толстой книги.
- Я ее быстро прочитаю, Мария, - пробормотала она. Ее длинные черные волосы упали на лицо. - Боже, как тебе такое? Она называет это пистолетиком, умереть и не встать!
Закончив "рисовать" глаза, Мария закрутила бутылочку с жидкой подводкой и положила ее в маленькую косметичку, которую она хранила в шкафчике. Ее рука нащупала небольшой сверточек, скромно спрятанный в самом дальнем углу шкафчика, и на секунду она задумалась, что бы это могло быть. Затем, вспомнив, что это была прокладка, которую она хранила на "всякий пожарный", Мария нахмурилась и попыталась о чем-то вспомнить.
Но тут раздался голос Германи, который сбил ее с мысли.
В три часа Мария и Германи подошли к шкафчикам с верхней одеждой, где наткнулись на Майка и его друга Рика, одетых в футбольные свитера.
- Привет, Мария. Сегодня я не смогу отвезти тебя домой, извини. У нас собрание.
- Ничего, Майк. Я позвоню маме. Когда ты сегодня приедешь?
- Где-то после семи. Я обещал отцу, что почищу бассейн до выходных. Пока.
Мария задумчиво посмотрела вслед двум широкоплечим парням, которые тут же растворились в толпе учащихся.
Прежде чем выйти из здания, Майк и Рик нырнули в туалет, в котором было сизо от сигаретного дыма, и, забросив учебники на кафельную стену возле двери, направились прямиком к умывальникам. Они достали расчески, смочили их водой и начали расчесывать волосы. Майк посмотрел на отражение Рика в зеркале.
- Как вчера, удалось?
- Не-а. Мать Шерри не пустила ее вчера гулять, да и мне нужно было делать уроки. А как ты? Добился своего?
Майк со знанием дела улыбнулся.
- Мы нашли прикольное местечко на Малхолленд Драйв, - он постучал расческой об раковину и сунул ее в задний карман брюк, - так что все путем.
Рик покачал головой и завистливо присвистнул.
Люссиль Мак-Фарленд маневрировала автомобилем среди множества припаркованных грузовиков садовников-мексиканцев.
- Должно быть, это грипп. Хорошо, что сегодня пятница, - обратилась она к Марии.
- Но у меня же завтра отборочное выступление!
- Ты хоть пообедала?
- Да, немного, правда. Меня потом снова начало тошнить. Оно то прихватывает, то отпускает. Чувствую себя безумно уставшей, какой-то обессиленной, что ли.
Люссиль понимающе кивнула головой и включила радио. Поискав с минуту новости, она выключила его.
- Похоже, нового Папу еще не избрали.
Люссиль направила громоздкий автомобиль по крутой подъездной дороге и затормозила перед входной дверью.
- Так! - Несколько секунд она сидела неподвижно, уставившись на миниатюрные кипарисы, растущие перед домом. - Пожалуй, мне стоит показать тебя доктору. К сожалению, доктор Чандлер умер от сердечного приступа пару месяцев назад, поэтому мне придется найти нового врача. Пошли в дом, я позвоню Ширли. Быть может, она кого-нибудь порекомендует.
Кабинет доктора Вэйда располагался на пятом этаже нового стеклянного здания на углу улиц Вентура и Резеда. Приемная была уютной, выдержанной в спокойных зелено-голубых тонах. На полу лежало ковровое покрытие, повсюду стояли горшки с цветами, красовался огромный аквариум с экзотическими рыбками. Увиденное мгновенно поразило Люссиль Мак-Фарленд. О докторе Джонасе Вэйде очень хорошо отозвалась не только Ширли Томас, но и две другие подруги Люссиль. Она позвонила ему в кабинет, где ей сказали, что записанный на последний час приема пациент отменил свой визит и что доктор Вэйд сможет их принять. Было пять часов.
Ожидание казалось вечным. Мария отчаянно надеялась, что доктор Вэйд - древний старик и что визит будет быстрым и формальным. Она отправится домой с коробочкой таблеток, благодаря которым почувствует себя лучше и сможет принять участие в завтрашних выступлениях. Медсестра назвала ее имя, Мария вытерла влажные ладошки об юбку и пошла следом за женщиной. Люссиль осталась ждать в приемной, коротая время за бездумным перелистыванием журнала.
Единственный кабинет врача, в котором Мария когда-либо бывала, был кабинет доктора Чандлера, располагавшийся в небольшом саманном здании. За все тридцать три года, что доктор занимал его, он ни разу не модернизировался. Когда ее ввели в холодный, стерильный смотровой кабинет, с яркими современными обоями, абстрактными картинами и белыми матовыми лампами, ей стало не по себе. А когда медсестра велела ей снять с себя всю одежду, внутри Марии все оборвалось.
Попытавшись максимально укутаться в бумажное платье, Мария села на край смотрового стола и начала нервно болтать ногами. Медсестра вернулась через минуту и удивила Марию еще больше. Профессионально улыбаясь, она ловко обмотала вокруг руки Марии небольшой резиновый жгут, воткнула иглу и взяла полный шприц крови. Затем она дала девушке пластиковый стаканчик, смоченный спиртом ватный тампон и инструкции, как собрать "среднюю" мочу, что Мария не без труда сделала, едва поворачиваясь в крошечной ванной комнате, примыкающей к смотровому кабинету.
Мария снова заняла свое место на краю смотрового стола. Когда доктор Вэйд вошел в кабинет, она была уже достаточно измотана и напугана. Это был высокий мужчина, сорока с небольшим, который казался еще выше из-за своей худобы и длинного белого халата. У него были черные волосы, на которых кое-где серебрилось несколько седых прядок. Его улыбка была легкой и непринужденной, словно он, как подумала Мария, долго тренировался перед зеркалом, прежде чем войти в комнату. Взгляд его почти черных глаз был живым и пронизывающим, казалось, он мог с легкостью видеть сквозь бумажное платье. Для Марии его возраста было однозначно маловато, он не был достаточно старым человеком.
- Привет, - сказал он, глядя на медицинскую карту, - как ты предпочитаешь: Мария или Мария Анна?
- Мария, наверное, - тихо ответила она.
- Хорошо, Мария. Я доктор Вэйд. Насколько я понял, - он открыл карту, - из анкеты, которую заполнила твоя мама, у тебя грипп, - он широко улыбнулся. - Что ж, давай проверим, права ли твоя мама насчет диагноза.
Мария кивнула. Он положил карту на стол и начал мыть в раковине руки.
- Учишься в школе?
- Да.
- В одиннадцатом классе?
- Да.
- Учеба уже практически закончилась?
- Да.
Вытирая руки о бумажное полотенце, доктор Вэйд повернулся к ней, улыбнулся и облокотился на раковину.
- Представляю, как ты рада. Есть уже планы на лето? Поехать, например, куда-нибудь?
Она покачала головой.
С улыбкой и тоном человека, который знал ее всю жизнь, доктор Вэйд продолжал задавать ей различные вопросы. Мария ограничивалась короткими, едва слышными "да" или "нет" и честно пыталась вспомнить, болела ли она в детстве корью или коклюшем, переносила ли тяжкие заболевания, страдала ли частыми головными болями, приступами тошноты и еще какими-то вещами, значения которых она даже не поняла.
Ее ответы, казалось, удовлетворяли доктора Вэйда. Он делал какие-то пометки в ее карте и время от времени поглядывал на нее.
- Хорошо, Мария. Давай теперь поговорим о твоей проблеме. Ты можешь описать мне свои симптомы?
Она подробно рассказала ему о мучавшей ее последние три дня апатии и тошноте и отвергла его предположения о больном горле, диарее, рвоте, головной боли, насморке и температуре. Все это время его серебристая ручка, сверкающая в ярком свете ламп, строчила по бумаге. Когда он щелкнул ручкой и убрал ее в карман, в дверь тихо постучали. В комнату вошла медсестра и закрыла за собой дверь. Она молча протянула ему какие-то разноцветные бумаги.
Воцарившаяся тишина казалась Марии оглушительной и некомфортной. Она наблюдала за лицом доктора Вэйда, который читал принесенные ему бумаги: сначала желтую, потом красную, затем голубую и наконец белую. За все это время выражение его лица ни разу не изменилось.
Когда он наконец вложил бумаги в медицинскую карту и с улыбкой взглянул на нее, сердце Марии ушло в пятки. Наступал момент, которого она так боялась.
Пальцы доктора Вэйда оказались на удивление холодными. Он аккуратно ощупал ее шею, оттянул нижние веки, проверил уши и, взяв ее за подбородок, засунул ей в рот шпатель и посмотрел горло. Голос его был спокойным и расслабленным.
- Что планируешь делать после окончания школы?
Холодный стетоскоп прыгал по ее спине.
- Не знаю. Наверное, буду поступать в Беркли.
- Моя альма-матер. Вдохни, пожалуйста. Задержи дыхание. Теперь медленно выдыхай.
- Еще я думала о том, чтобы присоединиться к Корпусу мира.