Известно, что ведическая традиция связывает гуся-лебедя с музыкальным ладом, с сакральными музыкальными ритмами, с особым строем напева священных текстов, со стихотворным размером, с определенным положением руки в танце. Но и в восточнославянской, и особенно севернорусской, традиции гуси-лебеди тесно связаны с музыкальным ладом, с гуслями (часто крыловидными, в связи с чем заметим, что в санскрите "hansa paksa" - крыло лебедя - название определенной позиции руки в танце), с обрядовыми плясками. Так, в одной из предсвадебных песен, записанной в Архангельской губернии, есть следующие строки:
"Вы где, гуси, были?
Вы где побывали?
Где спали, ночевали?
Мы спали у княгини,
Побывали к первобрачной,
Еще что княгиня делает?
Во гусли играет,
Дары снаряжает..."42.
То есть, такой важный обряд, как подготовка свдебных даров, обязательно сопровождался ритуальной гусельной игрой.
Мы должны отметить также, что в языке древнеиндийской культуры санскрите слово hansa-pada обозначает киноварь, то есть красный цвет. Интересно, что рабочая часть ткацкого стана, создающая узоры нитью красного цвета по белой основе, носит в русской традиции название "уток". Но в ведических текстах понятие "уток ткацкого стана" связывается с представлением о мироздании, где нить утка, не прерываясь, переплетается с основой и образует узор ткани. В ней основа - субстанционально-качественная (энергетическая) нить, а уток расцвечивает основу природы, осуществляет разнообразие ее необъятной, но единой ткани.
Зная о том, что в древнейшей традиции музыкальный лад, связанный с гусями-лебедями, творит музыку Космоса, что игра на гуслях соизмерима в этом мифо-поэтическом ряду с тканьем "мировой гармонии", со структурированием Вселенной, можно понять, почему проповедник XII века Кирилл Туровский грозил посмертными муками тем, кто ворожит, гудит в гусли и сказывает сказки, почему в требнике XVI века среди вопросов на исповеди были такие, как: "Не пел ли еси песней бесовских. Не играл ли еси в гусли...", а игумен Памфил ругал псковичей за то, что во время Купальской ночи они играли "в бубны и сопели и гудением струнным" 43.
В свете этих исторических данных удивительно то, что А. М. Мехнецову удалось обнаружить архаические формы в живой гусельной традиции Псковской области в 80-х годах XX века! Это свидетельствует о том, что не смотря на все гонения, традиция (а значит в какой-то мере и древняя вера) осталась жива на Псковской земле - земле потомков легендарных кривичей, народа, известного еще гимнам Ригведы и преданьям Махабхараты, вплоть до наших дней. Нам сложно представить себе насколько сохраненной и развитой она была во времена А. С. Пушкина. Мы можем только предполагать, что эта традиция была представлена значительно богаче и разнообразнее, чем в наши дни. Утицы, гуси и лебеди русской народной вышивки, уткообразные притужальники ткацких станов, солоницы, скобкари и братины в форме утки или лебедя, утицы, венчающие, наряду с коньками, крыши крестьянских домов, крыловидные гусли и гуси-лебеди народных песен, сказок, заговоров - весь этот архаический пласт народной культуры был еще живым и полнокровным даже в середине XIX века, тем более в его первой четверти. И такой чуткий художник, как А. С. Пушкин, конечно, не мог пройти мимо загадочного и прекрасного образа Царевны Лебеди (или Белой Лебеди), сохраненного одним из вариантов сказки "О Царе Салтане".
Надо заметить, что в первоисточнике, взятом поэтом за основу "Сказки о Царе Салтане", даже, казалось бы, второстепенные детали повествования при ближайшем рассмотрении оказываются весьма серьезными и значимыми элементами древнего мифа. Так, первым, что сделал князь Гвидон, ступив на берег острова Буяна, было изготовление из дубовой ветки лука, тетивой которого становится "снурок шелковый" от нательного креста. Именно благодаря этому луку князь Гвидон спасает Царевну-Лебедь и, в конце концов, получает ее в жены. Здесь невольно напрашиваются аналогии с ситуацией "Одиссеи", где не узнанный муж получает вновь супружеские права, натянув свой лук. Это представляется особенно интересным в связи с тем, что лук и стрелы - оружие типично скифское, и изображения греков-лучников отсутствуют 44. Возможно, объяснением такого особого отношения к луку вообще и его натягиванию в частности, и в древнегреческой мифопоэтической традиции, и в русской народной сказке служит то, что понятие "лук" кроме оружия включало в себя в глубокой древности также и представление о мужской сексуальной силе, что зафиксировано, например, в пракритской поэзии, в охотничьих песнях45.
Такой персонаж сказки "О Царе Салтане" как белка, которая "песенки поет, да орешки все грызет", имеет себе аналог в германоскандинавской мифологии, где сохранился образ белки, связанной с мировым деревом Игграсилем, которая снует по этому дереву, являясь посредником между "верхом" и "низом". Есть также предположение о том, что в "Слове о полку Игореве", где, кстати, струны гусель сравниваются со "стадом лебедей", Боян передвигался не "мыслью по древу", а "мысью", то есть белкой.
Возвращаясь вновь к "острову Буяну", отметим, что в некоторых заговорахXIX века "остров Буян" прямо называется погостом или кладбищем: "Стану я, раб Божий, благословясь, пойду, перекрестясь, пойду я на погос, на Буево... поворочу я на святую могилу, спрошу я у мертвого мертвица..." и соотносится с местом, где покоятся умершие: "На мори на Кияни, на острови на Буяни, на камне на высоком стоит гробница, в гробе лежит красная девица..."46. Интересно, что и 33 морских витязя - братья Царевны-Лебеди, связанные с морем-океаном и островом Буяном, известны русским заговорам: "На море Океане, на острове Буяне лежат тридцать три мертвеца..." 47. Отметим, что ведет богатырей их "дядька Черномор"; здесь, в пределах своего локуса - мира мертвых, небесного космического океана, он, безусловно, положительное начало.
В связи с образом 33 богатырей из сказки "О Царе Салтане", которые:
"Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор",
имеет смысл вспомнить, что в ведийской мифологии, как и в древнеиранской (Видевдат), общее число древнейших богов составило 33: "Богов на небе - 11, на земле - 11, в водах - 11". В гимне Ригведы, обращенном к божествам утренней и вечерней зари, всадникам Ашви- нам, певец зовет: "Сюда, о Насатьи, с трижды одиннадцатью", то есть со всеми богами, живущими в глубинах неба - космического океана Вечности48.
О том, что в "Сказке о Царе Салтане" остров Буян действительно является "тем светом", местом, где обитают умершие, свидетельствует также постоянное оборотничество князя Гвидона, который для всех своих возвращений в мир живых (царство Салтана) использует чужое обличье. Общеизвестно, что в народных представлениях у мертвых нет обычного земного тела ("у навей нет облика"), поэтому они могут прийти в этот мир, только позаимствовав у кого-то его плоть. С этими представлениями связана традиция ряжения в Святки и на Масленицу - дни, посвященные предкам, возвращающимся в мир живых. Такое восприятие ряженых дошло практически до наших дней. Согласно данным, полученным фольклорно-этнографическими экспедициями под руководством А. М. Мехнецова, в 80-е - 90-е годы XX века во всех районах Псковской области информаторы помнят о таких обязательных персонажах ряжения, как "предки" (старцы, покойник), "нелюди", "чужаки" (нищие, побирушки), "высокие старухи". Л. Н. Виноградова подчеркивает, что ряженые (окрутники, кудесники, шуликоны, коляд- ники, полазники и т. д.) и нищие являются теми ритуально значимыми лицами, при посредничестве которых можно связаться с миром умерших 49. Здесь стоит отметить, что русское слово нищий соотносится с древнеиндийским nistyas, что значит "чужой", "нездешний" и в целом аналогично понятию "ряженый". Л. Н. Виноградова считает, что "по- видимому, можно разделить мнение ряда специалистов о том, что есть основания (в том числе и языковые свидетельства) предполагать, что нищие (и ряженые - С. Ж. ) воспринимались как заместители умерших, а щедрое их одаривание - как отголосок поминальных жертвоприношений" 50. Для того, чтобы душа живого человека не оставалась навсегда на "том свете", ряженые категорически запрещали называть себя по имени, узнавать себя. За нарушение этого запрета провинившегося "били смертным боем", так как считалось, что душа поименованного может не вернуться в его тело, занятое на время Святок или Масленицы кем-то из его предков. Такое положение могло принести общине неисчислимые бедствия, т. к. в дни Святок и Масленицы все жили по законам "перевернутого мира" - мира предков. Именно об этом свидетельствуют воспоминания стариков и старух из разных районов Псковской области (80-е - 90-е годы XX века), отмечавших, что ряженых называли "дедами", что они ходили молча или "выли по-собачьи", кланялись до земли, что их лица были вымазаны сажей, что они были не смешны, а вызывали уважение и страх, что их ждали в каждом доме и готовились к этой встрече. Но по окончании этих обрядовых циклов все возвращалось на свои места, и живые начинали жить по законам мира живых людей. Оставшаяся же в теле человека душа умершего продолжала бы жить по законам "того света", принося живым вред. Остается только удивляться, насколько тонко чувствовал эти оттенки обряда великий русский поэт, коль даже такие, казалось бы, мелкие детали отмечены им в "Сказке о Царе Салтане": ни царь Салтан, ни ткачиха, ни повариха, ни сватья Баба Бабариха никогда не называют комара - комаром, муху - мухой, а шмеля - шмелем. Когда "с криком ловят комара", то это "распроклятая ты мошка!", когда пытаются поймать муху, то "лови, лови, да дави ее, дави...", когда шмель кусает нос "старой бабушки своей", то мы снова слышим: "лови, да дави его, дави...". Ничто из живого, что может перенести хотя бы кусочек "того света" в наш мир, не может быть названо по имени.
После своих подвигов в мире живых князь Гвидон возвращается на остров Буян, преодолевая морские просторы. Ряженые в русской народной традиции обязательно в Крещение (когда, как правило, трещали самые лютые морозы) после освящения воды купались в проруби, возвращая "тому свету" душу предка, которому "одалживали" на время Святок свое тело51. Сделать это было необходимо, так как с древнейших ведических времен считалось, что кратчайший путь души на небо, в обитель богов и предков, - это погружение в речные или морские воды. Такие представления были еще живы в российской глубинке в начале XX века. Но остается только удивляться тому, что даже в 1996 году в деревне Журавлев Конец Гдовского района Псковской области фольклористам сообщили, что те, кто рядились на Святки, в Рождество обязательно должны были обливаться тремя ведрами колодезной воды 52. Конечно, русским крестьянам - современникам А. С. Пушкина, не нужно было объяснять, что "остров Буян" - мир умерших, тот свет. Об этом говорило не только название чудесного острова, но и то, что "все в том острове богаты, изоб нет, везде палаты". Но в устах дворянина, барина - А. С. Пушкина - все это свидетельствовало о том, что он удивительно хорошо ориентировался в народных обрядовых текстах и умел находить среди них те, которые наиболее точно выражали мысль поэта.
В 1997 году, через 160 лет после смерти А. С. Пушкина, фолько- ристами Санкт-Петербургского Фольклорно-Этнографического Центра в Духовщинском районе Смоленской области был записан следующий текст подблюдной песни:
"За рекой мужики все богатые,
Они гребут деньги все лопатами",
которую исполнители называли "дрянной песней", "плохой, к смерти, к покойнику". По существу, это то же самое, что и "все в том острове богаты, изоб нет, везде палаты".
Из этого же ряда и образы корабельщиков-гостей, которые плавают из царства Салтана к острову Буяну и обратно. В принципе, между ними и "нищими", "странниками", "чужаками" святочного ряженья можно поставить знак равенства, они также соединяют мир живых (царство Салтана) и мир мертвых (остров Буян). Об этом свидетельствуют сохранившиеся до нашего времени поминальные стихи:
"На синем мори,
На синем мори Карабели плывут,
Карабели плывут,
Как во том карабле,
Как во том карабле
Да три ангела,
Да три ангела.
Как по морюшку, морю синему,
Рай душе, рай светлый"53.
Как они созвучны пушкинским строкам:
"Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах".
Поэтому нет ничего удивительного в том, что весь сюжет пушкинской сказки построен на основе архаических мифологем и, по сути, является логичным мифопоэтическим текстом с минимумом инноваций. У поэта был прекрасный сказочный первоисточник. Удивительно другое - насколько бережно А. С. Пушкин обошелся с этим первоисточником, сохраняя все его детали даже в мелочах. Надо подчеркнуть, что и другие сказки А. С. Пушкина, написанные на основе русских народных волшебных сказок, также наполнены богатейшим и архаичнейшим фольклорным материалом, причем, использованным именно в том контексте, который и предполагали древние мифологические тексты. Поскольку прототипы сказок "О золотом петушке" и "О рыбаке и рыбке" спорны: В. Я. Пропп полагал, что "Сказка о рыбаке и рыбке" восходит к сказке братьев Гримм, а "Сказка о золотом петушке" - к В. Ирвингу м, то мы обратимся к "Сказке о мертвой Царевне и семи богатырях", о которой В. Я- Пропп писал: "Имеется фрагментарная запись сказки о мертвой царевне. Принадлежность ее Арине Родионовне сомнительна, хотя и возможна. Пушкин воспользовался ею, но пушкинская сказка богаче и стройнее данного текста" 55.
Поскольку анализ "Сказки о мертвой Царевне и семи богатырях" был в свое время блестяще проведен В. Я. Проппом, мы позволим себе остановиться только на некоторыхдеталях пушкинского текста, подтверждающих наличие в нем фольклорно-мифологических мотивов, исключительно близких к зафиксированным в ведической литературе - Риг- веде, Махабхарате, Брахманах - с одной стороны, и в русских обрядовых песнях, заговорах, сказках - с другой. Начнем с того, что уже неоднократно отмечалось исследователями: та часть сюжета пушкинской сказки, которая относится к жизни Царевны в лесу у семи богатырей, удивительно похожа на ситуацию, описанную в древнеиндийском эпосе Махабхарата, где пять братьев Пандавов живут в лесу со своей общей женой Драупади. Но на этом сходство заканчивается, из чего можно сделать вывод о том, что и в основе одного из сюжетов древнеиндийского эпоса, и русской сказки лежал какой-то общий протосюжет или, как полагал В. Я. Пропп, некий древний обряд, связанный с так называемыми "мужскими домами". Но в сюжетной канве сказки А. С. Пушкина есть одна удивительная деталь - путешествие королевича Елисея. Разыскивая свою невесту повсюду, он объезжает стороны света, а затем обращается за ответом к солнцу, месяцу и ветру. Ответ он получает только от Ветра, который "всюду веет на просторе". Но вот перед нами древнее сказание - "шрути" (букв, "услышанное") из текстов брахман под названием "Поучение Дхиры", где говорится следующее: Огонь - все, что ни есть на свете. "Поистине, Агни (т. е. Огонь - С. Ж.) - это дыхание. Ибо когда человек спит, речь его умирает вдыхании, и зрение умирает в дыхании, и разум, и слух. А когда человек пробуждается, все они возникают вновь издыхания. Это о нашей сути". Но "Будучи зрением, он (Огонь) - Солнце; будучи разумом - Луна; будучи слухом - Страны света; а будучи дыханием, он - Ветер, который всюду веет" 56.
Королевич Елисей в сказке А. С. Пушкина обращается именно к этим стихиям. Объезжая все стороны света, он обращается к слуху:
"За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет.
Всем вопрос его мудрен;
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется..."
Вопрошая Солнце, он обращается к зрению:
"Свет наш солнышко! Ты ходишь Круглый год по небу, сводишь Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь подсобой".
Затем обращение к Месяцу-разуму :
"Ты встаешь во тьме глубокой,_
Круглолицый, светлоокий,
И обычай твой любя,
Звезды смотрят на тебя".
И, наконец, последнее обращение к Ветру-дыханию:
"Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме бога одного".
И здесь имеет смысл вновь процитировать древний текст "Поучения Дхиры", где говорится, что: "Когда огонь уходит ввысь, тогда он, поистине, исчезает в ветре, и оттого, что он исчезает в ветре, о нем говорят: "развеялся". Когда же заходит солнце, оно тоже погружается в ветер, и луна погружается в ветер, и страны света зиждутся на ветре и из ветра появляются вновь. И когда тот, кто знает это, уходит из нашего мира, своей речью он сливается с Огнем, зрением - с Солнцем, разумом - с Луной, слухом - со странами света, дыханием - с Ветром. А растворившись в них, он становится тем из этих божеств, каким пожелает, и обретает покой" 57.
В "Сказке о мертвой Царевне и семи богатырях" Царевна спит: ее речь, слух, зрение, разум - "умерли в дыхании", то есть в ветре, поэтому ни стороны света, ни солнце, ни месяц не могут ничего ответить королевичу Елисею. Это дано только Ветру-дыханию, в котором растворилось все остальное.
Возможно, в "Сказке о мертвой Царевне и семи богатырях" мы имеем дело с очень архаическим мифом, сохраненным народной памятью еще с той далекой поры общеиндоевропейского единства, когда предки многих современных народов, говорящих на индоевропейских языках, жили на своей прародине - в Приполярье. Слишком многое в этой сказке не укладывается в схему традиции "мужских домов" и "обряда инициации". Ее сходство с одним из сюжетов Махабхараты, как было отмечено ранее, ограничивается жизнью в лесу царевны и семи богатырей в нашем случае, и пяти богатырей-братьев Пандавов и царевны Драупади - в индийском варианте. Однако, повторяем, на этом сходство заканчивается, так как Драупади - общая жена пяти братьев Пандавов, а царевна только названная сестра семи богатырей, что весьма существенно. Но если мы обратимся к мифологии, к гимнам Риг- веды, то выявится очень интересная картина. В гимнах самой древней части "книг знаний" Вед - Ригведы постоянно воспеваются зори: утренняя, предваряющая приход солнца и незакатный 86-дневный день, и вечерняя, предстоящая 64-дневной зимней ночи58. Действительно, следом за вечерней зарей и многодневными сумерками на широтах 70 - 68° с. ш. наступает двухмесячная полярная ночь, озаряемая только сполохами северного сияния. Заговоры Атхарваведы называют эту ночь "супругой года"59. Но весной заря снова оживает и предваряет длинный летний день. В гимнах зори, разделенные ночью, воспеваются как мать и дочь:
"Ушли те смертные, что видели,
Как зажигается более древняя Заря.
Это нам теперь она явилась воочию.
Бесконечно зажигалась раньше божественная Заря.
И сейчас здесь зажглась щедрая.
И будет зажигаться она (все) последующие дни.
Она засверкала украшениями на пороге неба.
Богиня сняла черный наряд"60.