Он снова улыбнулся, не переставая осматривать квартиру. Подойдя к дивану, он спросил:
- Вы позволите?
- Выметайтесь!
К ее удивлению, он широко улыбнулся и приподнял ближайшую подушку. Энн выругалась и пошла на кухню налить себе еще вина. Если она этого не сделает, этот тип сам прикончит всю ее бутылку. Он и так уже ведет себя здесь как хозяин.
- А где же картины муженька? - спросил он.
- Что?
- Работы вашего мужа. Ведь не все же они в галерее? Или у каждого художника должна быть своя студия, со своей атмосферой?
Нахмурившись, она подошла к тому месту, где он сидел или, вернее сказать, где он развалился па диване.
- Картины муженька находятся в доме муженька, - спокойно объяснила она.
У него брови взлетели кверху от удивления.
- Вы не живете вместе?
- Нет.
Он покачал головой. Она увидела на его лице что-то похожее на неприязнь, которую заметила там, в больничном вестибюле, когда он смотрел на нее.
- Мадам, должен признать, вы меня озадачиваете. Вы не похожи на сморщенную старуху, вы весьма привлекательная женщина.
- Как мило с вашей стороны, лейтенант.
- Вы не живете с этим парнем, вы ничего не имеете против того, что он якшается со шлюхами, вы… - Он вдруг оборвал сам себя.
- Что?
- Вы не…
- Ну что же я - "не"?
Он смущенно пожал плечами:
- Уж не ради ли вас он ловит женщин, нет?
- Ради меня? - непонимающе произнесла Энн.
Потом до нее дошло, что он имел в виду. Ей захотелось чем-нибудь запустить в него. Слава Богу, что она немного выпила с утра, поэтому сумела вместо этого выдавить из себя улыбку и, подойдя к дивану, остановилась прямо над развалившимся на нем мужчиной:
- Лейтенант, вы осел. Как вы смеете?
- Миссис Марсел, я должен учесть все возможные варианты. Но вообще-то идея принадлежит не мне. Мой напарник…
- Ваш напарник, сэр, тоже осел. Но вы - тот дурак, который сидит здесь, в моем доме, и изрыгает эти грубые, неприличные, оскорбительные слова. Думаю, вам пора встать с моего дивана и убраться к чертовой матери из моего дома.
- Ну да, без орудия убийства, - ответил он, все еще откровенно разглядывая ее. Потом встал, прошел мимо, положил солнечные очки на секретер и повернулся, чтобы уйти. - Что ж, миссис Марсел, благодарю за гостеприимство.
- Не за что, лейтенант.
Он сделал несколько шагов по направлению к двери.
- Лейтенант!
Он задержался, медленно обернулся к ней. Его золотисто-каштановая бровь красивой дугой снова поднялась кверху.
- Миссис Марсел?
- Вы похожи на человека, который очень много знает.
- В самом деле?
Она кивнула:
- Давайте-ка посмотрим. Вам кажется, вы знаете, что Джон убил эту женщину. И вам кажется, вы знаете, что он должен был спрятать орудие убийства где-то здесь. Вы знаете о ранах Джона, о кровавом следе, и, полагаю, вы точно знаете, как умерла бедная девушка.
- Знаю.
- Так вот, в этом свете очень странным кажется то, что вы не знаете о нашем состоявшемся уже довольно давно разводе с Джоном. Джон Марсел - отец моего ребенка, лейтенант, он мой очень хороший друг. Да, я люблю его и намерена бороться за него, поскольку сам он не может за себя постоять. Но с кем ему встречаться - это его личное дело. А теперь, если не возражаете, катитесь ко всем чертям.
Темные ресницы скрыли взгляд его серых глаз на мгновение. А когда он снова посмотрел на нее, в них застыла покаянная, самоироничная улыбка.
- Доброго вам утра, миссис Марсел. Не забудьте позвонить мне, если вспомните что-нибудь важное.
- Непременно.
- Полагаю, если вы мне будете нужны, я смогу днем найти вас в больнице?
- Вы можете полагать все, что вам заблагорассудится, лейтенант.
- Поостерегитесь. Я ведь могу притащить вас в участок для допроса.
- Поостерегитесь. Я ведь могу позвонить своему адвокату, и вам останется лишь… - Она оборвала себя, приняв решение вести себя зрело и собранно.
Золотисто-каштановая бровь взлетела высоко на лоб. На губы снова набежала улыбка, которую Энн нехотя вынуждена была признать обаятельной.
- Прошу прощения? - вежливо сказал он. - Вы не закончили свою мысль.
- Доброго и вам дня, лейтенант.
- Надеюсь, миссис Марсел, - он продолжал смотреть на нее в нерешительности. - Я не искусствовед, но ваша картина… Она превосходна, правда?
Она с удивлением почувствовала, что губы ее растягиваются в улыбке:
- Думаю, она - одна из моих лучших. Искусство всегда субъективно.
- А вы умница.
- Я живу скромно.
- А ваш муж? Бывший муж, - поправился он.
- Он живет очень скромно. Но, будьте уверены, он сможет нанять самых искусных адвокатов, лейтенант.
- Они ему могут понадобиться, миссис Марсел.
Словно горячая, дрожащая змея проползла по позвоночнику Энн. Этот человек был тверд, хваток и решителен. Если преступникам и удается проскользнуть сквозь прорехи в общественной системе, то на недостаток рвения с его стороны им рассчитывать не приходится. Ситуация была ужасна и сама по себе, но с таким врагом, противостоящим Энн, она становилась ужасной вдвойне.
- Вам никогда не приходило в голову, лейтенант, что вы можете ошибаться?
Он помолчал, глядя себе под ноги, и она поняла, что он пытается быть с ней как можно мягче, но от этого становилось еще страшнее, чем от его упрямой решительности.
- Кровавый след тянется от места убийства сюда, - непреклонно напомнил он.
- Но ведь мог же на них обоих напасть кто-то другой?
- Судя по уликам, которыми мы располагаем, такой сценарий маловероятен.
- Но и не так уж невероятен.
Он долгим взглядом посмотрел ей в глаза:
- Если у вас есть какая-нибудь другая ниточка, я с радостью начну искать в этом направлении. У вас есть что-нибудь?
- Нет, - подумав, ответила Энн. - Пока нет.
- Пока? - повторил он, нахмурившись. - Миссис Марсел, не вздумайте совать свой нос в дела, которыми должна заниматься полиция…
- У меня есть ваша визитка, лейтенант.
- Предупреждаю вас…
- Не вздумайте совать свой нос в мои дела, лейтенант.
Биение жилки на шее выдавало его ярость. Сначала он ничего не ответил, даже выдавил из себя очередную улыбку. Потом сказал:
- Если понадобится, миссис Марсел, я вызову вас в участок.
С этими словами он наконец ушел, негромко, но решительно щелкнув дверным замком.
Дрожа, Энн добралась до дивана и рухнула на него. Этот лейтенант опасен. Совершено убийство, кто-то должен за него ответить. Обидно, но всем кажется сейчас очевидным, что преступление совершил Джон.
А он его не совершал.
Откуда ты-то сама это знаешь? - невольно вырвалось у нее. - Может ли вообще один человек до конца знать другого?
Он не убивал эту девушку, Джон не мог. Энн знала его.
И не понимая, каким образом, но была решительно намерена доказать, что он невиновен.
Марк дремал, но его терзали бессвязные, тревожные видения.
Лицо Джины.
Глаза Джины.
Он знал ее не столько давно, сколько хорошо. Она была другая. А может, не такая уж другая? Может, просто она научила его понимать, что любое человеческое существо - дитя какой-то женщины, и, вероятно, ее способность смеяться перед лицом всех несчастий помогала ему тогда, когда он в этом больше всего нуждался. Джина верила. Она верила, что ее жизнь изменится, что дни ее наполнятся любовью. Она умела танцевать с чувственностью, способной, казалось, вызвать возбуждение и у евнуха так, что его половой орган восстал бы, словно хвост у ящерицы, но все, чего она хотела от жизни, - это аккуратный белый забор из штакетника, две кошки во дворе, собака, двое детей и муж, возвращающийся каждый вечер домой. Она любила готовить, шить. Мечтала когда-нибудь объехать все американские парки аттракционов, покататься на всех прогулочных корабликах, съехать со всех горок. Когда-нибудь.
"Когда-нибудь" казалось ей таким близким!
"Когда-нибудь" окончилось смертью.
К одиннадцати часам Марк отказался от попыток уснуть. Все равно ничего не получалось. Он выбрался из постели и побрел в душ, моля Бога, чтобы вода принесла облегчение. Чисто вымытый, но ощущающий себя грязным и запущенным, он вышел из душа и направился к письменному столу. Постоял, глядя на фотографию Мэгги, потом устало присел на край кровати.
Удивительно: он ни на минуту не забывал жену, но понимал, что жизнь продолжается, что у него важная работа и что он не одинок. Ему повезло. Мэгги оставила ему двух сыновей: Майкла, которому было теперь двадцать шесть - сюрприз, подаренный им жизнью еще в начале студенческих лет, и Шона, двадцати двух лет, оканчивающего кинофакультет университета Майами. У ребят все было хорошо, у него тоже. Возможно, сыновья - самое дорогое наследство, оставленное ему Мэгги. Брак их не был идеален, идеальных браков вообще не бывает. Но жили они хорошо, и в день ее похорон он понял, что любит ее так же страстно, как любил в день свадьбы.
Они повздорили в тот день, когда она собиралась к врачу. Она обратилась к нему из-за головных болей, которые Марк относил на счет похмелья. Мэгги не слушалась, когда он советовал ей притормозить. Он не опасался ничего серьезного, поэтому, когда она вышла из кабинета, улыбнулся и хотел было поддразнить ее: "Ну что, головка болит? Знаю, знаю, в течение месяца никакого секса, да?"
Но тут он увидел выражение ее лица, боль в глазах, застывшие в них слезы. Она всегда была здравомыслящей женщиной. Такой, какая нужна копу. Она научилась жить с постоянным страхом за него, потому что была сильной. Такой сильной!
Она никогда не плакала. Даже тогда, когда узнала об опухоли, даже тогда, когда он сам не выдержал и разрыдался. Лишь один раз слезы выкатились из ее глаз, только раз, уже перед самым концом. Она не могла перенести мысли о том, что не увидит, как ее сыновья станут взрослыми. Ей непереносимо было видеть их слезы и слезы Марка, поэтому все они старались не думать о том, что предстояло. У них было время, и они разговаривали. Однажды Марк сказал ей, что никогда не сможет вновь полюбить, она ничего не ответила, лишь потрепала его по волосам: "Ты не сможешь жить без любви, любовь нужна всем". Он спорил, а она лишь улыбалась: "Только непременно убедись, что она хорошая женщина, Марк. Потому что ты хороший и заслуживаешь самого лучшего. Марк, ты ведь человек. Ты любил меня. Мы ссорились, боролись друг с другом, но это было прекрасно. Не наказывай себя за то, что мы любили друг друга!" В другой раз она сказала ему: "Не оставайся один слишком долго, Марк. Боже, я люблю тебя. Не будь одинок. Не сломай себе жизнь из-за меня. Только помни: никогда не суди о книге и о женщине по обложке".
Перед смертью она очень страдала от болей. Но в самом конце просто тихо обмякла в его руках. Майкл и Шон стояли рядом. С тех пор прошло почти семь лет. Он все еще любил Мэгги. И именно ее слова заставили его в тот вечер, когда он чуть не арестовал Джину, осознать, что в этой девушке было много хорошего. "Никогда не суди о книге и о женщине по обложке". Благодаря Мэгги он смог рассмотреть то, что было спрятано в Джине под внешней оболочкой. Чем бы она ни зарабатывала на жизнь, она была хорошим человеком, жизнелюбивым и любящим.
Она умерла за свои мечты, так ему казалось.
Услышав шум за входной дверью, Марк машинально выхватил пистолет из кобуры, висевшей на спинке стула. Но тут же понял, что кто-то открывает дверь ключом. Майкл. Он быстро встал, натянул трусы и джинсы. Когда раздался стук в дверь его спальни, находившейся в дальнем конце квартиры, он был почти одет.
- Дедушка?
- Входи, детка, - крикнул он, открывая дверь. На пороге стояла Брит, дочка Майкла, которой только что исполнилось шесть лет. Она смотрела на Марка огромными голубыми глазами, как у бабушки. Он сообразил, что волосы его после душа взъерошены и, должно быть, он похож на черта.
- Папа сказал, что ты не можешь быть дома так поздно. А я сказала, что ты здесь, потому что видела твою машину.
- Ты умница.
- Я собираюсь, когда вырасту, стать сыщиком, - гордо заявила она.
Он поднял бровь и открыл было рот, чтобы посоветовать ей стать кем-нибудь другим: работа в полиции опасна, и он не хочет, чтобы с ней что-нибудь случилось.
Однако, подумав, решил, что не имеет права говорить ей это. Жизнь вообще штука опасная, и он будет тревожиться о внучке, чем бы она ни занималась, но она имеет право сама решать, что делать ей со своей жизнью. В конце концов полицейским был он, а семья потеряла Мэгги.
С улыбкой он погладил внучку по пышной копне соломенно-светлых волос.
- Запомните, юная леди, вы можете выбрать любую карьеру, когда станете взрослой, но что бы вы ни выбрали, это будет нелегко.
Она улыбнулась, потом нахмурилась и сказала:
- Дедушка, ты выглядишь усталым.
- Я только что встал и принял душ.
Ее округлившиеся огромные глаза смотрели на него с простодушной наивностью:
- Дедушка, так это, наверное, из-за мыла. Ты пользуешься неправильным мылом. Тебе нужно купить "Пикантную чистоту". А может быть, "Открой глазки". Да, думаю лучше это.
- "Открой глазки"?
Марк недоуменно посмотрел на сына, стоявшего за спиной дочери в гостиной. Майкл был вылитый Марк в молодости. Он смущенно пожал плечами.
- Наверное, это из рекламы, - сказал он. - Я постоянно твержу, что Брит слишком долго засиживается перед телевизором. Наша жизнь превращается в одну сплошную бесконечную рекламу. Не только полицейские рискуют. Вот он - наш профессиональный риск бизнесменов рекламы.
- Гм, - Марк взглянул на Брит, - что ж, солнышко, я сегодня же пойду в магазин и куплю себе правильное мыло. Господи, если бы я только знал, что все это из-за мыла! - Он ласково пощекотал ей подбородок, затем перевел взгляд на сына: - Что ты тут делаешь? С каких это пор студенты, обучающиеся рекламному бизнесу, отдыхают среди недели?
- На этой неделе у меня нет ни занятий, ни деловых встреч, Стефани пошла на прием к врачу, поэтому я отпросился на сегодняшнее утро. Мы заехали за пляжной сумкой Брит, я оставил ее здесь пару недель назад, там все ее купальные принадлежности, игрушки и прочее.
- Да нет, ты же знаешь, что я всегда рад вас видеть.
- Я не хотел тебя напугать. Обычно тебя в это время не бывает дома.
- Конечно.
- Дедушка, ты уже завтракал? - заботливо спросила Брит. - Молоко - полезно для тела.
- О Господи! - вздохнул Марк.
- Спроси дедушку, не хочет ли он где-нибудь позавтракать с нами, Брит. Мы заставим его добавить молока в кофе.
- Только быстро, - ответил Марк, - очень быстро. Мне надо на работу…
- Да-да, - улыбаясь прервал его Майкл. Все же он удивительно походил на Марка, только у него были еще ямочки на щеках, как у матери. - Я видел утренние газеты. Все первые полосы посвящены… - он замялся, покосившись на дочь, - этой девушке. Твое имя упоминается неоднократно.
- Мое имя? - простонал Марк.
- Суперполицейский. За считанные секунды прибыл на место происшествия. Возглавил расследование, преступление уже раскрыто. Надень рубашку. Ты сможешь прочесть все это за чашкой кофе в парке.
Идти было трудно. Во-первых, она чувствовала себя более усталой, чем тогда, когда ей наконец удалось заснуть. Во-вторых, от выпитого утром вина болела голова и состояние похмелья усугублялось тяжелой тоской, навалившейся на нее, когда, проснувшись, она поняла, что все случившееся накануне не было сном.
А кроме того, она просмотрела газеты. "Репортер" состряпал кровавую историю, обвиняя во всем Джона и не без умысла указывая на цвета, которые Джон якобы предпочитал не только в своей живописи, но и в реальной жизни, - багрово-красные. Он утверждал, что из достоверных источников известно, будто у Джона был пламенный роман с Джиной Лаво, который и прежде изобиловал жестокими ссорами.
Она еще раз возблагодарила Бога, что Кати далеко, на Амазонке, и что Джону сегодня вряд ли принесли в больницу утренние газеты.
Даже если он пришел в себя.
Добравшись до больницы, она, впрочем, убедилась, что этого не произошло.
Он впал в кому.
Это известие повергло ее в глубокую депрессию, несмотря на заверения врача, что хотя коматозное состояние и представляет некоторую опасность, больной может выйти из него в любой момент. Доктор просидел с ней не меньше двадцати минут, может, полчаса. Ей показалось, что она теряет рассудок, потому что за все это время не поняла ни слова из его профессиональной речи. А ведь она читала когда-то книгу Робина Кука "Кома". Там рассказывалось, что у находящихся в коме больных брали органы для пересадки, так что никакие речи не могли ее утешить.
Всю первую половину дня она просидела у постели Джона, держа его за руку и разговаривая с ним, поскольку медсестры убедили ее, что ему это полезно. В больнице дежурили полицейские: один стоял за дверью отделения интенсивной терапии, другой, готовый сменить его, расположился в приемной, где было довольно спокойно. Медсестры и полицейские перешептывались, но она не слышала их.
Было около шести, когда она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Стоит уже давно и наблюдает за ней. До нее донесся очень слабый, приятный запах лосьона после бритья.
Этот запах ему подходит, подумала она. Лесной аромат. Терпкий, но не слишком обволакивающий.
Она нисколько не удивилась, когда увидела лейтенанта.
Однако, почувствовав, как слезы наворачиваются ей на глаза, она всполошилась.
- Пойдемте, хватит, - голос его звучал неожиданно мягко, - все не так уж плохо.
Она судорожно сглотнула.
- Для вас. Газеты целиком на вашей стороне. Джон Марсел - чудовище.
- Он еще может оправдаться.
- Может оправдаться, - передразнила она. - Он в коме, а газеты его уже приговорили.
- Он выйдет из комы и защитит себя.
- Да, - неуверенно согласилась она.
- Так в чем же дело? Вы выглядите совсем разбитой. Сдались?
Она резко обернулась и увидела на его лице уже знакомую полуулыбку.
- Вы решили, что он невиновен?
- Нет. А вы решили, что он виновен?
- Нет!
Он пожал плечами:
- Ну что ж, значит, предстоит борьба. А вы к ней, кажется, не готовы.
Она возмущенно подняла бровь.
- Вы выглядите разбитой, - повторил он. - Вчера вечером мне показалось, что вам лет тридцать. Сегодня утром вы выглядите на все сорок.
Энн с интересом уставилась на него.
- Лейтенант, это грубо.
- Простите, - хмыкнул он.
- Кстати, вы тоже отвратительно выглядите.
- Знаю. Моя внучка сообщила мне об этом.
- У вас есть внучка?!
Он снисходительно улыбнулся и подошел ближе к кровати, на которой лежал Джон, оплетенный множеством трубок и подсоединенный ко множеству медицинских аппаратов. Она невольно напряглась.
- Пожалуйста, э-э-э, поосторожнее.
- Миссис Марсел, уверяю вас, я не собираюсь отключать его от жизненно важных приборов. Хотите верьте, хотите нет, я сам мечтаю, чтобы этот человек выжил.
Посмотрев на Джона, он перевел взгляд на нее:
- Он выкарабкается.
- Вы действительно хотите, чтобы он выжил?
- Да, хочу.
- Чтобы иметь возможность обвинить его.
- Если он виновен. Если нет, он может сообщить что-нибудь важное.