- А он знает… что-то важное?
- Должен. Он уже говорит.
- Говорит? Занятно, - подозрительно сказала Энн. - И что же он говорит?
- Он говорит, что вам нужно выйти отсюда. Пройтись по улице, подышать воздухом, вдохнуть аромат цветов. Посидеть в кафе на улице, выпить кофе с молоком и съесть пирожное, печенье, сыр, взбитые сливки, шоколад - словом, поесть. Чтобы вернуть румянец своим щекам и покой душе.
- Я не в том настроении, чтобы слоняться без дела.
- Я не предлагаю вам слоняться без дела. Я сам хочу выпить кофе с молоком.
- Это приглашение, лейтенант? - удивленно поинтересовалась она.
- Именно.
- Вы собираетесь допросить меня с пристрастием?
- Думаю, позднее вас достаточно будут допрашивать с пристрастием. Я применю к вам лишь пытку кофеином и холестерином.
- А что скажет ваша жена по поводу того, что вы угощаетесь кофеином и холестерином в обществе бывшей жены предполагаемого убийцы?
- Будь Мэгги жива, она бы согласилась с тем, что вы остро нуждаетесь в этих компонентах. Ну что, идем?
Вид у нее все еще был очень подозрительный, и она отдавала себе отчет в том, что от него это не укрылось. Но он протянул руку, чтобы помочь ей встать, и, поколебавшись немного, она ее приняла.
Его пожатие было сильным. Властным. Ей показалось, что через его руку в нее вливается новая сила. Ей действительно нужно было выпить кофе. Не больничную бурду из бумажного стаканчика, а настоящего новоорлеанского кофе. Горячего, смешанного с дымящимся молоком.
Его рука, на которой покоилась ее собственная, была загорелой, с коротко остриженными, чистыми ногтями.
- Я…
- Да?
- Я не уверена. Вы знаете какое-нибудь местечко, где было бы тихо, но чтобы оттуда открывался приятный вид, чтобы там варили убийственно крепкий кофе и подавали что-нибудь неправдоподобно сладкое на десерт?
- Знаю.
- Уверены?
- Миссис Марсел, я знаю город как свои пять пальцев.
- Вы - местный?
- Настолько местный, что порой даже больно становится.
- Но поблизости от больницы нет таких мест.
- Я на машине.
Она продолжала колебаться.
Он нетерпеливо вздохнул:
- Миссис Марсел, вы меня боитесь?
- Разумеется, нет. Я только опасаюсь, что вы будете пытаться заставить меня сказать нечто, что повредит Джону. Вообще-то вы очень милый человек.
- Может, это и правда, но…
- Но?
- Я люблю, когда мои противники лягаются и вопят, сопротивляясь. Однако поскольку вы совсем без сил, то в настоящий момент нет такой опасности. Пора. Идем?
У нес не было никаких оснований доверять ему.
Но он потянул ее за руку, чтобы заставить встать. Рука у него оставалась твердой, и от нее по-прежнему шло тепло, придававшее силы.
- А вам не надо идти на работу или куда-нибудь еще? - в последний раз попыталась она воспротивиться.
Он замялся, но лишь на секунду, потом сказал:
- Я работал полдня и, возможно, потом еще вернусь на работу. Пошли.
Отпустив ее руку, он пропустил Энн вперед. Обернувшись, она бросила прощальный взгляд на Джона.
Казалось, он мирно спит.
И прикосновение руки было неожиданно приятным.
Несмотря на то что она принадлежала лейтенанту Орлиный Глаз.
Пусть Энн и была полна сомнений, но в этот момент ей захотелось поверить в их перемирие…
Глава 6
Синди явилась в клуб рано, ей нужно было подправить кое-что в своем белом костюме. А кроме того, она не могла оставаться одна.
В клубе царило затишье. Эйприл, которая предпочитала за меньшую плату танцевать в дневную смену в обмен на то, что ее номера ставили в вечерней пораньше, была на сцене одна. По будням до девяти, а по выходным до десяти часов выступления шли под фонограмму, пока не приходили музыканты группы "Дикси-бойз". В баре толпились дневные посетители, заходившие сюда выпить с друзьями по дороге домой, большей частью добропорядочные работающие белые - состоятельные мужчины, которых дома ждут жены и дети. Это была приличная, трезвая публика, и хотя танец Эйприл порой вызывал фривольный посвист там и сям, в основном эти респектабельные мужчины, некоторые приходили с подругами по работе, хотели насладиться музыкой, танцем и атмосферой клуба и вели себя тихо и прилично.
Грегори сидел в баре над недопитым стаканом. Он был прилежным оркестрантом, часто приходил загодя, чтобы проверить инструменты или порепетировать что-нибудь новенькое в задней комнате, которая когда-то была каретным сараем, а теперь служила репетиционным залом и складом вещей для всех работавших в клубе.
Грегори редко выпивал в баре, разве что кока-колу.
Увидев, что он в одиночестве предается размышлениям, Синди подошла к нему и взобралась на высокий табурет рядом.
- Грегори, - осторожно окликнула она.
Он кивнул:
- Привет, детка.
- Ты в порядке?
Он снова кивнул:
- Да, а ты как?
- Жутко, - призналась Синди.
- Да, жутко. Я бы сказал, чертовски жутко. Выходит, нет буквально никаких гарантий, знаешь ли. - Он невидяще уставился на сцену. - Мне не хватает ее. Уже не хватает. Я скучаю по ней, потому что в последнее время она была такой счастливой. Потому что она… она верила!
Синди сжала его ладони в своих.
- Мне ее тоже не хватает.
- Я думал, она будет такой счастливой! Думал, у нее будет все, чего она хотела. Сколько друзей толпилось вокруг нее, сколько людей ее любили! Черт, она встречалась со многими парнями, но этот… Мне казалось, он другой. Ведь он художник, знаешь ли. И я думал, что он действительно любит ее, хочет жениться, будет хорошо с ней обращаться и все такое. Проклятие, Синди, я считал, что он совсем не из той шушеры, с которой она якшалась полжизни, не из тех подонков, что обижали и оскорбляли ее!.. И вот приходит такой приличный, казалось бы, парень, понимающий… - Он запнулся и затряс головой, словно никак не мог поверить в то, что случилось. Потом его лицо исказила гримаса отвращения, он запрокинул голову и одним глотком опорожнил свой стакан, в котором, судя по виду, был бурбон со льдом. Вся его мощная фигура содрогнулась. - И этот приличный парень убивает ее.
Синди колебалась:
- Может, несправедливо так сразу обвинять именно его?
- Разве ты не читала газет?
- Читала, но ее мог убить и кое-кто другой, Грегори. Я знаю, что иногда… ну, я не могу сказать точно, что там произошло, только она ведь встречалась и с Хэрри Дювалем.
- Да, она продолжала с ним встречаться. И я думаю, что Хэрри мог оказаться таким подонком. Для него Джина никогда не была единственной, но и отпускать ее он ни в какую не желал. - Большие темные глаза Грегори блуждали, красивое черное лицо осунулось. - Я тоже в первую очередь подумал на Хэрри.
- Ну и?
- Он клянется, что не делал этого. Он меня подозревает.
- Тебя?!
- Да.
- Боже мой, что ты такое говоришь?
- Конечно, я тоже поклялся, что не делал этого.
- Если бы можно было спросить Джона Map-села, - сказала Синди, - голову даю на отсечение, он тоже поклялся бы, что не виноват.
- Не сомневаюсь, - угрюмо согласился Грегори и протянул стакан бармену Луису, чтобы тот наполнил его снова. "Джек Дэниелс" с черной этикеткой.
Интересно, удастся ли его немного придержать, подумала Синди.
Закусив нижнюю губу, она смотрела, как он пьет. Грегори был другом Джины, не более того, но он по-настоящему любил ее.
- Странно, что…
- Что? - встрепенулась Синди.
- Я ужинал с ней. Как раз перед тем, как это случилось. Я был с ней… И я знаю, что она с кем-то встречалась после моего ухода.
- С кем? - Синди недоверчиво схватила его за руку. Грегори вздрогнул:
- Должно быть, с Джоном Марселом.
- А может, и с кем-то другим, - настойчиво предположила Синди. - Может, и с Хэрри…
- Правильно. И если бы эти мерзавцы прознали, что мы были вместе, мне бы тоже могло не поздоровиться. Я ведь был с ней.
- И этот смазливый боров, ее родственничек, постоянно следил за ней.
- Жак?
- Да, Жак. - Увидев смущение в его лице, Синди вздохнула: - Да ладно тебе, Грегори! Они были сколько-то-там-юродными братом и сестрой. Их матери приходились друг другу троюродными сестрами или что-то вроде этого. Грегори, она спала с ним. Чем-то он держал ее.
Грегори удивленно посмотрел на нее, с сомнением пожал плечами и сделал большой глоток бурбона:
- Это не имеет значения.
- Почему же?
- Потому что уже решено, что убийца - Mapсел, а он в коме.
- В коме? - прошептала Синди.
Грегори печально кивнул, сделал новый глоток и, повернувшись к Синди, бросил на нее мрачный взгляд:
- Верим мы Марселу или нет, но приговор, похоже, вынесен.
- И вина Джона доказана?
- Более или менее. Ходит множество слухов. И ты можешь догадаться, откуда ветер дует. Черт возьми, Синди, неужели ты ничего не слышала?
- Чего я не слышала?
Он пересказал ей последние сплетни.
Главная контора клуба нависала над залом, ее передняя стена была сделана из затемненного стекла, непроницаемого для находившихся внизу, в то время как оттуда хорошо просматривались сцена, бар и главный вход. Это было просторное помещение с огромным современным письменным столом, удобным диваном, обтянутым черной кожей, многочисленными вертящимися стульями, тоже из черной кожи, холодильником, баром и музыкальным центром.
Контора была любимым местом Хэрри Дюваля. Она так не походила на жалкую грязную лачугу под соломенной крышей, в которой он вырос, что до сих пор он иногда приходил сюда просто посидеть и чуть не плакал от согревающей душу мысли о том, что это принадлежит ему, он сам приобрел это, сам сделал себя. И ему было совершенно безразлично, что говорит о нем эта сопливая "старая гвардия" Луизианы. То, что кое-кто называл его выскочкой, было глупо, а тех, кто делал это слишком уж назойливо, нередко настигали на темных улицах и избивали. Однако никогда не убивали, даже не причиняли тяжелых увечий. Учили.
При этом пострадавшие мерзавцы могли его подозревать, но никогда бы не сумели доказать, что он хотя бы пальцем кого тронул.
В конце концов это суровый мир, и в нем случаются подобные неприятности.
Но теперь…
Теперь с Джиной случилось нечто посерьезнее.
Хмуро покачивая головой, он посмотрел через стекло. Джина. Самая яркая, самая лучшая из них. Джина, с ее неповторимым смехом, с ее улыбкой, с оптимизмом, который, наверное, не покинул ее до самого смертного часа.
О Господи, неудивительно, что это случилось с Джиной, которая слишком тесно сходилась со множеством людей, которая так была ослеплена своей верой, что не замечала хаоса страстей, возбуждаемых ею.
Джина. Она наотрез отказывалась видеть царящее вокруг зло.
Эйприл, да благословит ее Бог, старательно двигалась по сцене. Она чудесная, добрая девушка. Божественно красивая и неотразимо греховная. Ей дела нет до других, она добивается своего так, как считает нужным. Эйприл благополучно выберется из чего угодно.
Он подошел к столу и провел рукой по идеально отполированной деревянной поверхности. Он и сам немного порочен. При этой мысли Хэрри смущенно повел плечом.
Он ходит по краю.
Он сладострастен.
В тот день, когда он в последний раз был с Джиной…
Это случилось здесь. Он ощущал под собой прохладу диванной кожи, наблюдал, как она движется на этой полированной крышке стола. Она застала его тогда врасплох. Вошла как раз в тот момент, когда он сбросил одежду, забыв, что дверь не заперта. Она не ожидала увидеть то, что увидела.
Боже, какое же было утро!
Он побрел к бару, налил себе бурбона, выпил, налил еще. Черт, что еще ему оставалось делать? Только пить. Когда он умрет, его не придется бальзамировать - он будет насквозь проспиртован. Ну и пропади все пропадом. Ему нравилась его жизнь. Он достиг невозможного. У него была эта кожа, которую можно ощущать голой спиной. И девушки тоже принадлежали ему. Они не были его собственностью. Зачем? Просто они шли к нему. Потому что им тоже нравилась эта диванная кожа, шампанское, шелка и его деньги. Черт побери, у некоторых из этих девиц было больше причуд, чем у проклятых парней. Иные прекрасно знали, чем взять. Это была хорошая жизнь. Когда свет начнет меркнуть, ему не о чем будет жалеть. Он не станет уповать на милосердие, на рай небесный и не будет страшиться ада. И то и другое он уже познал на земле.
Хэрри снова подошел к стеклянной стене и стал наблюдать за происходящим на сцене. Держа в одной руке стакан, другой он снял с себя пиджак и рубашку.
Вдруг его брови недовольно сдвинулись: он заметил в баре Синди и Грегори, их лбы, его темный и ее светлый, почти соприкасались. Они напоминали двух придурковатых стариков, плачущих друг другу в жилетку над кружкой пива.
Сплетни. Продолжаются сплетни.
Хэрри покачал головой.
Черт, есть люди, которых жизнь ничему не учит.
Пусть художник у копов в руках. Пусть у них достаточно косвенных доказательств, чтобы повесить на него убийство.
Но Джина мертва.
И болтать опасно.
Дураки.
Болтовня может оказаться чертовски опасной…
Интересно, знает ли Грегори что-нибудь, - подумал Хэрри Дюваль.
Видел ли он что-нибудь?
И если видел, то что? Будь он проклят!
Да, если он хоть что-то знает…
Энн боялась, что он повезет ее в какое-нибудь слишком известное место. Во всех кафе неподалеку от улицы Бурбонов, где она жила, ее хорошо знали, а ей отчаянно не хотелось встречаться с кем бы то ни было. В больнице все относились к ней максимально бережно, они жалели ее. Там сделают все, чтобы вытащить Джона с того света, но, как и все прочие ее земляки, врачи и медсестры уже приговорили его. Без суда.
Ну что ж, подумала она, пока они ехали, если не знать Джона, можно предположить, что он виновен. Она готова это признать. Но, быть может, все-таки кто-нибудь, кроме нее, тоже захочет принять во внимание тот факт, что на Джона совершено нападение и что орудие убийства так и не нашли? Конечно, можно думать, что она спрятала его. Пока никто не являлся в ее дом с ордером на обыск, но, с другой стороны, она уехала из дома, сопровождая Джона в больницу, и оставила там полицейских, которые могли облазить каждый уголок: пожалуйста!
Он поставил машину в частном гараже рядом с Французским кварталом, или Vieux Carre - Старым кварталом, как его еще называют, и повел по боковой улочке, где она никогда не бывала, к задней двери кафе с уединенным внутренним двориком.
Официантку звали Хелена. Она знала Марка. Это была симпатичная женщина лет тридцати, которая приветливо чмокнула его в щеку.
- Ты сегодня сторонишься избитых тропинок, - сказала она, провожая их к сияющему белизной ажурному кованому столику рядом с маленьким фонтанчиком, в центре которого стояла статуя Афины с совой на плече.
- Нам нужно поговорить наедине, - объяснил ей Марк.
- Угу, - хмыкнула Хелена и, окинув Энн изучающим коротким взглядом, тепло ей улыбнулась. - Что, трудный день выдался? Рекомендую утку с апельсинами. Что будете пить? - обратилась она к Энн.
- Два кофе с молоком и несколько ваших знаменитых домашних пирожных для начала, Хелена, - перехватил инициативу Марк. - Посмотрим, удастся ли мне уговорить мою приятельницу на утку.
Хелена улыбнулась и, пройдя через дворик, исчезла за дверью старинного здания, где располагалось кафе.
- Она меня знает? - спросила Энн, озадаченная поведением Хелены.
- Да, - ответил он. - Разве вы не видели сегодняшних газет?
- Видела, - сухо сказала она.
- Вы, должно быть, не заметили своей фотографии в разделе "Искусство".
- Моя фотография?..
- Джон Марсел сегодня на первых полосах, но и критики о нем не забыли. Выставка, которая открылась вчера вечером, обещает обернуться золотой жилой. О вас в статье тоже сказано. И там есть ваша большая фотография.
- Так вот почему Хелена меня узнала.
- Если только она сама не тайный искусствовед и не знает вас по иным источникам.
- Тогда будем надеяться, что в городе не так уж много искусствоведов, - пробормотала Энн, - мне не хотелось бы, чтобы меня узнавали. Не желаю, чтобы меня жалели, показывали на меня пальцами и шептались у меня за спиной о том, что Джон - грязный убийца, а я - дура, потому что защищаю его.
- Ну, сказать по правде, я тоже думаю, что вы делаете глупость.
- Но вы по крайней мере говорите мне это в глаза. И не оскорбляетесь - во всяком случае, держитесь невозмутимо и демонстративно не уходите, - когда я в ответ говорю вам, что вы осел.
Глядя в стол, он рассмеялся. Хелена принесла два кофе и корзинку с пирожными.
- Еще не надумали насчет утки? - спросила она.
- Вам нужно поесть, - настойчиво посоветовал Джон.
- Я… ладно, пусть будет утка, - согласилась Энн. Когда официантка удалилась, она сказала: - "Утиная терапия".
- Плачу за ужин я.
- За счет департамента и налогоплательщиков? Вы ждете от меня разоблачительных показаний? Я не собираюсь их давать. Если вам нужно именно это, можете сэкономить на утке.
- Я приглашаю вас поужинать не потому, что жду от вас разоблачительных показаний. Адвокаты в суде сделают из меня "утиную котлету", если узнают, что я пытался с помощью угощения склонить вас к признанию. Расставить западню, так сказать.
Энн откусила пирожное. Оно было рассыпчатым, теплым, вкусным, тающим во рту. Она только сейчас поняла, как проголодалась. Кофе с молоком тоже был превосходным. Подкрепляющим.
Он был прав. Ей необходимо было отдохнуть от больницы.
- Копам утка по карману? - спросила она. - Может, я вас угощу, если уж ужин не за счет налогоплательщиков?
- Ужин я в состоянии себе позволить.
- Высокооплачиваемый полицейский?
- И довольно давно. Так что мне удалось сделать кое-какие удачные вложения.
- А-а. - Она внезапно отложила пирожное. Ей стало почти хорошо.
А Джон между тем в коме. При смерти. Кати на Амазонке, быть может, скоро лишится отца. И даже не знает об этом.
Когда он обхватил пальцами ее запястье, она насторожилась. Он смотрел ей прямо в лицо своими темно-серыми, серебристыми глазами:
- Вы не потеряете его. Он скорее всего выкарабкается.
- Но он в коме.
- У него стабильно приличные жизненные показатели, ему влили достаточно крови, у него хороший цвет лица. Его организм претерпел страшный шок. Если бы не немедленная медицинская помощь, он мог бы умереть. Но теперь не умрет.
- Вы изучали медицину, лейтенант? - холодно спросила она.
Он отдернул руку, выпрямился, и глаза, которые он не сводил с нее, приобрели стальной оттенок.
- Я повидал слишком много раненых на своем веку. Есть вещи, которые копы постигают таким вот жестоким способом. Если задет мозг жертвы, надежды почти не остается. Отмирание мозга, миссис Марсел. И сейчас самое время возблагодарить Бога за то, что наш раненый не попал в списки доноров. Да, Джон Марсел в коме, но все его жизненные органы работают не просто стабильно, а хорошо. Он справится.