- И тогда вы его арестуете.
- Вероятно.
Она вдруг рассвирепела, задрожала, сама не понимая, почему его искренность так ее рассердила, ведь то, что он говорил, ей и так было понятно. Под взглядом его безжалостных серых глаз она с преувеличенной резкостью отодвинула пирожное.
- Копы! - прошипела она. - Разве ваша работа состоит не в том, чтобы расследовать все до конца? Да, вы схватили Джона, но у вас нет орудия убийства! Не разумнее ли было бы поискать того, кто напал на них обоих?
Марк долго молчал в нерешительности.
- Миссис Марсел, мы получили из лаборатории кое-какую информацию.
- Да?
- Предстоит сделать более тщательный анализ на ДНК, разумеется, но пока похоже, что ваш муж имел половое сношение с мисс Лаво в тот день, когда ее убили. И на нем, без всякого сомнения, ее кровь, а на ней - его.
Он снова очень пристально посмотрел на нее.
- Вы стараетесь рассердить меня, лейтенант, вывести из себя?
- Я стараюсь представить вам факты.
- Тогда примите во внимание и тот факт, что для разведенного мужчины не преступление иметь интимные отношения с женщиной, с которой он встречается. Более того, это не преступление даже для женатого мужчины или замужней женщины. В сущности…
Он нетерпеливо вздохнул:
- Разумеется. Я также не считаю, что вы совершаете преступление, продолжая любить этого мужчину, миссис Марсел. Но вы обязаны смотреть фактам в лицо…
- Люблю или не люблю я своего бывшего мужа, это не ваше дело, лейтенант. И пока единственный факт, который налицо, состоит в том, что полиция недопустимо ленива. У вас есть два человека, которых искромсали ножом. И ни одного ножа.
- Нож обнаружится.
- Ну да, в моей квартире, конечно!
- У нас нет ордера на обыск вашей квартиры, миссис Марсел.
- А почему, собственно, он должен у вас быть? Я оставила двери открытыми для полиции, и они могли найти там все, что хотели.
- Вы не слишком доверяете полиции?
- У меня мало опыта в общении с ней. Но из того, что я вижу, можно сделать вывод, что некоторые полицейские проявляют непростительную близорукость.
- А с другой стороны, некоторые люди не проявляют близорукости, но отказываются видеть очевидное, - напомнил он.
- Зачем вы меня привезли сюда? Чтобы лишний раз помучить?
- Потому что вам нужно поесть.
- Это входит в ваши служебные обязанности: кормить бывших жен преступников, которых вы собираетесь арестовать?
- Подозреваемых, а не преступников, - уточнил он.
Она готова была бросить ему в ответ нечто сердитое, но осеклась, так как, лавируя между столиками, к ним плыла Хелена с салатами на подносе.
- Простите, я забыла спросить, будете ли вы пить вино за ужином?
- Нет, спасибо, - ответила Энн.
- Да, будем, - поправил он.
- Я не пью вина, - солгала Энн.
Он широко улыбнулся:
- Ну разумеется, черт возьми, вы не пьете. Хелена, мне - маленький графин вашего розового. Миссис Марсел присоединится ко мне, если жажда ее одолеет.
Хелена удалилась. Энн свирепо ковыряла вилкой в салате.
- Разве копам разрешается пить на службе?
- Я не на службе.
- Ну да, вы ведь не допрашиваете меня с пристрастием.
- Вот именно.
- Но вы собирались вернуться на службу.
- Я и вернусь.
- А, понимаю.
- Что вы понимаете, миссис Марсел?
- Что вдрызг пьяный полицейский будет топтаться в потемках в поисках орудия убийства.
- Вы снова приглашаете меня к себе домой?
- Что?!
- Если бы я планировал сегодня заняться поиском орудия преступления, то именно к вам мне следовало бы направиться.
- Нет, вас никто не приглашает. - Она отложила вилку. - Как вы смеете…
- Хелена идет.
Хелена действительно приближалась. Она несла графин и два бокала. Быстро поставив их на стол, она проследовала дальше.
А Энн подумала: какое ему, черт возьми, дело, если Хелена и услышит, куда она пошлет этого копа?!
- В сущности, я вовсе не уверен, что вы прячете орудие убийства, - сказал он небрежно, когда официантка удалилась.
- В самом деле? Трудно поверить. Он налил себе вина.
- Если бы я верил, что это орудие у вас и вы прячете его в своей квартире, уж будьте покойны, я бы давно раздобыл ордер на обыск.
Она выхватила графин у него из рук и налила себе вина.
- Напомните мне, чтобы я больше никогда не принимала вашего приглашения на ужин.
- Разве я вас спаиваю, миссис Марсел? Это обстоятельства виноваты.
Она со стуком поставила графин на стол, подняла бокал и почти залпом осушила его. Поставив бокал, она привстала, собираясь уйти.
- Не думаю, что смогу дождаться утки, лейтенант, простите.
Он взял ее за руку:
- Меня зовут Марк, Марк Лакросс. Если вы собираетесь покинуть меня посреди ужина, может, вам лучше называть меня по имени?
Она попыталась высвободить руку. Но хватка у него была стальная, не говоря уж о глазах. Смешно. Она не обязана здесь сидеть.
- А вот и утка, - услышала она вдруг бодрый голос Хелены. Официантку сопровождал поваренок, который, пока Хелена торжественно представляла основное блюдо, собрал тарелки из-под салата.
Энн продолжала сидеть. А он все держал ее руку, слегка прижав ее к столу.
- Приятного аппетита! - пожелала Хелена и ушла в сопровождении поваренка.
Вдруг Энн показалось, что ресторан находится на самом краю земли. С шумной улицы сюда не доносилось ни звука, хотя она была в двух шагах. Красивый садик, разбитый во внутреннем дворе, успешно скрадывал все шумы.
Убрав свою руку, Марк принялся за утку.
- Вам непременно нужно поесть, миссис Марсел. Вы должны отдыхать и есть, чтобы иметь силы для борьбы. - Продолжая резать мясо, он поднял голову. - Для борьбы со мной. Вы ведь не собираетесь подарить мне победу, а?
- Вы несносны, лейтенант.
- Наверное, это индейская кровь.
- М-м-м.
- Вам следует быть начеку.
- Вы правы. Поэтому я выпью еще вина, чтобы чувствовать себя увереннее в вашем присутствии.
- Пейте вино, ешьте утку, отправляйтесь домой и поспите. Это вам поможет.
Она все еще продолжала сидеть, оцепенело уставившись на него.
- Миссис Марсел, умоляю вас, поешьте утки. Я изо всех сил постараюсь не раздражать вас в течение последующих двадцати минут.
Энн отрезала кусочек. Утка оказалась очень вкусной. Энн поняла, что голодна, как волчица.
Она съела все. Пока на тарелке не осталось ни кусочка, она не смотрела на него и, казалось, вообще забыла о его присутствии.
Поев и откинувшись на спинку стула, Энн обнаружила, что Марк продолжает наблюдать за ней.
- Ну а теперь пошли, я отвезу вас домой, - сказал он.
Она встала.
- Разве вы не должны расплатиться, лейтенант?
- Нет. Здесь проходит передняя линия борьбы с нелегальной проституцией, и они за утку покупают мое молчание, - ответил он, вставая.
- Серьезно…
- Серьезно - у меня здесь кредит. Поехали, я вас отвезу.
Итак, ему от нее больше ничего не нужно. Они поужинали, он получил все, чего хотел от нее сегодня. Она повернулась и снова почувствовала его руку: он вел ее по дорожке между растениями, иногда касаясь спины. Она хотела ускорить шаг, чтобы избежать этого прикосновения, но в то же время…
Прикосновение не было интимным. Это была обычная вежливая поддержка мужчины, ведущего знакомую к выходу. Но она не могла не ощущать тепло и силу его руки. Он очень сильный мужчина, подумала она. И волевой. Вот широкое мужское плечо, на котором всегда можно поплакать.
И он всегда выслушает.
Когда они приближались к выходу, снова появилась Хелена с теплой и искренней улыбкой на лице.
- Все было хорошо? - поинтересовалась она.
- Еда была превосходная, - подчеркнуто нажимая на слово "еда", ответила Энн.
- Я так рада. У вас даже румянец на щеках появился, - она вспыхнула. - Простите, я не хотела быть фамильярной и невежливой. Но газеты, знаете, они… Не удивляйтесь, если будете ловить на себе взгляды незнакомых людей. Не обращайте на них никакого внимания. Время все расставит по своим местам.
- Спасибо. Я запомню это, - ответила Энн.
- Пока, детка, - бросил Хелене Марк Лакросс, целуя ее в щечку.
Теплота их отношений вызвала у Энн желание самостоятельных действий.
- Лейтенант, благодарю вас за великолепный ужин и блестящую беседу. Если не возражаете, мой дом недалеко и я хотела бы пройтись пешком. Одна. Спокойной ночи.
Не дожидаясь ответа, она повернулась и как можно быстрее зашагала по улице. Она шла все быстрее и быстрее. Пройдя квартал, она оглянулась.
Он за ней не последовал.
Она вздохнула с облегчением. Но почувствовала и легкое разочарование. И даже задержалась на минуту, ожидая. Он действительно не шел за ней.
Она находилась в нескольких кварталах от Джексон-сквер и пошла именно туда. С наступлением сумерек в клубах становилось оживленнее, из открытых дверей доносились звуки джаза, они заполняли улицы, создавая неповторимую атмосферу Нового Орлеана. Она свернула на Чартес-стрит и просто брела вдоль нее, ощущая город вокруг себя, но мало обращая внимания на происходящее.
Она все еще чувствовала страшную усталость, и напряжение ее не покидало. Надо вернуться в больницу, подумала она. Но она уже провела с Джоном столько часов, разговаривая с ним, поскольку медсестры уверяли, что это ему помогает. Поэтому Энн все время разговаривала с ним и смотрела на него.
Провела она немало времени, поедая утку и вовсе не подвергаясь допросу с пристрастием со стороны лейтенанта Марка Лакросса.
Выдерживать его вопросы, решила Энн, не так уж трудно. Это никак не влияло на ход событий. У них есть мертвая девушка и кровь Джона на ней. И доказательство того, что Джон спал с ней. Даже во времена Джека-Потрошителя на это посмотрели бы косо, а теперь это представляется убийственной уликой.
Доказать невиновность Джона будет почти невозможно.
Если не удастся доказать виновность кого-то другого.
Она вдруг обнаружила, что уже дошла до Джексон-сквер и смотрит на памятник президенту-воину, который украшал площадь.
Вот, например, Джексон, подумала она.
Этот человек - герой Нового Орлеана, собравший войска, ополченцев-горожан и даже пиратов на оборону города от англичан. Однако для многих индейцев, которых он порабощал и истреблял, Джексон - не кто иной, как обыкновенный убийца.
Но прошлое Джексона никто не обсуждает. Просто оно у него двоякое: он спас Новый Орлеан, но он же приказал истребить и вытеснить индейцев с их исконных земель.
Она вздохнула.
Великолепная статуя.
Энн огляделась вокруг.
Все-таки он догнал ее. Волосы его слегка растрепались: видно, ему пришлось поторопиться, чтобы не упустить ее, однако он, судя по всему, ничуть не запыхался. Сумерки и искусственный свет фонарей на улицах скрадывали блеск его серебристо-серых глаз. Высокий, прямой, руки держит на бедрах, голова чуть склонена набок. Он тоже разглядывал памятник.
- Вам нравится Джексон? - спросила она.
Его губы тронула едва заметная улыбка.
- Что ж, он был военным гением.
- Он был талантлив и решителен, но с политической точки зрения не всегда популярен.
- Да. Но он сделал достаточно, чтобы эта площадь была переименована из Площади Оружия в Джексон-сквер.
- Вот как? - она скрестила руки на груди.
- Вы ведь не наивное дитя.
- Нет.
- Вы из…
- Атланты.
- Хороший город.
- Очень любезно.
- Нет, в самом деле.
- Хороший, но не такой хороший, как Новый Орлеан?
- Это другой город, - рассмеялся он. - С Новым Орлеаном ничто не сравнится, - с широкой улыбкой он простер вперед руку, - здесь был парадный плац. После продажи Луизианы французы и испанцы долго противились вторжению американцев. Перемены шли медленно. Они и теперь еще не закончились. И в этом половина прелести Нового Орлеана. Но это трудно объяснить тому, кто здесь не родился.
- А-а… - Она повернулась вокруг и увидела собор Святого Людовика. - Вот собор, названный именем французского короля, предпринявшего два крестовых похода! Самый старый из действующих соборов в Соединенных Штатах. И тут же памятник, на котором написано: "Союз должен быть и будет сохранен!" - лозунг янки, начертанный, когда они взяли город. А что касается площади, то она действительно служила плацем для парадов. Но и местом казней, где на протяжении многих лет сжигали на кострах, вешали, обезглавливали и колесовали - мой "любимый" вид казни, самый жуткий. Возблагодарим Бога за милосердие, это все в прошлом. Теперь вы не сможете публично сжечь Джона на костре или отрубить ему голову вот на этой площади.
Она ожидала, что он даст ей гневную отповедь.
Но он только смотрел на нее, и его глаза мерцали в свете восходящей луны. Он не сердился. Он вообще ничего не говорил, а потом, пожав плечами, лишь заметил:
- Как жаль, что кому-то не хватает публичных сожжений на костре.
Она повернулась и отошла от памятника.
- Миссис Марсел!
Она не останавливалась.
- Черт возьми, Энн!
Она напряглась, когда он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.
- Я провожу вас домой.
- Я знаю дорогу.
- Я провожу вас домой.
- Отсюда нетрудно дойти.
- Я пойду с вами.
- Но я не желаю, чтобы вы шли со мной.
- Отлично, тогда я пойду сзади.
Энн зашагала вперед. Она проходила мимо множества знакомых художников, которые работали здесь, на площади, улыбалась каждому вымученной улыбкой и торопилась поскорее миновать их, решительно настроившись ни за что не останавливаться.
Он неотступно следовал за ней.
- В этом нет необходимости.
- Думаю, есть.
- Лейтенант, я здесь живу. Я каждый день хожу по этим улицам. Я не боюсь…
- Я боюсь.
Она остановилась и обернулась к нему. Он стоял очень близко, так что она ощутила его запах. От него приятно пахло. Очень приятно. Слишком приятно. Оттого, что она стояла вплотную к этому мужчине, у нее, как это ни смешно, закружилась голова. Он положил руки ей на плечи и посмотрел прямо в глаза.
- Я провожу вас домой, - решительно сказал он, - и проверю вашу квартиру.
- Лейтенант, мы ведь уже расстались сегодня.
- Я вернулся.
- Я совершаю вечернюю прогулку и не приглашаю вас разделить ее со мной.
- Улица принадлежит всем. И я намерен проводить вас даже без вашего согласия.
- Но со мной все в порядке.
- Это простая предосторожность.
- Я не нуждаюсь…
- Я нуждаюсь.
- Постойте, вы ведь даже не знаете, что я хотела сказать. Что же это такое, в чем я, безусловно, не нуждаюсь, а вы, по вашим словам, нуждаетесь?
- Вы.
- Что?!
- Мне необходимо наблюдать за вами, миссис Марсел.
- Почему?
Он сжал зубы и нетерпеливо вздохнул:
- Потому что вы мне нужны живая.
- Да что вы? Зачем, лейтенант?
- Служебный долг обязывает меня охранять вас.
- Но мне никто не угрожает.
- Ситуация сама по себе угрожающая.
- Я не нуждаюсь…
- Нуждаетесь!
- Потому, миссис Марсел, что вы не говорите мне правду - всю правду и ничего, кроме правды. Вы что-то знаете.
- Не знаю.
- Знаете. И вы мне это скажете.
- Черта с два.
- Ага, - мягко сказал он, - значит, признаете? Кое-что знаете…
Она разглядывала его глаза, взгляд их был острым и напряженным. От прерывистого дыхания темные волосы шевелились у него на лбу. В лунном свете плечи его казались еще более широкими и мощными. Она почувствовала пагубное желание прислониться к нему.
Но он же пытается угробить Джона.
Ему, может, и впрямь хотелось бы увидеть, как тот превратится в золу посреди Джексон-сквер.
Она ласково улыбнулась:
- Лейтенант.
- Да?
- Идите к черту!
Потом снова решительно повернулась и зашагала прочь, ни разу не обернувшись.
Но она была уверена…
Его шаги сопровождали ее до самого дома. До двери.
Она вошла в свою квартиру, расположенную на втором этаже, через вестибюль, он следовал за ней и, прежде чем она успела закрыть за собой дверь, проник в дом. Проверил спальни, шкафы и только после этого ушел.
И все же она ощущала его присутствие.
Она знала, что даже когда ляжет в постель, заперев все двери и потушив свет…
Он все время будет рядом.
Он будет стоять внизу, на улице, не сводя своих пронзительных серых глаз с ее окон.
Глава 7
Эйприл чувствовала, будто кто-то смотрит на нее. Ей казалось, что из темноты выплывают чьи-то глаза. Странно, никогда прежде, уходя из клуба, она не нервничала. Она прекрасно знала свою джазовую округу, это были ее места. Их с Марти квартира находилась рядом, неподалеку от реки, и все три года, что работала в клубе, она пешком ходила туда в перерывах между выступлениями и после работы. Новый Орлеан мог быть опасен, здесь, в джазовой округе, или в любом другом месте, это всем известно, это знание у них в крови. Так же, как может быть опасен и Нью-Йорк, и Лос-Анджелес - любой город. Чтобы чувствовать себя в безопасности, нужно знать свой район. Она избегала мест, куда не советовали заходить туристам, ходила только по освещенным улицам. Носила с собой баллончик с газом.
Обычно она уходила из клуба с Марти.
Но сегодня ночью оказалась одна. Марти должен был поработать еще несколько часов, а ей нужно домой. Грегори собирался уйти пораньше, и она хотела часть пути пройти вместе с ним. Но Хэрри задержал его, и теперь она колебалась. Когда бармен сказал, что Грегори пробудет в клубе еще минут двадцать, не меньше, она не могла решить, что в ней сильнее: страх или желание поскорее добраться домой и отпустить сестру. Они хорошо устроились: Эйприл присматривала за ребенком Джесси днем, а Джесси - за ее дочкой ночью.
Поспать - вот единственное, о чем они обе постоянно мечтали.
В сущности, нет никаких оснований бояться больше, чем всегда. Бедная Джина! У Эйприл сердце разрывалось. Но Джина играла в такие опасные игры. Влюбилась в художника, держала на привязи Хэрри, дразнила Жака Морэ, когда ее обуревало желание или охватывала тоска одиночества. Более того, когда ей становилось невмоготу или пропадало ощущение реальности, она захаживала и к другим приятелям.
Джина играла с огнем. И сгорела. Бедное, милое, растерянное дитя. Тем не менее ее убийство, безусловно, имело личные причины.
А бояться просто улицы нет никаких оснований…
Но Эйприл никак не могла заставить себя идти домой. Поднимался туман, свет фонарей становился тусклым, город погружался во мглу. На простиравшихся перед ее глазами старых, узких улочках, казалось, маячили призраки. Выла где-то собака, туман поднимался от земли, причудливыми молочными облаками оплетал старые балконные решетки, заборы и ворота. Аромат гардений носился в воздухе, им был насквозь пропитан туман.