Потом она отстранилась, пряча лицо, но Иван все же успел заметить, что глаза у нее покраснели и припухли. Нажав на клавишу выключателя, она скрылась за дверью ванной комнаты, в которой Иван разглядел душевую кабину и раковину. Зашумела вода. Иван поднялся с пола и как-то сразу заметил, что на нем до сих пор надет этот дурацкий фартук. Снял его и повесил на крючок рядом с мойкой. Рассмотрел в зеркале свою помятую физиономию, слегка пригладил пальцами растрепанные волосы.
Жираф все еще валялся на полу. Он наклонился, поднял его и стал рассматривать, пытаясь разгадать его загадку и чувствуя себя при этом полным идиотом, комическим персонажем какой-то пародии на фильм ужасов, разгадывающим "тайну желтого жирафа".
Жираф совершенно не выглядел таинственным. У него была абсолютно простецкая глупая жирафья морда и ничего не выражающие пластмассовые глаза. Единственное, что отличало его от сотни таких же, как он, игрушечных жирафов, - так это то, что он был желтым. Игрушечные жирафы в представлении Ивана должны быть светло-коричневыми или оранжевыми. Хотя, как Иван ни напрягал память, он так и не смог вспомнить ни одного игрушечного жирафа, которого ему приходилось встречать раньше.
Категорически невозможно было понять, почему это Диана вдруг разрыдалась, увидев этого желтого жирафа. Ивана все не отпускала мысль о том, что у жирафа есть какой-то секрет. В ванной продолжала шуметь вода, и тогда он решил поискать какую-нибудь встроенную в жирафа кнопку. Такие кнопки довольно часто встраивают в мягкие игрушки - когда ребенок нажимает на эту кнопку, игрушка начинает петь, смеяться, читать стихи или чем-нибудь двигать. Кто знает, что скажет жираф при нажатии на эту кнопку. Может быть, он наконец признается, что связывает его с Дианой таким странным и непостижимым образом.
Сперва Иван нажимал жирафу на лапы. Потом пытался отыскать кнопку в его шее, тщательно прощупывая каждый сантиметр. Потом нажал на хвост, расплющил жирафью морду, но кнопки нигде не нашлось. Оставалось проверить туловище, что он и сделал, со всей силы надавив пальцами жирафу на грудь. И вдруг вскрикнул от неожиданной боли и выронил жирафа. Было такое ощущение, что палец проткнули иголкой.
"Наверное, не нужно было в детстве так много читать Стивена Кинга", - подумал Иван, разглядывая ладонь. Большой и указательный пальцы были в крови. Кровь сочилась из широкой резаной раны, стекала струйкой в ладонь. Иван собрал пальцы в горсть, и очень быстро там накопилась целая лужа крови.
Выругавшись, он поднялся с пола, открутил кран с холодной водой и подставил пальцы. Дождавшись, пока они начали коченеть и скрючиваться от холода, он закрыл кран. Кровь идти перестала. Хорошо различимые теперь белые края раны были широкими, а сама рана достаточно длинной.
На миг его покинуло ощущение реальности. Но только на миг. Собравшись с мыслями, он понял, что жираф - это просто игрушка и не стоит впадать в мистический экстаз, утверждая, что жираф свалился из антресолей намеренно и порезал Ивана тоже намеренно, не собираясь уступать ему Диану, с которой его связывают тайные узы.
Нет, этого уж точно не может быть - чтобы игрушечные жирафы страдали приступами мстительной ревности по отношению к живым женщинам.
Иван снова взял жирафа в руки и принялся осматривать его, на этот раз более осторожно. Вскоре ему удалось обнаружить в боку у жирафа, рядом с машинным швом, параллельно идущий узкий надрез. Надрез был абсолютно незаметен, края у него были ровные, как будто кто-то полоснул по всему телу лезвием. Интересно, кто это мог сделать, а главное, зачем? Продолжая исследовать жирафа, Иван снова осторожно нажал на туловище в том месте, где шел надрез.
И наконец увидел "орудие мести".
Это был простой осколок. Осколок белого стекла, совершенно непонятным образом оказавшийся внутри жирафа.
В этот момент Диана выключила в ванной воду. В квартире стало тихо, и Иван понял, что его время истекло. Поднявшись и не выпуская из рук жирафа, он ногой пододвинул к шкафу табуретку, забрался на нее, сунул жирафа обратно в шкаф, закрыл створку и, спрыгнув вниз, отодвинул табуретку.
Когда Диана вышла наконец из ванной, табуретка уже стояла на месте, а на табуретке снова сидел Иван.
- Извини, - сказала она.
- Я так и не понял, что случилось. Почему ты плакала? - Он поднялся, подошел ближе, попытался обнять ее, но она отстранилась. Впрочем, он знал заранее, что Диана отстранится и что теперь, после этого дурацкого жирафа, все будет по-другому. По крайней мере, в этот вечер.
- Да так, ерунда. У меня иногда бывает. Ты не обращай внимания. Я уже в полном порядке.
Как он и ожидал, она не стала ему ничего рассказывать. Но настаивать было глупо. Поэтому он просто улыбнулся, коснулся слегка ее руки и сказал:
- Я убрал его обратно в шкаф.
- Ну и правильно сделал.
Некоторое время они помолчали.
- Иван, поздно уже. Тебе, наверное, пора.
- Ты правда не хочешь, чтобы я остался?
- Правда не хочу. Да и спать у нас негде.
- С тобой правда все в порядке?
- Правда. Я просто устала. Мне нужно поспать, наверное… Извини.
- Диана?
Она подняла на него глаза, и Иван увидел, что боль в ее глазах никуда не ушла. Она осталась, просто притаилась на самом дне и стала уже не такой заметной.
- Да?
- Ты когда-нибудь… когда-нибудь потом… расскажешь мне про жирафа?
- Расскажу. Обязательно, - пообещала она и улыбнулась: - Как-то даже непривычно видеть тебя без фартука. Ладно, Иван, ты иди. И приходи обязательно… Только не завтра, завтра я работаю допоздна… А вот в среду можно. В среду у меня тренировка рано заканчивается.
- Хорошо, я приду в среду. Если ты правда этого хочешь.
- Я правда этого хочу. Перестань думать разные глупости. Если бы я не хотела, я бы тебя не звала.
- Значит, я приду.
- Одевайся уже.
Он вздохнул и послушно накинул на плечи куртку. Завязал шнурки на ботинках и понял, что больше у него уже нет причин задерживаться в кухне-прихожей.
- Ну, я пойду.
- Иди.
Она сама шагнула к нему, поднялась на цыпочки и подставила щеку для поцелуя. Он поцеловал ее весьма целомудренно и отстранился.
Ему безумно не хотелось уходить. Именно сейчас, когда ей так плохо, хотелось быть рядом. Он был бы счастлив просто просидеть всю ночь на табуретке возле ее постели, охраняя ее сон. Но она с радостью дарила ему свое тело, а вот в душу пока не пускала. Впрочем, стоило ли ее за это винить?
Уже на пороге, обернувшись, он еще раз пристально вгляделся в ее лицо. И вдруг сказал, сам от себя не ожидая:
- А я люблю тебя, Дина.
- О боже, Иван. - Она тихо рассмеялась. - Ну какой же ты все-таки. Ну зачем ты. Я ведь не просила тебя это говорить!
- А я вот сказал. Только я правда тебя люблю.
- Ладно, ладно. Верю. И все-таки ты ненормальный Иван спустился бегом по лестнице, потом еще долго стоял и курил возле подъезда. Когда он наконец прогрел двигатель и нажал на педаль газа, свет в ее окне уже не горел.
- Спокойной ночи, - тихо проговорил Иван, потом немного подумал и добавил: - Зайцы…
Когда он пришел в следующий раз - как и обещал, в среду, - Дианы опять не оказалось дома. Как и в прошлый раз, дверь ему открыла теперь уже знакомая баба Тася. Снова из-за двери показалось Танино лицо - с той лишь разницей, что теперь это была дверь шестой квартиры, а не седьмой.
- А мама скоро придет. Она звонила и просила передать, чтобы мы не волновались, потому что после работы ей нужно зайти к Светке. Светка - это та самая девочка, которая в прошлый раз ударилась головой и которую вы вместе с мамой отвозили в больницу. Ее теперь из больницы выписали, и мама решила ее навестить, - протараторила Таня, радостно улыбаясь. А потом добавила: - Здравствуй, Иван.
Иван тоже улыбнулся: чудная девчонка. Точная копия своей мамы и всех сразу жильцов седьмой квартиры. Никакой логики в построении фраз.
- Обычно сначала здороваются, - напомнил Иван.
- Да? - Таня ничуть не смутилась. - А по-моему, сначала нужно сказать то, что важно, а потом уже здороваться. И еще мама просила передать, чтоб ты ее дождался и никуда не уходил.
Понятно. Значит, я ее дождусь и никуда уходить не буду. А это тебе. - Он протянул Тане пакет с разными сладостями, мандаринами и печеньем. Пакет напоминал новогодний подарок. Таня сразу же заглянула внутрь и запищала от восторга:
- Ух ты! Сколько конфет! Мама тебя теперь сразу убьет!
Иван рассмеялся:
- Ты чему радуешься? Конфетам или тому, что твоя мама меня теперь убьет? И кстати, почему это она должна меня теперь убить, интересно? Она что, всех убивает, кто тебе конфеты приносит?
- Всех, - подтвердила Таня. - Она Валмо два раза убивала. А Лору уже, наверное, раз десять убивала. А бабу Тасю только один раз.
- Живучие они, однако, ребята, - усмехнулся Иван. - А почему твоя мама всех за конфеты убивает?
- Потому что когда мне так много конфет сразу приносят, я объедаюсь, а когда я объедаюсь, то начинаю чесаться, - охотно объяснила Таня.
- Ах, вот в чем дело. Ну, я-то этого не знал. Может, на первый раз простит меня твоя мама и не станет убивать?
- Нет, не простит, - не раздумывая, ответила Таня. - Она за конфеты никого не прощает.
- Ну что же это вы, ребята, в коридоре разговариваете? - вмешалась баба Тася. - Пойдемте в дом, Иван. Я вас чаем напою.
- Нет, мы лучше к себе пойдем! - энергично возразила Таня. - Нам поговорить надо. Серьезно. Да, Иван?
Соблазн капитулировать был слишком велик - достаточно было только сказать, что он очень замерз и хочет выпить горячего чая. И непременно сделать это у бабы Таси. Иван помнил про свое обещание "серьезно поговорить", но в глубине души надеялся, что выполнять его все же не придется.
- Таня, я…
- А если ты чаю хочешь, так баба Тася нам его опять принесет. Она же в прошлый раз приносила, помнишь? Вот и теперь принесет. Правда ведь, баб Тась?
- Принесу, а то нет, - охотно согласилась баба Тася.
- Значит, мы пошли, - многозначительно сказала Таня и извлекла из кармана джинсовых шорт ключи от квартиры.
Иван глянул на Таисию Федоровну и развел руками: что поделать, правила здесь устанавливает не он. Баба Тася кивнула: мол, девчонку не переспоришь, такая же упрямая, как мать.
Таня быстренько открыла дверь ключами, распахнула ее и скользнула внутрь. Потом обернулась на пороге:
- Ну, идем же?
Иван, низко повесив голову, поплелся следом.
Красный фартук в белый горох висел на своем крючке возле мойки и вызывал в душе странное чувство. Иван так и не смог понять, как он относится к этому фартуку и стал ли этот фартук для него приятным воспоминанием. Белый горох на красном фоне не давал отвести глаз, словно комбинация двух этих цветов обладала каким-то магическим притяжением для человеческого взгляда.
- Пойдем на диван, в комнату. А твои розы, кстати, до сих пор стоят как новенькие. Очень хорошие оказались розы.
Иван прошел вслед за Таней в комнату и увидел в вазе розы, которые подарил Диане три дня назад. Они и в самом деле выглядели вполне свежими.
- Садись, - приказала Таня.
Она уже успела достать из пакета со сладостями шоколадный батончик и теперь его разворачивала. Делала она это очень профессионально и быстро. Развернув, разломила пополам и протянула половинку Ивану:
- На.
Иван половинку батончика взял - не потому, что любил сладкое, а из благородных побуждений, чтобы Таня не объелась. Ведь если бы он отказался, она съела бы весь батончик сама, потом начала бы чесаться, а потом Диана бы его убила. Впрочем, она так и так его убьет.
- Тань, ты только много конфет не ешь сразу. Если у тебя и правда аллергия…
- Я постараюсь, - ответила Таня таким тоном, что Иван сразу понял: как бы она ни старалась, у нее все равно ничего не получится. И рассмеялся:
- С трудом верится!
- Ну, ты мне рассказывать будешь? - откусив почти половину шоколадки, она уставилась на него не мигая. И добавила, уже с набитым ртом, проглатывая и искажая звуки: - В прошлый раз ведь обещал, помнишь? Прочему взрослые люди не могут быть вместе? Не потому, что не хотят, а потому, что не могут?
- Помню. Только, Таня… Понимаешь, это очень сложный вопрос. Взрослые люди иногда сами не понимают… И не могут на него ответить.
- Как это?
- Ну вот так. Не знаю, как тебе объяснить. Ну вот ты, к примеру, любишь сладкое. Но ты ведь не можешь сказать почему?
- Потому что сладкое, - не раздумывая ответила Таня. - Почему же еще?
"Номер не прошел", - подумал Иван и откусил от своей половинки батончика.
- Ну вот так же и люди. Не могут быть вместе, потому что не могут. В жизни ведь бывают разные обстоятельства. Бывает даже такое, когда два взрослых человека встречаются и женятся, потому что любят друг друга. А потом проходит время, и они расстаются, потому что больше уже не любят.
- Как это? Я вот, например, люблю маму и никогда не разлюблю.
- Мама - это другое. Это родной человек, понимаешь? Ее разлюбить невозможно. И мама тоже не может разлюбить своего ребенка. Даже если ребенок сделает что-нибудь… не очень хорошее. Мама поругает, а потом простит и все равно любить будет.
Таня помолчала некоторое время. А потом тихо ответила:
- Я знаю. Но все равно это несправедливо. Если взрослые хотят быть вместе, пока любят друг друга, а потом уже не хотят, потому что не любят, - как же тогда ребенку быть? Ребенок-то любит и маму и папу.
Иван вздохнул:
- Таня, но твой папа ведь… Он же не оставил маму. Он же погиб, ты ведь сама говорила.
- Ну да. Я знаю. - Таня вздохнула и полезла в пакет за очередной конфетой. - Ладно. Я все равно ничего не поняла.
- Тань, я тоже все это не очень хорошо понимаю. И никто этого не понимает… Правда.
- А вот еще что… Я вот еще что спросить хотела. Я у мамы и у Лоры спрашивала недавно, а они мне сказали, что такие вещи мне пока еще знать рано. А можно я тебя спрошу? А ты мне ответишь?
- Ну спроси, - обреченно вздохнул Иван. - Только я тоже, может быть, не смогу тебе ответить.
- Потому что я еще маленькая такие вещи знать, да?
- Да какие вещи-то, Таня?
- А как это - избавиться от беременности?
- Что?!
Иван даже перестал жевать. Возникло странное чувство - он как будто бы на миг отделился от самого себя, раздвоился, и этот возникший из ниоткуда Иванов двойник висел теперь под потолком и наблюдал картину со стороны. Иван видел себя сидящим на диване, обитом розово-коричневым велюром, с половинкой шоколадного батончика в руке. Видел Таню - маленькую девочку с мальчишеской стрижкой, совсем еще маленькую девочку, которая задает такие вот недетские вопросы. И жаждет получить на них ответ.
А потом все это исчезло - и Иван с половиной шоколадного батончика, и Таня с мальчишеской стрижкой, и диван, на котором они сидели.
А Иван оказался в запретной зоне.
Он просто не был готов к такому вопросу. Если бы знал - наверняка подготовился бы, и ничего такого не случилось бы.
Но он не знал, а поэтому не подготовился.
И теперь не видел уже Таню, а видел вместо нее маленького мальчика.
Он почему-то всегда представлял его себе трехлетним. Этаким сочным и здоровым карапузом в широченных джинсовых штанах, с классическими розовыми щеками и довольной улыбкой на лице. Он представлял его себе сидящим на полу среди кучи игрушек и каждую эту игрушку тоже себе представлял - разноцветные и разнокалиберные машинки, самосвалы, грузовики. Пистолеты с присосками и без присосок. Пластмассовые солдатики. Конструктор "Лего", большая часть деталей которого просто разбросана по полу. Мягкие игрушки - слоны, медведи, собаки, зайцы и бегемоты. Детские книжки с разноцветными картинками. Целая куча игрушек - здесь было все, о чем только может мечтать ребенок.
В запретной зоне, в мире этих детских вещей, он очень часто присаживался рядом с карапузом. И начинал перебирать детали конструктора, стрелять из игрушечных пистолетов, устраивать в углу комнаты зоопарк, читать вслух детские книжки.
Он представлял его себе гуляющим на улице. В громоздком зимнем комбинезоне, передвигающимся вразвалочку, неуклюже. Он видел снег и следы карапуза на этом снегу - маленькие и бесформенные, потому что карапуз был в валенках. Он катал его на санках и лепил вместе с ним снеговика.
Сколько снеговиков слепил Иван за эти годы? Сколько раз скатывался на санках с горы?
Он никогда не считал. Здесь, в запретной зоне, это можно было делать бесконечно. Можно было налепить за один вечер и одну бессонную ночь тысячу снеговиков и скатиться с горки тысячу раз. Здесь можно было съесть подряд сотню брикетов мороженого, не боясь, что заболит горло. А если вдруг надоест зима, то можно было запросто перенестись в лето. Рассматривать бабочек с разноцветными крыльями, считать черные крапинки на спине у божьих коровок. Купаться в реке. Запускать с горы воздушного змея. Объедаться конфетами, не опасаясь аллергии. Кататься на каруселях в парке - бесконечное число раз, не боясь при этом, что голова закружится.
Семь лет назад Иван сжег все бумаги, которые подтверждали, что мягкие игрушки, машины, снеговики, брикеты с мороженым и карусели в парке могли стать реальностью. Бумаги, подтверждающие, что реальностью мог бы стать и карапуз в громоздком зимнем комбинезоне и в валенках.
Их было три, этих бумаги. Первая - результат ультразвукового исследования, подтверждающий беременность. "Прогрессирующая беременность, - было написано в этой первой бумаге, - срок 4-5 недель, диаметр плода 1, 5 миллиметра". Вторая - результат повторного ультразвукового исследования. Вера сделала его, потому что засомневалась. Вторая бумага была почти такая же, с тем же диагнозом, только срок был уже другим и диаметр плода составлял не полтора, а четыре с половиной миллиметра.
За это время Ванька успел подрасти. Иван был жутко рад тому, что за каких-то несчастных две недели его сын так сильно вырос. Это было по-мужски, это было здорово.
Третья бумага была совсем иного рода, не медицинская. Это был гарантийный талон от мебельной фабрики. Талон гарантировал, что в течение двадцати четырех месяцев со дня покупки детская кроватка будет служить исправно.
У Ивана остался только талон. Сама кроватка осталась у Веры.
Он сжег три эти бумаги спичками. Сидел на кухне и тупо сжигал. Бумаги сожглись очень быстро - уже через пять минут в пепельнице на кухонном столе осталась только горстка пепла и ворох жженых спичек. Потом Иван взял пепельницу и опрокинул ее содержимое в мусорное ведро. Потом взял кухонную тряпку и вытер со стола. Стол стал абсолютно чистым.
В тот вечер Иван ушел в парк и катался на каруселях до тех пор, пока обслуживающий карусели работник не сказал ему, что аттракционы закрываются. Иван помнил его лицо, оно было немного испуганным - для работника парка было очевидно то, что Иван сумасшедший. Ему еще не приходилось встречать взрослого мужчину, который смог бы восемьдесят раз подряд прокатиться на детской карусели, истратив на билет сумму, равную двум зарплатам работника парка.
Иван сошел с карусели, и работник парка спросил у него озабоченно: "С вами все в порядке, молодой человек?"